Terra Insapiens. Дороги

Подскочили уже два стражника, оторвали старуху от столба и поволокли с площади под свист и хохот зевак.

– Кажется, наша Кассандра попала в переплёт, – наблюдая это, сказал Шут. – Если уж аббат за неё взялся, то из Кардерлина её выгонят. Никто не захочет ссориться с аббатом.

Нагулявшись до устали, вернулись в корчму, но Виконта там не обнаружили. Зато Шут опять заприметил своего старого приятеля, который вместе с шумной компанией пьянствовал за длинным столом, и направился туда. Он уселся на свободное место, встреченный радостными возгласами. Артуру ничего не оставалось делать, как сесть рядом.

В корчме было шумно и душно. Пот стекал по лицам пьющей компании. Хороводил за столом Шут. Объектом насмешек он выбрал Петра, который видимо должен был отдуваться за сестру. После каждой шутки компания покатывалась от смеха. По красному лицу толстяка было видно, что он злится.

– Почему ты веришь своей сестре, а не мне – своему старому другу? – допытывался Шут. – Твоя сестра обманывает тебя.

– Ещё не родился такой человек, который сможет меня обмануть, – стукнул кулаком по столу Пётр.

– Любого человека можно обмануть, сказав ему приятную ложь, – поддразнивал Петра Шут.

– Только не меня. Вот скажи мне неправду, но так, чтоб я поверил.

– Спорим на десять денье?

– По рукам! Говори!

– Ты умный человек.

– Но это правда!

– Поверил! – радостно взмахнул руками Шут. – Гони монеты!

Компания засмеялась.

– Дурак ты! – обиделся Пётр.

– Я – дурак по профессии, а ты – по призванию… Дураки бывают разные… Бывают дураки безнадёжные. А бывают дураки… надёжные. Каким ты хочешь быть?

Толстяк обиженно засопел. Шут насмешливо посмотрел на своего приятеля.

– А ты знаешь, почему толстяков не берут в рай?

– Почему? – насторожился тот.

– Ворота в рай узкие, толстяки не проходят. Зато в ад ворота широкие. Туда любая бочка пролезет, даже такая, как наш аббат.

Компания грохнула от смеха, а толстяк обиделся.

– Не обижайся, дружище, – похлопал его по плечу Шут. – Ты ещё не самый толстый, до аббата тебе далеко. Тот и в адских воротах застрянет. Апостолу Петру придётся дать ему хорошего пинка в зад.

Компания снова расхохоталась.

– Ты бы прикусил язык, – посоветовал, подошедший к столу, Лонгрин. – А то отрежут за такие речи.

– А что я такого сказал? – удивился Шут. – Все знают, аббат наш не дурак покушать. Монахи обедают после полуденной молитвы, а аббат всё остальное время дня. Не удивлюсь, если и ночью во сне он доедает всё, что не успел съесть днём.

– Я его спросил однажды, – продолжил Шут, – какого цвета у Бога глаза? Он удивился, но я настаивал: если мы созданы по образу и подобию Божьему, значит, у Бога есть глаза – какого цвета? Он разозлился и перестал со мной разговаривать.

– Вот пожалуется он на тебя графу, – пробурчал Лонгрин, – и выгонит тебя граф… Смеёшься над аббатом, а сам-то ты, когда последний раз был в церкви? Когда последний раз исповедовался? Грешник ты, а туда же – духовника критикуешь. Тебе как раз прямая дорога в Ад за такие речи.

Шут подмигнул своей компании.

– Слышал я от одного умного человека, кстати, священника, такую притчу. Двое пришли к воротам святого Петра: святоша и язычник. И первый был пущен в Ад, а второй – в Рай.

– «Господи, за что такая несправедливость?!» – возопил святоша.

– И услышал Голос: «Не по вере сужу, а по делам».

– Неважно, – продолжил Шут, – сколько раз ты зашёл в церковь, сколько поклонов положил, сколько свечек поставил, важно – сколько добрых и злых дел ты сделал за свою жизнь? Только это упадёт на весы.

