Пошел купаться Уверлей

– Павлуша. Он молчит. – Якушевский, наконец, улыбнулся: – А Женю Филина он сразу разоблачил. Как увидел, тут же заорал: – Шпик! Шпик!

Полковник нахмурился:

– Что же вы у меня такие приметные? Каждый попугай вас за версту вычисляет! Кстати, а какой он породы?

– Да никакой. Просто попугай.

– Просто-то просто… Наверное, жако. Африканский. Они самые разговорчивые. Серые, хвост красный. Водятся там, где растет масличная пальма.

– Михаил Андреевич, – сказал Якушевский проникновенно. – А что вы все про попугая? Он у нас за главного сыщика, что ли?

– Да, Димитрий, ты у нас еще мал и глуп…

Капитан покраснел, приготовившись услышать крепкое словцо, но полковник знал, когда надо остановиться.

– Не будь попугая, разве ты бы так быстро вышел на этого… «профорга»?

«Ну, что я все время краснею, как барышня? – подумал Якушевский. – Ушан же все просекает! Решит, что я хлюпик и чистюля!» И, чтобы разрядить обстановку, сказал:

– Так я хотел объяснить, почему заговорил об экстрасенсах…

– Хотел объяснить! – проворчал полковник. – Ты меня впрямую экстрасенсом обозвал!

– Вы же все подробно объяснили, а сказали, что просто фантазируете. А Лидия Павловна тогда еще не нашлась…

– Вот продувная бестия!

Увидев, что капитан побагровел, Ушан поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь! Честные глаза! Да не честные, а просто красивые. А красивые глаза всегда лживые! Запомни это, Димитрий. Когда-нибудь помянишь старого деда.

Но Якушевский запрограммировал себя совсем на другое:

– Одно из двух: или вы переговорили с девушкой, или вы, вы… только вы, товарищ полковник, не обижайтесь, настоящий экстрасенс.

– А что, она тебе нарисовала правильную картину битвы?

– Да! И все сошлось. Так, пара деталей не совпадает, а в остальном… В остальном так и было. Увидев Мамыкина в «глазок», она пришла в ужас. Что ему понадобилось в этой квартире?

– Ну, еще бы! – Похоже, полковник был доволен, что Лида перепугалась. Он долго молчал, разглядывая Якушевского. А потом улыбнулся и сказал: – Ты бы, Димитрий, подумал как следует да пофантазировал, как я, и тоже стал экстрасенсом. А может быть, и майора получил вне очереди. И не морочил мне голову со своими попугаями!

– Я? – изумился капитан. – Я?

Но это «я» осталось без ответа.

– Пиастры, пиастры! – вдруг прокричал дурным голосом Ушан. И подмигнул капитану.

Первое, что сделал полковник Розов, – послал в Институт специалиста по наркотикам. Лучшую разыскную собаку в Управлении эрдельтерьера Пупсика с его сопровождающим «вечным» майором Барбарисовым. У проводника Барбарисова Пупсик был уже третьим «специалистом» по наркотикам, а майору никак не присваивали очередное звание. Отчасти из-за фамилии. Подполковник Барбарисов! Как-то не звучит…

Пупсик привычно обежал все углы в большой «дежурной» комнате и тут увидел попугая, по-хозяйски расхаживающего по столу. И попугай его увидел.

– Страшило, – сказал попугай. – Гав, гав!

С младенческих лет Пупсик не слышал ни одного грубого слова.

«Ах, какой красавец! Какие умные глазенки! Лапочка!» Помните: «Меня еще с пеленок все Пупсиком зовут, когда я был ребенок, я был ужасный плут». А тут вдруг «страшило»!

Пупсик лег и заскулил. Большие его глаза повлажнели и затуманились…

А майор выпятил нижнюю губу, покрутил шишковатой головой и прошептал:

– Выходит, они, животяги, понимают друг друга?

