Все мои дороги ведут к тебе. Книга вторая

Григорий яростно пнул бочку с инструментами, заметно вспыхнув, и зло уставился на гробовщика.

– Соскочить? По-твоему, я – шлюха деревенская, кто приласкал, к тому и прибился? Моего отца до смерти забили за то, что правды добивался, за то, что одним из первых примкнул к левым и требовал отмены выкупных платежей. Их-то отменили, да только отца-то мне никто не вернет! Матери моей никто молодость не вернет, загубленную в непосильном труде, чтобы нас с братом поднять одной. Брата моего кто вернет, сгинувшего где-то в Маньчжурии? Польта модные? Постели шелковые? Тьфу! Плевал я на это все! И на тебя я плевал! Я сам по себе! Месть и ненависть – вот мои бабы. Их я холю и лелею в своих мыслях, они мне только и помогают жить. А уж какими средствами я иду к цели, не твое собачье дело! Сомневаешься во мне? Так доложи. Сдай меня, сукин сын неблагодарный! Или только и можешь, что бабьи сопли разводить?

Гробовщик бросил навершие и стамеску на стол, поднялся и, заложив руки за спину, подошел к нему. Он был гораздо ниже Григория, да еще и ссутулился от постоянной работы резчиком. Однако его пронзительный взгляд маленьких карих глаз был холоден и бесстрашен, которым он вглядывался в разъяренное злое лицо парня.

– Вот-вот, Гриша, – проронил он вкрадчивым мягким голосом, не сводя с него глаз. – Не забывай, что ты за правое дело борешься. Не прикипай. Много ребятишек хороших из-за баб сгинуло. Не хочу, чтобы и ты пропал. От тебя много пользы. Ты парень толковый, – он костяшкой указательного пальца ткнул парню в лоб и почти ласково улыбнулся, когда тот строптиво встряхнул головой, исподлобья глядя на старика. – Голова должна быть холодной, что бы ни случилось… Ну, полно, полно, не кипятись… Не со зла я, ведь знаю тебя уже давно. Не чужой ты мне, уберечь хочу. Не прикипай…

– Да знаю я, – он зло оттолкнул грободела и решительно двинулся к двери, поправляя воротник телогрейки и бросая на ходу: – Говори, где копать. Время поджимает.

+++++

В ванной комнате было хорошо и тепло. Ее золотистые волосы тяжелой массой лежали на плечах и крупной красивой груди. Сумрачный свет успокаивал, как и теплая вода. Лежа в ней, свесив руки в стороны, Ольга пыталась забыться. Однако разные лица Гриши, обнаруженные на паспортах, навязчиво проносились перед глазами, пугая предположениями и догадками. А вид оружия и вовсе заставлял ее сильно нервничать.

Ольга открыла глаза, невольно вздрогнув, что-то почувствовав.

Григорий сидел на краю ванны и молча наблюдал за ней. Он был одет. Значит, догадалась она, только пришел. Тревожными глазами она вглядывалась в него, отметив, что телогрейка была сильно потерта и местами испачкана землей, как и штаны. Где он был? Почему не в новом пальто, что она подарила ему месяц назад? Зачем он опять напялил эти лохмотья? И как он пришел сюда? Вообще-то в это время они остерегались встречаться. Но его приход радовал. И пугал одновременно. Как и его взгляд: густой, пристальный, такой непонятный. Спросить о том, что она видела? Тогда он поймет, что она рылась в его вещах. И что тогда?

Ее взгляд был тревожен, губы бледны, руки напряженно держались за края ванны. Не говоря ни слова, он поднялся, снял телогрейку, рубаху, стащил грязные штаны. Она неотрывно следила за тем, как в свете красиво играли мышцы на его спине и руках. Скинув все, он встал перед ней, заметив, как она бесстыдным и жадным взглядом его разглядывает. Молча залез в воду и сел напротив, откинувшись назад, прижимаясь ногами к ее голым, таким волнующим бедрам. Его лицо, широкая грудь и крошечные завитки волос были так досягаемы и так желанны.

