На грани, или Это было давно, но как будто вчера. Том 1

Но вот наконец за спиной, на востоке, едва забрезжил рассвет. Уставшие от ночного марша люди подошли к речной переправе. Западный берег Днепра заметно возвышался над его восточной частью. Построенный наскоро свайный мост, на котором их торопили командиры, опасаясь немецких бомбардировщиков, заскрипел и закачался под ногами, когда по его доскам зашагали тысячи солдатских сапог и ботинок.

Киевская наступательная операция, начатая третьего ноября сорок третьего года, дала возможность советским войскам освободить столицу Украины – город Киев – и создать на западном берегу, по линии Днепра, важный стратегический плацдарм. Потерпев поражение на киевском направлении, германские генералы спешно перегруппировывали свои основные силы; в этот район фашисты стали стягивать резервы с других направлений. Цель перегруппировки заключалась в том, чтобы не дать возможности Советам накопить на плацдарме достаточно сил и средств, а также, подтянув сюда свои резервы, стабилизировать положение в районе Киева. Затем, перейдя в контрнаступление и разгромив противника, овладеть городом, а в дальнейшем ликвидировать данный плацдарм, восстановив тем самым свою оборону по Днепру. Эрих фон Манштейн, командовавший группой армий «Юг», значительно усилил свои группировки; наспех переброшенными силами он настойчиво пытался восстановить прежнее положение. Пятнадцатого ноября шестью танковыми дивизиями немцы перешли в контрнаступление в направлении шоссе Киев – Житомир. Буквально за неделю немецким частям удалось захватить город Житомир и вернуть себе часть территории на границе Киевской и Житомирской областей. Советские генералы в свою очередь также стали перегруппировывать войска, чтобы организовать прочную оборону. Для того чтобы отразить контрнаступление противника и усилить войска Первого Украинского фронта, на правый берег Днепра переправлялась Первая гвардейская армия. По ночам через Днепр тянулись бесконечные колонны различной бронетехники, людей, автомашин и конских повозок.

– Товарищ лейтенант!.. А как далеко нам еще идти? – задал вопрос своему новому командиру взвода Анатолий, когда от моста прошли еще несколько километров. – А то долго грязь месить как-то не очень хочется. Не мешало бы и отдохнуть, – подметил Дружинин, обращая внимание на то, как молодой офицер часто поглядывает на часы.

– Долго еще… долго! Как придем, так я вам первому об этом сообщу. А пока шагайте, товарищ рядовой, и не задавайте глупых вопросов. Сколько нужно, столько и будем идти, – строго ответил лейтенант, не желая объяснять новобранцу подобные мелочи. – Сейчас главная задача – быстрее до ближайшего леса добраться, – вглядываясь в чернеющую впереди колонны рощу, пробубнил себе под нос молодой офицер. Постоянно всматриваясь в небо, лейтенант заметно нервничал.

Этот маршрут колонна должна была пройти затемно – части дивизии запаздывали. И командиров не на шутку беспокоило обнаружение походного строя и техники немецкой авиаразведкой.

– А что, товарищ лейтенант?.. Сообщить, через какое время большой привал, – прямо-таки военная тайна?! Мне хотелось бы хоть примерно знать, сколько еще километров по этой грязи ноги волочить! – возмутился Анатолий, недовольный ответом своего командира.

– Отставить разговоры в строю! – крикнул лейтенант. – Шире шаг! Не растягиваться! – отдал команду своему подразделению молодой офицер, ускоряя ход.

«Не понимаю, зачем он про лес говорит?» – пробормотал Анатолий, поправляя ремень карабина.

– Ты когда-нибудь с такими разговорами на неприятность нарвешься, – предупредил Дружинина Никифор, шедший с ним в одной шеренге.

– А что, ему запрещено говорить, когда у нас привал, или он думает, что пока наша колонна на дневке стоять будет, я успею сбегать к немцам и рассказать им, куда нас молодой лейтенант ведет?! Нелюдимый он какой-то! – негодовал Анатолий, сожалея, что непосредственный командир слишком строгий.

– Ну, знаешь, тут и постарше его офицеры есть. А командиров, как и родителей, не выбирают, какого назначили – будь добр, почитай. Тем более нам из всех офицеров чаще с ним встречаться придется. Так что лучше иметь командира-друга, чем командира-врага, – назидательно советовал Никифор.

