Новое назначение

– Здесь не было риска, только расчет, – говорил Кратов впоследствии. – У французов есть поговорка: «Трудные положения создаются для того, чтобы выходить из них с выгодой». Я принимал соляную кислоту и мыл руки карболкой. Заболеть я не мог.

С этого времени благосостояние шахты Кратов измеряет количеством оседлых рабочих и количеством коров. Он вводит премирование за огороды и насаждения. В 1912 году он считается лучшим директором Донбасса и получает восемнадцать тысяч в год.

Все это знает Лутугин. Он не понимает усмешки Кратова.

– Нет, Леонид Иванович, не угадаете. С первого января я директор-распорядитель Копикуза.

Взгляд Лутугина по-прежнему выражает непонимание.

Кратов ходит по комнате и объясняет: Копикуз – это копи Кузбасса. Копикуз – это новое акционерное общество. Владимир Федорович Трепов, тайный советник, придворный, брат знаменитого Дмитрия Трепова – «патронов не жалеть»[3] и Александра Трепова, министра путей сообщения, получил от кабинета его величества в концессию на девяносто девять лет, до 2012 года, целое государство между Обью и Томью. Там лежала кузнецкая угленосная котловина, Кузнецкий бассейн. Какими сложными и тонкими ходами удалось Трепову пробить брешь в кабинете, этого Кратов не знал. Здесь была тайна.

Свои права Трепов передал акционерному обществу Копикуз. Он получил куртаж – сто тысяч рублей – и был избран председателем общества со стотысячным годовым окладом. Директором-распорядителем общество пригласило Кратова с окладом в двадцать четыре тысячи в год.

Лутугин никогда не бывал в Кузбассе. Производить исследования на кабинетских землях строжайше запрещалось. Геологи кабинета, носившие офицерскую форму, определяли угольные запасы Кузнецкого бассейна в полтора миллиарда тонн действительных и одиннадцать миллиардов возможных. Ерунда. В шесть раз меньше Донбасса.

– Дикое место, Леонид Иванович, – говорит Кратов. – Анализы исключительные – уголь без золы, без серы. Где пласты, сколько их – не знает ни одна собака. Двинем, Леонид Иванович, на новые места. Дадим Уралу кокс. Понимаете, что это значит – дать Уралу кокс?

Лутугин знает, что Кратову можно верить. Ему приятно присутствие этого человека. Леонид Иванович повертывается, садится и неожиданно вздыхает всей грудью. Боли нет, дышится легко. Приступ ушел неожиданно, как всегда.

– Осип Петрович, едем к нашим, они ведут все переговоры, боюоь, что вы опоздали.

В половине второго приятели будят лутугинскую ватагу на Петербургской стороне. Леонид Иванович подобрал себе команду талантливых озорников, работяг и чудаков. Снятков Авенир Авенирыч отказался сдавать дипломную работу в Горном институте, прекрасно зная курс. Он считал диплом буржуазным предрассудком. Лутугин взял Сняткова к себе. Гапеев Александр Александрович, здоровяк и силач, печатал научные работы, будучи студентом; в дни студенческих забастовок бросал в аудиториях химические бомбы и дважды исключался из института. Его взял Лутугин к себе. В лутугинской группе было четырнадцать молодых геологов. Шести из них была запрещена государственная служба и двум – проживание в столицах.

Ночью вопрос был решен. Кратов уговорил лутугинцев окончательно плюнуть на Донбасс, показать Богдановичу шиш и ехать на разведку Кузбасса.

В процедуре составления договора Леонид Иванович не участвовал. В таких вещах он был младенцем и мог запродаться за гроши. Его приглашали банки, предлагали сумасшедшие оклады, чтоб работал только для них. Лутугин отвечал:

– Я стар, много нахапать не успею, а некролог испорчу.

Переговоры с Кратовым вели Снятков и Гапеев. Леонид Иванович поставил только два условия: во-первых, результаты разведок он считает достоянием науки и будет публиковать во всеобщее сведение, не стесняя себя коммерческими тайнами; во-вторых, он не согласен получать ни копейки больше, чем его ученики.

Условия были ультимативными, и правление Копикуза согласилось. Лутугину нельзя было предложить меньше восьми тысяч в год. Все лутугинцы получили по стольку же.