– Что ты брешешь, – возмутился Лонгрин. – Не мог священник такого сказать. Церковь говорит, что язычники не попадут в рай.

– Церковь говорит, – согласился Шут. – А у Бога может быть собственное мнение.

Лонгрин покачал головой.

– Ох, приятель, рано или поздно доведёт тебя твой язык до беды.

– Если у меня есть выбор, – не смутился Шут, – рано или поздно, я выбираю – поздно.

Артур устал от шума и духоты. Он тихонько встал и вышел, решив прогуляться до дома по улице. Миновав шумную торговую площадь, он свернул на улочку, ведущую к их неказистому жилищу и далее к реке. Прохладный ветерок быстро освежил его голову и поднял настроение. Он шёл не торопясь, внимательно наблюдая текущую мимо него жизнь. Крестьяне везли сено на скрипучей телеге. Мальчишки гоняли скрученное из ивовых веток колесо. Молочница несла на коромысле вёдра с парным молоком. Корова, привязанная к забору, общипывала траву возле дома и неторопливо жевала её, отмахиваясь хвостом от мух.

– Как же это понять? – думал Артур. – Ведь для меня эти люди уже тысячу лет мертвы. И вот они снова живы. Как же это понять? Значит, смерти нет? «Все мы будем жить вечно, какими бы мёртвыми мы иногда ни казались». Идея небытия – ложная. Она возникает из-за того, что невидимое называется несуществующим. Пустота как следствие слепоты. Ничто не исчезает, никто не исчезает. Всё остаётся на своих местах. Прошлое скрывается от нас за поворотом, за холмом, остаётся за нашей спиной, но никуда не исчезает.

Шут вернулся, когда уже начало темнеть. Он принёс с собой копчёную рыбу и ломоть хлеба.

– Поешь, а то ты наверно голодный, – сказал он Артуру, поставив еду на стол.

– Разругался я с Петром, – рассказывал он, пока Артур ужинал. – И сам удивляюсь – чего я на него взъелся? Это я на Мартину разозлился – дала она мне сегодня от ворот поворот – вот и попало Петру за сестрёнку… А с другой стороны, не понимаю его – здоровенный парень, сидит сиднем в корчме, вино лакает, скоро пузо треснет… Ещё одна ошибка природы. Разве это человек? Это только попытка человека.

– У него старший брат был, – продолжил рассказ Шут. – Вот тот был дельный малый. Мы с ним победокурили изрядно в молодости. Но у него жена померла при родах, и дитё недолго прожило. Вот тогда он и сломался. Задумался человек о смерти, крепко задумался, а потом руки на себя наложил.

– Я ж с ним по душам разговаривал, – вспоминал Шут, – говорил ему – выбрось это из головы! Нет, загрустил человек, озаботился тайной смерти… Меня она тоже интересует, но я не столь нетерпелив, я подожду ответа. В конце концов, смерть – это всего лишь плата за жизнь. За всё надо платить. За жизнь платят смертью, за счастье платят болью. Ничего в этом мире не даётся даром. Но пока с тебя платы не требуют, зачем торопиться?

После ужина Артур достал из мешка Библию. Увидев, что Шут заинтересовался, протянул книгу ему. Шут осторожно взял её в руки и стал разглядывать и листать. Он цокал языком от восхищения и качал головой.

– Какая чудная книга! Какой тонкий папирус, и какой белоснежный! Много монастырских книг я держал в руках, но такой не видывал. Сейчас-то книги все на пергаменте – толстые и тяжёлые. А эту одной рукой можно держать. Только буквы какие-то мелкие, все глаза испортишь с такими буквами.

Он ещё раз посмотрел на обложку.

– Понятно, что это Библия… Крест константинопольский, хотя буквы не греческие. Загадка! На каком это языке написано?

– На русском.

Шут задумался, нахмурившись.

– Это где такие живут? Что-то я не слышал.

