Прощай, Баку!

Как бы там не было, между ними всегда царило уважительное отношение друг к другу.

И Алексей был искренне рад их неожиданной встрече в электричке, направлявшейся на Бузовнинский пляж Каспийского моря.

Ровный стук ее колес быстро настроил «пляжников» на лирический лад, и в их вагоне, благодаря тому, что Игорь предусмотрительно захватил с собой гитару, очень скоро раздался специфический «бакинский шансон» – популярные, в то время, дворовые и молодежные песни «местного разлива».

При этом, более-менее знакомые куплеты вся веселая компания пела вместе с Башкировым, а незнакомые и те, которые поются от первого лица, исполнял лично Игорь.

Напевшись вдоволь, он неожиданно для многих протянул гитару Алексею:

– Спой, Лех, что-нибудь! Ты, ведь, насколько я знаю, тоже немного играешь…

Родионову не хотелось ни петь, ни играть, но отказать Башкирову он не смог. Приняв от него гитару, Алексей сделал несколько пробных аккордов и сначала тихо, а потом все громче и громче, запел песню своего собственного сочинения:

Давай, дружок, пожмем друг другу руки.

Ведь расстаемся и, быть может, навсегда.

Так выпьем стопку на прощание

Под наше громкое трехкратное «Ура!»

И пусть невзгоды бьют, но не сломают.

Упрямством духа вечно славились все мы.

Так выпьем стопку на прощание.

Уходят в жизнь судьбы выпускники!

Мы не жалеем ни о чем, что было,

И верим в то, что встретимся опять.

Так выпьем стопку на прощание

За то, чтоб веру в дружбу нам не потерять!

С последним аккордом парни восхищенно загудели:

– Клево! Ну, ты, Лех, даешь! А еще можешь?

Башкиров одобрительно хлопнул Родионова по плечу и, присоединившись к остальным, попросил:

– Давай, Лех, еще одну свою… какую-нибудь… лирическую!

– Ну, хорошо! Уговорили, – согласился, усмехнувшись, Алексей и, немного подумав, снова запел:

Вновь навстречу мне

Идешь ты, летишь ты, как всегда.

Как в хорошем сне

Поверю, что вдруг сбудется мечта.

Но опять пройдешь ты стороной,

Не остановишься со мной

И бросишь дерзкий гордый взгляд

Уже который день подряд…

Снова ночь теперь

Не спать мне и думать о тебе.

Как сказать: «Поверь,

Что счастье опять придет к тебе!»

Но опять пройдешь ты стороной,

Не остановишься со мной

И бросишь дерзкий гордый взгляд

Уже который день подряд…

Разлюбить тебя

Не в силах и не властен я уже.

Не прожить и дня

Без мыслей, мечтаний о тебе.

Но опять пройдешь ты стороной,

Не остановишься со мной

И бросишь дерзкий гордый взгляд

Уже который день подряд…

Допев до конца, Родионов решительно отложил гитару в сторону:

– Все, давайте в «дурака» играть!

«Пончик» моментально достал припасенную им заранее колоду карт и, перетасовав ее, стал сдавать. Играли двое надвое. Проигравшие сразу же менялись. Чаще всех, как и следовало этого ожидать, на своих местах оставалась основная пара: «Пончик» и Игорь.

Все прекрасно знали, что «Пончик» жульничает, но поймать его «за руку» было, практически, невозможно, и поэтому, раз за разом, все их соперники, освобождая места для следующей пары игроков, грустно поднимались с очередными «погонами» на плечах.

Последними встала со своих мест самая невезучая команда: Запятин с Беспаловым, и именно в тот момент, когда по вагону, мимо них, проходила большая группа незнакомых парней весьма задиристого типа и, судя по некоторым признакам, сильно обкуренных анашой.

– Эй, брат, одолжи-ка нам колоду! – поигрывая острой «финкой» в правой руке, обратился к «Пончику» самый наглый из них.

– Карты, брат, нам самим нужны, – спокойно за всех ответил Игорь и, поднявшись со своего места, также демонстративно вынул из кармана брюк небольшой охотничий нож.

С соседней скамейки одновременно поднялись Алексей и Саша Сличенко, а за ними и все остальные «ашники». Чужаки оказались в плотном кольце одноклассников Алексея.