– Я смотрю, ты прямо как философ рассуждаешь. В институте небось учился?

– Институт!.. Тоже скажешь. Так, с горем пополам семилетку закончил – и шабаш. Я бы и в первом классе со школы сбежал, если бы не отец. Порол он меня, как сидорову козу, – учиться заставлял. Только что толку, закончил семь классов – и в колхоз помощником бригадира работать отправили, вот и вся философия.

– А у меня отец погиб, когда мне всего шесть лет отроду было, но мать ремнем порола, наверно, не меньше, чем тебя твой папаша; вот, правда, учиться не заставляла. Мы же без отца росли. А чтобы с голоду не умереть, работать приходилось, потому всего четыре класса и закончил.

– Воздух! Воздух! – послышалась предупредительная команда наблюдателей по колонне.

Здесь впервые Анатолий, как и многие его друзья, воочию увидел и на себе ощутил, что такое вражеский авианалет. Два немецких истребителя, обнаружив колонну, переваливаясь с одного крыла на другое, стали разворачиваться. Задрав голову, Анатолий наблюдал, как немецкие асы в красивом вираже заходят на курс для атаки его колонны.

– Твою мать!.. Какого хрена ты рот открыл и стоишь?! – кричал на него командир взвода, увидевший своего бойца, мирно наблюдающего за маневрами вражеских самолетов. – Вы что, не знаете, что нужно делать?! – орал он, сталкивая зазевавшихся людей с дороги.

– Так что делать-то надо? – невозмутимо спросил Анатолий. Только сейчас он заметил, что ездовые спешно уводят подводы прочь с дороги, а большинство опытных солдат разбегаются в разные стороны, открывая огонь из личного оружия по истребителям. Треск выстрелов по немецким самолетам загремел по всей колонне.

– Рассредоточиться всем! рассредоточиться! в лес бегом все! в лес! – разрывались в крике офицеры. В ярости они метались среди зевак, расталкивая любознательных новобранцев, решивших понаблюдать за действиями вражеской авиации. Раздраженные тем, что большинство молодых бойцов совершенно ничему не обучены, командиры негодовали. Пролетая над колонной в бреющем полете, «мессершмитты» обрушили на разбегающийся строй свинцовый град пушечных и пулеметных очередей, отрезвив тем самым беззаботные головы неопытных новичков. Ровные строчки смертоносного металла вспахивали сырую землю, раскидывая брызгами грязь. К ногам Дружинина упало несколько дымящихся гильз крупнокалиберного пулемета. Изо всех сил он рванул в сторону леса, где можно было укрыться за стволами деревьев. Вспоминая слова лейтенанта, только теперь он понял, про какой лес говорил офицер на марше. Достигнув спасительного укрытия, он со страхом в глазах наблюдал за каруселью смертельных атак, которую внезапно устроили им летчики люфтваффе. Обстреляв с нескольких заходов походную колонну из бортовых пушек и пулеметов, немцы для издевки помахали нашим солдатам крыльями и, выровняв в полете машины, безнаказанно улетели на запад. Командиры спешно стали собирать свои подразделения, рассредоточившиеся при атаке с воздуха вражеской авиацией.

По приказу Ставки верховного главнокомандования для маскировки перемещения войск на западный берег Днепра передвигаться личному составу и технике предписывалось только в ночное время суток. Не укладываясь в график, некоторые командиры позволяли себе нарушать данное распоряжение, за что могли понести жестокое наказание.

Построенным среди деревьев в две шеренги новоиспеченным бойцам командир роты, брызгаясь слюной, стал внушать азы боевой подготовки:

– Вас что, на курсах не обучали, что при налете вражеской авиации подается команда «Воздух!»? И что необходимо делать при этой команде – тоже не учили?! Так объясняю всем: если ваше подразделение во время подачи команды «Воздух!» находится на марше, то нужно, удаляясь от дороги в любое укрытие – яму, канаву или воронку, – открывать огонь по врагу из личного оружия. Или просто упасть мордой в землю и дождаться конца авианалета. Вам это понятно?! В том случае, если кроме атаки с воздуха на вас надвигается техника и живая сила противника, вам необходимо еще и окопаться, и чем глубже, тем лучше! Зарубите это себе на носу, – громко наставлял своих солдат командир, понимая, с кем он идет на передовую.

