Триединый

– Но… – решился возразить Эйлер.

– Именно так и есть, – не дал ему развить мысль отец. – А еще, полагаю, наиважнейшую роль сыграли блестящие умения наставника. Я весьма признателен за ваше прилежание, благодаря которому вы мастерски подняли уровень знаний Виктора. В знак моего удовлетворения, я стану платить вам вдвое больше оговоренной суммы.

– Но это слишком много, – растерялся учитель.

– Вы, бесспорно, заслужили, – настаивал Эзерин.

Еще во время плавания я пришел к выводу, что родители не слишком богаты. Точнее, вовсе небогаты. Увидев дом, я лишь убедился в этом. Так почему же отец идет на дополнительные расходы? Такое ощущение, будто он хочет отвлечь Эйлера от моих успехов или убедить в том, что они – исключительно заслуга учителя. Странно, обычно родители, наоборот, хвалятся любыми, даже самыми незначительными достижениями детей. Почему же Эзерин опасается, что ко мне будет привлечено внимание? Что он скрывает? И не следует ли мне более осторожно демонстрировать свои навыки?

* * *

Остальным наукам меня обучал Венель Касдор – рыхлый невысокий толстяк с глубокими залысинами в песочного цвета волосах. С ним никаких проблем не возникло. Хотя история и география давались мне довольно легко, благодаря вновь проявившемуся эффекту узнавания, я задерживался на разных фактах, стремясь лучше изучить мир.

Со словесностью дела шли средне. Мне пришлось зазубрить некоторые правила. Кроме того, учитель Касдор тяжко вздыхал и страдальчески закатывал глаза, видя мой почерк.

– Он прилежный и способный мальчик, саэр Ардисс, – докладывал он отцу, отирая лоб полосатым платком. – Но чистописание – не его стихия.

Эзерин, подняв брови, разглядывал мои каракули, а после говорил:

– Ничего страшного. Виктору просто требуется больше практики.

* * *

А вот с верховой ездой у меня поначалу не заладилось. Я с некоторой опаской подошел к лошади, ожидая, что она может укусить или лягнуть. Животное, в свою очередь, настороженно смотрело на меня. Заметив это, отец, выступавший в качестве наставника, ободряюще произнес:

– Смелее, сын! Это очень спокойная лошадка. Не делай резких движений, дай ей привыкнуть к тебе. Возьми кусок моркови, – он протянул мне крупный оранжевый круг, – дай ей. Только не пальцами, а положи на раскрытую ладонь!

Я нехотя поднес лакомство к лошадиной морде. Животное потянулось и аккуратно схватило еду неожиданно мягкими губами.

– Теперь можешь погладить ее, – одобрительно прокомментировал Эзерин.

Пока я возил рукой по гриве лошади, отец рассказывал, что можно и нельзя делать с конем. Информации было так много, что я запутался. И из всего сказанного уяснил лишь, что к лошадям не следует подходить сзади.

Потом настал черед практики. Эзерин показал, как нужно залезать в седло и как управлять животным. Я всегда полагал, что лошадью рулят при помощи уздечки. В реальности выяснилось, что, минимум, половину сигналов наездник передает ногами. Я совершенно сломал голову, пытаясь запомнить, как нужно надавить ногой, и что при этом потянуть руками, чтобы лошадь сделала то, что мне требуется. Или вовсе что-то сделала.

Нет, определенно, механические транспортные средства куда лучше, надежнее и предсказуемей. Мотоцикл не укусит тебя за ногу, машина не понесет, чего-нибудь испугавшись, и не лягнет, если подойти сзади. К сожалению, с техникой здесь было плохо, поэтому все пользовались лошадьми. И каждый представитель благородной семьи обязан был уметь передвигаться и сражаться верхом.

Кстати, о сражениях. Если с коняшкой я через некоторое время разобрался и даже несколько раз самостоятельно выезжал в город, то с фехтованием потерпел фиаско. Преподаватель – гарнизонный мастер меча Алан Менард – из кожи лез вон, чтобы научить меня хоть чему-то. Я честно старался повторить его стойки и удары, но все равно выглядел, словно пенсионер, пытающийся палкой отогнать осу.

– Саэр Ардисс, – по-солдатски четко говорил мастер отцу после восьмого или девятого дня тренировок, – мне жаль, но, похоже, ваш сын безнадежен. Как мы не бьемся, он не способен овладеть даже основными позициями. Про базовые передвижения уже не говорю. И дело не в лености: я вижу, что он старается. Но скорее я научу фехтовать медведя, чем Виктора, уж не прогневайтесь за прямоту!

