Развод. Я (не) отвечу

– Когда вы уезжаете? – спрашивает папа.

– Через три недели где-то.

– А где яхта?

– На Сардинии. Мы там были прошлым летом. Все тащатся от Италии, так что решили опять там, – включаю я свою натренированную беззаботность.

Мама приносит на подносе чай и моё любимое печенье, которое только она умеет печь. Я купила ей протез, и она с папиной помощью, конечно, научилась ходить.

– Я только одну штучку съем, мамуль, не обижайся, – целую её в щёку.

– Да ты посмотри на себя, тебе надо килограмм слупить, чтобы было заметно.

– Мам, не начинай. Ты же знаешь.

Звонок в домофон.

– Кто это? Вы кого-то ждёте? – спрашиваю, потому что всегда ожидаю от Германа какой-нибудь подвох. Не могу сказать, что он мне не доверяет, да и внизу стоит водитель, и Герман мог сто раз спросить у него, где я. Но почему-то в этот раз чувствую лёгкое волнение.

– Дима хотел зайти, Женин давнишний ученик, – отвечает мама, – ты помнишь Диму? Или забыла уже всех в нашей скромной жизни?

Дима? Странное какое совпадение. Я думала о нём, но так мимоходом, как о приятной картинке из прошлого, даже не думала, нет, просто промелькнуло вчера, не могу сказать по какой причине. Голова иногда работает сама по себе – откуда-то приходят образы, какое-то подсознание подсознания.

– Надежда, какая неожиданность! Как я рад вас видеть! – высокий, стройный, с обворожительной открытой улыбкой, с достоинством каким-то. Чистые синие глаза.

– Садитесь с нами, – предлагаю я ему место за столом, – вы так изменились, я бы вас не узнала на улице.

– А вы ходите по улицам?

– Ну, летать же я не умею, – мне не очень нравится этот лёгкий укол, – расскажите, где вы работаете?

– Дима недавно стал замом главного врача нового перинатального центра. Он же акушер-гинеколог, Наденька. Я же говорю, ты не помнишь ничего, – вмешивается мама.

И тут я понимаю, что случайностей не бывает. Меня тянуло сегодня к родителям с неимоверной силой, я отменила все планы, позвонила им и сказала, что приеду. Захотелось прижаться к маме, увидеть отца, просто посидеть с ними часок и поболтать ни о чём. Привезла маме новую косметику для лица, отцу спортивный костюм, который взяла у мужа в шкафу. Он лежал нераспакованный второй год. Герман всегда мне разрешает брать вещи, которые ему не подошли или не очень нравятся. Они с папой почти одного размера. Мама шутит, что он выбирал богатого зятя из этих соображений.

– Я помню, как вы починили нам дверь на кухне. Петли поменяли. А потом мы пили чай с малиновым вареньем, – улыбаюсь. Мне приятно тормошить моменты юности.

– Если быть поточнее, я ещё починил пару шкафов и порезал палец, что для моей работы не очень здорово, – отвечает Дима и тоже улыбается, – а варенье было розовое, болгарское. Я поэтому и сел пить чай, что такого варенья раньше не пробовал.

Мама, мне кажется, немного удивляется нашему чуть ли не задушевному разговору. Мне не надо, чтобы она волновалась. Она и так всё чувствует раньше меня.

– Рада была встретиться, но мне пора, – встаю.

– Ты уже уходишь, Наденька? – зависает мамин вопрос.

– Да, пап-мам, есть кое-какие дела на вечер.

Дима встаёт и провожает до двери.

– Я тоже очень рад, Надя. Если могу чем-то вам помочь или вашим подругам… – протягивает мне визитку, – одним словом, только один звонок, и я всегда к вашим услугам. У нас самый передовой центр в Москве сейчас и отличные врачи.

Беру визитку и не умничаю. Не хочется показаться невежливой и сказать, что мои подруги летают к врачам на частных самолётах в Европу.

Благодарю и ухожу. И уже в лифте меня простреливает идея. Мыслеформа, как говорит папа. Но возвращаться, чтобы её озвучить, я не могу, да и при родителях говорить ни о чём нельзя. Мама и так заметила, что он мне нравится.