Копикуз не останавливался перед затратами. После разрыва с Богдановичем лутугинцы не считали возможным пользоваться библиотекой Геологического комитета, и Кратов купил для них превосходную геологическую библиотеку Глушкова, замечательно подобранную, со множеством редчайших изданий. Это обошлось около десятка тысяч. В Петербурге была снята для геологов квартира, в ней оборудована лаборатория, кабинеты, поставлены телефоны. Были приобретены микроскопы, компасы, палатки, всяческие приборы и инструменты, вплоть до больших банок из толстого стекла с герметически завинчивающимися крышками для хранения образцов. Всем лутугинцам Копикуз презентовал бельгийские охотничьи ружья.

В марте 1914 года группа Лутугина отправилась в Кузбасс.

III

Четыре месяца спустя, восьмого июля 1914 года, в свои владения выехал председатель Копикуза тайный советник Трепов. К курьерскому поезду прицепили салон-вагон Копикуза и платформу с двумя автомобилями, укрытыми брезентом. С петербургского вокзала Трепов отправил две телеграммы – начальнику Алтайского горного округа генералу Михайлову и директору Копикуза Кратову.

«Выезжаю вместе французскими русскими горными инженерами. Тринадцатого июля буду станции Юрга, чтобы проехать оттуда Кольчугино потом Тельбес. Трепов».

Пять дней несся курьерский поезд на восток. Смотреть в окна было утомительно. За Уралом шла равнина, пустая и гладкая, как мертвое морское дно. Города были похожи на деревни.

Кратов встретил гостей в Юрге. Из вагона вышел Трепов, розовый и слегка надушенный, с круглой рыжеватой бородкой, в скромном сером костюме и соломенной шляпе-канотье. Тайный советник был огненно-рыжим и стригся наголо… Начальник станции вытянулся для рапорта. Трепов улыбнулся, сказал: «Не надо, не надо» – и пожал ему руку. Из семейства Треповых он единственный занимается коммерцией, пустив в оборот близость к придворным кругам и к государственной казне. Он куплен петербургским Международным банком или, говоря иначе, передал банку исключительное право пользоваться его услугами.

Когда-то он был губернатором Туркестана, интриговал против Столыпина и попал в немилость. Ему дали отставку, уволили из Государственного совета и послали путешествовать за границу. По возвращении Трепов дал обещание политикой не заниматься. Ему было даровано августейшее прощение.

На высочайшей аудиенции Николай спросил:

– Чем ты теперь займешься, Владимир Федорович?

Трепов сказал, что чувствует склонность к промышленной и коммерческой деятельности.

– Не еврей ли ты, рыжик? – сострил Николай и расхохотался.

Трепов покраснел и не улыбнулся государевой остроте. Он всегда считал царя хамом. Николай обещал покровительство новому дельцу.

– Иди в кабинет, что-нибудь выбери там, – сказал император.

Канцелярия кабинета его величества помещалась в Аничковом дворце на углу Невского и Фонтанки. Кабинет ведал землями, составлявшими личную собственность царя, в отличие от удельного ведомства, управляющего земельными угодьями членов императорской фамилии.

Два огромных куска земли, каждый величиной в Центральную Европу, принадлежали царю – Алтайский округ и Забайкалье. В Алтайском округе умещался Кузнецкий бассейн и за тысячу километров от него риддеровские полиметаллические месторождения, содержащие золото, серебро, свинец, цинк и медь. Алтайский округ не давал кабинету прибыли. Уголь не разрабатывался за отсутствием рынка. Геологи кабинета уделяли каменному углю не больше внимания, чем всякой другой горной породе, и на геологической карте Алтая оконтуренная площадь угленосных отложений носила название «Площадь красных песчаников каменноугольной системы». В начале прошлого столетия кабинет делал попытки самостоятельно добывать серебро и свинец, но после истощения самых богатых месторождений дело было оставлено из-за трудностей. Богатства Риддера заброшены к черту в зубы, за тысячу километров от железной дороги, в гористый безлесный район. Кабинет отдавал в концессию риддеровские месторождения. Пять концессионеров прогорели там, и в 1910 году кабинет отдал Риддер за бесценок знаменитому Уркварту.

В канцелярии кабинета Трепов встретил Мамонтова – младшего и неудачливого сына большого Мамонтова, Саввы Иваныча, известного купца, покровителя искусств и строителя Архангельской железной дороги. Мамонтов, промотавшийся барин с холеной бородой, обосновался в Барнауле заведующим химической лабораторией Алтайского горного округа. Через его руки проходили образцы руд и углей. Мамонтов рассказал Трепову о богатствах Кузбасса. Трепов задумался. Знакомые дельцы не посоветовали ему связываться с кузнецкими углями – они помнили прогоревших концессионеров Риддера. Трепов попросил у кабинета золотоносные участки в Забайкалье. Ему отказали. Мамонтов пришел к Трепову в особняк. Он рассказал о Цейдлере, директоре Надеждинского – самого крупного уральского завода. Цейдлер выступал реформатором старого Урала. Он переоборудовал надеждинские домны и поставил производство рельсов, которые раньше не катали на Урале, – для этого слишком дорога древесноугольная сталь.