Ситуация накалилась до предела. И ее кульминацией стал прыжок маленького разъяренного «Пончика» на скамью, где, до этого, сидели Запятин с Беспаловым. Там он мгновенно выпрямился и, нежно поглаживая левой ладонью неизвестно откуда взявшийся на его правой руке самодельный кастет, язвительно спросил у чужаков:

– Ну, что, пацаны… сыгранем партеечку?

«Пацаны», явно не ожидая такого дружного отпора от простых «пляжников», молча переглянулись и пошли «на попятную».

Их заводила убрал свою «финку» и примирительно поинтересовался:

– Откуда вы, парни?

– С «Восьмого», – ответил кто-то из «ашников».

– А… с «Восьмого»… Ну, ладно. Нет – так нет! – подвел итог разговору их вожак и, подав своим «пацанам» знак отбоя, пошел дальше по вагону.

За ним тут же потянулось все его окружение, и у парней «А» класса появилась возможность облегченно выдохнуть. Правда, произвели они это действие лишь тогда, когда последний обкуренный анашой «пацан» из вагонной шпаны покинул их вагон.

За всеми этими событиями они не успели заметить, как их электричка уже подъехала к нужной им станции «Бузовны», и вместе с ними на жаркий станционный перрон высыпали почти все доехавшие до нее пассажиры.

Легкий ветерок с моря сразу же обдал новоявленных «пляжников» неповторимым морским запахом и физически ощущаемой влажностью, отчего каждый вышедший на перрон пассажир электрички автоматически замирал на месте на две-три секунды и, вдыхая этот живительный воздух, жадно вглядывался в виднеющуюся вдалеке синеву Каспийского моря.

Докупив к взятым с собой припасам еще и фрукты с вареной кукурузой, продававшиеся прямо у станции, веселая компания старшеклассников, дружно поснимав обувь, бодро зашагала босиком по горячему белому песку, слегка обжигая на ходу подошвы своих ног и спеша побыстрее добраться до воды.

Минут через восемь они уже были на месте.

Найдя небольшой, все еще остающийся пока свободным, тенистый пятачок под навесом, компания старшеклассников со смехом, кое-как, разместилась на нем и стала быстро раскладывать на газетах принесенные с собой яства.

Поскольку все они не ели с самого утра и успели за время поездки хорошенько проголодаться, то на еду набросились, даже не попытавшись сначала окунуться в море.

Отсутствием аппетита никто не страдал, и все яства были сметены, буквально, за десять минут.

Однако, здесь тоже все прошло не без приключений.

Здоровый «бугай» Пятницкий, в своем репертуаре, с невозмутимым видом брал одно за другим вареные яйца из общей кучи, лежащей на газете, мгновенно разбивал их о свой могучий лоб и, тщательно очистив от скорлупы, также быстро закидывал к себе в большой рот, съедая их без видимого посторонним взглядам разжевывания.

Сопровождал он эти отточенные долгой практикой действия короткими выражениями типа: «Хлоп!», «Вжик, Вжик!» и «Ням-Ням!». После окончательного «проглатывания» очередного яйца им обязательно подводилась фиксирующая данный миг черта: «Готово!», после чего завораживающий нечаянных зрителей процесс поглощения «яичного продукта» повторялся снова…

Таким образом Марком было съедено уже не менее шести яиц, когда вдруг ни с того ни с сего «завелся» вечный спорщик «Троцак». «Я тоже так могу! Спорим?» – сказал он. И, хотя никто с ним не собирался спорить, «Троцак», недолго думая, тоже хватанул первое попавшееся яйцо из общей кучи и с силой «саданул» его себе в лоб.

Что произошло потом, трудно описать словами.

Почему из всех сваренных вкрутую яиц именно это оказалось сваренным всмятку, не знал никто. В общем, сцена была не хуже той, что показана в старом советском фильме, когда киногерой артиста Савелия Краморова выпил за столом, по ошибке, шампунь.

Но, если у вышеупомянутого артиста, в кадре, пузырящийся шампунь вытекал только изо рта, то у застывшего в немом изумлении «Троцака» желточно-белковая жидкая масса плавно растекалась по всему его круглому лицу.

Венцом этого эпизода было то, что абсолютно никто не был морально готов к такому результату «троцаковского» эксперимента.

Сказать, что всех присутствующих охватил истерический смех – значит, ничего не сказать… Это был «ржач» до икоты, до посинения, до валяния на спине и дрыганья, при этом, ногами в воздухе.

