Таточка

Застучали каблучки по лестнице, она вырвалась на улицу и разрыдалась. Да ей сейчас надо побыть одной, дать волю чувствам. В конце концов она врач, что-то придумает. Шагая по набережной Невы, вдыхая свежий воздух, она потихоньку успокоилась. Действительно, ещё ничего не известно, возможно наша армия быстро даст отпор на границе и до Ленинграда эти вести вообще не дойдут. Сказал же муж не разводить панику, а ценные вещи она всё равно соберёт, так спокойнее будет.

В это время Родионовы тихо сидели в гостиной, Павел Иванович, как ни в чём не бывало читал субботнюю газету. Потом резко встал, подошёл к окну, достал портсигар, хотел закурить, но опомнился, что дома и пошёл к выходу.

– Аннушка, я в сад, пойду зарядку сделаю.

– Да-да, Паш… Сигареты оставь. – хотела пошутить для разрядки, но получилось слегка натянуто. – я думаю Таточку попозже разбудить, пускай выспится. Ей свежая голова нужна.

Анна Павловна села за свой финансовый табель, стала планировать средства на следующую неделю, что можно купить про запас, какие продукты можно хранить долго. Потом перечеркнула всё написанное и расчертила план на три месяца. Надо будет ужать свои расходы, убрать излишние деликатесы, всевозможные развлечения, оставить всё по минимуму. Они привыкли жить на широкую ногу, и ни в чём себе не отказывать. Привыкли к тому, что к ним всё время приходили гости в выходные. Анна Фёдоровна была хорошей хозяйкой, на стол всегда накрывала от души, ещё и с собой заворачивала домой. Она любила хорошо одеваться, это не было крикливо, а всегда стильно и со вкусом. Чувство вкуса она привила и своей дочери. У них была своя портниха в ателье, которая шила изумительные платья и костюмы. Пожалуй, она брала выкройки из зарубежных журналов, потому что такие одеяния практически не встречались на улицах Ленинграда. Галочке тоже передалась эта любовь к простому изыску. Правда за последние два года, она стала тяготиться, что Родионовы много в неё вкладывают и устроилась на вечерние подработки на завод. Она излучала столько энергии, что могла бы и всю ночь работать.

И вот теперь, надо все свои потребности немного урезать. Не первый раз за свою жизнь у Анны Фёдоровны случался кризис, она терпеливо сжимала кулаки и подстраивалась под надвигающуюся реальность и строила планы заново.

Проснулась Таточка, пока еще не подозревавшая ни о чём. Посмеялась сама над собой, что заснула вчера в одежде. Надо же было так зачитаться. Сны были конечно очень насыщенные, снилась первая мировая война, то что она как раз читала перед сном. Она в красных сапогах бежит с пулемётом по лесу…

– Приснится же! Уже скорее сдать экзамен и выдохнуть. Мамуля доброе утро! Я и не слышала, как вчера пришли.

– Да, мы поздно пришли, не стали тебя будить.

– Ты что-то какая-то расстроенная?

– Да, моя девочка, ты позавтракай пока. Я пойду в магазин.

– Ты с папой пойдёшь?

– Да, с папой… А может с Галочкой.

«Да, что, такое-то?! Может с папой поругалась?» Мама всегда так радовалась театру! Рассказывала о спектакле с таким азартом, о костюмах, об актёрах… А сейчас… что-то не так. Она совсем другая, будто изменилась.

– А где Галочка?

– Спит ещё. И Марья Васильевна спит, она вчера ночью вставала ей плохо с сердцем было. Наверное, и Галочку разбудила.

– Пойду гляну как они там, а то мне скоро выходить.

Галочка спала, отвернувшись к стенке и накрывшись с головой одеялом, видимо Марья Васильевна опять похрапывала. Иногда она уходила спать на кушетку в гостиную, но там было совсем неудобно, потом все бока болели.

Бабулечка спала как божий одуванчик, с лёгкой улыбкой на лице. Девушка к ней очень привязалась, как к родной. И страшно представить, если что-то с ней случится, вдруг внезапно остановится сердце. Милая бабушка, сколько же она пережила! И сколько любви и внимания она дарила семье Родионовых.

«Ну слава богу, пусть поспят немного. Сами проснутся, не буду будить». Таточка тихонько прикрыла дверь к ним в спальню и пошла завтракать.

Время 10-00, пора собираться на пикник.