Стране не хватало металла. С 1911 года был разрешен беспошлинный ввоз железа в Россию: его везли по морю и по суше из Западной Европы, и Цейдлер решился на опыт, который изумил Урал. Цейдлер организовал примитивный выжиг кокса на краю Кузнецкого бассейна, заарендовав крестьянские участки, выходившие за пределы владений кабинета. Производство кокса не ладилось, но уральский новатор, пренебрегая насмешками и предостережениями, упрямо добивался своего.

Трепов подумал и решился. Он попросил концессию на Кузнецкий бассейн. Она всемилостивейше была ему дана. Вместе с Мамонтовым Трепов отправился по банкам. Он предлагал недра и искал капитал. Ни один банк не согласился взять недра Кузнецкого бассейна. Русские банкиры с улыбкой разъясняли Трепову элементарнейшие вещи: капитал не может оставаться неподвижным, он требует вложения, но нуждается в одном условии, это условие – гарантированная прибыль.

– Мы получим там рубль на рубль, – уверял Трепов.

Каминка, бывший «марксист», глава Азовско-Донского, самого солидного из русских банков, ответил Трепову:

– Вы наивны, Владимир Федорович. Это у Маркса написано, что капитал становится разбойником и очертя голову бросается куда угодно, если поманить его стопроцентной прибылью. А нам дайте двадцать процентов, но наверняка. Нет ли там рассыпного золота, в этом вашем бассейне?

Трепов не мог возразить: он не знал Маркса и не имел рассыпного золота.

Отчаявшись, Трепов выехал в Париж, захватив Мамонтова, концессионный договор, образцы и анализы угля и краткий меморандум, отпечатанный по-французски на меловой бумаге. Парижский маклер свел Трепова с банками и финансистами, которые специализировались на колониальных странах. Удалось заинтересовать сомнительную и несолидную фирму, носившую звучное название – «Акционерное общество железных дорог Африки и Азии».

Председатель правления мосье Бардэк, низенький неряшливый еврей с брюшком, принял Трепова в конторе – темной комнате с запыленными окнами и немытыми полами.

– Что даст нам это? – спросил Бардэк.

– Миллионы, – ответил Трепов.

– Я верю, там есть хорошие угли. А сбыт? Слишком стесненный рынок.

– Мы имеем покровительство кабинета его величества.

– А сбыт? – повторил Бардэк. – Впрочем… Обеспечена ли вам поддержка военного ведомства?

Трепов перечислил свои связи, Бардэк смягчился, узнав, что начальник Главного артиллерийского управления – ближайший друг Трепова.

Африканско-азиатское общество согласилось прощупать дело. Бардэк послал с Треповым двух инженеров-французов Громье и Барильона – обследовать положение на месте.

В 1913 году французы в сопровождении Трепова осмотрели Кузнецкий бассейн, побывали на Тельбесском железорудном месторождении, написали брошюру «Миссион д’Алтай» («Алтайская экспедиция») и дали умеренно благоприятный отзыв о бассейне. Мосье Бардэк согласился финансировать дело при условии, что в дело войдет один из русских банков. Азовско-Донской отказался, Русско-Азиатский отказался, согласился петербургский Международный.

В ноябре 1913 года Министерство торговли и промышленности зарегистрировало акционерное общество Копикуз с капиталом в шесть миллионов рублей. Перед обществом встала задача – создать рынок кузнецкому углю. Металлургический завод – крупнейший потребитель угля. Трепов заручился согласием брата – министра путей сообщения – предоставить петербургскому Международному банку концессию на постройку Южно-Сибирской магистрали, с тем чтоб все рельсы, подкладки и накладки шли с завода, который будет сооружен Копикузом. Главное артиллерийское управление гарантировало военные заказы. Сто миллионов рублей требуется на постройку завода – это вне масштабов мосье Бардэка. Он заинтересовывает пушечную и металлургическую фирму «Шнейдер-Крезо». В июне 1914 года они прибыли в Петербург – Бардэк с сыном, Громье и доверенный «Шнейдер-Крезо» – горный инженер Рено. Старый Бардэк остался в Петербурге, остальные выехали с Треповым в Сибирь.