К утру следующего дня дивизия вышла на южную окраину города Киева, сосредоточившись в районе населенного пункта Вята-Почтовая. Полк, в котором служил Дружинин, еще не раз менял позиции. Его дивизия на короткий период передавалась в состав Сто седьмого стрелкового корпуса, раз за разом укрепляя и передавая без боя другим частям занятые рубежи. Но двадцать первого ноября она вновь вернулась в распоряжение своего Девяносто четвертого корпуса и маршем отправилась по маршруту Святошино – Королёвка – Забубенье.

Чем ближе полки приближались к линии фронта, тем отчетливее и громче слышалась артиллерийская канонада, при звуках которой неистово трепетало сердце. Словно раскатами грома рокотала передовая, освещая вечернее небо багрово-красным светом. Что-то загадочно-зловещее ощущалось в этих глухих и раскатистых звуках, отчего, часто глядя на запад, Анатолий желал хоть одним глазом посмотреть, что же происходит там, на передовой.

Поздним вечером двадцать пятого ноября полки прибыли в район населенного пункта Строевка с новой боевой задачей: сменить потрепанные в боях части Тридцатой стрелковой дивизии. Здесь же, в Строевке, расположился и штаб Тысяча сто шестьдесят седьмого стрелкового полка.

Из-за недостатка тяговой силы и плохой проходимости дорог артиллерия отставала. Заметно сказывалась нехватка подвижных соединений. В связи с этим не все артиллерийские дивизионы прибыли на боевые позиции, чтобы огнем своих батарей поддерживать наступающие стрелковые батальоны. Отставала не только артиллерия, не поспевали и тылы, и снабжение. А фашист давил… Постоянно контратакуя, немцы пытались вытеснить наши войска с занятого плацдарма. По данным разведки, в полосе обороны Девяносто четвертого стрелкового корпуса действовали части дивизии СС «Дас Райх», Второй полк дивизии СС «Адольф Гитлер», части Седьмой танковой дивизии, а также части Двести сороковой пехотной дивизии вермахта. Противник в этом районе сосредоточил до двухсот танков и бронетранспортеров с мотопехотой.

Темное небо над юго-западной окраиной села периодически освещалось яркими лентами ракет. С разных сторон доносились звуки пулеметной перестрелки; редкие выстрелы артиллерийских орудий и разрывы снарядов громыхали в пахнущем гарью и еще неизвестно чем влажном воздухе осени. Передовая, на которую так торопился попасть Анатолий, была совсем рядом. Но что-то страшное и тревожное от этих звуков отзывалось в глубине души, а страшнее всего была неизвестность. Зябликова сразу забрали на пост ночного дежурства; распрощавшись, друзья расстались. Прибывших людей накормили ужином и распределили на ночлег по пустующим домам местных жителей.

В доме, куда определили Дружинина, печь уже была растоплена. На добротном столе, отливая латунным блеском, стояла коптилка. Сооруженная из артиллерийской гильзы, она скупо освещала помещение. В просторной, чисто выбеленной крестьянской хате с небольшими оконцами пахло жилым домом, здесь было уютно, тепло и сухо. Посреди комнаты – широкая печь. Дневальный, сурово насупив брови, обломком доски ковырял горящие дрова в пылающей топке. Поленья приятно потрескивали. В углу комнаты – потемневшая икона, покрытая белым с красными узорами рушником. Земляной пол устлан грубой ржаной соломой. Возле разожженной печи люди развесили мокрую от дождя одежду, стараясь просушить портянки и обувь. Уставший от бесчисленных маршей по бездорожью, под постоянно моросящим дождем, Анатолий стал устраиваться на застеленном грубой соломой полу. Свернувшись калачиком и подсунув под голову вещмешок, он сразу заснул.

Ранним пасмурным утром прибывших людей покормили завтраком и после построения телефонистов распределили по подразделениям, в которых они должны были поддерживать связь. Вскоре стрелковый взвод, в который попал Дружинин, вышел на окраину села, где полным ходом шли оборонительные работы. В траншеях Анатолий увидел Зябликова.

– Здорóво, Никифор! – обрадовался он, увидев напарника. – Как ночь прошла, нормально?