Попугай перелетел в свою клетку, закрыл клювом дверцу, нахохлился и больше не сказал ни слова.

В квартиру Бубнова Пупсик вошел осторожно. Огляделся.

Убедился, что попугая нет, и словно взбесился. Лаял перед диваном, в котором нашли мужика в полиэтилене, лаял перед кроватью, на которой умер начальник Службы Бубнов. А потом остановился перед старинным комодом, набитым постельным бельем, и заскулил. Комод отодвинули. За ним была гладкая стена, как и вся комната, оклеенная синими обоями.

– Штоф, – сказал лейтенант, участвующий в операции.

– Надо же, – покрутил головой «вечный» майор. Он слышал это слово только применительно к спиртному.

А Пупсик остановился у гладкой стены и стал ее облаивать. Звонко. Время от времени повизгивая. Полицейские переглянулись.

– Придется ломать, – сказал майор. Лейтенант с сожалением развел руками. Дескать, ничего не поделаешь. Он и не представлял, что приходилось взламывать даже антикварные преграды.

В стене была ниша, в нише стоял черный красивый кейс, в кейсе, в аккуратных коробках – мешочки с кокаином…

– Ну-ну… – пробормотал лейтенант. – Вот это да…

Приехал полковник Розов. С ним приехали Якушевский и Филин. Подождали, пока фотографы с Петровки сделают снимки криминального «богатства», а потом Ушан сложил его в потертый саквояж.

– Вещественные доказательства, – сказал он, с трудом сдерживая удовлетворение. – Пошли, ребята.

На Петровке он поместил «вещественные доказательства» в сейф и позвонил генералу…

– Ну вот, товарищи офицеры! Дело сделано… – Ушан одобрительно оглядел свое воинство. Воинство было невелико: капитан Якушевский и старший лейтенант Филин. Остальные по-прежнему или болели, или где-то загорали.

– А как же Мамыкин? – капитана больше всего волновала судьба доцента. Он бы предпочел видеть его за решеткой.

– «Профсоюз»-то? – спросил полковник. – Это мелочь. Я думаю, – Розов посмотрел на большие пыльные часы, висевшие на стене, – его уже арестовали.

– Там, в Анапе? – удивился Якушевский.

– Ты же сам сказал, что он уехал в отпуск в Анапу?

– Дела и случаи, – пробормотал капитан. И полковнику такая присказка очень не понравилась. Он сразу связал эти слова со своим старым другом, ныне прохлаждающимся в отставке, Залетовым. «Неужели это Димитрий ему выболтал, что я по Бульварам прогуливаюсь?»

А Филин сидел молча. И никак не реагировал на разговор коллег. Погруженный в свои не слишком стройные мысли, он думал о том, что слишком легко и быстро все решилось. И по чьей подсказке? По подсказке попугая! Так не бывает. Он не успел и «ножками потопать», как обещал полковник, и р-а-з! Все решено!

– Ты, Евгений, чего задумался? – спросил Ушан, заметив, что старлей молчит и хмурится.

Филин поежился.

– Да как-то так. Думаю.

– Что-то вы у меня квелые. Придется кое-что разъяснить. Картину битвы, так сказать. Каждый поработал на славу. Говорю ответственно. Ты, Филин, выяснил, что зам Бубнова Симкин к убийствам непричастен. Правильно? И мы им больше не занимались. И личное дело Бубнова принес…

– Кстати, неплохо бы его вернуть, – сказал Филин. – Я обещал той даме.

– Вернем. В свое время. Ты меня не перебивай, а то забуду, о чем хотел сказать. Так вот… Характеристику Бубнову подписал Д. какой-то…

– Шубников, – подсказал старший лейтенант.

– Д. Шубников, – согласно кивнул Розов. – Д. Шубников. А попугай, что прокукарекал, когда Димитрия увидел? «Димон пришлепал».

– Думаете, Шубников?