Вслед за Треповым из вагона выходят французы: Бардэк-сын, – Трепов называет его «бардачок», – за ним Рено, толстый, с седыми усами и длинным желтым лицом; последним прыгает с подножки молчаливый Громье. С платформы скатили машины. За рулевое колесо сел Кратов и двинулся впереди, указывая дорогу. Вторую машину повел Рено.

В Кемерово – центральный пункт Кузбасса, где расположилась штаб-квартира лутугинской группы, – приехали к обеду. Трепова качали – он улыбался, пожимал руки и бросил рабочим сто рублей на водку.

День стоял чудесный. После обеда вся компания вместе с Лутугиным выехала по реке Томи на моторной лодке, захватив копикузовского повара Федю, горького пьяницу и мастера на все руки. Правый обрывистый берег вздымался крутизной. Желтый глинистый песчаник исполосован наискось черными выходами угля, как зебра.

Подъехали к кемеровской штольне. Ее устье выходило на реку, и в половодье можно на лодке въезжать в огромный, длинный коридор, прорубленный в сплошном массиве угля.

Выйдя из штольни, вскарабкались по обрыву. Федя обмахнул французам сапоги, притащил из лодки бутылки, икру, консервы, пирожки и разложил костер.

Трепов разделся и полез в реку. Он любил воду, как утка. В вагоне он принимал душ из огромного резинового мешка.

Лутугин нарвал букет диких тюльпанов, из их чашечек пили водку. Кратов притащил снизу полную корзину угля. Руки его почернели. Он бросил куски в костер и следил, как они краснели, трескались и исчезали, как бы растворяясь в пламени. Разговор шел по-французски.

– Сокровища валяются под ногами, – сказал молодой Бардэк.

– И их не берет никто. Кому нужен уголь в этой пустыне? – поморщился мосье Рено.

Рено и Бардэк пикировались всю дорогу. Бардэк восхищался ландшафтом. Рено поражался безлюдью. Он все брал под подозрение. Царство Копикуза явно не нравилось ему. Он бросил банку из-под шпрот и искоса взглянул на измазанные руки Кратова. Кратов перехватил взгляд, и скулы его покраснели. Он сжал пальцы, и в кулаке хрустнул уголь.

– Это не грязь, – сказал он. – Здесь самый чистый уголь во всем мире. Это лучшие коксующиеся угли. Смотрите, какая прелесть.

Кратов разжал ладонь и протянул Рено кусочки и крошки раздавленного угля. Они играли на солнце матовым неярким блеском.

Рено достал из кармашка лупу, протер ее замшей и взял двумя пальцами кусок. Он рассматривал его полминуты.

– Уголь обманул вас, – проговорил он язвительно и вежливо. – Он годится только для паровозных топок.

Отбросив кусок, он вытер пальцы носовым платком.

– Леонид Иваныч, разрешите ваш молоток…

Лутугин передал Кратову геологический молоток с длинной полированной ручкой. На камне Кратов растолок в муку несколько кусков угля. Он ударял яростно и осторожно. В коробку из-под шпрот он высыпал угольную пыль, утрамбовал ее, забил зазубренную отогнутую крышку и щели замазал глиной. Он разгреб костер, бросил банку в самый жар и высыпал сверху уголь из корзины. Зеленоватый дымок пополз по ветру. Кратов побежал к реке мыться.

Солнце заходило. Лутугин встал. Седая борода охватывала его лицо, как веер. Он показал рукою на юг. Уходящее солнце окрасило розовым какие-то далекие снежные грани высокой горы.

– Это гора Мустаг. По-русски – Белок. Мы видим ее за полтораста километров. Я не знаю места, где воздух так прозрачен.

Лутугин стал говорить о Сибири. Он влюбился в эту страну. Он вынул из бумажника и показал фотографию. На снимке была лутугинская группа спустя несколько дней после приезда. Они расположились полукругом у сугроба снега. В центре стоял Лутугин с букетом цветов, которых не знает среднерусская равнина. Дикие орхидеи с чашечками величиной в маленький стаканчик; огоньки яркого и чистого тона, как хорошо обожженный кирпич; адонисы и пульзатиллы, из которых делают лекарства. Цветы собрали здесь же, рядом с сугробом. Это сибирская весна. Не сошел еще снег в затененных сопками впадинах, а рядом лопухи встают выше человеческого роста.

