Победивших нет

– Темнишь ты что-то, Макс. Что тебе от неё нужно?

– Немного любви и каплю сочувствия, – усмехнулся Холин и ушёл.

– Чёрти-что, – пробормотал Белов и вернулся в кабинет.

Вечером Адель без сил ввалилась в квартиру. Марка ещё не было. Швырнув в кресло сумку и сбросив обувь, она упала на кровать. Полежав несколько минут и поняв, что тяжелые мысли никуда не уходят, она направилась в душ. Ледяная вода немного облегчила головную боль и ненадолго отвлекла от мутного ноющего чувства тупиковой беспомощности, комом обосновавшегося в груди. Завернувшись в полотенце, Адель вышла из ванной, босиком прошла в комнату и встала в её центре.

Господи, где она? Это невыносимо.

Квартиру, бывшую когда-то такой просторной, чистой, а с появлением Марка и уютной, теперь вряд ли можно было назвать квартирой вообще. Она отличалась от кабинета Адели только гораздо большим количеством разбросанных вещей. Исписанные мелким почерком листки, распечатки, схемы, рисунки – килограммы бумаги. Вырезанные заметки из газет, множество фотографий, прикреплённых на специально купленной и висящей на стене доске – помеченные маркерами, соединённые стрелками, отмеченные восклицательными знаками фотографии… Тут же карта города в удобном масштабе с местами проживания и местами смерти жертв, посещаемыми ими объектами… даты. Даты и количество жертв. Это убивало Адель больше всего. Казалось, этому не будет конца никогда. При входе в квартиру складывалось впечатление, что это – обитель всех существующих дел в отделе вообще за всё время его работы. При одном только взгляде на весь этот бардак (и ладно бы, дающий результаты бардак, но ведь нет же, всё бесполезно, разгадка так и не найдена) у любого опустились бы руки. У неё не было ни сил, ни времени раскладывать, разбирать и выбирать одежду, да и ходила она в последнее время практически в одном и том же. У неё не было ни сил, ни времени что-то готовить, в основном они с Марком ели на работе либо разогревали готовую покупную еду. Да что там говорить, у неё не было ни сил, ни времени даже разговаривать с Марком о чём-то, кроме работы. Хотя, если признаться, желания такого у неё тоже не было. Она уже не могла думать ни о чём и ни о ком, кроме изощрённого убийцы, до сих пор находящегося на свободе, с каждым разом всё больше запутывающего их.

Адель устало опустилась в кресло. Последнее время (хотя как долго длится это «последнее время»? она уже потеряла счет дням и ночам) в её жизни существуют только две вещи – Дирижёр и кофе. От первой она не избавится, пока не найдёт этого сукина сына, а без второй она не сможет думать, чтобы найти его. Хотя, наверное, стоит сказать, что их три? Как же Марк? Адель уставилась в потолок. Пожалуй, это было единственное чистое, не увешанное документами и фотографиями, место в квартире. Так как же Марк? Что происходит? Адель знала, что любит его.  Просто она слишком устала, чтобы это чувствовать.

Она забыла – каково это.

4

Полутора годами ранее

Она впервые появилась в отделе, где работал Марк Матвеев, в апреле прошлого года – по каким-то причинам ей нужно было переговорить с начальником отдела. Через две недели её приняли в штат. Самоуверенная, умная, иногда излишне прямолинейная и, нельзя этого отрицать, очень красивая, новая сотрудница привлекала к себе всеобщее внимание, особенно мужской половины отдела. Однако Адель Тигранова со всеми вела себя ровно, не выказывая кому-либо предпочтения, и много работала. Это ей удавалось особенно хорошо – выдающиеся аналитические способности Адели помогали ей раскрывать множество дел быстрее и успешнее, чем кому-либо. Отдел повысил свою раскрываемость именно благодаря ей. О личной жизни Адели никто ничего не знал, но, не видя обручального кольца на руке, считали её потенциально свободной и готовой к отношениям. Её сильный характер, самостоятельность, преданность делу, необычайный ум одновременно и притягивали, и отталкивали. Через некоторое время остался лишь один человек, который упорно не желал вычёркивать её образ из сердца и мыслей. Человек, в пару с которым её поставили, и ввиду этого знающий её чуть больше, чуть ближе, чем остальные. Марк. Хотя первое время это был неизменный, официально-нейтральный, подчеркнуто вежливый «следователь Матвеев», несмотря на попытки Марка свести общение к менее официальному. Матвеев, перешедший к ним из управления по контролю за оборотом наркотиков в начале года и уже ставший здесь своим, пытающийся сделать такою и Адель.