– Таточка, у меня к тебе просьба, пожалуйста, не сидите до поздна. Лучше поближе к дому, приходите лучше сюда, да и недалеко есть Полюстровский парк…

– Мамулечка, что тебя беспокоит, может расскажешь?

– Неспокойно сейчас в стране, не хочу, чтобы ты была далеко.

Пришел отец с улицы. Вспотевший, красный. Видимо ещё побегал.

– Ну что мои родные, кислые такие?

Он знал, что от его настроя зависит много в семье, стоило немного дать слабину и все сразу это чувствовали. Это случалось крайне редко.

– Папуля, мама говорит что-то про обстановку, не понимаю. Мы же с девчатами на Суздальских озёрах будем, совсем недалеко.

– Пташка моя, ты многого еще не понимаешь. Ну тебе и не надо, для этого есть я. – Павел Иванович подошёл к дочери, нежно погладил по волосам, заглянул в чистые, наполненные ещё такой молодой непосредственностью глаза. Молодость дочери, её постоянная тяга к учёбе, всему прекрасному в этом мире, заряжала его. Она обвила шею отца и прощебетала – Папулечка мой! Я уже взрослая, ты, наверное, забыл, что мне скоро 19 лет?

– Конечно взрослая, но для меня ты всегда будешь моей маленькой пташкой. Послушай, что мать говорит, приходи сегодня пораньше.

– Да ну вас! Конечно пораньше приду, завтра экзамен. А вы строите тут таинственный лес вокруг меня и ничего не говорите. Это немного пугает.

Родители не хотели ничего говорить дочери, пока не будет точных сведений. Они ждали дневного выхода по радио. Если действительно что-то серьёзное, это обязательно объявят. Если армия быстро среагировала и отогнала противника от границ, это скорее всего замнут и ничего не выйдет наружу. А дочери завтра сдавать последний экзамен. И да он считал её совсем ещё маленькой, хотелось огородить её от всего зловещего и пугающего.

Таточка убежала на пикник.

Дома стояла тишина. Только лёгкий ветерок слегка беспокоил занавески, за окном тихо шелестели деревья. Этот чарующий мир нарушила Галочка, она как обычно начала болтать сразу без умолку, рассказывая о происшествиях на заводе. Марья Васильевна любила её слушать, она как звонкий колокольчик наполняла её сердце любовью и спокойствием.

К 12-00 часам Анна Фёдоровна позвала всех на полдник в гостиную, в ней ещё жила надежда услышать по радио обычную сводку новостей.

На столе красовался самовар, окружённый яркими расписными чашечками, а на блюде – ароматные печеночные оладьи. Все заняли свои места за столом, чтобы насладиться вкусным завтраком и непринуждённой беседой, как это было у них принято по выходным.

Стрелки на часах показали 12.15

«Внимание. Говорит Москва!»

Дальше диктор передал слово народному комиссару иностранных дел Молотову.

«Граждане и гражданки Советского Союза!

Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:

Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.

Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством……………………………………….

… Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

«Наше дело правое… Враг будет разбит… Победа будет за нами…» – Эти последние слова военного комиссара несколько раз пробежались в сознании Анны Фёдоровны.

– Ну что Аннушка, это значит мобилизация. По-другому никак… – Павел Иванович снова взял сигарету, приоткрыл окно в гостиной. – Если сейчас мы отстоим границы, у немцев будет меньше шансов пробраться вглубь страны. Я хочу, чтобы моя дочь жила в свободной стране!

– Паша, ну подожди, ещё не объявили мобилизацию…

– А что ждать, Анна?! Объявят либо сегодня, либо завтра. Чем быстрее, каждый из нас среагирует, тем лучше. Или ты хочешь, чтобы я отсиживался тут за комодом??

– Мне страшно просто, страшно за нас за всех…

Анна Фёдоровна погрузилась в воспоминания о Первой мировой войне и последовавшей за ней революции. Те времена принесли много страданий её семье, как и многим другим жителям Санкт-Петербурга, который тогда был переименован в Петроград. За свою долгую жизнь она успела прожить в этом городе под тремя разными названиями и при различных режимах правления. Не желая возвращаться к тяжёлым воспоминаниям прошлого, она решила сосредоточиться на будущем, черпая силы духа из надежды на лучшие времена.

