Победивших нет

– М-м-м, – промычала она спросонья. – Тигранова.

На том конце провода что-то взволнованно сказали. Сон как рукой сняло.

– Четвёртая, – прошептала Адель.

Страх, мгновенно сковавший внутренности, почти сразу вспыхнул и уступил место ярости, обжигающей и поднимающейся до самого горла.

2

Марк приехал на место преступления позже Адели. На той лица не было.

– Адель…

– Там, – махнула она рукой и отвернулась.

Жертва была привязана к металлическому шесту посередине помещения. Колючая проволока обматывала всё тело, впиваясь в него острыми шипами. Из ран текла кровь. Шест был разделён на несколько равномерных отрезков, каждый из которых поворачивался и затягивал прилежащий к нему участок проволоки. Когда повернулся верхний отрезок, у шеи и головы, колючая проволока прорезала сонную артерию и стянула лицо. В руке у женщины – а на этот раз жертвой стала именно женщина – было стиснуто письмо. Конверт валялся на полу. Кровь стекала по плечам и предплечьям, обагряя раритетную бумагу и с неё капая на пол.

Марк охнул. Письмо осторожно высвободили из пальцев женщины и отдали Адели. Та прочитала, покачала головой, протянула его Марку. Матвеев натянул перчатки и вчитался в письмо.

Твоё время, четвёртая.

Ты достаточно молода, но уже успела разрушить не только свою жизнь, но и жизнь своих близких. Твой хронический алкоголизм разбил вдребезги твою семью, ты лишена родительских прав, твои родные страдают по твоей вине, но тебе на всё это наплевать. Из целостной личности ты превратилась в жалкие осколки, не способные отражать ничего, кроме твоей навязчивой потребности и твоей фальши.

Тебе повезло. Сегодня ты сможешь избавиться и от неё, и от своего порока. Твоя последняя партия в оркестре жизни будет болезненной, но через спасительные раны ты сможешь снова стать единым целым. Снова обрести гармонию.

Можешь не благодарить.

Всё место преступления тщательно обфотографировали, тело женщины начали освобождать.

– У неё во рту был кляп, – к Марку подошёл Белов, которого с четвёртой жертвой назначили вторым помощником Тиграновой. – Она даже покричать толком не могла перед смертью.

Матвеев промолчал.

– Что скажете? – подошла к ним Адель, закончившая письменное описание места преступления и немного пришедшая в себя.

– Да что тут скажешь…

– Ладонь рассечена?

– Да, – ответил Белов, – так же, как и в прошлые разы. Всё сфотографировали.

– Хорошо. То есть, ничего хорошего, конечно… Существенных видимых улик нет, результаты всяческих анализов придут завтра. Нам надо вернуться в отдел.

Матвеев, Тигранова и Белов ещё раз осмотрели место преступления, затем уехали.

– Итак. У нас было три жертвы, и ни одной зацепки. Вы до сих пор ничего не смогли найти, до сих пор не смогли сузить круг подозреваемых, до сих пор позволяете водить себя за нос! Теперь у нас появилась четвёртая жертва. Вы только вдумайтесь – четвёртая! Дай-то бог, чтобы завтрашние результаты не оказались такими же бесполезными, как прошлые. Тигранова, ищите! Ищите лучше, чёрт возьми! Эти преступления обязаны быть раскрыты до следующей жертвы! – начальник отдела стянул с себя галстук и отшвырнул его на стул.

– Я… Мы понимаем. Мы не допустим следующей жертвы…

– В прошлый раз я слышал те же слова! Вы практически не сдвинулись с места!

– Это правда. – Адель ненавидела оправдываться и никогда этого не делала. Ну, пожалуй, только прямо сейчас. – Но он не оставляет никаких улик! У нас пока нет чего-то, что помогло бы сузить поиск! К тому же непонятно, как он выбирает жертв, не следуя никакому принципу… – Адель знала, что начальник прав, и знала она это слишком хорошо. Но просто стоять и молчать она не могла.

– Или же вы до сих пор не увидели этот принцип, – начальственный тон зазвучал жёстко и обвинительно. – Сколько ещё убитых вам нужно, чтобы разобраться с этим делом? Сколько ещё невинных людей должно поплатиться за вашу нерасторопность?!