Прошло не менее получаса, прежде чем компания старшеклассников отошла от этого инцидента, и, наконец-то, все полезли в воду, из которой, потом уже, очень долго никто не выходил.

Море у берега оказалось достаточно прогретым, и одноклассники «засели» в нем весьма капитально. Лишь только через час они, наконец-то, собрались вновь на берегу, решив немного отдохнуть от воды. Кто-то отошел поиграть в волейбол, кто-то, упав на песок, принялся загорать, а кто-то принялся снова играть в карты.

И лишь умиротворенный покоем Алексей, сам не зная почему, вдруг взял в руки гитару и негромко запел еще одну свою песню, которая, как ему показалось, должна была наиболее подходить данному моменту:

Я стою на приморском бульваре.

Взгляд на моря безбрежного дали.

Что же ты до сих пор не приходишь?

Неужели любви ты не помнишь?

Вновь и вновь я брожу под крик чаек,

Только мне на душе не легчает.

Видя это, ласкаются волны

С тихим шумом, ленивым и сонным.

Да, я слышу твой зов, мое море,

Славный друг мой в веселье и в горе.

Ты зовешь меня в дальние страны,

Чтобы там излечить мои раны.

Но, увы, не прелестны напевы чужбины.

В них нет солнца, а в небе нет сини.

Режет душу надрывный гитары аккорд…

Ухожу… Я достаточно горд.

Закончив петь, Родионов механически оглянулся и к своему изумлению увидел, что его пение, оказывается, слушали не только друзья-одноклассники, но и посторонние отдыхающие, разместившиеся дальше них под навесом.

Какой-то мужик, лет пятидесяти, не выдержал и в общей тишине громко сказал:

– Парень, тебе бы, с таким талантом, в артисты поддаться!

Алексей благодарно улыбнулся:

– Спасибо за добрые слова, но у меня – несколько другие планы на жизнь.

К этому времени, все его одноклассники, подобравшись за время исполнения им своей песни к нему поближе, уселись рядышком и стали рассказывать друг другу смешные анекдоты.

После нескольких «заезженных серий» про Вовочку и Чапая с Петькой главные «специалисты» по данному жанру Малоян и Самедов, наконец-то, устали «молоть языком» и ушли на станцию встречать своих приезжающих чуть позже «бэшников», также решивших отметиться в последнее жаркое воскресенье сезона на Бузовнинском пляже.

После ухода признанных мастеров жанра анекдоты стали рассказывать все «кому не лень», но получалось это далеко не у каждого. И в этот момент в круг рассказчиков вдруг неожиданно вклинился Северов, громко объявивший, что у него есть для них кое-какой «свежачокс», поведанный ему вчера его отцом.

И, правда, он весьма артистично рассказал им, действительно, смешной анекдот про партийное руководство страны и их истинное отношение к народу, по окончании которого все «ашники» дружно расхохотались.

– Весело живете! – вдруг громко раздалось рядом с ними.

Одноклассники разом обернулись.

Мимо них, видимо немного разминувшись с ушедшими их встречать Малояном и Самедовым, небольшой группкой проходили парни из десятого «Б».

Ближе всех к «ашникам» шел Приходько, и, судя по всему, это именно он обратился к ним с данной короткой репликой.

– А где твой дружок Лагутин? У меня к нему давний счетик имеется, – обратился к Михаилу «Пончик», проигнорировав, как и все остальные «ашники», его фразу об их веселой жизни.

– Передай этому «козлу», что я его рано или поздно все равно по стенке размажу, – добавил Северов. – Не посмотрю, что наши отцы вместе работают.

Но Приходько, в своей обычной осторожной манере, ничего им не ответил и сделал вид, что уже удалился на расстояние, на котором не слышны их угрозы в адрес отсутствующего здесь Лагутина.

Остальные «бэшники» с непроницаемым выражением лица молча прошли вдалеке от своих извечных соперников – «ашников», и лишь Гроссман, проживавший с Родионовым в одном дворе и относившийся к той же дворовой компании, что и тот, миролюбиво улыбнулся и дружески подмигнул Алексею, который, не задумываясь, ответил ему тем же.

После того, как группа «бэшников» прошла мимо них, улегшемуся позагорать Родионову вспомнилась история двухгодичной давности, когда в рамках внутришкольной игры «Орленок» младшие и средние классы были условно поделены на «зеленых» и «синих».