– А чего тут думать? Не нашего же Димитрия он так, прошу прощения, обозвал? Отсюда я и стал танцевать.

– А наркотики? – сказали хором расхваленные сотрудники.

Полковник усмехнулся.

– Все попугай. Как его, Кеша?

– Да я же говорил! Павлуша! – Якушевский рассердился. – Пав-лу-ша!

– Ну, хорошо. Пусть будет Павлуша. С него я и начал. Пофантазировал. Кстати. Если бы и вы… А, ладно! Я уже об этом говорил. Ну, вот. И добрался я до наркотиков.

– Экстрасенс, – сказал капитан.

– Опять ругаешься, Димитрий! Все же просто. Говорил твой попугай «кока, кока»? А про «снег»? Ты же сам про Пушкина рассказывал: «вихри снежные»?

Якушевский все кивал головой, как китайский болванчик.

– Потом эта фраза… – полковник наморщил лоб, вспоминая. – «Эх, забыться бы на фиг!»

– Такую фразу и я мог бы сказать, – подал, наконец, голос молчавший Филин.

– Да? А ты, что, наркоман? Так вот, уже без всяких фантазий. Кому больше всего хочется забыться? Наркоману, у которого закончилась «дурь». Правильно? Бубнов, наверное, Шубникову наркотик не дал. Лимит закончился. И пришлепал он к «профсоюзу», дозу просить. Это я теперь фантазирую. «Димон пришлепал». Такая троица… И никто его не убивал. В квартире у Бубнова он от передоза умер. «Профсоюз» его там и «упаковал». До лучших времен. Потому так и радовался, когда его эта девица в глазок увидела. Чем меньше свидетелей…

«Значит, не знал, что Лида там живет», – с удовлетворением подумал Якушевский.

– Вот, господа офицеры, и весь мой сказ, – довольный, что так складно все изложил, сказал полковник. – Теперь можно бы и коньячку пригубить, да где же «Багратиона» раздобудешь?

– А я видел в магазине на Садовом! Недалеко, за углом. По-моему, семь звездочек, – сказал оживившийся Филин.

– Таких не бывает! – лениво высказался знаток «Багратионов».

А Ушан показал им кулак. Не очень большой, но увесистый.

Филин увял.

На этот раз консьержка была на посту. В чистеньком, когда-то модном платье, она выглядела как ушедшая на пенсию учительница младших классов.

Кивнув на приветствие Лидии Павловны, она прошептала:

– Каждый раз с новым кавалером.

Но кавалер-то был новым только в ее воображении, а может, глаза подвели? – перед нею был все тот же Якушевский. Но в прошлый раз он выглядел деловым и строгим, а нынче сиял, как масленый блин.

В словах консьержки не чувствовалось осуждения. Лишь легкая зависть.

Первым делом Лида открыла окна. По просторным комнатам загулял свежий ветерок. Они пили черный кофе и счастливо смеялись, как дети, проводившие родителей в долгую поездку. И пили коньяк, «Багратион». Коньяк напомнил Дмитрию разговорчивого попугая.

Чуть позже, когда Дима раздел смеющуюся и слегка сопротивляющуюся Лиду, он снова вспомнил про попугая. «И что бы сказал он, увидев нас вместе? Да за таким занятием?»

Про Глафиру он даже не подумал. И Глафира о нем не думала. Дмитрий бы сильно удивился, узнав случайно, о ком думала она. Было, правда, одно обстоятельство, которое добавляло каплю горечи в радужное настроение Якушевского: он нарушал все мыслимые запреты, перечисленные в Уставе внутренней службы. Но что делать – если очень хочется?

А Ушан в это время играл с генералом в шахматы. Судя по сияющим глазам, он выигрывал. Соперник же был мрачнее дождевой тучи. И сердился. Кто-то позвонил ему в это время по мобильнику.

