Чувеч

Поливали весь вечер. Сразу же наступила приятная прохлада. Трава была вся мокрая, со слив все капает, да еще в закатном солнце приятно искрится. И воздух свежий, чистейший. И небо чистое, без единого облачка. И птицы – стрижи, летают. Стаями, песни их на многие километры доносятся. Никола тоже в это небо заворожено смотрел. Летают там птицы, высоко где-то, и видят и их дом с огородом, и все соседние дома. Видно оттуда, где что у кого растет, кто что делает. Лес сбоку виден небольшой, а за ним железнодорожный район, внизу вокзал, прибывающие туда поезда, а дальше широкое озеро. Все видно с их птичьей высоты.

Бабушка с дедом отдохнули на лавочке и в дом пошли, последние новости по телевизору смотреть. Вдруг что в мире случилось.

Дед, уходя, посмотрел на Николу.

– Домой-то идешь?

– Не-а. Погуляю еще.

– Ну, гуляй. Заодно и чувеча увидишь.

Никола в велосипед вжался.

– Чаво?

– Ничего.

Повернулся дед и ушел в дом. Дверь закрыл.

Никола выстоял минут пятнадцать и повез велосипед в гараж.

«Пойду домой, думает парень. Тока мне чувеча не хватало. Тоже мне. Не очень хотится увидеть его. Чаво я? Дурень шо ли!»

Закрыл гараж.

Огляделся.

Пусто. Солнце уже село. Птицы не поют. Небо по-прежнему чистое. Ни листочка, ни ветки не шелохнется. Ничто в саду не дрогнет. Никола стоял и смотрел.

«Где я тута чувеча угляжу?»

Тут как по заказу что-то где-то шевельнулось. Никола напрягся, оглянулся.

Около сарая был звук. Ветки сразу трех кустов, росших там, очень странно пошевелились. Сразу, одновременно. Как будто там кто прошел, невидимый. Никола чуть отступил назад к малине.

Тут уже зашевелилось сзади, прямо в гуще кустов.

Никола резко обернулся и увидел, как оттуда в малине, прямо к нему, кто-то продирается. Да так злобно, что аж ветви затрещали.

Парень рот раскрыл, заорал, да ногами затопал. Крик его на всю улицу слышен был.

Бабушка с дедом из дома выскочили, побежали к внуку со всех ног. А он стоит, смотрит на малину и орет.

Подбежали к нему.

А он все кричит, как блаженный.

–Что, что случилось? – бабушка Николу за плечи схватила.

Никола рот-то сначала закрыл. Помолчал, потом еще громче заорал:

–Чувеееееечччччччч!!!!!!!!!

На кровати, не поднимаясь от шока, Никола пролежал дня два. Все бормотал про себя «чувеч» да «чувеч». Бабушка деду чуть сковородой по лбу не врезала.

– Ты зачем ребенка так напугал? Совсем уже, старый хер, с катушек слетел!!!

– Прекрати!!! – это уже дед орет. – Прекрати сказал!

Бабушка продолжает.

– Делать нечего ему. Ходит и зудит про своего чувеча! Тьфу, зла на тебя не хватает.

– Прекрати сказал!

Наорались. Разошлись.

Тихо опять в доме.

Только полы скрипят.

Да Никола ерунду какую-то в бреду бормочет под нос.

После трех дней болезни, Никола поднялся. Чувеч ему до этого снился раз десять. При чем самого чувеча видно не было. Просто какое-то пятно во сне расплывчатое, но это будто и был чувеч. И все он на Николу готовился напасть и съесть.

В общем, оклемался Никола. Есть стал, воду да чай пить. Чувеч ему везде первое время мерещился. В тарелке с борщом например – выплеснул от страха на деда. На руле велосипеда привиделся – в картошку въехал, полгряды перепахал прыщавым носом. Дед потом орал, что урожай ему загубили.