Эзерин посмотрел на меня. Я уныло пожал плечами. Разве я виноват, что с самого начала занятий меня не оставляло чувство, будто занимаюсь какой-то ерундой? Меня буквально переполняло ощущение, словно меня засунули в песочницу к малышам и заставляют совочком копать крохотные ямки. И это дико раздражало. Или даже неимоверно бесило.

Я пытался совладать с подобным состоянием, раз за разом прилежно повторял движения, показанные Менардом. Но тут же наступал одной ногой на другую или ронял прямой деревянный меч.

Выслушав мастера, Эзерин наблюдал за мной во время следующего урока. В конце подошел к взъерошенному наставнику, от которого разве что не летели искры, и что-то тихо ему сказал. Алан Менард бросил на меня быстрый взгляд, поклонился и ушел. На этом мои боевые тренировки завершились.

– Будем надеяться, – сказал мне отец, – твой Дар сможет послужить оружием и защитит тебя в трудной ситуации.

Хотя Эзерен выглядел спокойным, как обычно, я заметил, что он расстроен.

– Прости, отец, – с раскаянием произнес я, – что не оправдал твоих ожиданий.

Он потрепал меня по макушке и слабо улыбнулся:

– Выбрось подобные мысли из головы! Да, я несколько огорчен, не стану скрывать. Но лишь потому, что переживаю за тебя. Даже в мирное время можно подвергнуться нападению. А когда идет война – и подавно. Меня тревожит только твоя безопасность. Но при этом я ни на миг не сердился на тебя и не обвинял в неудаче… И еще: знай – как твой отец, я больше всего хочу, чтобы ты вырос достойным мужчиной и был счастлив в жизни. У меня нет ожиданий, которые ты можешь не оправдать. Я приму любой путь, который ты выберешь, если только он не пойдет вразрез с честью и законом. И сделаю все, чтобы тебе помочь.

У меня в горле отчего-то появился комок.

– Спасибо, папа, – с неожиданным чувством сказал я и обнял его.

* * *

Одним прекрасным днем, примерно через месяц после возвращения из морского круиза, мама достала из почтового ящика письмо с зеленой печатью. Адресовано оно было Эзерину.

Приехав вечером домой, отец умылся, переоделся и лишь после этого изучил послание. Выйдя из кабинета в гостиную, где в тот момент находились мы с Росальбой, Эзерин торжественно объявил:

– Виктор, скоро твоя жизнь сильно изменится!

Глава 5

Куда ж сильнее, – подумал я, невольно напрягаясь.

Росальба с непонятным мне воодушевлением взглянула на мужа:

– У Грегориса получилось?!

– Да, – радостно кивнул отец. – Послезавтра он приедет и привезет необходимые бумаги.

Какой Грегорис? Какие бумаги? – занервничал я. – И какое отношение это все имеет ко мне?

– Отец, в чем дело? Что случилось? – моей выдержки надолго не хватило.

Эзерин с лукавой усмешкой взглянул на меня:

– Узнаешь, когда приедет дядя Грегорис!

Я сжал челюсти. Понятно, что родители не желают мне зла. Но неизвестность здорово беспокоила… И что, у отца есть брат?

* * *

Саэр Грегорис, подтянутый мужчина в строгом синем френче, по виду был одногодком с Эзерином. И как выяснилось, родственником Ардиссам не являлся, а был старым другом отца.

– Мы вместе учились, а после вместе работали, – сообщил Эзерин, представив меня гостю.

Когда я вежливо поздоровался, Грегорис долго пристально рассматривал меня. Поначалу на его лице читалось недоверие, а потом изумление. Наконец, он церемонно поклонился мне и произнес низким голосом:

– Я чрезвычайно рад встрече, Виктор. И счастлив, что ты выздоровел! – После перевел взгляд на родителей. – Это невероятно! Признаться, не был вполне уверен, когда Эзерин написал мне… Но теперь вижу, что он и правда… Как вам удалось?!

– Позже расскажу, – взяв Грегориса под руку, отец увлек его к дому.

Мы с Росальбой последовали за ними.

Дожидаясь ужина, Грегорис с отцом сидели в кабинете. Потягивая вино из шарообразных бокалов, тихо о чем-то говорили. Когда я, постучавшись, вошел, умолкли, глядя на меня.