Он долго слушал молча, а потом сказал недовольно:

– Короче! Объяви ему последнее предупреждение. Если это повторится – пойдет в хозчасть, полы подметать. – И, отключившись, буркнул: – Вот балаболка! Учу-учу краткости – все без толку! Разводят турусы на колесах. – И сердито посмотрел на полковника.

– Ты имеешь в виду какую балаболку? – спросил тот.

– А ты… Ах да, целый курс в Тимирязевке!

Расставляя фигуры для новой партии, Ушан сказал:

– Пора бы моему Филину капитана дать.

– А он, что, все еще старлей? А гонору-то, гонору! На двух генералов хватит.

– Молодой, прыткий. Но без гонору. Скромняга.

– А как он к полиции относится?

– Как и я.

Начальник Угрозыска поиграл густыми, начинающими седеть бровями. Потом буркнул:

– Принеси мне на подпись представление. Вот ведь! Столько грошей потратили на вывески и штампы, а что изменилось?

– Тебе лучше знать. Это ты с реформатором в одной группе учился.

– Ты бы тоже учился вместе, если бы не Тимирязевка.

– Да уж! Я бы генерал-полковника получил. Не то что некоторые «лампасники».

Он был не совсем прав. Начальник Угрозыска надевал форму только на торжественные построения.

– Посмотрим, посмотрим, – не остался в долгу генерал. – У тебя раскрывать уголовные преступления получается лучше, чем играть в шахматы.

– Посмотрим, посмотрим, – ответил полковник и двинул пешку.

Е2, Е4.

А попугай Павлуша, нахохлившись, сидел на жердочке в своей большой клетке и ни с кем не разговаривал. Все ждал, когда вернется доцент Мамыкин. А тот все не возвращался и не возвращался. Постепенно Павлуша позабыл почти все слова и только иногда, словно проснувшись от долгого сна, пускал нечто нецензурное. На радость случайно заскочившему в дежурную комнату сотруднику.

2023Москва – Сергиев-Посад

Провальное дело

Ностальгический детектив

Все события в романе выдуманы. Любые аналогии неправомерны.

Автор

Пролог

– Семнадцатый!

Загорелый до черноты мальчишка лет десяти добавил еще один камешек в горку камней, возвышавшуюся на траве у церковной ограды.

– Это не «мерс»! – запротестовал второй мальчик, провожая взглядом запыленную, потрепанную автомашину, промчавшуюся по шоссе в сторону Луги.

– «Мерс-200», семьдесят восьмого года! – авторитетно изрек загорелый и хотел добавить в свою горку еще один камешек, но, заметив, что приятель следит за ним, запустил камень в стайку воробьев, расклевывающих кусок булки на асфальте.

– Жулишь, Сенечка! – вынес свой приговор приятель. Он был блондин и, наверное, поэтому совсем не загорел. А может быть, болел – на бледных впалых щеках алел нездоровый румянец, и большие голубые глаза неестественно блестели. Перед ним лежали всего три камешка. Он ставил на «вольво» и проигрывал с крупным счетом.

Мальчики собирались на Оредеж ловить рыбу, но по дороге, заглядевшись на проносящиеся по шоссе автомобили, заспорили: каких иномарок больше? «вольво» или «мерседесов»?

Отложив в сторону велосипеды и удочки, приятели набрали с обочины по горсти мелких камешков, засекли время – оба носили дешевенькие пластмассовые часы на батарейках – и, удобно устроившись на траве у церкви Рождества, стали следить за проносившимися по шоссе машинами. Выигрывал тот, в чьей горке наберется больше камешков. Проигравший покупал мороженое или жевательную резинку.

– Надо было на «японцев» ставить, – с сожалением сказал бледнолицый. Надежды на выигрыш у него не было никакой.

– На «японцев»? На всех сразу?

Бледнолицый кивнул.

– Так не бывает! Нельзя же валить «хонду», «мицубиси» и «мазду» в одну кучу. Ты, Гоша, хитренький.

