Мистический шейх. Эзотерико-философский роман-аллегория

Вот и сейчас, я и Дамир внутренне почувствовали настроение Суванкул-молдо. – Странные времена наступили, все меняется, наверняка, размышлял он при себе. – Теперь больше знаем о том, чего боялись, но не могли назвать. Все озабочены трагедиями нынешнего времени, но никто из людей не осознает в своем сознании мысленное присутствие Зла. Они не могут представить, что сулит им ближайшее будущее.

Знать бы мне и Дамиру, что и Гапар-молдо, и Суванкул-молдо – эти проницательные старцы нашего рода не раз приходили в отчаяние оттого, что благополучие рода людского зависит именно от судьбы Зла. – Мы должны избежать трагедию очередного Зла – твердили при себе и Гапар-молдо, и Суванкул-молдо, читая традиционные заклинания.

В прошлый приезд Дамира удивил рассказ Суванкул-ава о своем сне. – Вдруг почувствовал холодное покалывание по всему телу. Что-то прикоснулся к моему разуму, торопя поскорей добраться до укрытых туманом Тегерек. Потрясенный, я, вдруг, внезапно осознал, почему при последней встрече с Широз-бахшы – есть такая темная личность, почувствовал ничем необъяснимую печаль и беспокойство. Тогда страсть этого человека к злу и то, что он вертится вокруг Тегерек, как поговаривали люди, читает какое-то заклинание, лишило меня душевного покоя, – рассказывал Суванкул-ава. Он признавался, когда бывает вблизи Тегерек, тревога и сомнения загорались у него с новой силой. И на этот раз, чем ближе приближались к Тегерек, тем больше ощущалось у Суванкул-ава возрастающее беспокойство. В тот день он долго читал намаз, сидя у подножье горного хребта, за которым высилась Тегерек.

Хочу сказать, что рассказ Дамира – это не вся правда и не только правда. Есть здесь две шероховатости. Во-первых, вся та же сказочность событий, связанных с Тегерек и пещерами, а с другой стороны – мы же не вчера родились. Я и Дамир – студенты. Мы оба видели, что наши родственники не просто разговаривали с нами, они еще и наблюдали за нашими реакциями. Опять-таки странно. Создавалось впечатление, что мы якобы рассуждаем неправильно, либо с их точки зрения, то, что они рассказывают о Тегерек и ажыдаре – эта чушь вовсе не чушь.

Продолжу уже свой рассказ. Итак, мы по дороге в родовой кишлак.

– Ну, а теперь, после того, как мы поздоровались с Тегерек, пойдем к себе, в аил, – сказал Суванкул-ава, вставая с места и идя в сторону машины. А, обращаясь ко мне и Дамиру, – он повторил, – пусть миф останется мифом. У нас свое представление о движении Природы. Мы – люди маленькие, живем своими маленькими заботами, у нас свои представления о Добре и Зле. Так что будьте к нам снисходительными.

Я чувствовал, что попал в почти неизведанный мир, все казалось новым и необычным – природа, люди. Я вспомнил недавнюю беседу с дедом перед приездом сюда.

– Человек, уезжающий в далекие края, где он еще не бывал, хочет он или не хочет, но должен быть готовым к неожиданностям, приспособится к новым обстоятельствам и нравам людей, – начал дед издалека. – Он должен быть готовым, возможно и отречься от многих стереотипов, от тех правил и принципов, которыми до сих пор руководствовался в своих поступках и поведениях, – говорил дед. – Вот Дамир, который в прошлом году уже побывал в этих краях. Веселый нрав, особый дар коммуникативности снискали ему уважение и почет у родственников. Теперь это следует познать и тебе.

Я в глубине души признавался, что, как человек закостенелый в привычках и суждениях, пока с трудном понимал мысли людей нового окружения. Вновь вспомнились детали беседы с дедом.

– В наших краях народ самобытный, – сказал тогда дед, – наши сородичи очень простые и по своей простоте, скажу так, далеко непросты. У них особый склад ума, мыслять они простыми категориями, но проницательны и мудры по-своему. Тебе, впервые общающейся с ними, самое трудное – это выработать в себе должное отношение к ним, да и ко всему окружающему. Например, обычную учтивость ты должен заменит в себе снисходительностью, искренностью, терпеливостью, обстоятельностью в словах и делах. Только так, а не иначе ты можешь заслужить доверие и уважение сородичей. Наши сородичи привыкли принимать жизнь такой, как она есть, и считают тебя своим по крови. Так оно и есть. Ты один из них и никогда это не забывай.