– Привет, – проронил он, касаясь руками под водой ее голых икр и разминая пальцы ног, легонько щекоча стопы. От его прикосновений приятное блаженство поползло по телу, а глаза сами собой закрылись. Хотелось выбросить все из головы, отдавшись его рукам. Кто бы он ни был, он с ней. Но кто же он?

– Где ты был? – прошептала она, делая усилие над собой, пытаясь смотреть ему в глаза, чувствуя, как желание поднимается стремительной волной.

– Где я был, там меня уже нет, – он поднял ее ногу и, улыбаясь, взял большой палец ее ноги в рот, гладя сильными руками внутреннюю часть ее бедра, подбираясь пальцами к лобку.

– Я искала тебя, думала, сойду с ума, – тихо прошептала она, теряя контроль над собой, поддаваясь его ласкам.

– Я здесь. Но, кажется, ты мне не рада?

Она испуганно вскинула к нему глаза. Он напряженно смотрел на нее, слегка покусывая пальцы ее ноги. Она обмякла, спускаясь ниже, поддаваясь на его ласки, отгоняя прочь все пугавшие ее мысли. Его руки были так нежны и потрясающе бесстыдны!

– Кто ты? – через силу, слабо прошептала она, приподнимая тело навстречу ему, руками обхватывая его ноги и страстно впиваясь в них губами.

– Я? – он тихо засмеялся, обхватив ее за бедра и придвигая к себе, целуя белую пышную грудь. – Я – это я.

Она закрыла глаза, цепляясь руками за его руки, стараясь притянуть его к себе. Кровь бешено пульсировала в висках, растущее безудержное желание толкало ее забыться, выбросить все из головы. Страх потерять его был сильнее желания узнать правду. Что она ей даст? Горечь? Новые вопросы? Снова одиночество и пустоту? Нет! Ей не важно, кто он и чем занимается. Он просто Гриша, нежный, любимый, только ее Гриша. Она так долго его ждала, она так его любит. Разве может быть что-то важнее этого?

4.2.

Жизнь входила в привычное русло. После Рождества и новогодних праздников, проведенных в полном одиночестве в своей комнате, Саша впервые после той ночи вышла из университетских ворот вместе со всеми курсистками. Виктор стоял с другими мужчинами, вжав короткую шею в зимнее пальто с поднятым каракулевым воротником, не глядя ни на кого. Девушки рассказывали ей, что он все эти дни исправно приходил и ждал ее, невзирая на их насмешливые взгляды, и уходил позднее всех, очевидно, надеясь, что она все-таки выйдет. Его терпение вызывало сначала их насмешки, а затем и сочувствие.

Поравнявшись, не говоря ни слова, они пошли рядом. Она чувствовала, что он не сводит с нее глаз, порываясь что-то спросить. Но не решался. Дойдя до угла своего дома, Саша остановилась и прямо посмотрела на него. Виктор растерянно замер, сильно краснея и тревожно вглядываясь в ее похудевшее лицо и круги под глазами.

– Зачем вы ходите за мной? – спросила Саша, глядя в упор на него, прижимая книги к груди.

– Я переживал за вас… И у меня… для вас… подарок, Александра, – произнес он дрогнувшим голосом, сильно краснея, и протянул ей маленький сверток в шершавой бумаге, перевязанный красной ленточкой. – Я переживал, что с вами что-то происходит… – она невольно отвела взгляд, не решаясь принять подарок. – Послушайте, – начал он снова, сильно волнуясь, от чего пару раз нервно передернул плечами, так и держа сверток в руках. – Александра, нам нужно подумать о вашем платье… Времени остается очень мало.

Саша видела, как красные пятна выступили на его бесцветном лице, как взволнованно смотрели на нее его слишком светлые глаза. Он был нелеп в своей любви, ничего не зная о ней. Она не могла быть ему женой после этого.