– «Хонда»-джип стала выпускать, – ушел от спорной темы Гоша. – Расход топлива – восемь литров. Сам читал.

– Где ты читал? – недоверчиво спросил загорелый. И, не дождавшись ответа, торжествующе завопил: – Восемнадцатый!

Возле магазина напротив остановился приземистый спортивный «мерседес» белого цвета.

Не обращая внимания на радостный вопль приятеля, Гоша как ни в чем не бывало продолжал рассказывать про «хонду»:

– Только скорость у нее слабовата – сто шестьдесят. У «Рено-Меган» – двести. А хетчбек…

– Гоша, смотри, какой «фордик»!

– Это не «форд», а «тойота», – буркнул бледнолицый специалист, провожая взглядом запыленный автомобиль, свернувший с шоссе на Церковную улицу. Машина так запылилась, что трудно было определить цвет – то ли зеленая, то ли серо-голубая.

– Тебе бы только спорить! – Семен уже протянул руку, чтобы отвесить приятелю щелбан, но в это время увидел в машине знакомое лицо.

– Гоша! Гляди, кто в «тойоте»?!

– Кто?

– Васюта Бабкин!

– Заливаешь!

– Гляди, чудик! Васюта!

Машина, осторожно объехав никогда не просыхающую лужу, скрылась за домами.

Васюта, Василий Семенович Бабкин, бывший главный бухгалтер совхоза «Приречье», мрачноватый мужчина лет пятидесяти, был известен не только в Рождествене, но и во всем районе как один из первых деревенских бизнесменов, основатель небольшого лесопильного завода, торговец обрезной доской, вагонкой и прочими стройматериалами. Уже три года на окраине села красовался его большой дом, не дом – вилла, которой он даже дал имя «Вилла Алена». Почему «Алена», никто в селе не знал. Жену его звали Татьяна, любовницу – про нее односельчане тоже знали – Галина. А детей у Бабкиных не было. Каждый год Васюта пристраивал к своей вилле какое-нибудь сооружение – большущий гараж, цех по переработке древесины, бильярдную. Местные прозвали его хозяйство Бабкиным подворьем.

– Похоже на Васюту, – подтвердил Семен. И тут же упрямо добавил: – Только этого не может быть!

– У тебя в глазах струя? – явно подражая кому-то из взрослых, возмутился приятель.

– Давай сгоняем до подворья, проверим.

Семен взглянул на часы, сказал недовольным ворчливым голосом:

– Ага! Пока гоняем, ларек закроется. А ты мне мороженое должен.

– Еще час не прошел, – не очень уверенно возразил Гоша. И тут же сдался: – Уговор дороже денег! Ладно. – Поднявшись с земли, он пнул ногой свои три камушка. – Тебе какое покупать?

– Апельсиновое. А потом съездим к Васюте.

Но парень вытащил из кармашка джинсовой курточки пятитысячную купюру, сунул приятелю в руки и схватился за велосипед.

– Сдачу не зажиль! Я мигом!

Он вскочил на велик и помчался вслед за скрывшейся из вида «тойотой».

По Церковной улице еще стлалась пыль от проехавшей машины. Но когда мальчик подъехал к Бабкину подворью, «тойота» уже въезжала в услужливо распахнувшиеся ворота. Семен увидел только затылок водителя. «Да Васюта это, Васюта! – успокоил он себя. – Его иномарка!»

А для верности, чтобы потом доказать неправоту приятеля, запомнил номер автомобиля.

Происшествие в «Астории»

Дежурная по этажу в третий раз набрала номер телефона. Опять длинные гудки. Постоялец из 543-й комнаты упорно не откликался. А ведь просил разбудить в пять утра: «Непременно, фрау! Непременно!»

– Господи! Помер он, что ли? – Дежурной очень не хотелось вставать с уютного дивана, на котором ей удалось подремать несколько ночных часов, и тащиться в конец коридора – будить проклятого немца.