– Не такие уж они и невинные, – подал голос Белов. – Хотя, надо признать, четвёртая жертва отличается от предыдущих. Сначала это были убийцы, потом насильник. Теперь же – официального преступления жертва не совершала, она наказывалась только за свой порок. Жертвы отличаются не только полом, но и совершенным грехом…

– Это всё очень любопытно, но времени у нас совершенно нет. Все теории и догадки должны проверяться немедленно. Да вы и сами это прекрасно понимаете! Продолжайте работать. И, чёрт возьми, без подозреваемых не возвращайтесь!

Следователи покинули кабинет начальника и вышли на улицу. Стоя у входа в отдел, они продолжали обсуждать дело.

– Да, интересно, почему он выбрал именно эту жертву? Первая испытанная женщина, да ещё и не преступница. Что подтолкнуло его сделать такой выбор? – Тигранова закурила.

– Адель, ты же не куришь… – расстроенно отреагировал Марк.

– Уже курю, – отрезала Адель.

– Тогда и я, блин, курю! Может, и ты с нами? – обратился он к Белову, протягивая ему тиграновскую пачку сигарет.

– Нет, спасибо, ребята, но я воздержусь, – улыбнулся Белов, но улыбнулся как-то невесело.

– Так что там с выбором жертвы? – Матвеев с наслаждением выдохнул сигаретный дым. Да, давненько он не курил… Сначала бросил, потом сама же Адель была против… Но теперь это и вправду немного успокаивает.

– Конечно, первое, что просится на ум, это то, что Дирижёр – кто-то из её родных. Кому она сломала жизнь, кого заставила страдать. Таким образом он решил её наказать или отомстить ей. И это «можешь не благодарить» – это может быть что-то личное. Но не обязательно. Второй вариант – это вообще не Дирижёр, – Адель стряхнула пепел с сигареты, – а кто-то, кто решил под него подделаться, убрать ненужного человека и остаться безнаказанным, свалив всё на Дирижёра. В этом случае всё становится ещё хуже – нам придётся искать уже двух преступников, к тому же этот второй Дирижёр тоже не промах, устроить такую «симфонию» дилетант не смог бы… Но подтвердить или отвергнуть эту версию мы сможем, только когда получим и тщательно изучим все фотографии и результаты анализов с места преступления. Потому что при осмотре ничего отличительного обнаружено не было. Когда, кстати, будут фотографии?

– Скоро, – отозвался Белов и посмотрел на часы. – Мне позвонят, когда можно будет их забрать.

– Хорошо, – кивнула Адель, закуривая новую сигарету и протягивая Марку вторую. – Ну и третья версия – это всё тот же Дирижёр. При этом он либо просто переключился на женщин и меньшие грехи, либо знал её – а это уже превращается в первую версию, либо тут вообще какой-то иной принцип, который мы и вправду пока не видим.

– А что, если ему подкинули эту идею? – добавил Матвеев. – Так сказать, заказное убийство. Некто каким-то образом связался с ним, рассказал свою душещипательную историю, и Дирижёр решил, что жертву можно счесть подходящей.

– Господи, Марк… Нам только такого не хватало. В любом случае, перво-наперво надо всё тщательно изучить, и основная задача – прошерстить хорошенько всех её близких и знакомых. Насколько я понимаю, это первая жертва, у которой имеются родственники, с которыми можно будет нормально поговорить. Первые три жертвы жили одни, родственников не имели, друзей практически тоже. Так что тут у нас есть надежда найти хоть что-то.

Вскоре Адель получила долгожданные фотографии. Все трое долго их изучали, сравнивали с предыдущими и выискивали что-то новое, но впустую.

– Конечно, я ещё заберу их и тщательно проверю всё с самого начала, но пока надо признать, результата нет, – вздохнула Тигранова. Её надежды не оправдались. – Высеченный знак на ладони идентичный, никаких отличительных особенностей на теле жертвы, как и на самом месте преступления, нет, фактически это место преступления ничем не отличается от предыдущих: такая же чистая работа. Всё идентично. Отличается только сама жертва – на это и сделаем упор.

На следующий день она разговаривала с Беловым. Он был младше её на семь лет, но она считала, что он далеко пойдёт. Иногда он мог выдать какую-нибудь глупость, но такое случалось всё реже. Он твёрдо верил, что Тигранова раскроет это дело, чем только раздражал её. И подстёгивал тоже. Она знала, он хочет помочь. Хоть как. Да только им с Матвеевым до сих пор не удалось понять, с какой стороны им требуется помощь.