В унитазе вроде тоже чувеч ему показался – так струя мимо пошла, полванной обмочил. В гараже в шкафчике – дверку от страха захлопнул так, что та отлетела вместе со шкафчиком.

Везде короче мерещился парню страшный чувеч. И страдали от этого все. То деду средь бела дня отмываться от борща, то бабушке ванну мыть.

Нет, чувеч все-таки зло.

Вечером теперь Никола уходил вместе с бабушкой и дедом в дом. Оставаться одному в огороде в сумерках было страшно.

А тут еще бабушка забушевала. Ноги у нее стали болеть чаще. Участковый врач ей и предложил оформить инвалидность. Оформление бумаг – страшнейшая бюрократия. Сколько нужно документов собрать, столько сил и нервов затратить. Приходит бабушка к одному врачу, а тот не принимает. Идет к другому. Тот тоже не принимает. Иди теперь к третьему, тот отправляет к первому. Так по всем врачам. И везде бумажки собрать. И везде очереди.

Так она и ходит. Нервы не выдерживают. Один раз вообще прокляла всех.

Пришла из поликлиники, уселась на веранде. Да как швырнет все бумаги на пол и закричит на весь дом:

– Да будьте вы все прокляты, суки проклятые, бюрократы хреновы!

Дед подключился:

– Ты пойми – это натуральное издевательство над человеком!

– Да что издевательство-то? Не я же эту инвалидность захотела!

– Это наше здравоохранение! Бардак!

– Зла на них не хватает!

Бушевали все утро. Потом звонили им из поликлиники – дед наорал на всех. Те от страха и записали бабушку к офтальмологу зачем-то.

– Бардак везде, – заключает дед. – И управы на них нет никакой.

4

Рано утром, часа в четыре, была такая гроза, что Никола даже проснулся. Причем не столько гремело, сколько сверкало. Подряд несколько сплошных молний, отчего небо розовое было от свечения. И ливень шел страшнейший. За окном с крыши текли ручьи, а дождь стучал по шиферу так, что голова заболела. И небо над домом было каким-то желтым… Не синим, ни черным, как это бывает ночью, или светло синим, когда уж вдали брезжит рассвет, а именно желтым, переливавшееся в розовый после каждой вспышки.

Никола встал, подошел к окну – яркий свет молний ослепил его. И на миг ему показалось, что в огороде, среди картофельной гряды, кто-то стоит. Парень прильнул к окну, дождался следующей вспышки небесного света, но когда огород озарился синеватым свечением разряда, в грядах уже было пусто.

Показалось видать…

А может и нет.

Тут и дед поднялся – проскрипел половицами. На кухню пошел – в окно посмотреть. Никола с веранды выглянул – видит, дед стоит у окна, костяшками пальцев постукивает по подоконнику и, не отрываясь, смотрит в огород. Никола ближе подошел, через плечо глянул. А дед его будто не замечает. Все смотрит на теплицу и огород. А в огороде вроде как пусто. С крыши струя воды бьет в старую ванну, куда Никола по малолетней глупости какашки свои кидал. И гром гремит – далековато уже, гроза видно уходит.

– Дед, а дед? – громко брякнул за спиной деда Никола.

Тот подпрыгнул. Руки о подоконник стукнулись.

– Ты чего не спишь? – грозно воззрился на внука.

– А че ты там в окне сморишь?

– Так просто.

Недовольный.

Посмотрел еще в окно, оглядел внука, да спать дальше пошел.

Утром Никола вышел на улицу еще в семь утра. И сразу пожалел, что сапоги не надел. Ноги тут же намокли, будто туда целую кружку воды вылили. Лужи стояли повсюду – в траве, в межах между грядок, на дорожке, что вдоль веранды тянется. С крыши до сих пор капала вода. Стены гаража и те сырые.