Я вспоминаю эти васильковые глаза, которые мне, девчонке, казались уже тогда полными чего-то манящего и необъяснимого. Если бы не история с Германом, его ухаживания «миллионера», сбившие меня с толку, возможно, у нас могло что-то завязаться с Димой и даже получиться. Но Герман и тот дурман, который он на меня навёл, полностью вскружили мне голову. Герман же очень умный и опытный мужчина, невероятно харизматичный, когда захочет, обворожительный и увлекающий. Человек мира, знающий лично разных знаменитостей, начиная от артистов и заканчивая учёными и политиками. Разве я могла устоять? Никто бы не смог. А и людям свойственно многое фантазировать о своём будущем и мечтать.

Думаю про Антона. Бр-р-р! Такого я не ожидала.

Плисецкая отказалась от детей, потому что балерина, Патрисия Каас – потому что певица, Опра Уинфри – потому что телезвезда, Дженифер Энистон – потому что актриса, Татьяна Доронина, Элина Быстрицкая – их легион. Дети им мешали жить. Ограничивали творческое воплощение.

Потом придумали псевдо-философию чайлд-фри, где прикрывают свой эгоизм и алчность осознанным отказом от материнства. Под старость кусают локти, потому что пусто кругом, из двадцати комнат нужны только две, а из коробки с драгоценностями носят маленькую цепочку с сердечком или крестиком. Даже не цепочку, а верёвочку. Старая расфуфыренная дива привлекает интерес только с точки зрения – когда она наконец окочурится и кому передаст наследство. То есть нужно всего на порядок меньше, чем она насобирала, а сама не нужна никому. Собачке, может. Зрелые красные яблоки редкого сорта падают на землю с огромной яблони, и их жрут свиньи, хрустят и хрюкают.

Я хочу детей и хочу им настоящего любящего отца. А в Германе я не уверена.

Глава 6 Документальное кино

ГЛАВА 6.

Сижу перед зеркалом и готовлюсь к ужину. Герман позвонил, что приедет с гостями. Попросил ужин на пять персон и почему-то рыбный. Не проблема, у Бориса, повара, всегда наготове несколько вариантов, а запасы вина и другого алкоголя безупречны.

– Надежда Евгеньевна, сделаем. Не волнуйтесь, – отвечает Борис на мою просьбу, – может смузи принести клубничное?

– Да, пришлите. В спальню, на втором. Спасибо.

Я так и не узнала, кто такой Глуховский, то есть не вспомнила среди знакомых. Если это фамилия Антона, то как какой-то там мужчина в джинсах, прячущийся в конце двора чужого дома, мог меня подкараулить и предупредить? Значит, о планах Германа на моего ребёнка знает ещё кто-то? А сколько их таких, которые знают? И почему предупреждение? Кто-то подслушал их разговор? Знает Глуховского и моего мужа и не хочет, чтобы этот план осуществился? Но что за интерес у такого человека? Не подпускать Антона к Герману так близко?

Может быть, есть ещё один кандидат на отцовство? А Герман остановился на Антоне? И второй этому препятствует? Ух, ты! Какой триллер!

Я не могу спросить в лоб, как фамилия Антона. Сразу последует вопрос, откуда я знаю эту фамилию.

Встать в позу и потребовать ещё одного донора? Ничем не кончится, кроме скандала. Тонкий вопрос.

В репродуктивном банке, на сайт которого я залезла утром из любопытства, нет ни одного кандидата, который бы мне подходил хотя бы на пятьдесят-шестьдесят процентов. Да даже если бы и подходил! Какой-то чужой замороженный генетический материал должен меня оплодотворить. Жуть. Вообще не зная человека, идти на такой шаг!

А зная и испытывая отвращение, а я уже начала его испытывать по отношению к Антону, это как называется?

Может, какая «продвинутая» феминистка-философица и назовёт все мои страдания предрассудками, душу несуществующей, а характер всего лишь структурой постоянных психических свойств, но лучше жить своим умом и слушать своё сердце. А там не просто противостояние, там настоящая война.

– Алло, Дима! – я всё-таки решилась ему позвонить. У меня просто нет другого выхода. Я должна хоть с кем-то поделиться и поговорить, – мне надо с вами проконсультироваться.

– О, Надя, как мы удачно встретились! Я шёл к Евгению Михайловичу в каком-то приподнятом настроении. Хорошо, что зашёл.

Как будто я прошу не медицинскую консультацию, а личную встречу, он так себя ведёт. Осторожно, Надежда!

– Завтра можно? – я не хочу тянуть.

– Давайте часа в два, адрес и кабинет скину на телефон. Я Самойлов Дмитрий Петрович, если не помните.