– Нормально. Вот сейчас отдыхать пойду. Принимай пост, Толя! – крикнул Никифор, кивая на стоящий на краю траншеи телефонный аппарат. Дружинин успел перекинуться с другом всего парой слов. Поступил приказ обеспечить связь командира стрелковой роты с командиром батальона. Анатолий, хватая катушку и телефон, сопровождая ротного, потянул за собой полевой провод из блиндажа комбата на передок. Командиром четвертой роты, к кому приставили Дружинина телефонистом, был недавно назначенный на эту должность лейтенант Кирдяпкин. Возрастом молодой офицер был лет двадцати, с небольшими серыми глазами на слегка вытянутом лице потемневшим от суровых фронтовых будней. Он высок, строен, по характеру вспыльчив, хотя в нужную минуту, как настоящий командир, сдерживаясь, умел овладевать собой. Но, как ни странно, внимание Анатолия привлек не командир роты, а командир стрелкового взвода. Им оказался худощавый паренек, всего-навсего на год старше Дружинина. Младший лейтенант, стараясь не терять командирской выправки, был туго перетянут ремнями; держался молодой офицер пристойно и подчеркнуто строго. Его карие глаза из-под свода узких бровей смотрели несколько нерешительно; изредка на сухощавое лицо набегала робкая, растерянная улыбка.

– Не отставать! Шире шаг! – оглядываясь назад, периодически подтягивал свое подразделение командир. Ступал младший лейтенант размашистой походкой, бодро, но неуверенно. Его новенькой, с иголочки форме, перетянутой скрипящими кожаными ремнями, можно было только позавидовать. Анатолий, разматывая провод, старался не отставать от командира, посматривая то на офицера, то на вращающуюся катушку.

Проходя по узкой просеке, батальоны повзводно приближались к передовой. Всего через десять минут ходьбы лесная дорога вывела стрелковые подразделения на опушку, за которой через поле виднелось украинское село колхоза «Лисица». На краю леса командир роты построил своих людей в четыре шеренги и, оглядев внимательно своих людей, удалился вдоль строя, приказав Дружинину оставаться на месте. Оставшись без командира, младший лейтенант забеспокоился. Заметно нервничая, он окинул взглядом лежащее через поле село и посмотрел на то, как вели себя командиры других взводов. Было заметно, что молодой офицер сомневался в своих действиях. На передке он был впервые, а здесь, в строю, в его подчинении среди новобранцев были и те, кто был старше по возрасту, и воевали эти люди на фронте не первый год. Это обстоятельство явно тяготило его – вдруг он сделает что-то не так?! Пауза несколько затянулась. Сам не зная для чего, младший лейтенант вновь взглянул на соседний взвод, сурово сдвинул к переносице брови и, собрав волю в кулак, командирским голосом прохрипел:

– Товарищи красноармейцы! Слушайте боевой приказ! Перед фронтом наших наступающих батальонов – населенный пункт, в котором расположились фашистские захватчики! Мы своим взводом в составе двух батальонов, охватывая село с разных сторон, идем в наступление! Наша боевая задача – выбить противника…

– В атаку! Вперед! – прозвучала команда приближающегося командира роты, прерывавшая речь младшего лейтенанта.

– Взвод, в атаку, вперед! – скомандовал младший лейтенант, поднимая вверх пистолет. Строй, подчиняясь приказу командиров, ощетинившись штыками, выдвинулся в атаку. Под ногами снова противно зачавкала промокшая от дождей земля.

Отматывая с катушки провод, Дружинин продолжал идти рядом с командиром роты и взводным, которые шли сзади, за основной цепью своих солдат. Периодически бросая взгляд то на село, то на нашу наступающую пехоту, Анатолий наблюдал, как по команде офицеров шеренги, растянувшись на открытой местности, медленно приближались к населенному пункту. Редкие окрики командиров вскоре замолкли, а напряжение, повисшее над извилистой цепью наступающей пехоты, повергло Анатолия в состояние смертельного трепета. В лицах молодых и таких же неопытных, как он ребят, просматривался ничем не прикрытый страх. Не выдерживая душевного напряжения, некоторые из них оглядывались назад. Под мелким моросящим дождем над полем повисла гнетущая тишина. Это была тишина, рвущая нервы. В ней Анатолий слышал ровный, как на параде, чавкающий по разжиженному полю шаг солдатских сапог и ботинок, шуршание сматывающегося с катушки провода и стук своего сердца. Каждый шаг приближал его к неизвестности, отчего хотелось любым способом увеличить это расстояние, но оно, вопреки его желаниям, сокращалось.