Никола вымок за несколько минут. Вернулся домой. Дед уже по телефону разговаривает с поликлиникой. Орет на кого-то. Бабушке вроде позвонили, сказали, что терапевт, к которому она записалась – заболел. Конечно, заболеешь тут, когда тебя бабушка проклинает. Вот и результат.

Дед кричал в трубку:

– Это издевательство! Неужели вы не понимаете! Почему больной человек должен мотаться туда-сюда! Это безобразие! Бюрократия.

Наорался дед. Из поликлиники потом звонили – бабушку на новое время назначили.

А потом позвонили Николе. Бабушка трубку сняла – телефон у них старинный, еще на стене прямо у холодильника в коридоре висит. Красный, с крутящимся циферблатом. Спросила кого нужно, удивилась, на внука посмотрела. Оно и понятно – кто может звонить Николе?

Первое время его особо никто тут не знал. Когда Никола катался по улице на велосипеде вдоль всех огородов, то все соседи думали, что это дурачок с южного района заезжает. Парень ездил ведь как умалишенный. Взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед. И так часа полтора. Кто ж такое однообразие выдержит? Да еще свалится раз десять. Или чихнет, в канаву улетит, да вываляется там в грязи как свинья, и вымокнет весь. Потом в таком виде, что грязь с футболки капает продолжает ездить по улице. Однажды вообще в забор соседнего коттеджа влетел. Пробил так, что щепки в разные стороны разлетелись. Чинил потом дед. Никола ему доски из гаражи таскал. Так еще принесет, положит на асфальт, заденет рукой что-то, упадет сам и сидит на дороге хохочет. Дурак дураком.

Когда потом все узнали, что Никола внук пожилых соседей из десятого дома – не поверили. У солидных, нормальных и умных соседей, живущих на этой улице уже лет пятьдесят, такой внук-дурачок родился! Начали их все жалеть, чуть ли не до слез. Бабушке одно время даже деньги предлагали, правда непонятно для чего и зачем. Но вроде потом поутихли, да привыкли к тому, что Никола каждое летнее утро с глупой улыбкой катается туда-сюда по улице.

И вот вдруг звонок по телефону и просят Николу… Звонить ему незнакомый никто и не мог.

– Тебя, – говорит бабушка, передавая трубку. – К телефону просят.

Никола подошел, взял трубку.

– Але.

– Никола?

Голос такой в трубке был, что кто-то будто в одеяло завернулся и говорит. Глухой и тихий голос.

– Ну я эта. Чаво надо?

– Чувеч это. Жди.

И трубку повесили.

– Кто звонил то? – бабушка спрашивает, выглядывая из кухни. На веранде дед газетами шуршит.

– Чувеч звонил, – брякнул Никола и на стул сел, что под телефоном стоял.

– Да ну тебя, не говори ерунды, – отмахнулась бабушка и включила погромче радио.

Дед с веранды:

– Это от дури все и от безделья.

И снова газетами зашуршал.

Сели обедать. У Николы ноги так и тряслись. Бабушка минут десять собирала на стол обед, нося с кухни еду. Дед первым сел, начал щи хлебать. Испуганный парень вяло ковырял в большой тарелке картошку.

– Таблетки мне принеси, – тихо крикнул дед бабушке на кухню.

Та, видно, не слышала. Погремела посудой и вернулась, неся поднос с чаем.

Дед повторил. Вновь тихо:

– Таблетки то мне принеси.

– Что? – бабушка переспросила, наклонившись.

Тут дед как заорет:

– ТАБЛЕТКИ МНЕ ПРИНЕСИ! Три раза ведь сказал, ничего не слышит!

– Да иди ты в задницу! Хайло свое разинет и орет!

Обиделась. Со звоном швырнула поднос на стол. Ушла на кухню. Но таблетки принесла. Сели дальше обедать.

Снова тихо стало.

Только у Николы коленки тряслись под столом.