– Там… В Киевской Руси, – сказал Артур и махнул рукой куда-то вбок.

– Нет, не слышал, – покачал головой Шут и протянул книгу Артуру.

– Ну как это, не слышали, – с обидой сказал Артур. – Это нашему князю Владимиру константинопольский император свою сестру в жёны отдал.

– Вашему князю? – не понял Шут.

– Ну… королю нашему.

– А-а! – припомнил Шут. – Что-то мне Виконт такое рассказывал. Это где-то в Скифии. Так ты, стало быть, скиф? Надо же! Я их как-то иначе себе представлял. Хотя… Вот Анахарсис скиф – прославился мудростью, дружил с Солоном.

Артур уселся у окна с Библией в руках. В прорезь ставня дул прохладный ветер, смешанный с каким-то странным шумом, и струился лунный свет – серебристо-кровавый. Нахмурившись, Шут стал выговаривать Артуру:

– Не порть глаза. Как ты можешь читать такие мелкие буковки в темноте?

– Ничего, я вижу. Луна яркая, да ещё какой-то красный фонарь горит.

– Какой красный фонарь? Что за бред!

Шут распахнул ставень и выглянул в окно.

– Матерь Божья! Да ведь это мы горим!.. Хватай вещи, бежим на улицу!

Впопыхах схватив свои вещи, выбежали на улицу и побежали в сторону разгоравшегося под сильным ветром огня. Полыхало уже с десяток домов. По дороге метались люди. Воздух резали людские крики и ржание лошадей. Со стороны ярмарочной площади доносился звон колокола. Яркие языки пламени освещали дорогу, дома и лица людей. Безумная женщина хватала пробегающих за руки.

– Дочка! Моя дочка осталась в доме. Помогите, люди добрые!

Шут бросил наплечный мешок, выхватил у бегущего мимо ведро с водой. Одним движением вылил воду себе на голову. Отшвырнул ведро и бросился в горящий дом. Артур замер, уставившись туда, где огонь уже грозил обрушить кровлю. Прошло всего несколько секунд, показавшихся вечностью, и Шут выскочил из пламени, прижимая к груди девчонку. Отдав её бросившейся к нему женщине, он отвернулся и надрывно закашлялся.

– Заглянул в гости в пекло… – попытался пошутить. – Мне там не понравилось… Слишком жарко и дымно.

Отдышавшись и откашлявшись, он подошёл к женщине с девочкой. Она прижимала к себе девочку, покрывая голову её поцелуями. Артур узнал Марию, с которой он разговаривал утром. Шут погладил девчонку по голове. Женщина бросилась целовать ему руки, но он отдёрнул их.

– Спасибо добрый человек! Молиться буду за вас всю жизнь. Имя своё скажите.

– Не надо, не надо за меня молиться. Молись за всех нас, грешных.

Шут повернулся к Артуру и указал рукой.

– Смотри! Огонь перекинулся на наш дом. Отвяжи лошадей и отведи их к реке.

Артур бросился выполнять приказание.

Потом ещё где-то час они бегали вдоль горящих домов, передавая из рук в руки ведра с водой, которую черпали из речки. На счастье, ветер затих, и огонь удалось остановить. Но два десятка домов сгорели и догорали.

Перемазанный копотью, Шут подошёл к Артуру.

– Пойдём за лошадьми, потом поищем наших. Тут уже нечего делать, – сказал он, глядя, как догорает дом, из которого они недавно выбежали.

Сев на лошадей, они поехали по дымным улицам вглубь городка.

На ярмарочной площади они наткнулись на Лонгрина. Лонгрин оглядел Шута подозрительно.

– Ты чего мокрый, купался что ли?

– Ага! – бодро сказал Шут, подмигнув Артуру. – Спасался от пламени адского в речке.

– От пламени адского тебя и речка не спасёт, – пробурчал Лонгрин.

Он махнул рукой кому-то и вскоре подошли Винтер с Дироном.