Однако, я понимал, что наступили совершенно другие времена, нравы, обычаи. Никто же не отрицает, что мы принадлежим к другому, более развитому миру. Нравы, обычаи и взгляды этого мира не отличались ни такой простотой, ни прямотой и искренностью, ни такой непреложностью. Здесь мир архаичен до предела, а время течет будто густой сироп. Между тем, молодежи в наше время нужны разообразие и многранность. Разумеется, я понимал против архаичных обычаев, нравов можно идти, только в том случае, когда логика на твоей стороне. Но жизнь не зиждится лишь на логике. Где же место сердцу, чувствам, душе и разуму? Нескрою, что все больше чувствовал, что во мне пробуждается какая-то духовная сила моих предков.

* * *

Вечерело, солнце уже садилось, лучи его били прямо в глаза. Мы почти вьезжали в родовой аил. Ну и деревня! – таково было мое первое впечатление об аиле. Два десятка хижин из красноцветных и серотемных глин разбросанные на адырах по всему предгорью, а между адырами вьется пыльная дорога. Вокруг лишь адыры, покрытые осоками и редкими островками кустарников. Ни воды, ни зелени, бурая замля, покрытая колючками, будто здесь прошлись с огнеметом, сжигая все живое. Как будто действительно аил попал под огнемет. Одним словом, жуткая дыра. Однако, интересно то, что, отступя ниже на полсотни метров начинается зелень вокруг проткающего широкого арыка. Сочная трава, тытовники, ивы, камыши. Здесь, все, что открывается взору от края и до края, являет собой высшую степень гармоничного единства, стихий и времени – образец полного природного симбиоза красоты природы.

Дед попросил остановить машину на пригорке, откуда Чоюнчу был виден как на ладони. Мы дружно высыпались наружу.

– Вот и родные места. Все вокруг родное – люди, дома, дворы, аил, окрестные горы, река, долины. Здесь благодать, покой и тишина. Переехать бы сюда навсегда, – с настальгией протянул дедушка, многозначительно и вопросительно посмотрев на меня и Дамира. Мы с Дамиром перегялнулись. – Да. Наш дед смертельно устал от города, – подумалось нам.

Как бы угадывая нашу мысль, Саитмурат-ава, Калык-тага, Бавабек-ава многозначительно посмотрели в нашу сторону и кивая в сторону дедушки. – Видите, как наш аксакал рад приезду сюда на свою малую родину, – громко сказал Саитмурат-ава. – Мы всегда рады вашему приезду.

– Расул. Дамир! Эти земли являются и вашей малой родиной, которую вы не должны забыват, – сказал Калык-тага.

– Более того, в будущем вы должны его прославлять! – восклиникнул Бавабек-ава.

Действительно, здесь все было иначе – благодать сельской природы, простота и доброжелательность людей, – подумалось мне. – А в городе… тоска – слухи и скандалы, насилия и пикеты, пробки и толкотня, спешка и абсолютное безразличие людей. В город нас ведет одно – несбыточная мечта, лихорадка владеть, завладеть, жажда иного мира – мира хлеба и зрелищ, а вокруг тебя толпа утопистов и мизантропов. Нынешние города тонут во зле, там разлад и хаос. В этот момент я как никогда понимал настальгию деда. Вот почему деда всегда тянуло именно сюда. На мой взгляд, даже жизнь вне города на дача не доставляло столько радостей, как жизнь в аиле, где родился и рос.

– Вот она благодать по-настоящему! Вот где рай земной! – продолжал восклицать дед. – Здесь хоть ненадолго можно вернуть то, что навсегда утрачено, есть возможность слиться с природой, сбросить негативную ношу сознания. Чем не рай? Дед, замолчав немного даже прослезился. Кто знает, может быть, действительно, если это рай, то деду, возможно, хотелось бы остаться здесь и закрыть глаза в последнем долгом сне рядом с теми, чьи жизни сплелись с его жизнью, с жизнью его родителей и близких.

Именно в такие минуты нам с Дамиром думалось о том, что впервые ощущаем некое единство, которое пробирает нас почти до слез, чувство обостренного понимания, которое расширяется, приобретает объем и более четкую форму, некую уверенность в собственном опыте, больше не одиноком, ведь мы нашли поддержку в родственных нам переживаниях. Все это заиграло в нас новыми смыслами и гранями, обрел новую словесную форму в наших рассуждениях, намерениях, надеждах.