– Вы должны кое-что знать обо мне, – сказала она спокойно и решительно, глядя ему прямо в глаза, желая покончить с этим раз и навсегда. – Я не та, за кого вы меня принимаете… Вы должны знать, что у меня была… связь с другим мужчиной, – она в упор смотрела на него, прекрасно понимая, что своими словами причиняла ему боль. И поразилась, насколько ей было все равно. Лишь губы ее предательски дрогнули, а на щеках едва заметно выступил румянец. – Я… не могу…

– Мне все равно, – прервал он ее, еще сильнее краснея от ее слов и под ее прямым взглядом. Как-то суетливо и нелепо закивал головой, словно бы догадывался, нервно подергал свою шапку, сильнее натягивая ее на уши, и сбивчиво пробормотал, вкладывая в ее руку сверток: – Ведь теперь с этим покончено?…А раз так, то мне совершенно все равно…

Она опустила глаза, удивленная его реакцией. Может, и правда, догадывался? Его готовность принять ее любую была нелепа и трогательна. Он был словно большой ребенок, который любил свою красивую, но сломанную игрушку, несмотря ни на что. Его желание быть с ней даже после этого удивили ее. Саша подняла на него глаза и долго смотрела. Да, он был странно неуклюж и некрасив. Он не вызывал в ней никаких чувств, кроме жалости и снисхождения. Но он любил ее и не требовал любви взамен. С ним она могла быть спокойна – никакие болезненные чувства в ней не могли родиться к нему. В то же время, думала Саша, став его женой, она могла быть рядом с Андреем. Нет, на прощение и любовь с его стороны, она и не смела надеяться после этого, но зато могла быть рядом тогда, когда ему понадобится помощь.

Снова он каждый вечер встречал ее возле университетских ворот и провожал до дома. Бывало, что он долгим взглядом смотрел на нее, видно, желая что-то спросить, но так и не решился. Она стала позволять ему брать себя под локоть и возобновила поездки в его дом, где помогала Глаше и Анисье Викторовне готовиться к свадьбе. Один раз, уже готовясь расстаться, стоя у подъезда дома на Московской, он попытался поцеловать ее, но Саша, почувствовав его намерение, быстро отвернулась и ушла.

После той ночи, она была уверенна, что изменилась не только внутренне, но и внешне. Никто не знал, как внутри нее мучительно страдало ее сердце от собственного предательства, от чувства вины перед Андреем, от навязчивых воспоминаний, от которых не было спасения, особенно ночью. Бывало, оставшись наедине с собой в своей комнатушке, она всеми силами избегала смотреть на себя в маленькое зеркало у раковины, пытаясь сосредоточиться на учебе и домашних хлопотах. Но подчас в ней просыпалась такая страшная буря, сжигавшая изнутри, что она скидывала с себя все, куталась в кунью шубу, падая на кровать в слезах. А потом долго вглядывалась в свое отражение, в белые острые груди из-под мягкого пушистого меха, в острые черты лица, в свои глаза, чувствуя, как внутри нее что-то вздрагивало и сжималось от мысли, что она теперь не та, другая.

Приезжая в дом Бессоновых, Саша равнодушно помогала Глаше и Анисье Викторовне, с тревогой прислушиваясь к шагам в прихожей в надежде увидеть Андрея. Но стоило ему приехать, как она пряталась, боясь прямой встречи, потому что была уверена: как только он увидит ее, то непременно заметит эту перемену, и сразу обо всем догадается. Пару раз они сталкивались в гостиной в присутствии Виктора. Саша видела, как Андрей напряженно вглядывался в ее лицо, не решаясь заговорить. Она же быстро опускала глаза и проходила мимо, едва слышно здороваясь с ним, желая скорее скрыться из виду. И чем ближе дело подходило к свадьбе, тем безнадежнее становилось на сердце. Тем дольше Андрей задерживался на службе. И Саша догадывалась, что он задерживался нарочно, не желая сталкиваться с ней в их доме.

Из-за него она тоже задерживалась, не в силах уехать раньше, чем в прихожей послышится шум его шагов. Однако, часто уезжала, так и не дождавшись его возвращения.