«Зеленым», при этом, были выданы зеленые пилотки, а «синим» – соответственно, синие.

Класс Алексея волей школьного руководства относился к «зеленому» воинству, а класс «Б» – к «синему».

Сначала, как всегда, прошли конкурсы на лучший командный строевой шаг, потом – на маршировку с песней, а затем – на наступательно-отступательные маневры классов в поле. Последними были конкурсы по сборке-разборке автомата и, конечно же, стрельбе.

Счет по очкам, до последнего конкурсного дня, шел равный. И все школьники, зная, что оглашение окончательных результатов их «войны» должно произойти на следующие сутки, сильно волновались по этому поводу.

А в этот, предпоследний, день конкурса до конца занятий оставался тогда лишь один урок.

Перед ним-то и произошла, как ее долго потом называли сами школьники, «решающая битва» между «зелеными» и «синими».

Первыми потасовку на школьной лестнице затеяли «синие» из младших классов, вытеснив своих «зеленых» ровесников в общий коридор. Потом к этой «битве», постепенно, стали присоединяться средние классы, строго следуя своим цветовым различиям.

«Битвой», конечно, эту потасовку назвать было нельзя. Скорее, это было веселое толкание, пихание и хватание. Были все элементы жесткой спортивной борьбы. Агрессии же – не было и в помине. И тем интереснее было это состязание.

Естественно, дело дошло и до участия в «битве» тогдашних восьмых классов.

Класс «А» в своих лихо заломленных на затылок зеленых пилотках стремительным ударом вытеснил «синих» из коридора второго этажа на лестницу, ведущую на первый этаж, но преследовать их дальше не смог из-за внезапного нападения на «зеленых» тогдашнего восьмого «Б» (выступавшего под «синими знаменами»), неожиданно спустившегося с лестницы третьего этажа.

Положение для «зеленых» из угрожающего переросло в критическое.

И тут в голову Алексея пришла спасительная мысль. Вместе с Игорем Башкировым и последним оставшимся у них резервом – пятью или шестью «зелеными» разных возрастов, бесцельно болтавшимися в коридоре и до поры до времени не участвовавшими в «свалке», они пробежали по коридору до следующей лестницы, поднялись по ней на третий этаж и, добежав до «места сражения», неожиданно для «синих», напали на них с тыла.

Этот «удар» был как неожиданный, так и весьма мощный по своему напору.

«Синие», находившиеся на верхней лестнице, оказались зажатыми с двух сторон. В панике они стали перелазить через перила и спрыгивать на нижнюю лестницу, еще занятую их «союзниками по цвету».

В результате, эта паника охватила и их нижних соратников; и «синие», всей своей огромной толпой, позорно бежали вниз, спотыкаясь на ступеньках и сшибая друг друга на поворотах.

Победа «зеленых» была полная и безоговорочная. Мало того, в плен к «зеленым» попал Гроссман из «Б» класса, не успевший перепрыгнуть через перила и таким образом вырваться из окружения.

Победители, крепко держа пленного за руки и плечи, силком потащили его в свой класс, хотя, как раз в это время, уже прозвенел звонок на урок.

Бедный Саша чуть не плакал, прося отпустить его на урок и не дергать за рукава из-за риска порвать ему, при этом, рубашку.

Но «опьяненные» своей победой «зеленые», устроив вокруг него импровизированный победный «танец дикарей», и не думали его отпускать.

Вдобавок ко всем его бедам, в классное помещение «ашников» слишком долго не приходила где-то задержавшаяся учительница, и полностью растерявшийся Гроссман уже был готов разрыдаться, когда за него, наконец-то, решил вступиться Алексей.

– Так, хватит! Отвалите от него, – тоном, не терпящим возражения, приказал он своим одноклассникам и, вырвав из чьих-то рук ценный военный «трофей» – синюю пилотку Гроссмана, надел ее Саше на голову.

Растолкав одноклассников, он, буквально, вытолкнул Гроссмана из их теплых «объятий» в коридор.

– Беги, Саш, – шепнул он ему.

И тот, мгновенно сориентировавшись, вприпрыжку рванул к своему классу.

– Все, игра окончена, – обернулся Родионов к «ашникам», столпившимся за его спиной.