Вместо с тем, если быть честным, то нам местность и аил были по-настоящему странной картиной и чистейшей архаикой. На исходе первый десяток двадцать первого века, а здесь почти средневековье. Голые адыры, два десятка приземистых саманных домов, разбросанные то тут, то там, причем на внушительном расстоянии друг от друга, а также рядом с ними загоны для скота из жердей и прутьев колючих кустарников, произрастающих недалеко в лощинах. Лишь по обе стороны арыка, там внизу в пойме реки Ак-суу росли тополя и ивы.

Аил растянулся на узкой террасе между подножием адыра и правым берегом реки Ак-cуу. На левом берегу возвышается живописная высокая отвесная скала высотой в несколько сот метров, протяженная долеко-долеко вниз и верх. Практически полная аналогия с крепостной стеной. Стена, обращенный к кишлаку, абсолютно неприступна, лишь в одном месте на вершину ведет тропа, прорубленная некогда жителями для того, чтобы по нему перегонять скот туда наверх на равнинное плато с обширными пастбищами. Справа от тропы зияет темный вход в большую и глубокую пещеру, высота которой занимает почти половину высоты горной стены.

Вечер загорелся потрясающим закатом: солнце, опутанное щупальцами туч, вспыхивало вулканом, освещая потухшее небо. Пока на западе бурлил и вспыхивал вулкан заката, на востоке всё ярче загорались низкие звезды. В родовом аиле нас встретили по-настоящему горячо и сердечно. Вот, что значить малая родина. Каждый старался обнять нас с дедом, поцеловать, высказать благославление. Столько теплых слов приветствия. Мне было очень трогательно такая сердечность моих родственников. Собрались в доме Салям-ава. Вот, сидят вокруг тебя твои близкие родственники, которых мы знали, сородичи, о которых мы незнали – Кадыр-тага, Кудайберди-тага, Баит-ава, Эшанкул-ава, Кожоназар-ава, Исманали-ава, Мухтар-тага, Турдубек-ава, Аккул-ава, Алимбек-ава. Всех и не перечислишь. Открытость, доброжелательность, искренность, ни тени условности, лжи и наигранности в отношениях. А что еще нужно человеку на этом белом свете?

Мы с дедом чувствовали себя здесь как дома. Лишь теперь я понимал, что ничто не заменить родственность душ, комфорт общения, близость суждений. В глазах каждого можно было прочитать искреннюю доброту, заботу и нежность. В особенности наших апа, эже, жене (пер. – с кырг. соответственно, матери, сестры, невесток): – Ханзат-эне, Чинихал-эне, Чынар-эне, Чолпон-эне, Дана-эже, Минавар-эже, Мария-эже, Адалат-жене, Ашир-жене, Насип-жене. Идет неторопливый разговор о прошлом, настоящем и будущем. Разные по возрасту, но жизнь, которую они вели, выковали из них определенный тип людей – обстоятельных, неторопливых, выносиливых с крепкими мускулами. Загорелые лица, спокойные и добрые глаза, по всем признакам довольные своей жизнью и судьбой.

Вечерняя трапеза затянулась до глубокой ночи. Женщины и дети собрались домой, а мужчины, как это принято здесь, в честь приезда деда решили провести кадыр-тун (пер. с кырг. – ночь благодарения). Между тем, это время молитв, размышлений, откровений. Лишь прочитав утренний намаз родственники расходятся по домам. Я об этом знал. А мне все не терпелось услышать легенду о Тегерек. Было уже полночь, ярко светили луна и звезды на иссине черном небе.

Наконец, не выдержав, я обратился к Курбанбай-тага.

– Тага! Вот вы один из старых жителей аила. Вы о многом знаете не понаслышке, расскажите, пожалуйста, о мифе, связанный с Тегерек. Все сидящие здесь, наверняка, помногу раз слышали эту легенду, но, а мне это будет впервой.

– Ну что же, Расул. Действительно, ты у нас в гостях впервые. Я расскажу обо всем, как умею. Если что мне помогут все те, кто здесь сидит. Я начну с самого начала. Это было давным-давно в прошлом, измеряемом не одной сотней лет. Эту легенду прадед услышал от своего прадеда, а тот в свою очередь от своего прадеда. То есть это произошло еще тогда, когда саки лишь осваивали эти края. Так вот слушай. Тегерек – это мифическая гора-саркофаг, это своеобразный тотем нашего рода – кара-кулов, – начал свой сказ Курбанбай-тага.