И всё же выезды на места преступления, ночные дежурства, работа во внеурочное время, а потом и совместные перерывы не могли не сблизить их. На удивление тем летом работы было меньше, чем обычно, только одно крупное дело, которое Тигранова и Матвеев раскрыли своими силами, причем по одиночке у них ничего не получилось бы. После этого их стали неизменно упоминать в паре. Тигранова—Матвеев. Матвеев—Тигранова. Адель за глаза прозвали Тигрицей, о чём она почти сразу узнала. Что ж, подумала она, это лучше, чем в школе. Там её называли не иначе как Адель-Бордель.

Матвеев решил, что настал подходящий момент (с такой женщиной, как Адель, надо тонко чувствовать подходящий момент, иначе можно всё испортить раз и навсегда, говорил он себе), и пригласил её на выступление симфонического оркестра в центральном зале города. Адель была крайне изумлена и долго допытывалась, откуда он узнал о её увлечении классической музыкой, о котором она совершенно не распространялась. Марк тогда так и не ответил, и эта загадка осталась для Адели неразгаданной. Как бы то ни было, она согласилась. Матвеев полагал, что он будет засыпать на концерте, и приготовился к полуторачасовому мучению, но, к его удивлению, все оказалось совершенно наоборот. Не то чтобы он моментально стал фанатом оркестровой музыки, но она ему понравилась, даже очень, а особенно ему понравилось сидеть рядом с Аделью, смотреть, как она восторженно, затаив дыхание, слушает историю, рассказываемую оркестром, как она элегантна в непривычном для нее платье, как… Да, тот вечер дал Марку надежду. И не зря, потому что и в сердце Адели, в ледяном с виду сердце Адели появилась первая трещина.

Дальнейшие осторожные, но неизменно заботливые, бьющие прямо в цель ухаживания, обсуждения дел, сменяющиеся обсуждениями планов на вечер, мелочи, понятные только им и многое-многое другое окончательно победило Адель, как она ни сопротивлялась. Марк ей очень нравился. Он был практически воплощением её идеала, конечно, с кучей недостатков, но она ведь взрослая женщина, чтобы не придавать им особого значения или попытаться их исправить. Он стал ей очень дорог, как напарник и как друг. И теперь пришло время задуматься о большем. Да она, в общем-то, была не против. Лишь одно обстоятельство останавливало её, оно же всё время напоминалось Марку. Каждый раз повторялось одно и то же.

– Да, я понимаю, что нам хорошо вместе, но нам стоит прекратить это и быть просто коллегами. Просто друзьями, не больше.

– Опять начинаешь? Но почему? Перестань, Адель, мы же взрослые люди!

– Вот именно, а по тебе этого не скажешь. Или все вы мужики одинаковые? Почему ты совсем не думаешь о Рите? Я и то больше о ней думаю, я больше не могу так, это неправильно, Марк. Пора завязывать. Это нечестно по отношению к твоей жене. По отношению к женщине. Более того, по отношению к женщине, которая подарила тебе сына.

– Адель, сколько можно… Почему ты мне не веришь?! Я много раз тебе говорил, мы с женой давно не любим друг друга, так уж вышло. Мы давно хотели развестись, но из-за Дани всё затягивали. Мы спим в разных комнатах, пойми. Всё прошло, у нас с ней нет больше ничего общего.

– Кроме Данилы.

– Да, кроме него. И всё. Она не любит меня. Я не люблю её.

«А меня что, любишь?» – так и подмывало спросить Адель, но она не давала себе воли, чтобы не услышать то, чего ей, в принципе, не хотелось. Она слишком серьёзно относилась к этому слову, к этому чувству, для неё оно не было пустым звуком. Пожалуй, она относилась к нему даже слишком серьёзно.

– Давай не будем об этом, я уверена, у вас всё наладится, – отвечала Адель, вслед за этим меняя тему разговора и не давая Матвееву в очередной раз возразить.