Зато Анисья Викторовна приняла Сашу тепло. Наверное, потому что Виктор действительно выглядел счастливым, стоило появиться Саше. Больше всего ее смущало то, что Анисья Викторовна вызывала в ней удивительную симпатию, хоть и была женой Андрея. И если поначалу, в день их первой встречи, Саша с тоской смотрела на нее и жалела Андрея, то вскоре Саша стала испытывать к ней странное уважение, удивляясь ее жажде жизни, умению не роптать и не жаловаться на свою судьбу, а радоваться любой малости. Так, она с большой любовью разглядывала подаренную Сашей брошь с сапфиром. Она не могла ее носить, так как все время проводила в постели, но постоянно вертела в руках, любуясь переливами камней в свете керосиновой лампы. А как она радовалась за сына, постоянно обнимала его и нежно трепала слабой рукой его то за волосы, то за щеку, улыбаясь ему измученным лицом! И ласково смотрела на Сашу, слабой рукой пожимала ее ладони и без конца называла «дочкой».

В такие моменты Саша чувствовала себя особенно скверно. Ведь несмотря на то, что между ними с Андреем совсем не было встреч и их чувства будто становились все тише и глуше, Саша знала, что это только до поры до времени. Внутри нее горел костер, и она уже знала, к чему он мог привести. И только для того, чтобы быть ближе к Андрею, она приезжала в этот дом, хлопотала вместе с Глашей и заставляла себя быть милой и внимательной с Виктором, с досадой замечая, как он все смелее и смелее брал ее за руку, подносил к своим губам, пускал в ее сторону слишком красноречивые взгляды. В то же время искренняя радость в глазах Анисьи Викторовны, которая с такой любовью смотрела на нее и принимала ее всякий раз, убеждали Сашу, что она зашла слишком далеко и пути назад нет.

В один из морозных январских вечеров, когда Саша уже из сил выбилась, пытаясь растопить печь в своей комнатушке, в дверь постучали. Она невольно прислушалась, в надежде, что стук был не к ней. Но стук повторился. Отряхнув руки, перепачканные золой о висевшее рядом с печью полотенце, Саша поднялась, накидывая платок поверх домашней блузы с запахом, оправила теплую юбку и на ходу спросила:

– Кто там? – время было позднее, а в последние дни в доме появилось много новых жильцов, приехавших на заработки в Казань, что вызывало определенные опасения.

– Саша, добрый вечер, – услышала она голос Андрея, чувствуя, как ноги ее вмиг стали ватными.

Дрожащей рукой Саша отодвинула защелку и распахнула дверь, взволнованно теребя концы платка на груди.

Андрей стоял в темноте общего коридора. Его лица не было видно, лишь блестящие пуговицы форменной шинели военного училища поблескивали в свете лампы. Он сделал шаг вперед, заходя в ее комнату, держа фуражку и вглядываясь в Сашино лицо усталым, заметно осунувшимся лицом.

Она отступила назад, пропуская его, не в силах вымолвить ни слова. Сердце бешено чеканило в груди: он приехал!

– Добрый вечер, Саша, – повторил Андрей, входя и осматриваясь в ее комнате. – Простите за столь поздний визит… Нам нужно поговорить.

Саша закрыла дверь, невольно оглядывая свое жилье, стесняясь своей скромной обстановки и нечистых полов. При этом она то и дело вскидывала на Андрея глаза, не зная, куда деть руки, догадываясь, о чем он хочет поговорить. А потому стояла у плиты, продолжая теребить платок, и молчала.

– Наверное, я должен был это сделать намного раньше… – он осекся, не раздеваясь, взялся за спинку стула, который стоял за письменным столом. – Вы позволите?

Саша кивнула, чувствуя, как румянец выступил на ее щеках от волнения и смущения. Андрей сел спиной к ней, вертя в руках фуражку, очевидно, не зная, как начать.