Чем дальше к востоку, тем воздух суше. В Казани суше, чем в Москве, в Омске суше, чем в Казани. Выстиранное белье в Сибири просыхает скорее. Рояли и пианино в Сибири рассыхаются, и в крупных сибирских городах есть специальные мастерские по переборке рассохшихся инструментов. Сухой воздух Сибири необыкновенно прозрачен. Вечерние зори и лунные ночи Сибири красивее западных. Звезды ночного неба крупнее. Весенний ковер богаче.

Кратов долго плескался и плавал. Он растерся на берегу докрасна. Солнце зашло. Из лодки он захватил ведерко с водой. Совсем стемнело, когда Кратов выгреб жестянку из костра. Глина почернела и потрескалась. Кратов не стал ждать, пока коробка остынет. Он поставил ее на ребро, прицелился и одним взмахом отбил крышку.

Красный камень отлетел и засветился в ночи. Трава вокруг него задымилась. Кратов плеснул из ведра. Камень зашипел и погас. Кратов взял его в руки, ладони ожгло, и Кратов кинул камень высоко вверх. Он шлепнулся о землю и не разбился. Угольная пыль спеклась. Камень был коксом. Все поочередно брали его, и он не пачкал рук.

– А много ли здесь угля? – спросил представитель Шнейдер-Крезо. Впервые в его голосе послышался живой интерес.

– По данным кабинета, двенадцать с половиной миллиардов тонн, – ответил Трепов.

Кратов вскочил:

– Я ручаюсь, что здесь несколько десятков миллиардов. Не меньше, чем в Донбассе.

– Разрешите сказать мне.

Все обернулись к Леониду Ивановичу. Мировое имя Лутугина известно французам.

– К вашему приезду я сделал приблизительный подсчет. Здесь шесть Донбассов. Здесь угля больше, чем в Германии и Англии, вместе взятых. Здесь двести пятьдесят миллиардов тонн, господа.

Все молчали.

За четыре месяца работы Лутугин выяснил общий характер бассейна. В Донбассе он разработал свой метод прослеживания запутанных путей угольных пластов. Он ввел в науку слово «свита». Он тщательно собирал и изучал под микроскопом породы, идущие сверху и снизу пласта, – известняки, песчаники, сланцы. Угольный пласт идет вместе с облегающими его породами, – они повсюду сопровождают его, как свита.

Лутугинцы разбились в Кузбассе на три партии и пошли по течению рек. На Томи, у деревни Балахна, был обнаружен выход колоссального пласта, толщиною в пятнадцать метров – выше четырехэтажного дома. Таких пластов Лутугин не видал нигде. По берегам рек, прорезающих бассейн, лутугинцы искали обнаженные горные породы. За сто, за двести километров от деревни Балахна они находили породы в точности такие, какие облегали выход пятнадцатиметрового пласта у Томи. Не видя угля, лутугинцы знали, где он проходит. В Кемерово они везли со всех сторон груды разноцветных камней. Первую свиту Лутугин назвал балахонской. Широкой лентой она шла вокруг всего бассейна, окаймляя его. За балахонской шла безугольная, или пустопорожняя свита. Дальше – кемеровская. На поверхности свиты шли концентрическими кругами, в глубину бассейн походил на срезанный сверху кочан капусты. Нижний лист – балахонская свита, второй – пустопорожняя, третий – кемеровская и т. д. Угленосная чаша была глубиной в восемь километров.

Все молчали, и только Рено повторил еще раз:

– Кому нужен уголь в этой пустыне?

На следующий день Трепов повез иностранцев на Тельбес.

IV

На Тельбесе Трепова ожидал Павел Павлович Гладков, молодой профессор Томского технологического института. Мягкий, добрый человек с русыми волосами и развинченной походкой, он был самым даровитым из сибирских геологов. Ему поручил Кратов разведку руды.

Гора Тельбес подготовлена к приезду иностранцев. Гладков вместе с бароном Фитингофом – заместителем Кратова – еще раз оглядел ее. Они смотрели на гору сверху. Она стояла как на блюде. Штольни, пробитые в массиве магнитного железняка, открыты, и можно взглянуть в их темную пасть. Канавы и шурфы расчищены и обведены жидким мелом. Буровые скважины отмечены столбиками с надписями. Можно сразу понять, где и какого качества лежит руда. Река Тельбес омывает гору. Дно реки железное. Предполагалось, что руда идет дальше за реку и противоположный берег тоже железный.