Однако вскоре Адель уже не так настаивала на том, чтобы Марк образумился – после того, как он сказал, что его жена нашла себе любовника, Адель решила, значит, так тому и быть. С каждым днём она все больше привыкала к Матвееву, иногда ей даже не хватало его, именно его, а не продолжавшихся ухаживаний. Его присутствия. Она боялась признаться себе, и, уж тем более, ему, что начинает по-настоящему влюбляться. Адель чувствовала себя прекрасно – любимая работа, хорошая раскрываемость, отличный коллектив, замечательный напарник… друг. Она решила не задумываться о будущем и полностью погрузилась в работу, извлекая на свет старые нераскрытые дела, сдувая пыль с толстенных папок непроверенных показаний и разъезжая по городу в поисках правды. По вечерам они с Марком сидели в кафе и обсуждали работу, погоду, меню, что угодно, тщательно избегая говорить о них самих.

И всё же настал момент, которого Адель боялась и ждала одновременно.

В ту ночь дежурить выпало ей, и, хотя они с Марком часто дежурили вместе, чтобы не было так скучно и одиноко, ей удалось убедить его поехать домой и выспаться.

– Ладно, уговорила. Не скучай тут.

– И не подумаю, – невозмутимо отозвалась Адель.

Матвеев ушёл. Адель встала, потянулась, тряхнула головой и решила за сегодняшнее дежурство разобрать как минимум две папки неразобранных документов. Налив в автомате кофе, она вернулась в кабинет, поставила обжигающий, тонкий стаканчик на стол и подошла к окну. На улице было темно, фонарь рядом с отделом почему-то не работал, и его сейчас чинили.

Неужели нельзя было заняться этим днём?

Внезапно раздался стук в дверь. Адель вздрогнула от неожиданности, но тут же пришла в себя и открыла дверь.

– Ты не уехал?

Марк держал что-то за спиной и загадочно улыбался.

– Решил проверить, не заснула ли ты без меня на дежурстве!

– Не волнуйся, у меня полно работы, и я не собираюсь оставлять её несделанной, – немного невпопад ответила удивлённая и ничего не понимающая Адель. – Давай уже, вали домой, Матвеев, не нервируй меня!

Марк рассмеялся.

– Вот и за это тоже.

– Что «за это тоже»? – опешила Адель.

– Ади. Адель Тигранова.

Марк почесал нос.

Адель захотела засмеяться, но передумала. Что-то её остановило. Ей было интересно, что же сейчас произойдёт – а она была уверена, что что-то произойдёт.

– Я вас слушаю, Марк Матвеев, – серьёзно ответила она.

– Адель, я хочу, чтобы ты знала. Я не могу без тебя. Я люблю тебя. Очень.

И хотя говоря это, Марк смотрел ей прямо в глаза, Адель ничего не видела, просто стояла, как вкопанная, не в силах пошевелиться, не в силах что-либо ответить.

– Мне никто не нужен, кроме тебя, – Матвеев протянул ей спрятанный за спиной букет цветов, который Адель взяла, не отдавая себе отчёта в происходящем.

– Я очень сильно люблю тебя, – повторил Марк, поцеловал её в лоб и ушёл.

Адель постояла немного, потом нашла вазу, наполнила её водой и поставила в неё цветы. «Ничего не произошло, всё, как обычно, ничего особенного не случилось», – твердила она себе, пытаясь разобрать документы, но руки её слегка дрожали.

– Чёрт! – она стукнула кулаком по столу. – Почему я такая идиотка?!

До самого утра она просто сидела за столом и думала ни о чём и обо всём. Да, пора признать сей неоспоримый факт и рассказать о нём Марку – это чувство взаимно. И она сделает это, как только его увидит. Сердясь на себя за своё детское витание в облаках и несделанную работу, по окончании дежурства Адель выкинула восемь пустых стаканчиков из-под кофе, поменяла воду в вазе, засунула папки в самый нижний ящик и поехала домой, привела себя в порядок и позвонила Марку. Тем же вечером они, счастливые, держась за руки, гуляли по набережной, чувствовали себя детьми и не замечали никого вокруг.

5

Тремя месяцами ранее

Марк и Адель отправились по вызову – убийство совсем недалеко от них. Ничего выдающегося, как оказалось, бытовая ссора, в которой один из супругов поставил неоспоримую точку. Такие дела уже их не трогали; честно говоря, они оба уже подзабыли то время, когда это ещё не было обыденностью. Убийство раскрыть, конечно, важнее, чем ту же кражу. Но и убийства бывают разными. Такие вот, семейно-бытовые, да ещё и с испуганным и всё не верящим в происходящее преступником, отдавшимся им на растерзание почти без проблем, были из разряда «лёгких». Даже слишком. Почти ничего не надо делать. Даже кухонный нож валялся на полу, что уж тут говорить. С другой стороны, если бы на полу валялся пистолет, из которого муж бы застрелил жену, это было бы посерьёзнее. С точки зрения значимости раскрытия это были бы одинаковые преступления, хотя на самом деле второй случай – огнестрел – серьёзнее. Такой вот одиночный, единичный бытовой огнестрел опаснее для общества, чем поножовщина. Чаще всего там, где применяется подобное оружие, находится срединная точка – и до, и после этого инцидента может тянуться целая цепочка других преступлений.