– Хотите чаю? – тихо спросила Саша, взяв веник и пытаясь смести выпавшую золу и труху с дров в сторону, на самом деле так пытаясь отвлечься и взять себя в руки.

– Нет, – произнес Андрей. – Присядьте, прошу вас.

Саша отставила веник в угол и покорно села на кровать, невольно подумав, что так же пару недель назад они сидели в ее комнате с Шацким, а потом… Порывисто сглотнула. К чему было это воспоминание? Стало ужасно досадно на саму себя.

– Саша, послушайте, – начал Андрей, всматриваясь в ее лицо. Голос его был тих и тревожен. – Я не понимаю, зачем вы все это допустили? Зачем? Право слово, я вас не понимаю.

Она бегающими взволнованными глазами смотрела на него. Та нежность и любовь, которую, казалось, она загнала в угол своего сердца, вновь крошечными крылышками затрепыхалась в ней. О, если бы он позволил ей хоть изредка, по крупицам, словно крошечные жемчужинки собирать мгновения, проведенные с ним! О, если бы он решился и отдался бы с головой своим чувствам! Она бы упивалась своим грехом, своей запретной любовью, молилась бы о своем и о его прощении, но была бы счастлива! Совершенно счастлива! Если бы он только позволил ей быть с ним!

Сдавленно вздохнув, чувствуя, как опять безудержная лавина чувств охватывает ее, Саша отвела взгляд, опасаясь саму себя, продолжая взволнованно перебирать концы платка.

Тем временем Андрей откинулся на спинку стула, положив фуражку на стол. После паузы он вновь заговорил:

– Через пару дней вы поселитесь в моем доме. На что вы рассчитываете, Саша? Прошу вас, ответьте мне прямо. Надеюсь, вы не станете…

Она вскинула на него глаза и быстро покачала головой, сильно краснея.

– Нет, не волнуйтесь, не стану, – она отвернулась, чувствуя ком, подкативший к горлу.

– Зачем же? – он недоуменно смотрел на нее. – Вы ведь понимаете, что подразумевает замужество? – он внимательно и растерянно смотрел на нее. Краска заливала ее лицо. Да, она уже знала, что он имел в виду. – Виктор в вас по-настоящему влюблен, вы не можете этого не понимать. Как же?..

– Одно ваше слово может решить все, – прошептала она чуть слышно и посмотрела на него. Глаза ее с мольбой и надеждой вглядывались в его лицо. – Одно слово, и я откажусь от этой свадьбы…

– Откажетесь? – он в упор посмотрел на нее, нахмурившись. – Вы думаете, так можно? Отказаться сейчас, когда мой сын по уши влюблен в вас и ждет свадьбы? Когда моя бедная жена, возможно, впервые за много лет чувствует облегчение своей боли? Когда уже заказано ваше свадебное платье и прочее? – он мучительно закрыл глаза, видно, пытаясь взять себя в руки. – Вы не можете отказаться. Вы сами это допустили, Саша, я предупреждал вас.

Она в отчаянии встала и подошла к нему, замерев в паре шагов. Сложив руки на груди, почти умоляюще прошептала:

– Почему вы всегда думаете о других и никогда обо мне? – она еще ближе шагнула и робко положила руку на его плечо, быстро и взволнованно заговорив: – Вы ведь знаете, что я допустила это, чтобы быть ближе к вам. Да, это дурно, да, это неправильно, но вы давно могли это все прекратить… Стоило бы вам только захотеть, – она скользнула вниз и стала перед ним на колени, сложив руки на груди, умоляюще глядя на него снизу вверх. В своей домашней блузе с объемными рукавами и темно-серой узкой юбке, слегка выбившимися вдоль лица волосами она была отчаянно красива и тонка. Тень от темных ресниц делала ее глаза еще выразительнее. В них стояли слезы.