– Где Виконт? – спросил Лонгрин.

– Мы увели его в корчму. Он обжёг руку, пытаясь тушить пожар.

– Почему вы не с ним?

– Он отослал нас на помощь жителям. Но теперь уже всё кончено. Что могли потушить, потушили. Повезло, что ветер утих, иначе было бы худо.

– Пойдёмте к Виконту! – приказал Лонгрин.

В корчме было многолюдно. Все горячо обсуждали пожар и его причины.

– Говорю тебе, – кричал меднорожий мужик, – это старая ведьма накликала пожар. Слышал, что она говорила днём на площади? Может быть, она сама и подожгла. Её саму надо на костёр. Вот увидишь, гореть ей в огне и здесь, и в аду!

Свита Виконта поднялась по скрипучей лестнице наверх, к гостевым комнатам. Артур пошёл следом.

В комнате Виконта сидело несколько человек. Хозяин корчмы рассказывал – как он ловко боролся с огнём, отстаивая своё имущество. Дочь хозяина меняла повязку на руке Виконта.

Артур почувствовал усталость от всех событий и шума. Заметив это, Шут взял его под локоть, отвёл в соседнюю комнату и указал на кровать.

– Ложись здесь и постарайся заснуть.

Последнее было лишним. Едва коснувшись головой подушки, Артур провалился в глубокий сон.

После столь бурной ночи Артур проспал до обеда. Проснувшись, он увидел, что Шута в комнате нет. За окном, на улице, кого-то распекал Лонгрин. Открыв ставни, Артур зажмурился от солнечного света. Вчерашней непогоды как не бывало. Только стало чуть-чуть прохладней.

Умывшись, он позавтракал тем, что обнаружил на столе, и вышел из дома.

– Вы не видели Шута? – спросил он Лонгрина.

– На речке он. Рыбу с Виконтом ловят, – хмуро бросил Лонгрин.

Артур отвязал свою лошадь и поехал неторопливой трусцой в сторону реки. После вчерашнего пожара дымились развалины сгоревших домов, возле которых бродили потерянно люди, собирая уцелевшую утварь и посуду.

На полпути он встретил возвращавшихся верхом с рыбалки Шута и Виконта. Виконт держал удочки, Шут – суму с уловом. Артур присоединился к ним.

– Добрый день, молодой человек, – улыбнулся Виконт. – Вы проспали замечательную рыбалку.

Шут вытащил из сумы среднего размера щуку, предъявил Артуру, и, разжав пальцы, бросил её обратно.

– Остальное – окуньки. Карпов в такой речушке не бывает, – с сожалением сказал он.

Пока в корчме готовилась уха, Артур с Шутом гуляли по ярмарочной площади.

– Ты чего такой кислый? Держи хвост трубой!

– Мне стыдно, что вы, а не я, бросились в огонь.

– Не бери в голову. У меня просто лучше реакция и больше опыта. Это не первый пожар, на котором я был. Эти домики, крытые сеном и соломой, горят каждый год.

На площади было по-прежнему оживлённо и многолюдно. Все разговоры крутились вокруг ночного пожара. Почти все обвиняли гадалку, расходились только во мнении – накликала она пожар или сама разожгла?

Посреди площади двое стражников расчищали площадку, грубо отталкивая всех, кто подвернулся под руку. Притащили большое, дубовое кресло и поставили в центре.

– Вон она, вон она! Ведут! – закричали мальчишки.

В самом деле, четверо стражников вели задержанную гадалку. Следом, гордо задрав двойной подбородок, в окружении слуг, поглядывая по сторонам, шагал аббат. Замыкал шествие начальник стражи Бертран.

Гадалку привязали к рыночному столбу, аббат плюхнулся в кресло. Стражники встали по периметру, оттесняя народ.

– Волею графа де Блуа, данной мне властью, объявляю суд над преступной гадалкой. Как твоё имя, женщина? – обратился он к гадалке.

Старуха смотрела на аббата исподлобья и что-то бормотала себе под нос.