– Мама просит вас к столу, – сообщил я.

– Передай, что мы сейчас придем, – ответил Эзерин.

Уходя, я через приоткрытую дверь услышал слова Грегориса:

– Знаешь, Эз, теперь я понимаю. И больше не сержусь на тебя за твой поступок.

Ответа отца я уже не разобрал. До меня донесся лишь последовавший за ним негромкий звон сдвинутых бокалов.

* * *

Во время трапезы родители и Грегорис непринужденно беседовали, вспоминая какие-то происшествия из прошлого, обсуждая общих знакомых и обмениваясь шутками. Под конец, когда Ивелла подала чай, вазочку с песочным печеньем и засахаренные фрукты, Эзерин переглянулся с мамой и гостем, после чего все дружно уставились на меня. На их лицах отразилось радостное предвкушение. Я с подозрением глядел на них, не зная, что лучше: улыбаться и махать или, извинившись, смыться.

– Должно быть, ты совсем извелся, Виктор, гадая, почему приехал дядя Грегорис, – начал отец.

– Разве не для того, чтобы повидаться со старыми знакомыми? – невинно сказал я.

Отец моргнул. Такого ответа он явно не ожидал.

– Ради этого, конечно, тоже. Но главное, он привез документы о твоем зачислении.

Чё? Моя нижняя челюсть со стуком упала на стол.

С удовольствием глядя в мои округлившиеся глаза, Эзерин продолжил:

– В середине лета ты поедешь в столицу, где будешь учиться в школе «Стальные розы»!

* * *

Позднее, в своей комнате, сидя в кресле и уставившись в стену, отделанную потемневшими деревянными панелями, я пытался переварить новость.

В рот мне ноги, меня записали в школу!.. Блин.

Нет, где-то это вполне логично. Что еще делать с шестнадцатилетним пацаном? Но мне-то, на минуточку, уже тридцатник! Я не то что школу, – университет закончил. И если учеба в универе была лучшим временем в моей жизни, то о школе остались не самые приятные воспоминания. Конечно, было и хорошее, не спорю. Но в целом… скажем так: на встречи школьных выпускников я ни разу не ходил, хоть и зазывали.

И теперь снова лезть в это все, мягко говоря, не хотелось. Ну вот о чем мне говорить со школотой, которая вдвое младше меня? Да еще из отсталого мира. Ни музло, ни игры, ни сериалы обсудить… Пипец.

На следующий день я ненавязчиво попытался узнать у родителей, нельзя ли как-то обойтись без школы. Намекнул, что без них мне будет невероятно тоскливо. А что до учебы – так я дома вроде справляюсь.

– Виктор, – сказал Эзерин, – ты не представляешь, как нам тяжело будет с тобой расставаться. Ведь мы с мамой совсем недавно, в некотором смысле, вновь тебя обрели. И хотели бы проводить с тобой времени больше… чем тебе может понравиться, – он усмехнулся. – Но школа очень важна. Даже не тем, что ты узнаешь во время уроков – хотя и это имеет значение. По-настоящему бесценен опыт, который ты получишь. Ты научишься жить самостоятельно, найдешь друзей. Скажем, если бы я не познакомился в школе с Грегорисом, никто бы не сумел помочь мне, когда… когда я оказался в очень сложном положении. В школах завязываются важные отношения, продолжающиеся всю жизнь. И пренебрегать таким нельзя.

– Понял, отец, благодарю, – с пластмассовой улыбкой заявил я, отходя.

Что ж, раз отмазаться не вышло, придется извлечь из ситуации максимум выгоды. Полезные контакты и впрямь не помешают. Особенно если я намерен искать путь домой.

* * *

По железной дороге мы добрались до столицы – Гелдерна – за полтора дня. Город чем-то напоминал старую Вену: длинные прямые улицы, ряды аккуратных, несколько помпезных домов… Жизнь здесь кипела не в пример Демелену. Туда-сюда ездили фаэтоны и повозки, их обгоняли верховые. По тротуарам перемещалось множество людей.

Сидя в нанятом на вокзале экипаже, я глядел во все глаза. Дома почти все время уходило на занятия. Когда же удавалось ненадолго выбраться в город, одному или с родителями, смотреть было особо не на что.