Заходит горничная со смузи. Не слышала стук в дверь – разволновалась из-за Димы. Пока она ставит подносик с высоким стаканом, я молчу. Я не разговариваю при прислуге.

Пью смузи и чувствую, как у меня поднимается настроение. Всё само происходит, на подсознании.

Герман и гости приезжают около семи.

Виктория и Николай Морозовы, Магда с мушкой и Виталием и какой-то новый мужик, тоже спортивного вида, одного возраста с Германом. Неужели новый кандидат? Или у меня уже сдвиг по фазе?

Если честно, то новенький кандидат мне нравится намного больше, чем Антон. Умнее, спокойнее, более уверенный какой-то. Но такому зачем оплодотворять чужую жену? Может, артист какой или художник? Может, Герман, а с него станет, предложил ему бартер за сотню миллионов? Нет, я просто туплю.

– Это моя жена Надежда, – представляет меня Герман.

– Очень приятно, Григорий.

Хорошо, Григорий, так Григорий.

Борис приготовил роскошный буабез, стерлядь. Настоящий пир. Я даже чувствую голод. Кажется, все довольны.

– Красное мясо без жира, офигенные яйца с низким содержанием холестерина, красивейшие перья, и кожа для сумок. Это просто гениальное животное, то есть птица, – вдохновлённо рассказывает Николай, – у Виталия обязательно получится. Плюс многолетний опыт в Австралии.

– Вы занимались разведением страусов? – спрашиваю я Магду.

– Мы и сейчас занимаемся, у нас несколько ферм в Австралии, но Виталика потянуло на родину.

– Их, кажется, несколько видов, – вставляет Григорий, – я слышал, что африканские самые неприхотливые. Сколько они живут вообще?

– В среднем шестьдесят- семьдесят лет, – отвечает Магда.

– Как человек, что ли?– удивляется Григорий.

– Зачем тебе? У тебя что, руки зачесались?– спрашивает Николай.

– Я видел их яйца в магазине где-то, огромные такие, – Григорий показывает руками нечто, похожее по размеру на среднюю дыню.

– Полтора-два килограмма в среднем одна штука. В год самка несёт до восьмидесяти яиц, но нужен инкубатор, – со знанием дела продолжила Магда.

– Магда, хватит уже, он шутит. Продюсировать кино и держать страусиную ферму, это как плыть и лететь одновременно.

– Вы занимаетесь кино? – спрашиваю Григория.

– Да, документальным, – улыбается в ответ. У него реально приятная улыбка, – научный и познавательный контент.

Зачем, интересно, Герман его притащил? Может, он тоже планирует заняться кино? Он обычно делится, если начинает что-то новое. Спрашивать у Григория пока не буду.

– Я знаете, люблю, когда документальное кино зажигает, и после хочется разобраться поглубже.

– Вдохновляет на самостоятельное погружение, – вмешивается Виктория, – как по альтернативной истории. Мы теперь по Питеру ходим чуть ли не с лупой.

– Глуховский, ты опять дам в свои киношные темы вербуешь? – подаёт голос Герман.

Меня пробивает холодный пот. Глуховский? У этого Григория фамилия Глуховский?

Глава 7 Полнейший абсурд

ГЛАВА 7.

За завтраком Герман мил и внимателен. У него бывают периоды затишья. Либо успехи в бизнесе, либо что-то задумал и перед тем, как мне озвучить свои планы, затушёвывает все предыдущие косяки. В такие моменты думаю, что какой-то небольшой процент совести у него всё-таки остался.

– Сегодня немного задержусь, ужинай без меня, – пьёт кофе и сообщает.

– Немного – это сколько?

– К десяти где-то. Так что отдыхай, дорогая, и займись своими делами по полной.

– Тебе пора подстричься, не находишь?

– В конце недели. Вызови кого-нибудь на субботу, часам к одиннадцати. Того, кто был в прошлый раз, если получится.

Я специально ничего не спрашиваю про то, что хотела бы уточнить о вчерашних гостях. Он не ответит сразу. А если спросить через какое-то время, то расскажет больше. У него такая манера.

Уходит. Плаваю в бассейне, потом начинаю собираться к Диме. Может, Герман нарочно мне подстроил свободный день, чтобы проверить, куда я пойду? А я ему сама скажу потом, где была. Поехала провериться. По телефону в машине, естественно, говорить не стану ни о чём.

– Вы к Дмитрию Петровичу? – спрашивает симпатичная женщина в белом халате.

– Да, – отвечаю неуверенно от неожиданности. Я стою у стойки администратора, а до этого только спросила, могу ли подняться на третий этаж к доктору Самойлову.