– Неужели проклятые конверты вообще ничего не дали? – Белов осторожно прикрыл за собой дверь в курилку.

– Это обычные конверты. Просто покрашены под золотой металлик, чем сейчас никого не удивить. Их не отследить. Продаются в каждом втором канцелярском, – пожала плечами Адель.

– А… какую-нибудь подозрительную оптовую закупку?

– Подозрительную? Сколько конвертов покажется тебе подозрительными? Сто? Пятьсот? Думаешь, он планирует убить ещё пятьсот человек? Да даже если так, это всего лишь конверты. Если бы он закупал что-то более угрожающее, было бы легче. Но мы всё проверили, если хочешь быть спокойным. Никаких подозрительных оптовых закупок симпатичных конвертиков.

– Извини. Я просто пытаюсь думать. Хоть что-то найти. Что-то, что мы могли пропустить.

– Ты имеешь в виду, то, что я могла пропустить? – Адель выдохнула сигаретный дым. – Буду рада, если найдёшь. Иначе я в тупике.

– Извини.

– Перестань извиняться.

– Ладно. А сами письма? Пока в работе?

– Всё ещё да… И это жутко раздражает.

Бумага, на которой печатались дирижёрские манифесты-симфонии, пока была их единственной зацепкой. Оказалось, что такую бумагу не выпускают с 1975 года – то есть это почти антиквариат и точно раритет. Более того, потом выяснилось, что и машинка, которая бы могла печатать по такой бумаге, не прорывая её, тоже должна быть особенной. Причём целиком. Лента, каретка и щадящий бумагопроводящий механизм должны были вместе действовать так, чтобы рычажки с литерами ударяли по ленте достаточно сильно, отпечатывая букву на такой старой и хрупкой бумаге, но так, чтобы не повредить её. Им удалось выяснить, что, скорее всего, такая машинка собрана вручную из элементов от разных экземпляров – подобраны наиболее подходящие и щадящие части, воплощённые затем в единое целое. Произведение искусства, сказали им, и всё бы ничего, если бы на этом произведении искусства маньяк-психопат не печатал своим жертвам предсмертные письма и если бы эту машинку удалось отследить. Сейчас велась работа с антикварными форумами и сообществами любителей печатных машинок в интернете (может быть, маньяк – один из таких любителей, но, скорее всего, он просто не может отказать себе в утончённой зрелищности своего ритуала, но при этом не хочет попасться). Они надеялись, что всё-таки смогут разобраться с этой проблемой.

Символ, который Дирижёр высекал на ладонях своих жертв, тоже особенной зацепкой не был. Выглядел он как решётка, что наталкивало на мысль о правосудии и возмездии, особенно учитывая, что первые три жертвы так или иначе ускользнули от полноценного правосудия и должны были бы гнить за решёткой. Но вот про Софию Солнцеву такого сказать было нельзя. Может быть, это один из элементов его безумной дирижёрской игры – может быть, это не просто решётка, а знак «диез». Если бы он его вытатуировывал, было бы, наверное, полегче. Адель поймала себя на мысли «если бы…» уже второй раз за день, и ей это не понравилось. Её работа – использовать то, что они имеют, а не мечтать о дополнительных подсказках.

Если в первые разы он ещё словно бы нащупывал почву, осваивался, не спешил – убийства в морозильнике и в квартире жертвы были мучительными, не быстрыми, но и не кровавыми, не с такими ухищрениями, какие пошли дальше, – то места убийств насильника и алкоголички были залиты кровью, и орудия убийства – и пыток перед убийством – содержали в себе явную инженерную мысль. И явный посыл – «я только тренировался, я могу большее и сделаю большее». О своих намерениях Дирижёр заявил ещё в манифесте для второй жертвы. Если первые две «симфонии» чисто в техническом плане можно было оценить на двоечку, максимум троечку, то тиски насильника – это уже твёрдая четвёрка, а убийство Софии тянет на пятёрку. Какие же чудеса жестокости, сплетённые с инженерной мыслью и желанием удивить и запугать их всех, ждут их дальше? Он вошёл во вкус. Совершенствуется. Усложняет свои «симфонии». Наверняка прямо сейчас он создаёт какое-нибудь жуткое в своём назначении устройство. А то и не одно. Они обязаны поймать его до того, как он с гордостью представит им свой очередной шедевр.