Спустя какое-то время, возница остановил лошадей возле больших вычурных ворот. Причудливо переплетавшиеся железные прутья с шипами изображали густые заросли, то там, то здесь украшенные цветами со множеством лепестков. Надпись над воротами гласила: «Школа «Стальные розы». Ниже, буквами помельче, был начертан девиз: «Место, где расцветает благородство».

К экипажу подошел привратник. Отец сказал ему несколько слов и показал бумагу. Привратник поклонился и распахнул тяжелые створки.

Длинную дорогу, ведущую к главному зданию, обрамляла высокая живая изгородь. В одном месте за ней мы услышали выкрики и звон оружия. В другом, верх аккуратно подстриженной зеленой стены озарила яркая алая вспышка. Затем в небо взметнулся фонтан воды. В довершение показался летящий парень в странной одежде, быстро бросавший вниз блестящие предметы, похожие на ножи.

Я не без волнения потер подбородок. Судя по всему, это место следовало назвать не какими-то там «розами», а «школой для одаренных детей профессора Ксавье». Как же я сюда впишусь без всяких способностей?

Экипаж остановился перед зданием, смахивавшем на помесь московского ЦУМа и готического собора. Это был главный корпус школы.

В огромном холле царила тишина. Каждый наш шаг по каменным плитам пола разносился под высокими сводчатыми потолками.

– Семья Ардисс, я полагаю, – раздался вежливый и одновременно строгий женский голос. – Мы ожидали вас. Я Линд Хауф, помощник директора Крауса. Пожалуйста, следуйте за мной.

Не дожидаясь ответа, красивая брюнетка, звонко стуча высоким каблуками, двинулась к широкой лестнице в дальнем конце холла. Мы пошли за ней.

Я и раньше обращал внимание на то, что люди в этом мире одевались необычно с нашей точки зрения. Мужские и женские костюмы отчасти напоминали то, что на Земле носили в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков. При этом встречались элементы, чуть ли не из средневековья, соседствовавшие с вполне современным стилем. Одежда Линды Хауф служила отличным примером этого. На ней была белая блузка, которую можно было бы принять за обычную офисную, если бы не закрывавшие половину кисти широкие кружевные манжеты. На шее сверкала фигурная золотая цепь из пластин, державшая подвеску в виде цветка розы. Черная, украшенная золотым шитьем юбка до колен, плотно обтягивала стройные бедра. Опустив взгляд до этого уровня, я невольно задержал его на плавно двигавшихся под тканью выпуклых ягодицах помощницы директора. Эзерин, заметив это, усмехнулся.

Поднявшись на второй этаж, мы прошли по длинному коридору, вдоль множества дверей. В конце Линд Хауф повернула налево и мы уперлись в… язык не поворачивался назвать это дверями. Скорее это были врата: высокие, двустворчатые, украшенные посеребренными узорами. Распахнулись они удивительно плавно и бесшумно.

Кабинет директора соответствовал входу. Размерами помещение могло посрамить стандартный школьный спортзал. Под ногами лежал кровавого цвета ковер с высоким ворсом. У стен возвышались громадные резные шкафы, заполненные книгами, холодным оружием и всевозможными трофеями, полученными учениками школы: от кубков до черепов странных животных.

Директор Альфред Краус стоял у окна, размером почти во всю стену. Скрестив руки на груди, он наблюдал за чем-то происходящим на улице.

– Саэр и саэри Ардисс, – доложила Хауф. – И их сын Виктор.

Директор обернулся. Я ожидал увидеть кого-то похожего на Дамблдора – эдакого седобородого старца в очках. Но реальность оказалась иной. Впрочем, бородка у Крауса имелась: каштановая, аккуратно подстриженная. Ее обладатель был довольно высок, широкоплеч и выглядел моложе Эзерина.

– Приветствую вас в стенах школы «Стальные розы», – сказал он приятным баритоном. – Надеюсь, путешествие не сильно утомило вас.

– Благодарю, саэр Краус, – с достоинством сказал отец. – Мы чувствуем себя превосходно и желали бы приступить к делу.

Директор перевел взгляд на меня.

– Что ж, хорошо. Как вы знаете, ваш сын должен пройти проверку, чтобы подтвердить знания. Без этого приказ о зачислении не будет считаться действительным.

– Мы готовы, – ответил отец.

Мне бы его уверенность! И почему мне заранее не сообщили о какой-то проверке?