Перед глазами у меня стоял образ этой горы, имеющей форму почти правильного круга и усеченной широкой пирамиды, в виде сферы. По внешнему виду гора напоминает огромную по размеру непреступную крепость. Сама эта гора-крепость находится в труднодоступной местности. Это было видно с дороги, откуда открывается обзор Тегерек. Гора высится за грядой высоких утесов и была сложена из множества горизонтальных ступенчатых слоёв, чем-то напоминающих пирамиды. Верхушка горы закруглена в виде яйца. Восточная стена горы прорезана сверху вниз изогнутой трещиной-расщелиной. Точно такая же расщелина прорезает и южную стену. Слоистые террасы образуют на стенах волнообразную каменную лестницу, идущую от основания горы к её вершине. Как мне сказали, на восходе и закате солнца, эти каменные террасы образуют узорчатые тени в виде бахромы, от чего гора выглядит еще более громадной и нарядно украшенной.

– А ты бы видел Тегерек с восточной стороны? – спросил почему-то Курбанбай-тага и не дожидаясь моего ответа продолжил. – Так, вот там находится высокий и крутой перевал, которого называют Кара-Даван, то есть крутая высота. Сразу за этим перевалом некогда был небольшой одноименный наш аил. Так вот, истинное величие Тегерека открывается именно с того перевала. Это действительно громадина. Никто не знает истинной ее высоты. Никто и никогда не поднимался на ее вершину. По преданию, гора является неким саркофагом, созданным нашими далекими предками в виде насыпи. Под этим насыпом в былые времена, как сказывали наши предки, был захоронен ажыдар.

– То есть построили могильник, – пояснил рассказчик, посмотрев на меня. – Ну, а тебе будет интересно и то, что считается, что под горой он еще подает признаки жизнь.

Видя мое неподдельное удивление Курбанбай-тага оживился: – Да-да. Не удивляйся! Слушай дальше. Говорят, якобы на вершине горы изредка появляется озерцо с ядовитой жидкостью. Козы, которые взбираются некими путями на вершину этой горы и, испив воду из того озерца, либо погибают, либо становятся бешенными. Вот такие вот дела, – сказал Курбанбай-тага и после некоторой паузы продолжил: – Так или иначе, издавна нашими предками на восхождение в эту гору было наложено табу. Считается, что все, кто совершили попытку подняться на вершину горы либо погибали на пути к её вершине, либо возвращались, не достигнув своей цели, но уже «тронувшись умом».

Слушая рассказ мне не раз хотел уточнить то одно, то другое, но не решался. Разумеется, я сразу же понял Курбанбай-тага многое опускал, то ли нарочито, то ли случайно, то ли от того, что не умел или не был готов рассказывать такие вещи. Одним словом, он был рассказчиком не ахти. Его повествование, если сказать честно, был крайне непоследовательным. Единственное утешение было в том, что в какой-то степени хаотичность его рассказа компенсировалось тем, как он сам просил вначале, сидящие здесь родичи, то один, то другой добавляли некоторые детали либо рассказывали отдельные события и подробности целиком.

Небо было ясное, полная луна склонялась на юго-запад. Тегерек, как громадная сфера было отчетливо видна. Все, сидящие, обуреваемые сложными чувствами, как бы замерли не то от восхищения, не то от ожидания. Вот, в разговор включился Салям-ава:

– Говорят, что в свое время на подступах к горе бесследно исчезли несколько человек. Таким образом, подъем к вершине невозможен из-за заклятья. Поговаривают, что существовал культовый обход горы мужчинами из числа местных жителей рода кара-кулы, то есть черные рабы, – пояснил он, глядя на меня. – Они по преданию являются охранителями Тегерек.

Чем больше я слушал рассказ, тем больше было мое удивление особому разумению этих простых и бесхитростных людей. Тем не менее, я почувствовал и их непомерную сложность, когда каждое простое чувство или мысль приобретает у них десятки тончайших нюанса. Мне показалось, что живут они по своим неписанным законам, в этом все чаще я находил некую прелесть. Неторопливая жизнь, наивные, но очень колоритные по стили и содержанию, мысли. Мне, как горожанину, жизнь всегда кажется стремительной и непредсказуемой – весна, лето, осень и зима сменяются, как солнечные лучи сквозь пролеты моста. А здесь время и жизнь казались застывшими.