Хорошо, что в этот раз обошлось ножом. Для жены, конечно, ничего хорошего, но Адель с Марком успели разобраться с бумагами до вечера. Усталые и голодные, они наконец добрались до дома. Жили они у Адели, ибо в квартире Марка до сих пор обитала Рита, ожидающая решения суда о разводе, а попросту говоря – не желающая переезжать обратно к родителям. Данила жил с матерью, по возможности Марк встречался с ним, часто звонил, но уговаривать его жить с ним перестал – у Данилы с Аделью были особые отношения. Два кусочка паззлов из разных коробок, никак не могущих объединиться, найти что-то общее. Хотя общее было очевидным – Марк, – на деле это не работало.

Иногда Рита уезжала на несколько дней к своему любовнику (приводить его в квартиру к Даниле она не решалась), и тогда Матвеев-старший возвращался в своё (законное, к слову) жилище, и они с сыном проводили вместе всё их свободное время.

Наспех поужинав, следователи завалились в кровать и тут же уснули крепким сном.

– Да, я еду! – так рявкнул Марк, что Адель чуть не подпрыгнула. Не найдя глазами будильника, она вопросительно уставилась на Матвеева, прижимающего к уху мобильник. Отшвырнув телефон, Марк забегал по комнате, чертыхаясь и собирая разбросанные бумаги.

– Что за кретинизм! Сказано же было – отчёт сделать к собранию, так нет же, теперь подавай срочно, сегодня!

Адель откинулась на подушку.

– Ты меня напугал.

– Извини, с утра сам не свой. В общем, я сегодня не вылезу из отдела, пока всё не сделаю. Чудесно.

Марк уже собрал всё, что нужно, и начал одеваться.

– Кофе сделать? – спохватилась Адель.

– Нет, спасибо, дорогая, я упьюсь им в отделе, – невесело улыбнулся Марк. – Ну, не скучай.

Она и рада была бы в свой выходной помочь Марку с отчётом, но он отказался. Прибравшись в квартире, Адель попыталась заставить себя как-то отвлечься, но безуспешно – она вновь почувствовала, что ей чего-то не хватает. Пустота словно сжималась вокруг неё. Время практически остановилось. Тиграновой обязательно нужно было что-то делать. Работа, работа, работа, преступления, убийства, подозреваемые, ответы. Если не это, то рядом должен быть Марк. Без этих обстоятельств Адели казалось, что она начинает впадать в некое подобие анабиоза. Поэтому она ненавидела свои выходные, если они не совпадали с выходными Марка или если на тот момент не было какого-нибудь важного нераскрытого преступления. А сейчас именно так и вышло. Адель с грустью смотрела на прибранную комнату, светлые обои, чистый ковер, аккуратно разложенные вещи. Всё это казалось ей пресным и недостаточно убедительным. Работы практически не было. В городе царило относительное спокойствие. Удивительно. И удивительно, но ей страстно хотелось чего-то большего, чего-то важного, чего-то всепоглощающего.

Потом она не раз ещё вспомнит эти пресные, а на самом деле спокойные дни, эти светлые обои, этот сияющий чистотой стол. Не раз ещё она, сидя на ковре и царапая обессилевшей рукой что-то в блокноте, смотря на тёмные, вплотную увешанные фотографиями стены, выискивая на столе из сотен бумаг, копий показаний, собственных догадок и прочих документов нужное, десятки раз перечитывая проклятые письма, вспомнит это такое недостижимое теперь время. Вспомнит, но потом даже этого не сможет сделать. Жизнь «до» попросту перестанет существовать.

А сейчас она делает себе тосты и радостно вздрагивает от телефонного звонка, явно предвещающего что-то интересное.

Марк.

– Как отчёт? – бодро спросила Адель.

– У меня к тебе просьба…

Голос Марка был таким тяжёлым и уставшим, что у Тиграновой сжалось сердце.

– Что случилось?