– Говори громче! – рассердился аббат. – Как тебя зовут?

– Это Года из Манса, – наклонившись к аббату, сказал начальник стражи. – Она каждую ярмарку посещает. В прошлом году тоже безобразие устроила – всякие бредни рассказывала, народ смущала. До драки со стражей дело дошло.

– Слушай, женщина! – обратился опять аббат к старухе. – Ты обвиняешься в колдовстве, богопротивном и преступном, ты обвиняешься в поджоге и в пожаре, которые спалил десятки домов. Только милостью святого Мартина, нашего заступника, удалось избежать человеческих жертв. Что ты можешь сказать на это обвинение?

Старуха продолжала что-то бормотать. Казалось, она не отдаёт себе отчёта – где находится и что происходит? В толпе раздались смешки и хихиканье. Аббат рассердился уже не на шутку и оглянулся на начальника стражи.

– Прикажите хлестнуть её плёткой. Пусть поймёт наконец, что на мои вопросы надо отвечать громко и чётко.

Бертран кивнул стражникам и один из них несильно хлестнул старуху по ногам. Она вздрогнула и неожиданно завопила.

– Ах, ты, толстый боров! Гореть тебе в аду, что приказываешь бить невинную женщину. Десять чертей запрягают в повозку, большая честь для большого человека. Ждёт тебя адский котёл с кипящей смолой. Дрова горят весело – где он, где он, наш любезный аббат? Всё уже готово, чтобы вытопить из него жир… Развяжите меня! Развяжите, сто чертей вам в глотку!

Толпа захохотала, аббат нахмурился.

– Вздорная баба, отвечай на мой вопрос – ты призвала огонь на наш город, ты подожгла дома своим мерзким колдовством?

– Не обвиняй меня в колдовстве. Я говорю то, что вижу. Это дар от Бога. Я увидела огонь, прежде чем он разгорелся.

– Дар от Бога, говоришь? А, может быть, от дьявола? Сказано в Библии – гони прорицателей и гадалок. Покайся в своих грехах, признай свою вину, и я ограничу наказание позорной ямой и последующим изгнанием из Кардерлина. Если же будешь отрекаться и упорствовать в грехе, я прикажу тебя сжечь на площади – в назидание всем таким же, как ты, безумцам, погрязшим в своих грехах.

– Сжечь? Меня? – старуха дёрнулась так, что верёвки затрещали. – Руки коротки! Это меня защищает святой Мартин, это мне он подсказывает будущее. Знаю я свой конец, и это не костёр. Но огонь я вижу. Вижу адский огонь, который ожидает тебя – старый обжора и бабник… Сжечь меня! Врёшь, толстый боров! Я законы знаю. Ты оскорбил меня, назвав колдуньей. По салическому закону ты должен мне уплатить 63 солида за недоказанное оскорбление.

– Недоказанное?! – взревел покрасневший аббат. – Да какие ещё доказательства нужны, если весь народ слышал, как ты призывала огонь на их дома! Ах ты, грязная мерзавка! Ты ещё смеешь мне угрожать!

Аббат встал и в гневе стукнул посохом по земле.

– Так слушай мой приговор. Завтра на этой площади ты будешь сожжена за свои грехи, и тогда все поймут, что ты лживая «бредунья», дурачившая людям головы. Ты накликала пожар на город, и огонь сожрёт тебя. Да будет так! Аминь.

Аббат оглянулся на начальника стражи.

– Бертран, исполните завтра на этой площади мой приговор, а пока бросьте эту грязную ведьму в яму.

Начальник стражи почтительно склонил голову, и аббат проследовал в окружении слуг обратно в корчму. Стражники отвязали старуху от столба, и погнали на край площади, где находилась позорная яма.

Артур и Шут вернулись в харчевню, пообедали ухой, запили вином и снова вышли на площадь. Солнце было в зените, на ярмарке было не протолкнуться.