В Ленинграде началось оживлённое движение! Люди, планировавшие отпуск за городом, активно запасались всем необходимым, ведь совершенно было непонятно, что людей ожидает в ближайшем будущем и возможно ли будет купить. Конечно, перепродажа товаров была под запретом, но дух предприимчивости у ленинградцев был силён. В сберкассах выстроились длинные очереди – люди заботились о своих финансах. Многие, конечно, испытывали волнение, ведь последние два года тема войны не покидала повестки дня. Но никто не ожидал такого поворота событий именно в этот день. Хотя официальных указов о мобилизации ещё не было, многие мужчины отправились в военкоматы, чтобы быть готовыми к защите Родины. Дух патриотизма был силён, и большинство желало внести свой вклад в общее дело.

Выпускники старших классов, которые ранним утром возвращались с гуляния, видели развешанные аэростаты, кто-то шутил, что их развесили в честь них. Их наивная молодость закончилась после выступления Молотова.

Прекрасный город Ленинград ещё жил своей жизнью, с твёрдой уверенностью, что война не продлиться долго. Жители окраины видели летающие самолёты, и не могли понять, учение это или уже началось…

Галочка вызвалась помочь Анне Фёдоровне пройтись по магазинам, а Павел Иванович отправился в военный комиссариат.

Около некоторых домов они встречали милиционеров с противогазами, на перекрёстке Арсенальной и улицы Комсомола говорило радио. Всё это давало понять, что угроза совсем близко. Они не стали уходить далеко от дома, решили закупиться сначала самыми необходимыми и не скоропортящимися продуктами. К этому ещё прикупили бытовые мелочи, такие как спички, мыло. Анна Фёдоровна пыталась продумать наперёд, что их может ждать дальше. Конечно она и представить не могла, что им когда-то придётся покинуть родной дом…

По пути они встретили знакомых, те тащились с огромной тележкой, заваленной продуктами и вещами.

– Анна Фёдоровна, быстрее идите в Росторг, пока всё не раскупили. Галоши взяли, носки тёплые, валенки. – Женщина заговорчески подмигнула. – Потом это втридорога продать можно…

– Благодарю, Лидия Вячеславовна. Мы сейчас по большей части для себя, но вы возможно правы.

Перепродавать для Анны Фёдоровны было ниже её достоинства. Хотя конечно, если надо будет, чтобы выжить, на что только не пойдёшь. Она подумала сразу о дочери, когда она уже вернётся домой… Сейчас женщина стала жалеть, что не рассказала Таточке перед её уходом, об утреннем визите соседей, и о надвигающейся опасности. Не ожидала, что всё так стремительно будет развиваться. Только бы она быстрее вернулась! Увезти её отсюда подальше! А куда увозить? Кто знает, где сейчас будет безопаснее?

Тревожные мысли не давали спокойно дойти дома. Под ухо что-то щебетала Галочка, она была напугана, озиралась на прохожих, а после того как встретили дворника в противогазе и с красной повязкой, вообще заскулила и попросила скорее пойти домой.

– Галочка, соберись с духом!

Домой они пришли нагруженные хозяйственными сумками, уставшими и опустошенными. Пока разбирали продукты, подошла и Таточка.

– Мамуля! Мамуля! Я пришла!

Вскоре подошёл и Павел Иванович.

– Сейчас мобилизуют 1905-1918 года рождения. Меня отметили, но сказали попозже подойти, в понедельник пока идти на работу. Скорее всего оттуда мобилизуют на снабжение. Очередь неимоверная, и столько… – Тут он осёкся при виде дочери.

– Я тоже пойду на фронт. Нужны силы, медсёстры! – В ней говорило горячее сердце, совсем еще молодое и бесстрашное.

– Подожди ты! – Прервала её мать. Этого ещё не хватало, чтобы её единственная дочь кинулась на пулемёты. Анна Фёдоровна уже прокрутила в голове, что пристроит Таточку к себе в банк. – Не женское это дело воевать и под пулями бегать. Есть обученные кадры спасать солдат.

– А я боюсь смерти, боюсь крови… По мне так в городе чем-то полезным заняться! – Обычно храбрая Галочка не представляла себя совсем на войне.

– Давайте-ка девчата займёмся заготовками. Завтра у всех тяжелый день, и неизвестно ещё что дальше. Пока мы дома, пока немцы не добрались до нашего города… Паша, что говорили в военкомате, какие новости?

– Да, разное говорят Аннушка, не всему стоит верить.