И вот, когда до населенного пункта осталось около трехсот метров, из немецких укреплений, расположенных на окраине села, по нашей приближающейся пехоте ударили из всех видов оружия. От неожиданности и страха Анатолий вздрогнул. Дыбом пред ним поднялась земля. Глядя на то, как рядом на землю падали его товарищи, он в испуге закрыл глаза и, как его учил непосредственный командир, также упал на землю, прижавшись к мокрой траве щекой. Боясь вздохнуть полной грудью, он открыл глаза. Перед его взором, прошитый пулями, падал на землю младший лейтенант: он как подкошенный вздрогнул, упал на колени, а потом, склонив голову, свалился набок. Через минуту под ним зардела темно-красная лужица крови. Впервые в жизни Дружинин с ужасом наблюдал, как взрывной волной невероятной силы солдат как щепки разбрасывало на десятки метров. Как осколками разрывало людей на части, отрывало конечности, а раненые, глядя на свои изувеченные тела, в ужасе извергали дикие крики. В нескольких метрах от него лежал солдат с распоротым животом. Какими-то обезумевшими от страха глазами он осматривал лежащих рядом с ним людей. Как будто боясь, что кто-то увидит, что с ним произошло, молодой боец сгребал под себя руками свои окровавленные внутренности вместе с разорванным обмундированием, травой и грязью. Анатолий, скованный страхом, глядел на все происходящее вокруг и не понимал, что ему надо делать. Страшные увечья и людскую смерть так открыто он видел впервые. Гудела и стонала от разрывов земля, разрывающие сердце крики о помощи и стоны раненых погрузили его в ад, какого он ранее не видел и не представлял. Свист пуль, визг и разрывы летящих откуда-то сверху мин, взрывы артиллерийских снарядов порождали желание как можно глубже зарыться в землю.

– Вот сейчас! вот! вот! вот сейчас и меня убьют! вот сейчас! – шептал он, отчаявшись.

Сверху на спину и голову продолжали сыпаться куски земли и вырванные взрывами корни полевой травы. Все поле заволокло едким дымом, отчего неприятно щекотало в носу, сбивало дыхание. Какие только картины своего первого боя не рисовал в уме Анатолий и как только не представлял себе его с первых дней, как объявили войну, но такого ужаса он не мог представить даже в жутком сне. Мечтал Анатолий о том, как он будет ходить в разведку, как будет брать «языков» и как, проявляя образцы героизма, будет свершать подвиги, за что непременно будет отмечен наградами. Но это было там, далеко от передовой, а на самом деле здесь все оказалось иначе. Ужас представшей перед глазами картины вверг его в состояние лихорадочной дрожи. Зубы от страха и холода выбивали мелкую монотонную дробь. Казалось, что тело стало трясти и подбрасывать от земли так, что это было видно даже врагу из его укреплений. Пытаясь удержаться, Анатолий стал цепляться за сырую землю руками. Какая-то сила сковывала все тело, и оно отказывалось подчиняться сознанию. Медленно поворачивая голову, Дружинин стал осматриваться вокруг себя – никого из живых не трясло и не подбрасывало так, как его.

Минометный и артобстрел со временем стихли, лишь изредка противно стучал пулемет, когда кто-то на поле подавал признаки жизни. Анатолию казалось, что все поле усеяно трупами, а в живых осталась лишь горстка людей. Где-то рядом, справа от него, гремела канонада, шел бой. Но здесь, на поле, теперь стояла мертвая тишина. Он насквозь промок, шинель, пропитанная дождевой водой, набухла и казалась необыкновенно тяжелой.

Люди, имевшие за плечами боевой опыт, давно сползли в образовавшиеся от снарядов воронки, в которых можно было укрыться от пуль и осколков. Но Анатолий, боясь пошевелиться, до боли в животе вжался в землю и, притворившись мертвым, продолжал лежать на открытом поле; сохранить себе жизнь таким образом ему казалось надежней. За ненадобностью рядом лежали его телефонный аппарат с оборванным взрывами полевым проводом и карабин, из которого даже при желании невозможно было выстрелить. Не дождавшись поддержки своей артиллерии да периодически прижимаясь еще сильнее к земле, когда оживали вражеские пулеметы, Дружинин пролежал в поле, пока не стемнело.