– В таком случае, саэри Хауф отведет Виктора туда, где пройдет вступительное испытание. А мы с вами пока побеседуем здесь…

* * *

Проверка растянулась на пару часов, а то и больше. В помещении, куда меня привела помощница директора, ожидали шестеро преподавателей. Они, словно следователи, пытающиеся запутать подозреваемого, поочередно задавали вопросы по разным дисциплинам. Несколько раз приходилось что-нибудь писать на доске: чаще всего это было решение задач по математике. За все время мне позволили лишь раз попить воды.

Под конец я настолько психологически вымотался, что перестал понимать, хорошо я отвечаю или нет. А затем один из учителей внезапно поблагодарил меня и сообщил, что я свободен.

Я молча поднялся, вежливо поклонился, заслужив одобрительный взгляд, и вышел за двери. Рядом тут же возникла Линд Хауф:

– Прошу сюда.

Я шагал следом, восхищаясь ее фигурой. Эх, жаль я не директор!

* * *

Когда мы вошли в кабинет, родители и Краус сидели в глубоких кожаных креслах друг напротив друга и беседовали. При нашем появлении, родители, словно забыв о директоре, смотрели только на меня: Эзерин спокойно, Росальба с волнением.

– Присаживайся, Виктор, – Краус приветливо указал на свободное кресло.

– Благодарю, саэр.

– Называй меня директор, – сказал он.

Врата приоткрылись, на пороге появился один из экзаменаторов. Он передал помощнице бумагу. Линд Хауф принесла ее Краусу. Тот, прищурившись, внимательно изучил документ. С интересом посмотрел на меня.

– Весьма недурно, Виктор. Весьма недурно.

Я знал, что родителям очень хочется скорее узнать результаты, но этикет порицал невыдержанность в общении. Поэтому оба терпеливо ждали. К счастью, Краус не стал мучить нас.

– Прежде всего, разрешите вас поздравить: Виктор достойно справился с испытанием. Уровень знаний позволяет зачислить его в класс, соответствующий возрасту, – он сделал паузу. – Среди прочего, на экзаменаторов произвела впечатление выдержка вашего сына. Дело в том, что проверка специально проходит так, чтобы вывести будущего ученика из равновесия. Увидеть его суть, предрасположенности, характер. Немногим удается пройти эту часть проверки идеально. У Виктора получилось. Очень хорошо, молодой человек.

– Благодарю вас, директор, – с должным почтением ответил я.

И подумал: я, конечно, немного нервничал, но на работе мне мозг и покруче выносили, особенно на совещаниях.

– Что ж, – Краус поднялся. – Добро пожаловать в «Стальные розы», Виктор. Попрощайтесь с родителями. Раньше ближайших выходных вы не сможете их увидеть. Когда закончите, служащий отведет вас в вашу комнату. После покажет вам территорию… Помощник Хауф, проводите родителей Виктора.

– Да, директор.

Альфред Краус склонил голову, прощаясь:

– Саэр, саэри… – и, не оглядываясь, ушел к огромному письменному столу, стоявшему подле окна.

* * *

Когда мы покинули директорский кабинет, в коридорах уже появились ученики.

Должно быть, закончился урок, – подумал я, разглядывая их.

Воспитанники «Стальных роз» не походили на привычных мне школьников. Они не бегали, не кричали, не толкались. Передвигаясь группами или поодиночке, ученики сохраняли достоинство и степенность. Трудно сказать, было это следствием воспитания или обеспечивалось присутствием надзирателей, наблюдавших за порядком.

Ловя любопытные взгляды, я проследовал за провожатым в жилое крыло. Комната, в которой меня поселили, оказалась небольшой и скупо обставленной. Кровать, платяной шкаф, стол, стул, стеллаж для книг – вот и все убранство.

– Обратите внимание, учащийся Ардисс, – вежливо сказал проводник, указывая на лежавшую на столе книжку, – это правила школы. Извольте внимательно изучить их и запомнить.

– Ага, – ответил я. – Обязательно.

После этого он повел меня осматривать школу. Но прежде мы заглянули в комнату, где с меня сняли мерку.

– Это для формы, – пояснил сопровождающий.

Школа оказалась очень большой. Множество классов, несколько залов для тренировок, библиотека и даже собственная больница. Во дворе был парк, площадки для учебных боев, ипподром… Пока мы обошли все, я даже несколько подустал.

– Колокол подаст сигнал к ужину, – сообщил провожатый напоследок. – Вы можете воспользоваться оставшимся временем для того, чтобы разложить вещи и ознакомиться с правилами. Если вам потребуется какая-либо помощь, обратитесь к любому надзирателю.