Они прошерстили всех работников мясокомбината и их родственников. Это, так же как и отсутствие камер наблюдения вкупе с плохой охранной системой, ничего им не дало. Маньяк просто удачно проник в морозильник, очевидно, подгадав нужное время, убил человека и ушёл незамеченным.

Они прошерстили всех дирижёров города и их родственников, проверили все подозрительные сведения и намёки, которые получили по ходу, но ничего не добились. Проверили, как могли, тех, кто поступал и не поступил на дирижирование, кого отчислили в ходе учёбы и кто был замешан в каких-нибудь подозрительных учебно-музыкальных скандалах. Всё это оказалось делом неблагодарным, потому что полностью проверить такие вещи невозможно и потому что это опять ничего им не дало. Они решили, что Дирижёр просто запутывает их своими манифестами в золотых конвертах, этими симфониями, оркестрами, партиями и фальшью, и что на самом деле никакого отношения к музыке он может и не иметь. Подумали – и так и не решили, поверить в это или в то, что они просто ничего не могут найти. Потом появилась инженерия. Проверить всех инженеров в городе было невозможно, и они опять прошлись по верхам и скандалам, но опять же, он мог и не быть инженером. Чёрт, они почти ничего не знали про него наверняка!

Всё, что они сейчас предполагали – этот маньяк обладает инженерными навыками (судя по последним «симфониям»), психическим расстройством (судя по манифестам в золотых конвертах), мужчина, вероятнее всего – от тридцати до пятидесяти лет, проживает в этом же городе… По таким признакам найти убийцу практически невозможно, особенно если первый и второй признаки неявные (то есть инженерству он мог научиться сам, а о сдвинутой психике никто не знает, и на лечение он не направлялся). Сузить район проживания тоже не удалось – никакой связи между адресами жертв или их часто посещаемыми местами не обнаружилось. Это может быть кто угодно.

Пришли неутешительные результаты. Ни отпечатков, ни каких-либо следов, ничего.

– Проклятье.

Адель опустила руки, бумаги выскользнули из них и рассыпались по полу.

– Эй, Тигранова, – как раз в это время мимо проходил Холин. Он поднял бумаги и отдал Адели. – Опять ничего, да?

– Он чертовски осторожен.

– Да уж. А как семья, опросили уже?

– Сейчас поедем.

– Ясно. Будь осторожнее, Тигранова.

– Это ты к чему? – удивилась Адель.

– Удачи, – бросил в ответ Холин и ушёл.

Интересно. Но осторожность ей действительно не помешает – хотя бы за рулём. От хронического недосыпа её внимание иногда рассеивалось в самый неподходящий момент.

Весь этот день они с Марком опрашивали всех-всех родных и знакомых жертвы, которых удалось установить, в том числе и тех, о которых они узнали в процессе, а Белову было поручено объехать все ближайшие к дому жертвы места, где её могли видеть – бары, алкогольные магазины и прочие подходящие заведения.

К вечеру, невероятно уставшие и уже еле говорившие, все трое встретились в отделе.

– Ну? – с надеждой спросил Белов у Тиграновой с Матвеевым.

– Ты знаешь, это адское занятие – разговаривать с родственниками убитой, даже если она была хронической алкоголичкой, лишённой родительских прав. Но так или иначе, никаких особенных зацепок, на первый взгляд, нет. Мы, конечно, все записали, и будем ещё разбираться, но, к сожалению, ничего сверхважного нет… Хотя обычно ключом к разгадке является какая-нибудь неприметная сначала мелочь, так что надежда ещё есть, – устало ответила Адель.

– Да, пока ни зацепок, ни каких-либо подозреваемых. А у тебя есть что-нибудь? – спросил Матвеев у Белова.

– Ну, есть люди, опознавшие жертву. В магазине она была одной из постоянных покупательниц, накануне убийства вечером как раз там пыталась отовариться, но забыла деньги дома, ушла за ними и обратно не вернулась. В баре её также видели за день до убийства, там она частенько сидит. Больше нигде и никто, либо по каким-то причинам не признались. Значит, можно предположить, что её похитили по дороге из магазина домой или из дома в магазин. Вечером вряд ли кто-то что-то видел, но на всякий случай надо поспрашивать. Также есть вероятность, что её приметили в том баре, надо туда наведаться. Может, владелец бара видел кого-то необычного, или появился новый посетитель недавно, или просто мы увидим кого-то подозрительного.