В трубке послышался горестный вздох.

– Данила… Пытался что-то украсть в супермаркете. Его нужно забрать из восьмого отдела, но я не могу уехать. Никого попросить я тоже не могу, сама понимаешь. Съездишь за ним? – голос Марка становился всё тише, словно кто-то выворачивал ручку громкости. Кто-то вроде неуёмного подростка, носящего его фамилию и заставляющего его пристыженно чувствовать себя плохим отцом.

Адель прикрыла глаза.

– Да… Конечно, о чём ты. Ты только не переживай, в этом возрасте они вполне могут выкинуть что-то подобное. Это всё мелочи, Марк, Даня не такой. Просто маленький неприятный случай, о котором нужно забыть, хорошо?

– Спасибо, Адель… Прости.

– Все в порядке, работай и ни о чём не волнуйся.

Адель излишне аккуратно положила телефон на стол. «Вот дура, заняться мне было нечем. Напросилась. Замечательно». Она посидела на кровати, обдумывая, как ей себя вести, что говорить и как одеться, чтобы избежать очередной вспышки между ними. Точнее, вспыхивал всегда Данила. Как обычно ничего не придумав, скрепя сердце она выехала из дома.

Назвать отношения между Аделью и Данилой натянутыми значило бы непростительно преуменьшить градус их межличностного общения. Каждый раз после того, как они пересекались, Адель чувствовала себя эмоционально выпотрошенной. И это она-то, которую уже не трогает бытовое убийство! Когда в прошлом году они с Марком начали встречаться, Матвеев не стал скрывать это от сына – рассказал ему всё и познакомил их. Сначала всё вроде бы шло неплохо, но через месяц, на дне рождения Данилы, прозвенел первый тревожный звоночек. Отмечали на квартире Марка, как обычно, пришла куча друзей Данилы, из взрослых были только Марк и Адель, которая старательно приготовила всё к празднику, удивляясь тому, на какие жертвы она готова пойти ради отношений. Рита от души поздравила сына утром и уехала к своему другу, чтобы не встречаться с Марком и «этой Тиграновой».

Адель искренне хотела подружиться с Данилой, найти с ним общий язык. Не потому, что он ей очень нравился, но из-за Марка. Она старалась заслужить доверие заносчивого парнишки, хотя до этого все пытались заслужить доверие её. Данила, всё детство скандалящий с отцом и матерью из-за своего имени – оно у него, видите ли, должно быть нормальным, а не каким-то славянско-богатырским, каким они его наградили, – поначалу, увлёкшись хоккеем, требовал называть его как норвежского хоккеиста Сёрвика, Даниэлем и никак иначе; потом, когда в руки ему попала книга «Код да Винчи» Брауна, переключился на Дэна. На том пока и остановился, и Адель, запомнившая это, не давая этому никаких оценок, просто старалась не забывать о желаниях капризного подростка. Хотя ей имя Данила тоже не очень-то нравилось, так что в чём-то она его понимала.

– Дэн, принести ещё бутербродов? – максимально дружелюбно вопрошала Адель, вкладывая в голос всю теплоту, предназначавшуюся Марку, на что получала лишь угрюмый взгляд и молчание в ответ. Марк одёргивал сына и был недоволен его поведением, о чём прямо ему и сказал.

– Пап, перестань, – усмехнулся Данила. – Она мне никто.

– Дэн… – с упрёком протянул Марк. – Мы с тобой это уже обсуждали.

– Марк, всё нормально, – вмешалась Адель, – я уверена, мы поладим, просто не так быстро.

– Кто это «мы»? – удивился Данила. – Простите, но я вмешиваться в вашу распрекрасную жизнь не собираюсь.

– Дэн, ты мой сын!

– Вот именно! Но ты вспоминаешь об этом только тогда, когда тебе это нужно! Она забрала тебя у меня и у мамы! – со слезами в голосе выкрикнул Данила и выбежал из комнаты.

Адель словно окаменела. Что она только что услышала? Неужели её ждёт ещё и это?

– Не обращай внимания, подростковый возраст, сама понимаешь, – мягко положил ей руку на плечо Марк. – Я с ним ещё раз поговорю.

– Нет… – медленно протянула Адель. – Нет. Говорить нужно мне. Я попробую… объяснить…

– Всё устаканится, – как можно убедительнее произнес Марк. – Ладно, поговори с ним, но прошу, не переживай так.