– Пойдём, я куплю что-нибудь своей любезной Мартиночке, – сказал Шут. – Надо её задобрить. Вечерком схожу её навестить.

Они прошли до торговых рядов, где продавались ткани, иголки, нитки, разная галантерея и косметика. Наблюдая молодящуюся пожилую женщину, втирающую себе крем в лицо, Шут сказал:

– В своей нелёгкой борьбе со временем женщины одерживают временные победы и постоянные поражения.

Тем не менее, он купил коробочку с кремом, который назывался «индийский бальзам», и попросил продавца завязать её красивым бантиком. Сунув покупку в карман, подмигнул Артуру.

– Скажу ей, что привёз этот бальзам специально для неё из Парижа.

– Чего мелочиться? – посмеялся Артур. – Скажите, что вам его прислал из самой Индии ваш знакомый индийский магараджа.

– Нет, – засомневался Шут, – она женщина неглупая, в это она не поверит.

В самом конце площади, возле каменной стены местной тюрьмы, находилась позорная яма. Сюда помещали пойманных воришек и должников. Сейчас там сидела старая гадалка. Народ толпился у края ржавой решётки, накрывавшей позорную яму. Кто-то смеялся, кто-то сочувствовал. Мальчишки кидали мелкие камешки сквозь прутья решётки и бурно радовались, когда камешек достигал цели.

Грязный бродяга в каких-то немыслимых лохмотьях, стоя над ямой, насмехался над старухой.

– Что, старая – готова поджариться на костре?

– Чему радуешься? – одёрнул его Шут. – Завтра и тебя может ждать то же самое.

Бродяга обернулся к нему и осклабился:

– Если нет своих радостей, почему бы не порадоваться чужому горю?

Отойдя от ямы, Артур оглядел здание тюрьмы. Двухэтажное строение причудливой формы из тёмного кирпича, с маленькими зарешёченными окошками, соседствовало странным образом с колокольней, где висел один колокол, звук которого, видимо, они слышали при пожаре. Мрачное здание внушало и подавляло, особенно по контрасту с разноцветной бурлящей площадью и низенькими домишками вокруг неё.

– Много ли там сидельцев? – задумался вслух Артур.

– Нет, сейчас немного, – откликнулся Шут. – Вот когда были голодные бунты, тюрьма была забита битком.

– Поначалу ведь строили церковь, – поделился он. – Но, когда недостроенная церковь сгорела, решили, что это дурной знак, и переделали её в тюрьму.

Шут лукаво улыбнулся и развёл руками.

– Какой-то злой рок преследует людей – вроде строят храм, а выходит тюрьма.

– Что же в городке нет церкви?

– Есть небольшая в другой стороне. А так по церковным праздникам и в воскресенье ездят в монастырскую церковь. Она здесь недалеко.

Оставив Артура, Шут отправился к своей «любезной». Артур на лошади проехался до речки и искупался, несмотря на то, что время уже было закатное.

Выйдя из воды и попрыгав, чтобы согреться, он натянул свою одежду и подошёл к лошади.

– Как же мне тебя назвать? – он погладил её по холке.

Лошадь фыркнула и посмотрела наверх. Артур тоже посмотрел наверх и заметил первую вечернюю звезду.

– Арктур! – обрадовался он и посмотрел на лошадь. – Это моя звезда! – объяснил он ей. – Только на одну букву отличается… Давай-ка, я назову тебя Звёздочка! Вон у тебя и белое пятно на лбу есть! Ты как – не против?

Лошадь ещё раз фыркнула, что Артур оценил, как знак согласия.

Поздним вечером Артур прогуливался по площади, сбежав из душной и шумной корчмы, где Шут балагурил с товарками за кружкой вина. Он вернулся от своей «любезной» быстро и был малость не в духе. Впрочем, долго печалиться он не умел, благодаря счастливому свойству характера. Поэтому быстро нашёл разбитных девиц и угостил их вином. Артур улучил минуту, чтобы сбежать. На душе у него цвела грусть.