Меня по-настоящему заинтересовала традиция кара-кулов совершать ритуальный обход горы. Мне подумалось, что ритуальный обход вокруг горы, безусловно, символизирует их причастность к легенде о саркофаге Зла, это для кара-кулов, наверное, символ круговорота их судеб и времени, а, следовательно сакральный объект поклонения!? Об этом я догадался еще тогда, когда дед по дороге в кишлак почему-то попросил остановить автомашину напротив Тегерек, чтобы прочитать поминальную молитву, обратившись в ее сторону.

Теперь мне становилось в какой-то мере понятным откуда у людей, в особенности приезжих, суеверия и страх. Глубокие и темные каньоны и пещеры не могли не разыграть у них больное воображение о существовании там неведомой страны с невидимыми на глаз существами. Им казалось, что жуткое безмолвие в этой мрачной теснине скрывает не что ужасное, имеют свою непостижимую и страшную тайну. Пока же охватить мыслью, выразить словами все, что услышал и увидел мне пока не удалось, но ощущение того, что попал на другую планету было почти осязаемым.

– Итак, давняя легенда гласит о том, что когда-то в этих краях обитал кровожадный ажыдар, – продолжал рассказчик. – Это было очень давно. – Расул. Вот ты у меня спросил: зачем людям нужно было создавать грандиозный насып, который потом стал назваться Тегерек-тоо? Помню, в прошлом году задавал этот же ворос Дамир. Так вот слушайте, кто и зачем надоумил людей на это, продолжал свой рассказ Курбанбай-тага. – Согласно легенде, людям удалось убить того самого злобного ажыдара, который долгие годы терроризировал их, принося бесчисленные беды, убивая людей, пожирая скот, уничтожая посевы. То есть людям удалось заманить его в ловушку, ранить и закидать камнями, после чего навсегда замуровать останки ажыдара в каменную насыпь.

Вот она та самая тайна этого края, – подумалось мне. – Призрак ажыдара, прикованный к этому краю на долгие десятки и сотни лет. Жизнь среди его тени, подавленный сознанием порабощения слепой властью призрака ажыдара, вечное и навязчивое ожидание опасности, навязанная этим призраком. Эти опасения и этот страх превратились в манию, от которой они не могли или может быть не хотели избавится.

– Многие годы люди сооружали эту насып, зная, что ажыдар может ожить и освободится из каменного плена, – продолжал свой рассказ Курбанбай-тага. – И тогда он бы ни перед чем не остановился, пока не перебьет род людской. Когда, наконец, был завершен громадный каменный насыпь, мудрецы поручили людям не спускать глаза с той горы, понимая, что Зло, когда-нибудь и как-нибудь может вырваться на волю. Такой чести охранителя Тегерек удостоился маленький, но очень ровный и трудолюбивый клан.

Подошло время ночного намаза. После омовения, выстроившись в ряд в течение часа, мои родичи читали таварик. Завершив его, теперь уже Гапар-молдо неторопливо продолжил рассказ, начатый Курбанбай-тага.

– Так вот. Саркофаг был создан и Ак-киши-олуя – мудрец, глава рода, сказал, что отныне мы будем называться кара-кулами, то есть рабами бога, воинами добра. Мы принимаем на себя долг – охранять Тегерек, что бы никто и ничто не смог бы расковать ажыдара из его каменного плена. В мире много зла, силы зла попытаются высвободить своего воина, вызволить его из каменного склепа, в которого мы с вами сообща его поместили. Предупреждаю, – сказал мудрец – если это Зло высвободится каким-то образом, то беды не миновать.

Я невольно взглянул на начной силуэт Тегерека. Да и мне, в какой-то момент рассказа разыгралось воображение, как будто-бы угрожающе начал раскачиваться Тегерек, а потом и вовсе вершина его опрокидывается, как крышка казана, выпуская в черное небо нечто бесформенное вначале, а спустя некоторое время искаженная бешенством физиономия ажыдара и которое, превратившейся в длинный язык пламени исчез за грядью гор позади Тегерек.

Гапар-молдо, сделав паузу, продолжал. – В это время один из соплеменников по имени Аккул нарушил воцарившуюся тишину. – Скажите нам, уважаемый аксакал. – Ажыдар мертв раз и навсегда? Дело в том, что вы, сами, будучи убежденным, в том, что ажыдара, мы все-таки убили и более того, закопали в саркофаг, настаиваете на том, чтобы мы еще и охраняли его могилу. Эти слова заключали в себе скрытый смысл.