Те побурчали немного, но упрекать его за освобождение пленного не стали, так как отчетливо понимали, что своей победой они обязаны, в первую очередь, именно ему…

Тем временем, пока ударившийся в воспоминания Алексей, ненароком задремал на солнышке, его одноклассники, успевшие еще раз искупаться в море, принялись потихоньку собираться домой. И очнувшемуся от дремоты Родионову не оставалось ничего другого, как только поспешно к ним присоединиться.

Обратно старшеклассники доехали без приключений.

При расставании парни еще долго обменивались мнениями по «узловым» моментам их школьной жизни, периодически прыская от смеха при очередном воспоминании кем-то из них желточно-белковой жидкой массы на лице «Троцака», но, постепенно, темы для разговора закончились, и все разошлись.

Глава 4. Происшествие с подтекстом

Следующий день начался для учеников, как обычно, с общего построения перед школой.

И у Алексея с Виталиком, ныне пришедших минут за пять до того, как всех, по-классно, стали пропускать в школьное помещение, было время неспешно оглядеться.

Само собой, что, первым делом, Родионов обратил свое внимание на то, как Северов о чем-то непринужденно разговаривает с Трофимовой и Ковалевой и, видимо, рассказывает им что-то очень смешное, поскольку последние, то и дело, начинали смеяться.

Обе девушки, одетые, как собственно, и все другие школьницы, в черные форменные платья с белоснежными фартуками, нижние края которых, согласно моде того времени, были сантиметров на двадцать выше их колен, обладали, на редкость, стройными ножками, что делало их, и так несомненно очаровательных, главными мишенями жгучих взглядов значительного числа десятиклассников мужского пола.

Немного погодя, а точнее, за несколько секунд до захода десятиклассников в школу, на месте их сбора появился Лагутин.

Алексей еще издали увидел его испепеляющий взгляд на болтающего с Леной Максима.

«Похоже, что он, на полном «серьезе», ревнует ее к Северову и, поэтому, с первого дня появления обоих новеньких в их школе так негативно реагирует на него», – подумал про Олега Родионов.

Ему самому тоже очень нравилась эта девушка, но он, в отличие от Лагутина, не испытывал, из-за этого, к Максиму каких-либо неприязненных чувств.

В этот момент Олег, проходя за спиной не увидевшего его Северова, как бы невзначай, сильно задел последнего своим плечом. Тот оглянулся и, увидев Лагутина, «вспыхнул как спичка»:

– Слушай, ты, «козел надутый», жду тебя сегодня за школой после шестого урока, или лучше сразу повесься, чтобы не позориться!

– Между прочим, Олежка, у Максима за спиной три года в секции каратэ, – язвительно добавила Ковалева, которой и самой, видимо, не очень-то нравился Лагутин.

В ответ Олег, не удосужив их даже взглядом, презрительно процедил сквозь зубы:

– Не сегодня, а завтра… после шестого урока… жду тебя за школой, «каратист долбанный»!

Алексей, конечно, знал, что Лагутин занимался, одно время, в секции бокса, но не имел ни малейшего представления о северовском увлечении каратэ.

«Что же, завтра будет, видимо, неплохая «мясорубка» между ними», – механически подумал он, обратив, при этом, свое основное внимание непосредственно на то, с каким неподдельным интересом посмотрела на Олега Лена.

«Все-таки, этот самовлюбленный позер сумел произвести на нее впечатление, – недовольно мелькнуло у него в голове. – Господи, до чего же все бабы падки на дешевые «понты» подобных франтов… А если, вдруг, у этих позеров есть еще и приличный автомобиль «под пятой точкой», да большая пачка денег в их внутреннем кармане, то, порой, даже у неглупых, в принципе, баб «крыша» начисто съезжает – на раз».

Тем временем, все, наконец-то, разошлись по своим классам, и в школьных коридорах наступило долгожданное затишье.

Первым уроком в десятом «А» была математика.

Это занятие у старшеклассников-«ашников» всегда сопровождалось идеальной тишиной, так как педагог по этому предмету – Инна Павловна – была очень строгой учительницей, и все нарушения дисциплины жестко пресекались ею «на самом корню». Но преподавала она великолепно… по крайней мере, для тех, кто внимательно слушал и искренне хотел понять ее математические премудрости.