Погуляв немного по опустевшей ярмарке, он направился к тюремному зданию. У дверей тюрьмы сидел солдат с алебардой. Ему было скучно, и по тем взглядам, которые он бросал через площадь, в сторону корчмы, было ясно, что он хотел бы сидеть там. До тюрьмы доносилось нестройное пение подвыпившей компании, и солдат тяжело вздыхал, проклиная свою службу.

Артур прошёлся мимо него, украдкой бросая взгляд в его сторону. Солдат не обратил на него внимания, погружённый в свои невесёлые мысли.

– Хорошо бы его отвлечь, – подумал Артур. – Может быть, я сумею поднять решётку и выпустить гадалку.

Решившись действовать, он направился в корчму и через минуту вышел оттуда с Шутом.

– Объясни толком – чего ты хочешь? – недоумевал Шут.

– Там сидит один солдат, всего один! Уговорите его пойти в корчму, предложите ему выпивку, а я тем временем выпущу гадалку.

– Далась тебе эта гадалка! Что она тебе – родственница что ли?

– Неужели вам её не жаль, неужели мы завтра будем наблюдать её мучения на костре? Я себе не прощу этого!

Кое-как он уговорил Шута, и тот пошёл через площадь к тюрьме. Артур незаметно приблизился тоже и встал за каким-то деревянным щитом, откуда он мог наблюдать. Шут присел на лавочку рядом с солдатом и заговорил с ним. Говорили они минут десять. Артур уже начал терять терпение. Наконец они поднялись и пошли через площадь к корчме. Проследив за ними и убедившись, что они зашли в корчму, Артур быстрым шагом пошёл к позорной яме. Ночной полумрак освещала луна и факел на стене тюрьмы. Артур наклонился к решётке и позвал:

– Года! Вы меня слышите?

Он увидел, как старуха зашевелилась и подняла голову.

– Я вас вытащу отсюда! Помогите мне поднять решётку.

Он взялся за прутья решётки и с силой потянул её к себе. Старуха встала и вытянула руки вверх. Но она не достала решётку, а Артур понял, что он один не осилит.

– Что же делать?

Он лихорадочно стал оглядываться вокруг и его осенило. Подбежав к ближайшему торговому ряду, он с усилием выдернул длинную доску и побежал обратно. Кое-как подсунув доску под решётку, он стал действовать ей, как рычагом. Постепенно, рывками, он сдвигал решётку вбок. Наконец получилось отверстие, достаточное для того, чтобы там пролез человек. Свесившись по пояс в дыру, Артур протянул руку гадалке, и она схватилась за неё. Стиснув зубы, Артур тащил старуху вверх и понимал, что он её не поднимет. И вдруг кто-то сзади обхватил его за пояс и потащил. Артур от испуга разжал руку, но старуха вцепилась в неё уже мёртвой хваткой. С хрипом и стоном она вылезала из ямы и наконец повалилась на землю. Артур привстал на колени и услышал голос Шута:

– Берём старуху под руки и бежим отсюда.

Вдвоём они потащили старуху прочь. Она охала и стонала, но кое-как перебирала ногами. Через пять минут они пересекли площадь и все трое рухнули в канаву у дороги, чтобы передохнуть. Отдышавшись чуть-чуть, продолжили путь и остановились уже у окраины городка.

– Всё! Хорош! Я уже выдохся, – бросил Шут. – Бабуля! Ты как там – жива?

Старуха моргала глазами и тяжело дышала. Вдвоём они подняли её на ноги, и Шут показал рукой:

– Иди туда и не возвращайся в Кардерлин. Здесь тебя ничего хорошего не ждёт.

Посмотрев, как старуха ковыляет по дороге из городка, они развернулись и пошли обратно.

– Ну и задал ты мне работёнку! – бранил Артура Шут. – Многое в моей жизни бывало, но старух я ещё на себе не таскал. И ведь какая тяжёлая, зараза! Я думал, что сдохну, пока вас тянул.