– Прошу вас, встаньте, – начал он сдавленно, пытаясь рукой поднять ее и тревожно глядя на нее. – Саша, я просил вас прекратить встречи с ним. Вместо этого… Господи, о чем я говорю?! – он отвернулся, закрывая лицо рукой. – Это полностью моя вина, это мой необдуманный приезд в Майское внушил вам, что может быть шанс. Конечно, я во всем виноват…

Сердце ее учащенно забилось в груди, разрываясь на части от его близости и от той безысходности, которая слышалась в его голосе. Как же хотелось, чтобы он решился, осмелился, доверился своим чувствам! Видя его нерешительность и сожаление, она вдруг поняла – это был ее единственный шанс изменить все! Прямо здесь и сейчас!

И Саша вдруг скинула платок, решительно развязала шнуровку на блузе и, распахнув ее полы, стремительно подалась вперед, обнаженной грудью коснувшись Андрея, и взволнованно заговорила:

– Ах, Андрей! Послушай свое сердце, не голову, а сердце, любимый! – стоя на коленях, она схватила его руки и прижала к своей груди, где так пронзительно билось ее сердце, чувствуя, как слезы побежали по щекам. Болезненная отчаянная решимость была в ее умоляющих глазах, когда судорожно и взволнованно она прошептала: – Не вини себя! Ведь ты любишь меня, а когда любишь, совершаешь самые безумные поступки. Я люблю тебя! Ты видишь, я на все готова ради тебя! Просто будь со мной. Я буду нежна и безропотна, я все для тебя сделаю, нет ничего, что бы я не могла сделать для тебя! Я стану твоей тенью, никто, никогда ничего о нас не узнает. Прошу тебя, одно слово… – она бросилась к нему, обхватывая руками его шею, прижалась обнаженным телом к грубому плотному сукну шинели, устремляя лицо к его лицу. Коснулась губами его губ, снова и снова. Его губы были так теплы! Она порывисто принялась его целовать, прижимаясь к нему, чувствуя, как его теплые пальцы неуверенно коснулись ее острых твердых сосков, и кипучая безудержная бездна, уже известная ей, забушевала вновь. Ей хотелось чувствовать вкус его губ, жар его поцелуев на своем теле, надеясь так вытеснить из памяти те, другие поцелуи и ласки, что сводили ее с ума по ночам!

– Что вы делаете со мной? – прошептал он у самого ее уха, с трудом сдерживая себя, не решаясь ее обнять. – Зачем вы испытываете меня?.. Саша, прошу вас! – он с силой сжал ее плечи и отнял от себя, не в силах смотреть на нее, полуобнаженную. – Вы сами не понимаете, что говорите и делаете. Остановитесь!

Она смотрела на него, разгоряченная, взволнованная, с растущей досадой чувствуя, как какая-то неодолимая сила удерживает его от нее. В отчаянии она снова попыталась прижаться к нему, упрямо цепляясь руками за его руки.

– Зачем вы сопротивляетесь? Ведь вы несчастны. Разве вы не хотите счастья? Почему вы не можете довериться своим чувствам? – глаза ее отчаянно блестели.

Андрей с силой удерживал ее за плечи, отстраняя от себя, и хмуро смотрел на нее.

– Вы не понимаете, Саша. Теперь уже ничего нельзя поменять. Поймите, мы не будем счастливы, я не буду счастлив, изменяя своей жене. И я…я не хочу обворовывать собственного сына!..

Она во все глаза смотрела на него, чувствуя, как противная мелкая дрожь начинает охватывать ее с ног до головы. С трудом смысл его слов доходил до нее.

– Зачем же вы пришли сюда сейчас?! Зачем, если «уже ничего нельзя поменять»?! – голос ее стал хрип и сдавлен. Она смотрела на него огромными глазами, чувствуя, как от отчаяния лицо ее искривила горечь и боль. – Зачем?