Дед, конечно, молодец по части разговоров тихим голосом. Вечно уйдет куда-нибудь от бабушки в другую комнату и говорит что-то бабушке. Да еще и тихо так! Бабушка возмущается. Будто она слышать должна! Бывает, сидит она с Николой на лавочке возле веранды, дед отойдет к гаражу, яблоню там смотрит и разговаривает с ними.

Бабушка ругается:

– Бубнит себе под нос, а я будто слышать должна!

Вечером бабушка с дедом разбредаются по разным комнатам. Она уходит в большую комнату и смотрит телевизор. Дед ее покидает после третьего сериала и уходит в спальню. Там у него в углу телевизор старинный стоит. Название даже старое – «Витязь». Разве что шлема с кольчугой нет. И показывает он все в черно-белом цвете. Там только восемь каналов, но деда от телевизора не оторвать. Смотрит то он не сериалы, а спорт! Тут тебе невсамделишный сериал с его придуманными страстями, а самые настоящие соревнования, да по нескольку часов! Дед даже покрывало на кровати с краю протер, елозя – болел все за спортсменов. А осенью, когда бабушка на батареях яблоки сушит, бывает съедает за один матч почти все. Незаметно. Раз – и нету яблок!

Бабушка потом батарею оглядывает, удивляется:

– Куча ведь яблок была. Куда подевалась?

Дед молчит. Сидит, ковыряет в зубах зубочисткой и смотрит теннис. Или футбол. Или волейбол. Или легкую атлетику.

А если Олимпиада начинается, то все. Весь день смотрит все подряд. Однажды вообще прибежал с огорода, не разделся, сразу в спальню и засел у экрана. Пока матч не кончился – не встал даже. Целый час так в куртке просидел.

Позавтракать один раз забыл. Бабушка то чашку видит его утром неубранную, а дед в спальне своего «Витязя» смотрит.

В спальню входит и строго так говорит:

– Ты что, старый, совсем уже? Со своим спортом даже не позавтракал!

А дед ей обиженно:

–Это ты совсем! Я как раз позавтракал!

Никола потом подошел к чашке – посмотрел.

Сухо. Только чайный листочек лежит на дне.

Может все-таки завтракал?

Дед вообще-то часто обижается на них. Чего ему не скажешь – сразу обида!

Вот иногда сидит и все в зубах зубочисткой ковыряет. Бабушка не выдержала и сказала как-то:

– Ну как можно целый день сидеть и в зубах ковырять?! Чего там выковыривать?

Что тут началось! Никола думал – коттедж рухнет. Дед рвал и метал. Уж такая сильная обида у него была!

Или сделаешь ему замечание, что он выхаживается по квартире постоянно перед тем, как на базар идти. Ведь ему обязательно надо выходиться по всем комнатам – зайдет в одну, в другую, на веранду заглянет, в прихожую, в холодный коридор, что у них второй прихожей зовется. В туалет заглянет, пачки с мылом проверит на полке, да еще поди по большому сходит. А то вдруг на базаре приспичит? Куда там бежать то?

Бабушка опять недовольна:

– Ну чего ты все выхаживаешься! Лучше бы мне веревку для белья протянул на улице! Нет, выхаживается по всей квартире!

Дед обиделся страшно:

– Ой, а ты будто делом занята! Сидишь тут и возмущаешься! Выхаживаюсь я, видите ли.

– Мне же надо…

– Да ну тебя!

Махнет рукой, наденет сапоги, да пойдет в огород веревку вешать от веранды к столбу забора.

Так и живут.

Разбегутся по разным комнатам вечером и сидят. Только Никола дотемна на улице скачет. Бегает, пока на улице фонари не зажгут. А зажгут их красивым, красновато-оранжевым светом, и осветят они улицы и так ярко станет, что все вокруг тем призрачным огнем мерцает. Свет в окна коттеджа заглядывает, огнем своим все подсвечивает. А асфальт как блестит, особенно после дождя. Словно искорки по поверхности скачут. Правда до самого огорода свет летом не доходит – все зелень скрывает. Потому фонари видно только из прихожей, веранды и большой комнаты, а спальня и кухня тонут в темноте, так как окна выходят в огород. Тут если свет не зажжешь – тьма тьмущая! Не зги не видно.