Скрепя сердце, Адель отправилась за Данилой. Обнаружив его на кухне, она нерешительно постояла в дверном проёме и всё-таки вошла. Лицо подростка выражало такую муку, что её невольно захлестнула волна нежности.

– Послушай, Даня…

– Не называй меня так.

Адель осеклась.

– Дэн.

Дэн угрюмо смотрел в окно и даже не соизволил повернуть голову. В кухне на минуту воцарилось молчание.

– Дэн, мы же взрослые люди. Давай поговорим и всё обсудим. Я не могу так, – добавила она, не сдержавшись.

– Да, конечно. Зато рушить чужую семью – это мы можем. Легко.

– Господи, ну почему ты так со мной?! – всплеснула руками Адель. – Ты же знаешь, что это не так! Твои отец и мать давно уже не ладят друг с другом!

– Это не основание вмешиваться в нашу жизнь, – жёстко ответил Данила, соизволив, наконец, повернуться к ней.

– Откуда в тебе столько…

Адель запнулась. Столько… чего? Злобы, жестокости, ненависти, дерзости? Или горечи за свою семью? За несбывшиеся мечты и планы? Так он ограждает себя от того, что причиняет ему боль?

– Разве ты не хочешь, чтобы твой отец был счастлив?

– Намекаешь на то, что он счастлив с тобой? – язвительно отозвался парень. – Это он так сказал?

Адель устало опустилась на стул.

– Дэн, мы с твоим отцом любим друг друга. Да, мы счастливы. И я хочу, чтобы ты тоже был счастлив, понимаешь? Я очень хочу этого, но я не знаю, что мне делать. Я не знаю, почему ты так ко мне относишься, почему ты оцениваешь сложившуюся ситуацию именно так, но я хочу, очень хочу, чтобы мы стали друзьями! – голос Адели начал срываться, но звучал всё ещё искренне. Он верила в то, что говорила. Ещё бы поверил этот мальчишка. – Я лишь хочу, чтобы мы трое были счастливы!

– Ты всё время повторяешь это слово. Но знаешь, у всех разные понятия о счастье.

Данила сделал несколько шагов по направлению к Адели. Несмотря на произносимые им слова, сейчас он выглядел лишь бесконечно несчастным подростком с грустными глазами и тяжестью всего мира на плечах. Адели трудно было сидеть и смотреть на него, такого… беспомощного? Да, так и есть. Он просто защищается. Ему тяжело. Но и ей не очень-то легко всё это выслушивать.

– Сегодня первый раз, когда мы не отмечаем мой день рождения семьей. – Адель хотела что-то сказать, но Матвеев-младший остановил её жестом руки. – Только не надо громких слов. Мы никогда не станет одной семьей, Адель. Моя мать уехала, только чтобы не видеть тебя. Вас с отцом. Ты хоть понимаешь, как ей тяжело?! Да, у них с отцом были небольшие трудности в общении, но они сами разобрались бы! И тут вдруг появляешься ты и эгоистично отнимаешь у нас с матерью единственного дорогого нам человека!

Не один аргумент в её пользу должен был бы сейчас произнестись, не одно очередное, терпеливое объяснение очевидности должно было бы прозвучать. Но ни звука не могло сорваться с губ Адели. Лишь усмешка, неуместная и вопреки её воле. Усмешка нелепости.

– Я не желаю больше это обсуждать. Ты и сама всё понимаешь, просто не хочешь этого признать. Переступи через свой эгоизм и дай другим людям жить нормально, разве это так сложно? – на удивление спокойно произнёс Данила, собираясь выйти из кухни.

«Переступи через свой эгоизм, Дэн!» – кричало всё внутри Адели, но она молчала. Сил говорить уже не было. Да и смысла тоже.

– И спасибо за испорченный праздник, следователь Тигранова, – улыбнулся Данила и ушёл.

Следователь Тигранова так и осталась сидеть, смотря в одну точку. На этот раз она проиграла, хотя для неё это редкость, да и противника-то по сути не было. Глупо. Она не давала себе задуматься поглубже над словами Данилы. Она была уверена, что всё делает правильно, что права в том, что говорит. Они с Марком должны быть вместе. Да, она проиграла. Но это сейчас. Она не отступится, не сдастся. Рано или поздно Дэн перестанет видеть в ней врага.

6

Сейчас

Вскоре вернулся Марк. Было видно, что он ужасно расстроен.

– Привет, – Адель отвлеклась от изучения в сотый раз описи места преступления. – Как прошла игра?