– Завтра займёмся этим, – кивнул Матвеев.

– Ещё надо про… – начала Адель, но Марк её перебил:

– Надо хоть немного поспать. Иначе мы упустим что-нибудь важное.

– Да, ты прав.

Они разошлись. Адель хотела лечь спать в своём кабинете, чтобы не тратить время на дорогу ни сейчас, ни утром, но Марк уговорил её поехать домой. Поставив три будильника и поклявшись, что завтра она что-нибудь найдёт, Адель тут же уснула.

3

– Твою мать, Марк!

Адель была в бешенстве. На часах было пятнадцать минут двенадцатого. Матвеев решил её пожалеть и дать поспать, отключив все будильники. Сам он, по-видимому, уже вовсю работал. Адель ещё немного поругалась, но потом, поняв, что всё равно ничего от этого не изменится и почувствовав, что после долгожданного сна ей стало получше, вздохнула и просто решила наверстать упущенные часы. Примчавшись в отдел, она сразу наткнулась на Матвеева.

– Марк… – начала было Адель, но вспомнила, что решила не кипятиться. – Как успехи?

– Как обычно, никто ничего подозрительного не видел. Думаю, жертва была похищена у самого дома. И владелец бара сказал, что никого особо странного в последнее время он не видел.

Адель непроизвольно поджала губы. Не Марка была вина, что снова нет зацепок, но ей порядком поднадоели эти не оправдывающиеся ожидания.

– Ещё мы с Беловым решили, что Дирижёр – не посетитель этого злосчастного бара, так что надо разрабатывать следующую теорию, – добавил Матвеев.

– Почему это? Вы ездили туда? Но ехать надо вечером!

– Судя по заведению – там и правда сплошная закоренелая пьянь, а наш маньяк явно находится в ясном уме и трезвой памяти. Он не из них. И следить за жертвой не приходил, иначе бармен бы его заметил. И не надо, прошу тебя, не надо, просто пойми, что это так, тебе незачем ехать туда и тратить время на ненужные проверки, – остановил он пытающуюся возразить Адель.

– Ладно, – быстрее, чем ожидала от себя, сдалась она. Наверное, просто не хотелось опять ткнуться носом в тупик. – Итак, что мы имеем: поговорив с родственниками, мы выяснили, что этот маньяк не из её родни, либо мы просто абсолютно слепы и при разговоре не можем выявить психопата, ложь и двуличие. Никто ничего не видел и не слышал. Из странностей – формат «симфонии» изменился. Точнее, не «симфонии», а жертвы.

Марк удивился, насколько холодно и отстранённо говорила Адель. Он жалел её. Она работала не покладая рук, не спала ночами, думала только об этих убийствах, и, кажется, этот чёртов маньяк своими «симфониями» скоро совсем сведёт её с ума.

– Также нам известно, – Адель глянула в записи разговоров с родственниками и знакомыми, – что София Солнцева в последнее время встала, так сказать, на путь исправления, и, хотя полностью от своей зависимости избавиться пока не смогла, стала пить значительно меньше. Странно, да? Дирижёр не знал об этом? Или наоборот, знал? Или знал и не хотел этого? Ещё вот что мне не дает покоя – я всё думаю, почему это чёртово «моя симфония» отсутствует в последнем письме? Что это может значить?

– Может, он просто сменил стиль? Решил, что эта строчка звучит неуместно.

– Или это всё-таки не он, чёрт! Тогда этот второй Дирижёр ясно даёт нам понять, что он действует самостоятельно! Но какой в этом смысл? Ведь если подражать Дирижёру, то так, чтобы тебя не раскрыли и думали, что это по-прежнему он. А тут что?

Адель внезапно смолкла.

– Я уже ничего не понимаю, Марк… – пробормотала она. – Я чего-то упорно не вижу.

– Это не ты не видишь, это он не даёт возможности увидеть. Но он обязательно совершит ошибку. Он… или они. Хотя я всё ещё надеюсь, что он пока один.

– Совершит. Но когда? Сколько уже можно? Такого никогда ещё не было.

Адель внезапно вспомнила, как когда-то хотела чего-то всепоглощающего и маялась без дела. Дура. Господи…

– Адель, ещё кое-что.

–Да? – встрепенулась она.