Летом фонари зажигают поздно, обычно после десяти вечера, а в июне, когда дни самые длинные, и вовсе в одиннадцать часов. Потом, как день убывать начнет, зажигают все раньше и раньше. Никола за это зиму и не любит – дни совсем короткие. Не успеешь глаза продрать, да на улицу выйти, а уже солнце садится. Поваляется парень в снегу до обеда, вывозится весь, придет домой, да потом снег даже в унитазе плавает, а снег капает и капает. В коридоре потом и прихожей воды – на целое ведро. Изваляется весь, начерпает в валенки, разбросает снег по дорожкам и довольный!

Прошлой зимой Никола даже пещеру вырыл в сугробе. Дед, когда расчищает снег после снегопадов, проделывает неширокую дорожку к гаражу, сараю и к задней калитке, раскидает снег по бокам, и получается у него проход с высокими сугробами по бокам. Ну, Никола в одном из таких сугробов проделал пещеру, и глубокую. Метра три глубиной, почти до забора соседского прорыл. Залез туда Никола, посидел, подышал воздухом, а пещера возьми и обвались. Засыпала его, что оттуда еле выбрался. Весь изгваздался. Живого места нет. Снег всюду – в глазах, носу, в ушах, за шиворотом кучи целые, в рукавах. Валенки и вовсе потом целый день пришлось у батареи сушить.

И зимой, и летом, Никола домой с огорода приходит поздно. Бывает, бабушка с дедом уже спят, а Никола только вваливается, да как начнет греметь всем подряд. То о плинтус запнется и упадет с грохотом, что стекла в рамах звенят. Еще сидит на полу и ржет, как дурак. То на кухне чайник на себя прольет и на пол, благо хоть не кипяток. Или в ванной полочку с мылом и порошками сломает. Ну, деду приходится вставать и убирать за внуком. Сам Никола не в состоянии за собой убирать.

Как-то парень банку с вареньем малиновым разбил. Бабушка разозлилась, притащила из ванны тряпку с ведром и приказала мыть пол за собой. Никола по всей кухне этой тряпкой варенье от неуменья и размазал. И сидит в центре, весь в малине, липкий, красный и смеется. Заливисто так. Что с него, дурака, возьмешь.

– Нет, ну даже, – причитает бабушка и отмывает внука. – Даже убрать за собой не может!

– Это от ничегонеделанья, – поддакивает ей дед из другой комнаты.

А уж доверять что сделать в огороде Николе попросту нельзя! Страшно! Таких дел натворит! Однажды, без ведома, взял у деда косу и пошел косить. Так вместо травы скосил всю капусту, часть моркови и картошку заодно зачем-то. Дед потом в огород вышел, увидел растерзанное картофельное поле…

Сек он потом Николу долго. Бьет ремнем по заднице, да приговаривает:

– Кто тебя просил, а? Я же тебе говорил, что косу нельзя брать? Говорил нельзя? Предупреждал? Ты пологорода выкосил! Что мы зимой есть будем?

А Никола оправдывается:

– А я ж не знал, что косить нельзя!

– А надо знать!

И дальше сечет внука.

Зато давеча позвонила бабушкина подружка из четвертого коттеджа. К той родственники приехали на лето. Так один из них всю в огороде и скосил у нее – клубнику, капусту, картошку, цветы и те не пощадил. Они потом в огород выглянули – а там не травинки!

Никола как услышал это, заржал

– Надо же, мужик совсем уже того – все выкосил в огороде!

И хохочет. Бабушка с дедом посмотрели на него, пальцем у виска покрутили, да махнули рукой. Дурачок, он и есть дурачок. Что с него взять?