Около полуночи Конрад Потт, или, как он сам себя шутливо именовал, Кондратий, вместе с приятелем поднялся на этаж из ресторана крепко подшофе и попросил обязательно разбудить его в пять часов.

У Елены Петровны уже тогда мелькнула мысль о том, что спозаранку поднять загулявшего Кондратия будет нелегко. Она попыталась возложить эту обязанность на приятеля Потта, тоже немца, занимавшего номер «люкс» напротив лифта, рядом с ее форпостом, но тот замотал головой:

– Найн, найн!

– Он, сукин сын, раньше десяти не поднимается. Вы же знаете, фрейлейн, – усмехнулся Кондратий и шлепнул приятеля, выглядевшего куда трезвее, чем он сам, по узкому плечу.

Тягучие гудки все неслись и неслись из трубки, и дежурная подумала о том, что Кондратий, наверное, проснулся еще раньше и преспокойно уехал по своим делам. А ключи от номера увез с собой. Но не постучаться в дверь номера Елена Петровна не могла – если произойдет недоразумение, ее тут же уволят. А найти нынче в Питере приличную работу – задача почти неразрешимая.

Дежурная быстро сменила халат на форменное платье, провела гребенкой по пышным, черным как смоль волосам и легкими, почти неслышными шагами пустилась в путь по длинному слабо освещенному коридору.

Окно номера, в котором жил Потт, выходило в крошечный внутренний дворик-колодец. Когда Елена Петровна подошла к тому месту, где коридор сворачивал налево, это окно оказалось как раз напротив огромного коридорного окна. В 543-м номере горел свет, а сам Кондратий сидел в кресле у стола.

«Вот гад! – подумала дежурная. – Трубку поленился поднять! Ну, я его поприветствую с добрым утром!» Но, когда Елена Петровна подошла к двери номера, решимости у нее поубавилось: во время звонка Кондратий ведь мог принимать душ? Или занимался еще более серьезным делом. Поэтому, легонько постучав в дверь, она очень спокойно позвала:

– Герр Потт! Вы проснулись? – Постоялец не отвечал.

И это было странно. Елена Петровна только что видела его через окно спокойненько сидящим в кресле.

– Герр Потт! – окликнула она еще раз. Подергала ручку. Дверь не открывалась.

Дежурная вернулась к тому месту, откуда было видно окно номера. За незадернутыми шторами по-прежнему горела настольная лампа, а в кресле спокойно восседал Кондратий. Но сейчас она обратила внимание на то, что немец даже не изменил позы. Сидел неподвижно, как истукан.

«Может быть, сердечный приступ? – встревожилась дежурная. – Так керосинить каждый день – никакое сердце не выдержит!»

Она быстро вернулась к своему посту напротив лифта и позвонила сотруднику службы безопасности отеля.

Пять минут спустя молодой, щеголевато выглядевший мужчина, от которого сильно попахивало спиртным, открыл дверь специальным ключом и, придержав дежурную на пороге, вошел в номер.

В комнате витал застоялый сладковатый аромат хорошего коньяка, одеколона и сигар. «Кельнише вассер» – определил молодой человек марку одеколона. Он подумал о том, что надо было вылить целый флакон, чтобы создать в номере такое амбре. Но эта мысль ушла, как только он увидел в кресле крупного пожилого мужчину с неестественно откинутой назад головой.

Осторожно сделав несколько шагов по толстому синему ковру, сотрудник службы безопасности прикоснулся к белой ладони господина Потта, тяжело свисавшей с подлокотника кресла, и понял, что немец уже несколько часов как мертв. Молодой человек до того, как наняться в службу безопасности гостиницы, несколько лет работал в уголовном розыске и хорошо знал, что такое смерть.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака радиотелефон и связался со своим шефом.

Проявлять инициативу и сообщать о происшествии милиции сотрудник не стал. В службе безопасности такого рода инициатива не поощрялась.