– Пойдёмте, он меня предупредил.

Вхожу в кабинет. Не ожидала увидеть такой современный кабинет в больнице. Просто я по больницам не хожу, и времена, видимо, меняются вместе с докторами. Я-то была у папы разве что, на работе, а он скромен и неприхотлив, у него на первом месте всегда была работа, а не полированные столы и телевизоры на стенах.

– Надя, он придумал для вас ловушку, из которой вам будет очень трудно выбраться, – делает Дима своё заключение, выслушав мою историю. Дима уже серьёзный и совсем не шутит.

– Чтобы не давать развод?

– В том числе. Вы понимаете, что он с лёгкостью сможет вас обвинить в неверности, имея на руках генетический материал ребёнка.

– Ужас какой! Конечно, может. А если заключить письменный договор, оформить его юридически как-то, что я принимаю этого идиотского донора с его согласия?

– Он вряд ли на это пойдёт или сможет уничтожить этот договор, не знаю, что-нибудь придумает, с чем вы не справитесь.

– Если я попрошу развод, он мне его не даст. Я бы прямо сейчас попросила. К тому же, он начал заниматься политикой. У меня есть такие подозрения. Ему нужна жена и дети. Это поднимает рейтинг, вы же знаете.

– Вторая бомба – это тот самый донор. Мало ли что может ему прийти в голову через какое-то время. Да и нет никаких гарантий, что Герман ваш из стали. Он же человек, как все, я как врач это говорю сейчас, – Дима выглядит озабоченным. Моя история явно производит на него незаурядное впечатление, – Я никогда с таким не сталкивался, если честно. Почему он так уверен в другом человеке? В бизнесе люди недоверчивы, ему ли не знать. Сделка?

Какая же дикость! Изощрённая дикость!

– Дима, можно вас попросить мне помочь?

– Надя, я с радостью, но это не столько медицинская проблема, сколько… моральная, наверное, психологическая…

Мне становится жалко себя до жути. Я редко плачу, а тем более на людях. Но от этой безысходности я на грани, чтобы не разреветься.

– Дима, я ни с кем не могу поделиться, я не выдерживаю больше, у меня голова просто раскалывается от этого всего, – смотрю на него, как нищая у дороги, мечтающая о куске хлеба, – я вам буду очень благодарна.

– Перестаньте! Ничего не хочу слышать такого.

– Вы женаты?

– Я в разводе.

– А дети?

– В отличие от вас, моя бывшая жена не хотела детей. Она бы с удовольствием поменялась с вами местами, ходила бы по ресторанам и скупала наряды.

– Я не хожу по ресторанам, как и не увлекаюсь скупкой нарядов. Рестораны интересны компанией, а наряды поводом. Простите, а чем она занимается?

– Понятия не имею. Последнее время была оценщиком интеллектуальной собственности. Защита прав.

– Она юрист?

– Ой, Надя, она такой же юрист, как я канатоходец. Но формально юрист, да. Может быть, она уже осваивает какую-нибудь другую модную профессию, за ней не угнаться. Я редко видел её дома, и мы решили, что нам этот общий дом вообще-то и не нужен. Мне кажется, ей нормально. Звонит иногда.

Захотелось спросить, с ней ли я видела его тогда в Большом или с другой, но не стала.

– Может быть, мне пить противозачаточные и потом сказать, что я не могу забеременеть? Я уже всё передумала.

– Чревато не меньшими проблемами, чем беременность, – вздыхает Дима.

– В каком смысле не меньшими?

– Если ничего не получится с донором, ваш муж может поставить на деторождении точку, и у вас не будет детей вообще. С разводом же всё зависит только от него, как я понял.

– Возможно, но он не просто так это затеял, ему нужны дети, хотя бы один ребёнок, наследник, как он выразился, – говорю и жду от Димы сама не знаю чего. Он же не волшебник.

– А вам не приходило в голову, что он найдёт такую, которая согласится на это, и тогда даст вам развод? Хотя, это попахивает полнейшим абсурдом. Проще взять ребёнка в детдоме. Если бы не знал вас, с трудом бы во всё поверил.

– Абсурд, от которого страшно, – рот от волнения становится совсем сухим, хочется пить, – И ещё, он говорил мне неоднократно, что не хочет приёмного ребёнка, а хочет его именно от меня. Чтобы я ходила беременной, и все видели мой настоящий живот, – я уже не стесняюсь, а говорю, как есть. Дима – доктор, в конце концов, ему не привыкать слушать от пациентов их проблемы. Любой хороший доктор всегда наполовину психолог.