Когда наступившая ночь скрыла красноармейцев от вражеских глаз, подбирая время между пусками осветительных ракет и пулеметными очередями, люди стали ползком выбираться на опушку леса, откуда началась их роковая атака. Унылой цепью потянулись в тыл раненые. Для кого-то из них, едва успев начаться, война уже закончилась, а кто-то, подлечившись, вернется снова в строй, чтобы вновь и вновь подниматься в атаки, преодолевая в себе удушающий страх. С сожалением Анатолий смотрел вслед угрюмой веренице людей, не зная, кого больше жалеть: убитых на поле боя солдат или их – страдающих от невыносимых болей раненых. Немного успокоившись и осмотревшись вокруг, он понял свою ошибку: там, на поле, ему только показалось, что в живых осталась горстка солдат, – это было не так. Постепенно к окраине леса стало стягиваться все больше и больше насквозь промокших и дрожащих от холода бойцов. Анатолия поражало то, что, опустившись в самые глубины ада, столько людей смогло остаться в живых.

В темноте леса Анатолий увидел ротного. Легко раненный в руку Кирдяпкин сидел на заваленном дереве, ругая на чем свет стоит нашу артиллерию и командиров. Заметив рядом с собой Дружинина, он приказал ему немедленно наладить линию связи. Анатолий сравнительно быстро нашел повреждение и через несколько минут на другом конце провода услышал голос своего коллеги. После перевязки, собрав волю в кулак, лейтенант стал разговаривать с командиром батальона. Не скупясь в выражениях, офицер решил не только доложить обстановку, но и выразить свое мнение о проведенной операции, на что вскоре получил не менее красноречивый ответ и мудрый совет от старшего по званию и должности «придержать своих вороных…». Эмоции раздраженного лейтенанта несколько поостыли, и теперь в его речи все чаще стали звучать фразы «Есть!» и «Так точно!». С блиндажа комбата поступил новый приказ: возвращаться на прежний рубеж.

В отличие от бывалых бойцов, новобранцы еще долго приходили в себя, прежде чем стали осознавать, что с ними произошло. Обдумывая произошедшее, Анатолий понял, что человеческая жизнь на войне ничего не стоит. Как кинопленка, резко оборвалась его мирная жизнь, и теперь на огромном экране явилась взору жуткая картина войны. Те, кто несколько часов назад были рядом, теперь навсегда остались на этом проклятом поле. По роковому стечению обстоятельств здесь погибли никогда не унывавший рыжий Сашка и баянист Семён.

Многое с годами забудется, сотрется из памяти, но свой первый бой Дружинин запомнит на всю свою долгую жизнь. А сейчас здесь, в глубине леса, оставшиеся в живых приводили себя в порядок, перевязывали раненых да с ужасом поминутно вспоминали этот трагически прошедший день.

Отчаянная атака

Пытаясь выдавить советские войска с занятого плацдарма, противник в направлении на Киев стягивал все больше и больше техники и людских резервов. Сюда же, к передовой, со всех концов нашей страны – из Средней Азии, с Дальнего Востока и из Сибири – прибывали все новые и новые эшелоны пополнения. Здесь, за Днепром, с той и с другой стороны фронта в жерновах адской машины перемалывались тысячи человеческих жизней.

Часть пополнения полка состояла из призывников из Средней Азии – это была в основном молодежь из Узбекистана и Туркмении.

– Как те ребята, кто не понимает русского языка, будут выполнять команды? Трудно им будет в боевой обстановке, пока научатся, – сокрушался Анатолий, обращаясь к Никифору, когда поздно ночью после первого в своей жизни боя взвод выдвинулся на новые позиции.

– Ничего… научатся. Ты же свой первый урок пережил?!

– Да! Теперь я твердо знаю, что при любом обстреле или бомбежке мордой в землю падать надо и глубже зарываться, да при этом еще и надеяться, что тебя не ранят или, хуже того, не убьют.

– Ну вот, видишь, кое-чему ты уже научился, а в бою-то был всего один раз.

– Мне этого сегодняшнего раза на всю жизнь хватит. Сколько буду жить, столько и помнить буду.

– Подожди, даст бог, еще насмотришься. Не забывай, что мы не на праздник приехали. Живы будем – думаю, нам еще и не такое придется увидеть.

– Ну спасибо на добром слове! Вот в чем ты велик, Никифор, так в том, что друга нужным словом в трудную минуту поддержать умеешь. А самое главное, я по адресу обратился.