Татьяна осознала, что жизнь её семьи, а также всей страны, претерпела кардинальные изменения в кратчайшие сроки. Её огорчало то, что родители по-прежнему воспринимают её как ребёнка. Девушка была раздираема противоречивыми чувствами: с одной стороны, она испытывала неимоверную тягу отправиться на фронт и внести свой вклад в общее дело, с другой – чувствовала сильную потребность остаться рядом с матерью и оказать ей поддержку.

Несмотря на то, что война для неё была абстрактным понятием, извлечённым из книг, девушка испытывала страх перед неизвестностью и потенциальной физической болью. Воспоминания о Зимней войне 1939 года были туманны и не вызывали сильных эмоций. Страх смерти как таковой отсутствовал, но пугала сама неопределённость ситуации.

Под вечер вся семья собралась за ужином. Отец решил взять на себя инициативу, развеять немного обстановку.

– Таточка, сыграй нам что-нибудь. Пока никого не хороним, нечего киснуть!

Девушке это было за радость. Клавиши под её нежными белоснежными пальцами ожили, и в комнату ворвалась 40 симфония Моцарта.

– Ну ка, давай теперь я что-нибудь весёлое вам организую. – Отец сел за пианино, вспомнил свою любимую мелодию, которую он когда-то посвятил Аннушке и его тело как будто слилось с инструментом.

Анна Фёдоровна вспомнила их молодые годы, как они только начинали узнавать друг друга, встречаться. Это было так романтично… Как она могла тогда устоять перед таким напором?

Пианино потихоньку затихало, солнце медленно садилось за горизонт, подсвечивая на прощание золотые купола соборов, слегка поглаживало крыши домов, как будто хотело приободрить перед надвигающейся угрозой. Город готовился ко сну…

Ночью включили учебную тревогу.

Танюша вжалась в кровать, пальцы впились в одеяло. Было страшно даже дышать.

– Какая я дура, на фронт собралась! Мне даже здесь страшно…

Это была первая ночь Войны. Все провели её по-разному. Кто-то крепко спал и так и не услышал вой учебной тревоги, кто-то проснулся и так не мог заснуть, а кто-то уже держал оружие в руках и стоял на страже нашей Родины…

Глава 3 Таточка

Я всегда была белоручкой. Надо мной иногда смеялись подруги, что стоит мне взять что-то тяжелое в руки и я рассыплюсь. Я не обижалась. Не всем быть сильными. Зачем соревноваться с мужчинами за первенство, кто кого переработает. Мама меня научила, что лучше дать мужчине дорогу, пускай он завоевывает все Почести и Звания, а женщина может быть скромной. Но это не значит, что она не должна учиться и развиваться. Ведь сильному мужчине нужна путеводная звезда, которая будет ему освещать дорогу в самые сложные для него времена. Да, наверное, немного родители меня конечно избаловали, да и Марья Васильевна постаралась. В первые дни войны, я поняла насколько я беззащитна и неопытна. Пускай мной всегда двигали самые мои лучшие качества, упорство и труд, но они все касались в основном учебы. Музыкальную школу я окончила с отличием, среднюю школу тоже. Легко поступила в Педагогический на исторический факультет. Моя жизнь была беззаботна в плане бытовых вещей. Поэтому моё рвение уйти на фронт быстро прошло, чему конечно обрадовалась мама. Папа почему-то меня не отговаривал, наверное, понимал, что мама просто так меня не отпустит. Но на самом деле, если бы я действительно захотела, ни одна сила не смогла бы меня удержать. Даже мама.