Вторым уроком у Родионова с его школьными товарищами был азербайджанский язык. Его вела замечательная женщина – Зульфия Аббасовна. Она давала всем ученикам возможность, в меру, пошептаться и также, в меру, наказывала слишком шумных из них, но, при этом, очень редко ставила кому-нибудь двойки. На ее уроках можно было все: дописать неоконченное домашнее задание к другому предмету, сыграть в «крестики-нулики», обменяться мнением с близсидящими, но… главное, при этом, было «не перегнуть палку», то есть – не наглеть и не создавать излишнего шума.

До нее азербайджанский язык в их классе вел Аликпер Аскерович. Это был старый и сильно глуховатый «склеротик», над которым издевались многие школьники. Алексею же всегда было жалко этого доброго старика, прошедшего войну и имевшего множество боевых наград, и он постоянно одергивал своих излишне ретивых одноклассников, любивших безнаказанно «хохмить» над этим преподавателем.

Помимо «стандартных» розыгрышей, типа выкладывания кнопок на его стуле, некоторые «хохмачи» придумывали и другие «приколы». Один раз, например, они мелом нарисовали на его стуле круги в виде мишени, и бедный старик целый урок ходил с этой «задней» мишенью на своих брюках.

Но любимыми розыгрышами данных «любителей острых ощущений» были: исчезновение классного журнала со стола преподавателя и звонок заранее принесенного будильника минут через двадцать после начала урока, благодаря которому занятие по азербайджанскому языку заканчивалось гораздо раньше установленного времени, поскольку глуховатый Аликпер Аскерович, не отличая раздающегося звука от традиционного, искренне полагал в этом случае, что все отведенные на его предмет сорок пять учебных минут уже прошли.

Третьим уроком у десятиклассников была физика. Здесь тоже испытывался «напряг», не меньший, чем на математике.

Данный предмет вела Снежана Арсеновна – также чрезвычайно строгий преподаватель, на занятии у которой, порой, можно было расслышать даже муху, жужжащую у окна.

При этом, особенно большую порцию адреналина в крови школьники получали в тот момент, когда Снежана Арсеновна, желая кого-то из них вызвать к доске, начинала медленно, сверху вниз, проводить своей авторучкой по списку фамилий учеников в классном журнале. Поразительно, но острота ситуации, по мере опускания ее авторучки вниз, нисколько не снижалась, поскольку у данной учительницы была неприятная для школьников привычка неоднократно повторять такую процедуру заново, прежде чем, наконец-то, назначенный ею «ответчик» вызывался к доске.

Для Алексея этот предмет являлся самым дискомфортным, так как Снежана Арсеновна, почему-то, сразу невзлюбила его и придиралась к его ответам, почем зря.

При равном качестве ответов отдельным ученикам она ставила пятерки, а ему – обязательно, на бал ниже. Это давно заметили не только он и его друзья, но и многие другие одноклассники, которые стали частенько подшучивать над ним по этому поводу.

Однако, начиная с девятого класса, отношение строгой «физички» к нему постепенно нормализовалось; по крайней мере, ушла явная предвзятость с ее стороны в оценке уровня его знаний данной учебной дисциплины, и Родионову стало немного полегче.

Четвертый урок – биологию – у десятого «А» вела Людмила Рубеновна, добрейший человек и полнейшая противоположность, по характеру, Снежане Арсеновне – ее ближайшей подруге.

Людмила Рубеновна, наоборот, максимально хорошо относилась к Алексею, и он, не без основания, предполагал, что именно ее мнение, в конце концов, и растопило «лед недоверия» к нему со стороны Снежаны Арсеновны.

Последние же два урока, в этот день, были отданы «на откуп» их школьному физруку, которого все ученики за глаза называли странным прозвищем «Тли-Тли», придуманное ему кем-то из предшествующих поколений старшеклассников за невыговаривание им буквы «р» и соответствующую спортивно-военную считалку, звучащую в его исполнении следующим образом: «Лаз, два, тли! Лаз, два, тли!».

«Тли-Тли», как и всегда, не стал слишком долго размышлять над тем, какое же занятие им придумать, и, выдав девушкам волейбольный мяч, оставил их одних играть в школьном спортзале, а парней, чтобы они не мешали последним, предусмотрительно вывел на открытую спортивную площадку за школой, после чего торопливо бросил им футбольный мяч и спешно удалился в свою маленькую «физруковую» каморку.