Гора стояла на столе. Это макет, тщательно выполненный Павлом Павловичем Гладковым. Больше двух недель со дня получения известия о приезде Трепова Гладков мастерил из дерева и глины железную гору. Даже барон Фитингоф, присланный Кратовым, не мог не признать, что идея представить Тельбес в миниатюре – превосходна. Вместе с Гладковым он увлекся макетом и приклеивал веточки пихты на вершину горы.

– Владимир Федорович может увезти эту гору в Петербург, – сказал Фитингоф. – Он будет там всем показывать, сколько железа имеет в Сибири Копикуз.

Из Томска верхами прибыли повара. Волоком и вьюком – телега на Тельбес не проходила – доставили кровати на сетках, столовое серебро, белье. В корзинах привезли закуски, в ящиках – шампанское. У шорцев – маленького охотничьего народа с плоскими лицами и зоркими глазами – скупили рябчиков. Из комнат самого большого дома выкурили комаров и гнус. Окна забелели марлей. Дорожки к штольням и к реке подчистили и посыпали песком.

Восемнадцатого июля утром прискакал верхом Кратов. Под мордой его лошади гремел большой колокольчик – в тайге так отгоняют медведей. Он обогнал кавалькаду Трепова и явился первым на Тельбес, чтобы проверить, все ли в исправности. Он прошел по дорожкам, заглянул в комнаты, узнал, что готовят ужинать. Все было в порядке.

О макете Гладков молчал. Он хотел сделать Кратову сюрприз. Миниатюрный Тельбес стоял на столе в конторе.

– Это что? – спросил Кратов.

Гладков, улыбаясь, разъяснил и, указывая на столбики, тут же подсчитал запасы Тельбеса. Он округлил цифру и подвел итог – шесть с половиной миллионов тонн.

– Топор, – сказал Кратов быстро.

Ему подали топор, и он сплеча, как забойщик, разбил в куски игрушечный Тельбес. Дерево, глина и стекло разлетелись по полу. Сторож, старик Костенко, качая головой, убрал остатки красивой игрушки.

Вдали звенели уже колокольчики Трепова и иностранцев.

Первый день отдыхали. Молодой Бардэк восхищался всем. Он сделал три дюжины снимков в душистой тайге, заросшей пыреем и густо оплетенной хмелем и синим башмачком. Виды Тельбеса он находил красивее швейцарских, пихты – стройнее кипарисов. Узнав, что шорцы язычники, он захотел непременно купить идолов из бересты и перьев. Был вызван охотник Майдаков, проводник Гладкова. Кратов переводил его рассказ. Француз записывал в книжку мудреные названия шорских богов: Ульгена – бога земли и неба и бога-разрушителя – Одазы, что значит «отец».

Майдаков рассказал легенду шорцев о железе. Предводитель дьяволов Ярлык-Баш-Хан подрался с духом гор – Темир-Баш-Тагом – железной головой. Три дня и три ночи продолжался бой. Реки вышли из берегов. С деревьев опали листья. Гром стоял на горах. Предводитель дьяволов победил. Железная голова Темир-Баш-Тага разбилась на куски. С той поры появились в тайге горы из черного камня.

– Теперь эти горы принадлежат нам, – пояснил Трепов.

На следующее утро приступили к ознакомлению с Тельбесом. Павел Павлович плохо владел французским. С трудом подыскивая слова, он разъяснил, какие богатства таит в себе гора. Кратов помогал Гладкову в каждой фразе. Цифру запасов Кратов не назвал. Он сказал, что рудные богатства Тельбеса неисчислимы, что речь идет о десятках, а возможно, о сотнях миллионов тонн. Гладков понял, почему был уничтожен макет.

Пошли смотреть руду в натуре.

Штольня «Семейная» пробита в сплошной руде. В ней стены, потолок и пол – железные. Руда черна, и куски ее глухо звенят при ударе друг о друга, как чугун. Мелкая пыль магнитного железняка пристает к молотку и пушистыми сосульками свешивается со стального бойка. Мосье Рено надел странную куртку, которая вся была покрыта маленькими карманчиками и казалась сшитой из них. В каждом карманчике лежал желтый холщовый мешочек под номером. Рено отбрасывал куски первоклассной руды, которые подносили ему. Он укладывал в мешочки пустую породу и куски руды с белыми жилками кальцита и золотистым налетом серы. Положив образец, он тут же что-то записывал в книжку. Гладков исподтишка передразнивал француза, и Трепов, улыбаясь, грозил ему пальцем.