Через семь дней после начала войны началась массовая эвакуация. Мы долго обсуждали, что делать, и в итоге решили подождать, чтобы отправиться позже. Мама не могла решиться оставить нашу квартиру, в которой мы прожили столько лет. У неё был страх, что её разворуют, и это чувство было вполне оправданным, учитывая, что в такие тревожные времена многие люди теряют моральные ориентиры. Плюс ко всему, мы не знали, как поступить с Марьей Васильевной. Её здоровье стало ухудшаться, и мы не были уверены, как её организм выдержит долгую поездку в условиях войны. В то время как мы колебались, Галочка приняла решение быстро покинуть город. Видимо, её преследовали детские страхи, которые в такие моменты обостряются. Я не вправе её осуждать: каждый из нас имеет право выбирать свой путь, особенно в условиях, когда страх и неуверенность в завтрашнем дне становятся постоянными спутниками. Однако, у меня возникло чувство лёгкой разочарованности в ней. Она прожила с нами 12 лет, и казалось, что за это время мы стали настоящей семьёй, но реальность оказалась суровой. Когда она уехала, я почувствовал, как будто часть нашей жизни уехала с ней. В такие моменты понимаешь, насколько хрупкими бывают человеческие связи. Весь этот опыт показал, что в условиях стресса и неопределённости настоящие ценности проявляются особенно ярко. Мы все оказались в ситуации, когда нужно принимать трудные решения, и каждый из нас выбирает свой путь по-разному. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что такие моменты, как разлука с Галочкой, стали своего рода проверкой на прочность. Мы все изменились, и, возможно, именно в этом и заключается суть жизни: в умении адаптироваться и находить выходы даже в самых сложных ситуациях. Важно помнить, что каждый из нас проходит свой путь, и иногда этот путь может расходиться с теми, кого мы любим.

Я работаю в Госбанке инкассатором. Мама быстро устроила меня туда после сдачи последнего экзамена. Немного страшновато, большая ответственность, но пока мы ездим на машине. Папа пошёл на снабжение. Это не первая линия фронта, он просто доставлял продукты питания, необходимые вещи солдатам. Но там свои риски. Он не любит рассказывать. Очень беспокоиться за маму. Всё время уговаривает нас уехать.

Каждый мой рабочий день уникален. В каждом из этих дней я стараюсь найти хоть капельку радости и надежды на следующий день…

Дождь хлестал по лобовому стеклу, размывая городские огни в туманные пятна. Сердце колотилось в бешеном ритме, отбивая такт мокрому асфальту. Мы с напарником, Вадимом, везли очередную партию наличности в отделение. Он был старше меня, опытный инкассатор, видал жизнь. Но даже он был неспокоен. Война всё затронула, вошла в каждый дом, в каждую семью, в каждую душу.

– Слышишь? – Вадим указал на далекую грохочущую канонаду, что гулко отдавалась в груди, похожую на трепетание птицы, которую сейчас убьют.

– Да, слышу. – Прошептала я, прижимаясь к сиденью. Страх сжимал желудок, заставлял перехватывать дыхание. В этом шуме смерти чувствовалось что-то неизбежное, неотвратимое. Казалось, даже мои мысли могли сделать ошибку, и вся эта хрупкая реальность развалится на куски.

– Лучше не думать об этом. Работа – это работа. Надо делать свою работу, и всё будет хорошо. – Вадим попытался успокоить меня, но его собственные глаза блестели недоверием. Он тоже чувствовал эту невидимую угрозу, висел на ней как паук на паутине.

Мы доставили денежные средства в отделение, вернулись в депо. Выпили горячий чай с сахаром, и только тогда я почувствовала, как усталость отпустила мои мышцы. Вадим сидел против меня, задумчиво взглядывая в пустоту.

– Твой отец на фронте. – Неожиданно промолвил он, разорвав тишину. – Что он там делает?

– Доставляет продукты и необходимые вещи солдатам. – Я ответила сдержанно, не желая разбирать всю сложность ситуации. – Работа тяжелая, опасная.

– Как твой отец переносит это все? – Вадим заметил моё состояние, попытался успокоить, но в его голосе звучало сострадание. – Тебе бы ехать отсюда, пока не поздно.

– Куда ехать? – Я посмотрела на него с болью. – Где нам будет спокойно? – В его глазах я увидела отражение своей безнадежности. – Мы ничего не можем сделать, кроме как продолжать жить, работать и надеяться.

– Надеется можно, но и действовать надо. – Вадим встал и подошел к окну, вглядываясь в темную мглу, освещенную лишь редкими фонарями. – Я тоже забочусь о своей семье. Я их не брошу. Но я и не буду ждать, пока небеса упадут нам на голову.

– Что ты имеешь в виду? – Я не понимала, куда ведёт его мысль.

– Я думаю, нам нужно уехать. – Вадим вернулся к столу. – Не здесь, не сейчас. Есть другие места, другие возможности. – Он взглянул на меня, в его глазах сияла надежда, несмотря на весь трагизм ситуации.

– Я могу помочь тебе, я знаю людей, которые могут приютить нас. – Он улыбнулся и протянул мне руку. – Что ты думаешь?