Шеф откликнулся тотчас:

– Что там у вас? Опять шалавы надрались?

– Покойник в пятьсот сорок третьем.

– Наш?

– Немец.

– Еще не легче! Убит?

– По-моему, перепил, – сотрудник потянул носом. Острый запах «Кельнской воды» не смог заглушить коньячный аромат. И бутылка прекрасного французского коньяка «Бисквит», наполовину опорожненная, стояла перед мертвым постояльцем. – Но уверенности нет. Звонить в ментовку?

– Звони. Только попроси ребят поменьше суетиться. От моего имени попроси. – Шеф раньше, до пенсии, работал на Литейном, 4, тоже в Управлении уголовного розыска, и оперуполномоченные из территориального отдела относились к нему с большим уважением. – Хорошо бы труп увезли пораньше, пока постояльцы не проснутся. Который час?

Молодой человек взглянул на часы:

– Пять тридцать.

– Вряд ли до семи успеют! – шеф вздохнул. Наверное, представил себе всю неприятную канитель и недовольство постояльцев отеля. И администрации. – Звони, Алеша. Я через полчаса подъеду. – Алексей сунул телефон в карман и обернулся к дежурной.

Елена Петровна стояла в дверном 16 проеме и, прижав ладонь к горлу, с ужасом смотрела на него.

– Неужели правда?

– Правда, правда, – Алеша оттеснил Елену Петровну от двери, осторожно прикрыл ее. – Ты постереги здесь. Мало ли кто захочет повидать господина. А я позвоню от себя.

В офисе службы охраны имелся прямой телефон в управление милиции. Звонок по нему давал гарантию, что малоприятная информация не станет достоянием случайного свидетеля.

Через пятнадцать минут приехала оперативная группа во главе со следователем прокуратуры. Началась рутинная работа.

…Покойника увезли.

– Двинемся и мы? – спросил следователь прокуратуры Зубцов и посмотрел на сыщика из уголовного розыска. Следователю недавно исполнилось двадцать четыре года, но выглядел он как студент-первокурсник. Не поддающиеся расческе рыжеватые волосы, насмешливый взгляд зеленых глаз и худое лицо годами постящегося схимника постоянно создавали ему проблемы в общении с населением. Его следовательские ксивы обыватель изучал особенно придирчиво.

Старший оперуполномоченный Солодов, в свою очередь, взглянул на судмедэксперта Кононова. Сыщик, прямая противоположность Олегу Зубцову по комплекции, был на пять лет его старше, но выглядел тоже очень молодо.

– Не знаю, что вы здесь сидите? – усмехнулся судмедэксперт, но с места не сдвинулся. – От меня вы больше ничего не узнаете. Заключение получите после вскрытия. Завтрак нам в номер не подадут.

Судмедэксперт провел ладонью по трехнедельной трехцветной бородке. Он уже несколько лет собирался отрастить шкиперскую бороду, но решимости у него хватало только недели на три, на месяц. Как только доктор убеждался, что среди каштановых и черных волос пробивалась седина, он моментально сбривал бороду. А пощеголяв несколько дней с бритым лицом, снова начинал ее отращивать. Он никак не мог решить, что лучше: борода с проседью или скошенный подбородок.

В этой компании судмедэксперт был самым пожилым. Ему уже шел пятый десяток.

– Впрочем, одна мыслишка, почему вы не торопитесь покидать место происшествия, у меня имеется. – Доктор кивнул на открытый бар, в котором стояли пять бутылок коньяка «Бисквит». Шестая, початая, бутылка возвышалась на небольшом круглом столике из карельской березы, перед которым еще недавно сидел герр Потт. Большое удобное кресло, в котором он умер, теперь пустовало. Следователь Зубцов и старший оперуполномоченный сидели на стульях, доктор – на неудобной решетчатой подставке для чемоданов, а сотрудник службы безопасности гостиницы полулежал на незастланной широкой кровати.