– И что сказал Ак-киши-олуя? – не выдержал я.

– Ажыдар сейчас мертв, – ответил мудрец и продолжил: – Но… он может пережить эту трагедию. Такова его природа – нести с собой круг возрождения. Считайте, что мы на время сузили этот круг, но не укоротили нить его жизни. Охранные заклинания станут постепенно слабеть. Постепенно может, разрушится и сам саркофаг. Заклинаю вас, берегите саркофаг, трубите тревогу, если появится хотя бы малейшая трещина в его стенах, не давайте подниматься людям на вершину горы, ни в коем мере не допускайте того, чтобы люди испробовали бы испить воду из отравленного озерца на вершине Тегерек! Иначе наступить конец добролюбия и сострадания людского. – Такова была речь старца Ак-киши-олуя возле Тегерек, – сказал Гапар-молдо.

Под впечатлением услышанного, мне подумалось, что, наверняка, тогда от такого признания мудреца многие почувствовал, как кровь застывает в их жилах. Значить беды и несчастья могут возвратиться к ним? В чем наш грех, за что такая горькая судьба? – наверное, читалась в их глазах. Как будто бы читая мои мысли Гапар-молдо продолжил свой рассказ в следующем ключе.

– Мы все чуть не погибли, и ради чего? Можно было перебраться, откочевать всем аилом ближе к городу Газа или Согд, – грустно высказался Карим. Тогда глава рода с трудом поднялся на ноги. Немного помолчав, сдерживая недовольстви и даже гнев, он ответил так:

– А ты знаешь, что ажыдар не успел полететь в сторону Газа, Согда, Яксарта, что он не смог вырваться за окрестности нашего села и нашего темного края? Только что мы смогли предотвратить бесчисленное горе и несчастье многих людей. – Эх, сын мой! А ты о жертвах, – упрекнул его мудрец. – Жертвы были востребованы! Да пусть найдут свое пристанище их души в раю!

Были и те, кто поддержал мысль Ак-киши-олуя. Таковых было большинство.

– Вы правы уважаемый аксакал, – сказал другой соплеменник по имени Таирбай. – Если не охранять, то ажыдар снова окажется на свободе, тогда беды не миновать – погибнут все.

Все понимающе смотрели на него, пока тот старался уложить смысл этих слов в голове.

– Пусть заклятие, высказанное здесь и саркофаг, который сооружен здесь, послужит тому, чтобы никогда больше не повторилось зло! – пафосно заявил он.

Мне подумалось, что все исторические предания говорят, что лишь человеческая недальновидность, страсть, любопытство, самонадеянность и безответственность лежали в основе того, что зло, заключенное, скажем в ящик Пандоры, кувшин Алладина, различные саркофаги, скажем фараона Рамзеса, Хамурапи, Тимурлана вновь и вновь оказывалось на свободе. Мне также подумалось о том, что именно страх воскрещения ажыдара, то есть возвращения зла, а также нервное напряжение и разрушительная болезнь привели в те десятилетия и столетия кара-кулов к тому, что они потеряли интерес к своему будущему, став похожими на затравленных диких зверей.

Гапар-молдо продолжал: – Ак-киши-олуя поручил кара-кулам одного – тщательно охранять саркофаг. Пусть каждый из вас сделает свой выбор с отвагой и мужеством. Что бы ни случилось, я надеюсь, на вас и благословляю вас! Тогда, после этих слов мудреца кара-кулы впервые осознали всю тяжесть возложенной на них ответственности. И дали они тогда друг другу клятву:

– «…если ты умрешь, успев послужить, то ответственность твоя перейдет на твоего сына, а затем на его сына, и так до конца».

И ведь никто не задавался вопросом, кто я такой, чтобы принимать подобную ответственность? Смогу ли до конца соблюдать заклинание нашего аксакала? Наоборот, было видно их решимость сделать так, как благословил их аксакал во имя благополучия рода людского.

Интересная легенда, – подумалось мне. – Почти как реальность. Значит с тех далеких пор Тегерек, насколько знаменитая, настолько же и загадочная. Грандиозная, монументальная, завораживающая, созданная, пусть так думают, не всесильной природой, а людьми. Действительно, вот она встреча мифа и реальности. Получается, что саркофаг Тегерек представляет собой на самом деле не что иное, как своего рода склеп для временного пребывания ажыдара, представляя собой нечто эмбриональный кокон или генетический сейф.