Вечером Никола домой вернулся рано. Испуг от звонка чувеча еще не прошел, и он решил вернуться пораньше, до сумерек.

Бабушка с дедом к тому времени уже разложили постель, включили над кроватью тусклый ночник, бабушка книжку приготовила, дед газеты. Газет у него на тумбе куча! И местная, и федеральная, и областная. Самые интересные для него это областная с федеральной. Там всякие постановления правительства, да законы публикуют. Никола одно время читал их, да ни хрена не понял. Но он то ладно. Вот только их не понимает даже бабушка.

Только дед.

Он себе даже кодексы купил – жилищный, уголовный, земельный. Конституцию купил. Правда, никому не ясно зачем. Но он говорит, что надо. Ляжет так перед сном и читает. Бабушка уже спит, а он все читает. Уголовный кодекс дед тоже частенько читает. Смеется постоянно. Говорит, что за такой кодекс посадить законотворцев надо. Потому что это вообще не кодекс, а список дури. Статьи дурацкие, да сроки маленькие.

– Дурь, – вещает дед, лежа на диване и дрыгая левой ногой. – В советские времена за такие вещи расстреливали, а здесь восемь лет дают. Это же откровенная дурь!

Никола послушает его, да уйдет. Ему все равно – хоть восемь, хоть двадцать лет давайте.

Посмотрел мальчик на лежащих бабушку и деда, зевнул сам, да пошел на веранду диван раскладывать и кровать стелить. Тоже укладываться пора. Застелил криво простынь, кинул одеяло с подушкой, да завалился. Зубы не почистил, не помылся, оно и зачем.

И через минуту уже уснул. Спустя какое-то время и дед с бабушкой потушили свет и легли спать.

Коттедж погрузился в темноту и сон.

Ночью тихо так, что даже страшно.

Ничего не шелохнется. Не скрипнет. Ни одной машины порой по улице не проедет, словно вымер город. Холодильники только моторами урчат попеременно и все.

Спокойствие.

Сегодняшней ночью Никола вдруг ни с того ни с сего проснулся. На улице горели фонари, и веранда тонула в их ночном свете. На часах было около двух часов. Никола поднялся, к окну подошел, поглядел.

В доме напротив окошко горело. Пожилая хозяйка, одинокая женщина неопределенных лет, видно все еще читает. Или бессонницей может мучается. А так все остальное во тьме. Фонари и те еле видно из-за лип, да березы. Эта береза только одна чего стоит! Утром из-за этой заразы весь огород в тени. Потом все удивляются, почему так клубника плохо растет. А как ей в тени то расти?

Никола посмотрел еще на огород и улицу с веранды, направился на кухню. Там среди темноты в огороде только теплицу чуть видно, и то, потому что свет фонарей слегка до нее достает. А гасят их часа в три ночи. И тогда вся улица, весь их маленький город погружаются в темноту. Но зато как хорошо и сладко спать ночью – ничего в глаза не светит, ничто от сна не отвлекает.

Никола постоял, посмотрел кругом. Послушал тиканье бабушкиных кухонных часов – старых престарых, им лет пятьдесят, наверное, но все еще ходят. И тикают то так приятно, что даже заслушаться хочется. На душе прямо как-то тепло от такого тиканья становится.

Пошел обратно, лег в кровать, да и заснул тут же.

И не видел, как кто-то через окно на него смотрел, скрытый ночными тенями.

Всю ночь напролет.

5

Родители отказались от Николы пару лет назад. Мама у него бухгалтер, папа какой-то там директор чего-то. Не то, чтобы они от него отказались совсем, но сбагрили на постоянство бабушке и деду.

В школу Никола ходить отказался. Дома его оставлять страшно. Либо бардак устроит, либо дом взорвет. Третьего тут не дано. А чего парню без присмотра в большом городе сидеть? У бабушки с дедом огород, и есть где погулять, на велосипеде покататься. Да и приглядывают они за ним, чтобы не учудил чего.