Он опустил глаза, нервно провел рукой по волосам, кое-где тронутым сединой. И заговорил:

– Простите меня, Саша. Я сам не знаю. Одна мысль, что вы это делаете из-за меня, сводит меня с ума. Но мысль, что я могу оступиться и переступить через все, во что я столько лет верил, еще невыносимее. Поймите, я не могу дать вам счастья. Я не могу поступиться своей честью и долгом перед семьей. Проще выстрелить себе в лоб, чем допустить это. Я должен был вам это сказать, – он с тоской посмотрел на нее и чуть сильнее сжал ее плечо. – Простите меня за все. Но вам не надо было приезжать в Казань. Не надо было!

– Вы дали мне эту надежду, – прошептала она сдавленно, дрожь в горле не давала говорить. – Я бросила все ради вас, я преодолела такой путь, добираясь сюда! День за днем я ждала вашей любви, или хотя бы возможности видеть вас. И сейчас, когда решается моя судьба, вы мне говорите, что все было зря, что мне не надо было приезжать?! Я пожертвовала всем ради вас, а вы не готовы пожертвовать ничем! Чтобы оказаться рядом с вами, мне пришлось лгать, изворачиваться, наплевать на приличия, бросить родителей! А вас волнует только то, что подумают другие?! – она блестящими глазами смотрела на него, вздрагивая и продолжая цепляться за его руки, пытаясь притянуть их к себе. И вдруг решительно произнесла, снова подаваясь вперед, целуя его руки и шепча: – Пусть так! Я готова, слышите? Я готова стать женой вашему сыну, только бы вы были рядом! Я не стану вас смущать и искать с вами тайных встреч. Я не хочу вашего падения! Я просто хочу знать: любите вы меня или нет? Ответьте! Честно и смело. Дайте мне эту надежду, и я все стерплю! – она в упор смотрела на него, чувствуя, как слезы потоком текут по щекам, при этом всматривалась в его лицо, желая заметить каждое движение мышц, чтобы ничто не ускользнуло от ее внимания.

– Честно и смело? – он устало вздохнул, уронив голову на руку, упершись о стол локтем. – Вы – отчаянно смелы, Саша. Но ваша решительность еще больше требует от меня осмотрительности. Есть много такого, что я не могу сделать, поймите. Я не смог признаться сыну, что мы с вами знакомы, потому что я не знал, как он это воспримет. Я не смог запретить ему встречаться с вами, видя, как он счастлив. Видит Бог, я пытался с ним поговорить, но я не смог. Видите ли, я много страданий принес своей семье. Я оставил жену с ребенком, уехав на Кавказ, почти и не видел, как рос сын. Я чувствую сильную вину перед ним. Как отец, я хочу ему счастья. Поймите… Я не могу пойти против правил и устоев. Как не смею снова давать вам надежду. Я уже стар, я почти полжизни прожил! Мне надо исправлять ошибки, а не совершать новые. Не мучьте меня. Единственное, что мне осталось, так это дожить с честью свой век…

– Зачем нужна эта честь, если вы несчастны?! – в отчаянии воскликнула она, снова вцепившись в его руку. – Разве достойно быть заложником своей горькой и жалкой судьбы?! Разве не нужно бороться с обстоятельствами и отстаивать свое право на счастье?! Ведь вот она я, здесь, рядом, люблю вас больше жизни! Любовь важнее всего, это единственное, за что стоит бороться!

Он усмехнулся, грустно и устало, невольно скользнув взглядом по ее красивой юной груди сквозь пальцы руки, которой держал наполовину седую голову.

– Вы слишком молоды, Саша, – произнес он снисходительно. – Есть обстоятельства, которые сильнее и важнее любви. Поймите, сломав все и причинив боль самым близким людям, я не обрету счастья, даже рядом с вами, – он слегка коснулся рукой ее волос и добавил, решительно поднимаясь: – Мне пора. Я готов принять вас в нашем доме как невесту моего сына. Пожалуй, это единственно возможный вариант в сложившихся обстоятельствах, – с этими словами он оправил шинель, надел фуражку, поднимая воротник, видя, как горько и слабо упали ее руки. Саша продолжала сидеть на коленях на холодном полу, в распахнутой блузе, умоляюще глядя на него сквозь слезы. – Мне очень жаль, Саша. До свидания.