– Я понял. Спасибо.

Когда дверь закрылась, я упал на кровать.

Фух, наконец, можно немного побыть одному! Поездка, экзамен, экскурсия, впечатления – все это изрядно меня измотало. И еще я с удивлением ловил себя на мысли, что скучаю по Росальбе, Эзерину и дому. Странно, конечно. Они ведь ненастоящие родители… Или дело в том, что это единственные люди, с кем я по-настоящему знаком в этом мире?

Чтобы отвлечься, я взял книгу с правилами. Вернулся на кровать и начал читать.

* * *

За окном было еще светло, когда тишину разорвал низкий звон колокола. Я дернулся от неожиданности. Раскрытая книжка съехала с груди и плюхнулась на пол. Усевшись, я зевнул. Поглядел на валявшиеся на полированных досках пола правила. Вновь зевнул.

Блин, ну и нудятина! Я ведь еще даже историю школы на четверть не осилил. А еще сами правила и бог знает, что еще…

Подобрав книгу, я бросил ее на стол и вышел из комнаты.

У меня от рождения неплохая память, которую прокачала необходимость ориентироваться в лабиринтах нашего титанического офиса, состоявшего из нескольких соединенных между собой десятиэтажных корпусов. Поэтому столовую я нашел без труда. И остановился в дверях, не зная, куда сесть.

В просторном помещении находилось множество столов, рассчитанных на шесть человек каждый. Большинство из них было занято.

О, может туда? – мой взгляд остановился на столе, за которым сидели лишь три девушки: одна во главе, две справа и слева от нее.

Игнорируя многочисленные взгляды, я пересек зал и уселся на свободном конце, напротив ученицы, что сидела посредине. Вспомнив правила этикета, с запозданием спросил:

– Надеюсь, вы не возражаете… э-э… – что следует говорить дальше, я забыл, поэтому, не закончив мысль, поинтересовался: – Тут подают или нужно где-то брать еду самому?

Девицы, сидевшие по бокам, покраснели от возмущения, потеряв дар речи. Та же, что сидела напротив, – бледная, с длинными прямыми волосами с фиолетовым отливом, – удивленно посмотрела на меня. Если бы не холодная надменность, я бы даже назвал ее красавицей.

– Как ты, смеишшшш! – все-таки сумела злобно выдавить ее соседка слева. От ярости она даже не смогла нормально выговорить слово и шипела, точно змея.

– А что, здесь зарезервировано? – непринужденно поинтересовался я.

Глаза у ледяной красотки расширились. Я мимоходом отметил, что они были фиолетовыми.

– Что ты себе позволяешь, невежа? – подключилась к беседе третья особа. От едва сдерживаемых гнева и возмущения ее голос скрежетал, словно ржавая циркулярная пила. – Кто разрешил тебе беспокоить саэри Мэльволию?!

Я поморщился от резких звуков. И посмотрел прямо на бледную красотку:

– Так понимаю, что она назвала твое имя? Очень приятно. Позволь представиться: Виктор Ардисс. Я новый ученик.

Игнорируя меня, она выпила глоток воды из высокого хрустального стакана. Изящно вытерла губы белоснежной салфеткой. Встала и, ни слова не говоря, ушла.

Подруги, или кем они там были, рванули за ней, хотя в их тарелках оставалось полно еды.

Я пожал плечами и развалился на стуле. Осмотрелся. Ученики вокруг, похоже, потеряли ко мне интерес. Или, возможно, правила этикета не позволяли им долго пялиться на незнакомца. Так или иначе, они вновь принялись за еду, негромко переговариваясь и не глядя в мою сторону.

Кстати, о еде. В животе у меня уже начало бурчать от голода – с последнего приема пищи прошел изрядный срок. Что делать? Искать кухню? Но вдруг это непозволительно для аристократа? А если я тихонько стяну с тарелки девчонки, что по-змеиному шипела, вон тот нетронутый шницель – это хуже, чем поиски кухни?

Меня выручил один из надзирателей. Он подошел к столу и поинтересовался, почему я не в форме и отчего не ем. Я объяснил, что новенький и только поступил в школу. Выслушав, надзиратель ушел. Вскоре вернулся в сопровождении прислужницы в коричневом платье и накрахмаленном белом фартуке. Женщина держала в руках поднос с несколькими тарелками. Выставив их передо мной, она поклонилась и ушла.