Так и живет Никола теперь со стариками. Родители раз в несколько недель приезжают, чтобы проведать сына.

В школу он не ходит, книг не читает, к телевизору равнодушен. Друзей у него нет. Одно время пытался погулять с парнями, что в соседних домах живут, да как-то не заладилось у него. Ходит в одиночестве, и совершенно не грустит.

А в огороде всегда есть чем заняться. Можно на велосипеде поездить, можно шезлонг из гаража достать, да в тени под яблоней или сливами посидеть, ногами подрыгать или покемарить даже часок другой.

Вокруг тишь. Где-то позади течет жизнь небольшого города. Бредут куда-то по своим делам люди, ездят машины, тарахтят автобусы, раздается протяжный гудок поезда с вокзала. И Никола где-то уютно расположившись в своем шезлонге тихо дремит, приоткрыв рот и пустив слюну.

А сейчас ему вроде и не до сна. Все чувеча ищет?

Кто ты такое? – думает парень, почесывая свою лохматую голову. Где ты? Как ты выглядишь?

Чувеч…

Слово такое странное.

И отчего-то пугающее.

Прервав свои размышления, Никола решил пойти к деду. Узнать у того все про чувеча.

Дед на веранде лежал – кроссворды разгадывал. Сосредоточенный. Бабушка рядом за столом газеты читала, внимательно. Газеты-то все интересные, одна «Жизнь звезд» чего стоит! Бабушка говорит, что в шоу-бизнес попадают из грязи в князи, потому он сам по себе грязный.

Помыться они что ли там не могут эти князи, думает озадаченно каждый раз Никола.

Вот читает бабушка такую газету и возмущается:

– Надо же, любит она жизнь с изюминкой! Тоже мне, звезда! Я ее знать не знаю!

Переворачивает страницу.

– Ну какие у всех квартиры, по шесть, по восемь комнат! И все в золоте ведь! Другим людям жрать нечего, а они в золоте купаются! Тьфу!

Другую страницу открывает:

– Ой, ну вы посмотрите на нее! Полжизни она в кафе проводит! Ну что же это такое?

Почитает бабушка газету, плюнет, проклянет всех и пойдет на кухню еду готовить. А дед все лежит кроссворды разгадывает.

Никола подошел к нему и спрашивает:

– Дед, а чувеч как выглядит?

У того карандаш из руки выпал.

– Так ладно, все. Закончили!

– Ну это человек или…

– Прекрати сказал!

Сложил газету, встал, ушел с веранды. Сердитый.

Решил парень нарисовать портрет этого чувеча. Гляди показать кому удастся. Соседей вон вокруг много. Гляди кто, что подскажет. Сел за стол, мучился с листком альбомным. Карандашей переломал тьму. Портрет так и не нарисовал. Поначалу набросал лицо человека, страшное, уродливое, шапку зачем-то пририсовал, круглую. Картинка страшноватая получилась, хотя что можно было ожидать от такого художника как Никола, который писать толком не умеет, а уж рисовать тем более? Бабушке пришел, показал картинку. Та испугалась, чашку выронила.

После своих художеств Никола отправился непосредственно на поиски чувеча.

Но не успел он выйти в огород, как дед к нему подошел. Бледный весь.

– Тебе прислали, – и конверт ему протягивает.

– Это че?

– Не знаю, в ящик нам нынче кинули.

Никола взял конверт. Белый, на передней части написано «Николе».

Развернул, прочел.

Чуть в обморок не грохнулся.

«Доброе утро. Чувеч»

Вот как там было написано.

Никола деду конверт отдал. У самого руки трясутся. Дед перечитал несколько раз, вспотел, почесал затылок. Отдал конверт обратно.

– На, хватит шутки тут шутить. Давай прекращай!