– У Дани сегодня игра. Конечно, я понимаю, что у нас завал с этим психом, но он мой сын. К тому же, в последнее время у нас с ним отношения, мягко говоря, неважные… Так что я уйду через час. Ты… не хочешь тоже пойти? Развеяться…

«Развеешься тут, как же. Одно другого не лучше», – подумала Адель.

За последнее время у неё с Данилой произошло ещё несколько стычек, и – что ей не нравилось больше всего – были они в основном из-за Марка. Если раньше парень имел претензии лично к ней, то теперь он выплёскивал на неё негатив за них двоих, виня только её и никогда – себя. Да, с появлением Дирижёра они с Марком стали гораздо больше работать, и, соответственно, гораздо меньше времени оставалось у них не только на самих себя, но и на Данилу. Хотя тот должен бы и понимать, что к чему. Они тут не в игрушки играют. Это ему не триллер по телевизору. Однако он, похоже, не понимал. Они виноваты, и всё тут. Есть шанс немного исправиться. Но Адель была и так слишком вымотана, чтобы осознанно идти на очередное трепание нервов.

– Нет, Марк, – улыбнулась она, – думаю, Дэн будет рад, если ты придёшь один.

– М-да, – Матвеев хрустнул пальцами, – возможно, ты права.

Через час Марк ушёл, а Тигранова с Беловым продолжали скрупулёзно разбирать детали дела и всё, что удалось по нему найти на данный момент.

– Я всё же думаю, что Дирижёр как-то связан с Софией и выбрал её не случайно. В любом случае, теорию о том, что он просто сменил профиль жертв и понизил степень их греха и преступлений для вероятного выбора, мы проверим только при следующей жертве, – заключил Белов, когда они перебрали, казалось, все видимые и невидимые детали.

– Не дай бог.

– Я знаю, как это звучит, Адель, но ты же сама понимаешь: без следующего преступления эту головоломку мы, увы, не разгадаем. У нас пока недостаточно кусочков. Они не складываются в единое целое.

– Чёрт, это ужасно, но я не могу этого отрицать. Ты прав.

– Жаждете новую жертву? – послышался голос за их спинами.

Следователи обернулись.

– Вот вам новая жертва, – Максим Холин положил на стол папку с документами.

У Адели внутри всё похолодело. Она просто уставилась на Холина, не в силах вымолвить ни слова.

– Да ладно, Тигранова, я пошутил, – усмехнулся Холин.

– Идиот.

– Тебе не кажется, что ты слишком много внимания уделяешь этим делам? О себе и о близких тоже не стоит забывать, Адель…

– Я стану уделять этому меньше внимания, когда поймаю проклятого маньяка.

– Думаешь, ты его поймаешь?

– Я не думаю, я знаю. Он не уйдёт от правосудия.

– Нет, я имел в виду – думаешь, ты его поймаешь? – уточнил Холин.

– Слушайте, давайте не будем тратить время, – вмешался Белов. – Что ты хотел, Макс?

– Его поймаем мы. Или, может быть, ты собираешься это сделать? – Адель почувствовала, что ещё чуть-чуть, и она уже не сможет сдерживаться.

– Может быть, Тигранова. Может быть, – задумчиво проговорил Холин. – А хотел я вот что – подпишите все эти чёртовы отчёты, а то их скопилось за последнее время слишком много.

– Непременно, а теперь проваливай, Макс.

– Ты в своём репертуаре, Тигранова. Кстати, ты говорила о правосудии… Разве Дирижёр не вершит его?

– Пошел нахрен отсюда, чёртов идиот! Оставь меня в покое! – Адель затрясло, она перестала себя контролировать. Точка кипения была достигнута. – Оставь меня в покое!

– Ладно, ладно, только не нервничай. Говорят, нервные клетки не восстанавливаются…

Белов вытолкал Холина в коридор.

– Чего ты к ней привязался? Тебе делать больше нечего? Она и так на взводе, а тут ещё ты со своими откровенными провокациями!

– Да, она на взводе, и именно поэтому я к ней и привязался, как ты говоришь. Ей необходимо хоть чуть-чуть выплеснуть скопившиеся эмоции. Иначе она загнётся. Я же вижу.

Белов ожидал услышать что угодно, но только не это.

– А с чего бы тебе об этом волноваться?

– Ну она же моя коллега. А коллеги должны помогать друг другу.

– М-м-м, ясно… И с каких пор ты продвигаешь такую философию?

– С недавних, друг мой, с недавних, – Максим похлопал его по плечу. – Ты разве с ней не согласен?