– Мы не можем сейчас уехать с мамой… Марья Васильевна вряд ли выдержит дорогу – Я взяла его руку. – Спасибо за предложение. Я конечно поговорю с мамой…

– Татьяна, обязательно поговори! Впереди зима, холода и неизвестно как ваша Марья Васильевна их переживёт. Она и так уже стара. А тебе жить надо. В тебе кровь бежит молодая…

– Да именно, надо жить. А бежать – это разве жить? – Во мне стал разгораться огонь раздражения. Как он может так говорить про мою нянюшку! Да, она стара, но, если есть хоть какая-то надежда, что она ещё проживёт, зачем мучить её трудной дорогой. Мы не раз с ней разговаривали на тему переезда, и она уговаривала нас уехать без неё. Пожилым людям сложно даются дальние путешествия, особенно если есть уже проблемы со здоровьем.

– Во имя чего скажи, терпеть это всё? Ты думаешь, одна твоя персона что-то изменит в этой войне? Много ты спасёшь солдат в госпитале?

– Если каждый так будет думать, наше государство быстро сотрут с лица земли…

– Воюют государства – а гибнут ничем не повинные люди. Поверь мне девочка, я знаю, о чем говорю! Я был на границе во время Зимней войны. Знаешь сколько наших солдат замерзло, не дойдя даже до границы?

– Вадим, мы с тобой ведем бессмысленный спор. Я ни-ку-да не поеду! Пока не поеду… А позже видно будет.

Шофёр стоял и смотрел на меня с недоумением. Наверное, в его глазах я правда была молодой дурочкой-патриоткой. Да и меня как-то не волновало его мнение. Пускай бежит, пускай спасает свою жизнь, пускай спасает своих родных. В какой-то момент мне даже стало стыдно за него. Если и правда, каждый гражданин будет думать только о себе, нам не победить в этой войне…

Через несколько дней Вадим не вышел на смену. Я вздохнула с облегчением, так как стало сложно работать вместе. Мы птицы разного полета, у нас совершенно разные ценности. Видимо, он, как и собирался, сбежал со своей семьёй к знакомым.

Я начала молиться… Каждый день думаю о том, чтобы скорее всё закончилось. Немцы, наверное, не в курсе – но вообще-то у меня были совершенно другие планы на ближайшее время. Да, осталось чувство юмора. Да, я белоручка, не умею махать лопатой, и, наверное, никогда не смогу работать на станке. Сейчас почему-то модно стало женщинам идти работать на производство, на завод. Но моя сила не в физическом теле. Я знаю, чтобы не случилось, моё сердце всегда будет верно Родине и близким людям. Моя сила в Вере. Я верю в Победу. Мне кажется многие верят, именно поэтому работают по несколько смен, чтобы как можно больше успеть сделать и передать на фронт.

Наш банк прикрепили к госпиталю на Литейном проспекте, куда постоянно привозили раненых военных. Это было время, когда каждую минуту происходили трагедии, и мы, как могли, старались помочь. После работы я вместе с мамой отправлялась на вечернюю смену, чтобы оказывать помощь врачам и медсестрам, которые работали в условиях постоянного стресса и напряжения. С каждым днем в госпиталь поступали новые пациенты, и я быстро осваивала навыки перевязывания ран и оказания первой помощи. Первоначально мне казалось, что я не смогу справиться с этой тяжелой задачей. Вид крови, открытые раны и оторванные части тела вызывали у меня ужас и страх. Я помню, как в первый раз увидела человека с серьезными травмами: его лицо было искажено болью, а одежда пропитана кровью. Некоторые пациенты умирали прямо на наших глазах – кто-то от потери крови, кто-то от ранений, несовместимых с жизнью. Я видела, как врачи пытались спасти людей с сильно поврежденными внутренними органами, и это было невероятно тяжело. Их усилия, несмотря на все, иногда оказывались безрезультатными. Эти моменты оставили глубокий след в моей душе. Но в тоже время я понимала, что каждая минута, проведенная в госпитале, была важной. Мы работали в команде, поддерживая друг друга, и я начала осознавать, что даже маленькие действия могут иметь огромное значение. Я научилась не только медицинским навыкам, но и тому, как быть стойкой в трудные времена. Каждый новый день приносил новые вызовы, и я понимала, что моя помощь была необходима. Мы с мамой делились переживаниями и поддерживали друг друга, когда становилось особенно тяжело. Эти вечера в госпитале стали для нас не просто работой, а настоящим испытанием на прочность и человечность.