– Может, ваш муж ещё и хочет, чтобы никто не сомневался в его фертильности? Люди с проблемами такого рода часто чувствуют какой-то психологический комплекс, как говорится.

– Дима! – смотрю на него и медленно, с огромным трудом произношу слова, – сделайте мне ребёнка. Я не хочу носить и рожать неизвестно от кого. Вы мне всегда нравились.

– Надя… – он смотрит на меня даже не с удивлением, а с полным потрясением каким-то, – успокойся, дорогая! – встаёт, подходит ко мне, я тоже встаю. Он прижимает меня к себе и… целует в губы.

Глава 8 Коврик

ГЛАВА 8.

Спускаюсь к машине. Нахожусь в каком-то пылающем пространстве, не чувствую тело и вижу всё вокруг, как в тумане. Сажусь на заднее сиденье, достаю воду из холодильника, делаю несколько глотков.

– Надежда Евгеньевна, с вами всё в порядке? – спрашивает водитель Сергей. Стараюсь при нём держаться максимально отстранённо, чтобы не вытаскивал меня на разговоры. Знаю я их братию.

– Всё хорошо. Едем домой!

Включаю музыку и закрываю глаза. Что сейчас было? Со мной что-то случилось? Я наступаю на тропу войны за свою жизнь и за свой род. Впереди страшная, опасная и смертельная схватка. Плевать, как звучит, если это так и есть.

«Бойся своих желаний» – звучат в голове Димины слова, – «Я столько лет мечтал о тебе».

– Ты согласен?

– Да, тысячу раз да! – держит меня в объятьях и боится отпустить, как будто я что-то нереальное, которое исчезнет также быстро, как и появилось.

– Ты понимаешь, что это намного сложнее, чем кажется, – я сама боюсь и чуть ли не иду на попятную.

Представляю себе, что Герман может со мной сделать. А что, собственно, он может со мной сделать? Лишить меня его денег? Образа жизни в золотой клетке? Опозорить? Перед кем? Своими дружками и их жёнами? Мне ли не знать, как они живут, и что творится в их домах? Сплетни и разговоры просачиваются сквозь все мыслимые и немыслимые преграды.

Два месяца назад Виктория еле отмылась от скандала с горничной, которая написала в соцсетях о её сексуальных домогательствах. Так они моментально обвинили девушку в краже какого-то браслета, та извинялась, писала опровержения. Крутили-вертели, но осадочек остался. Мне это неинтересно, но некоторым это доставляет удовольствие – копаться в грязном белье и мельком вспоминать в светской беседе. Виктория теперь не носит браслеты вообще, чтобы не напоминать и не давать повод даже взглянуть на её запястье.

Я не удивлюсь, что про Антона уже кто-то знает, особенно после встречи у клумбы с васильками. Или это не связано с Антоном, и Глуховского Герман привёл в дом совсем по другому поводу? Просто совпало. Что с чем?

Если мы действительно это сделаем с Димой, и потом родится ребёнок, то Дима же не оставит его где-то в чужом доме. Вот чего я боюсь. Нет, не боюсь, а считаю это слабым звеном, к которому надо быть готовой. И надо сделать так, чтобы Герман не догадался, кто отец. Даже если Герман сделает тест и поймёт, что Антон не отец. Жуть.

Мне нужен новый телефон, чтобы разговаривать с Димой по новому телефону. Как бы его незаметно купить? Заехать в ТЦ? Но Герман не разрешает мне ходить одной по разным ТЦ, где полно неизвестно какого народу. А Сергей всё ему расскажет. Работа у него такая. Попрошу папу. Нет, он начнёт подозревать и выспрашивать. Они последнее время как-то очень стали интересоваться, как я живу, и всё ли у меня нормально. Это мама со своей интуицией. Её не проведёшь.

Возбуждение от встречи не проходит.

Успокойся! Ничего не было. Ты просто съездила к доктору. Не знаю, сделать это до поездки на море или после? И потом, кто сказал, что с Димой всё получится с первого раза? Уже чувствую себя преступницей.

Мне кто-то рассказывал, что в Дубае жёны устраивают свиданья с любовниками в примерочных бельевых магазинов в торговых центрах и платят за это бешеные деньги. Причём, рискуют обе стороны. А риски там похлеще моих, если учитывать не только моральный аспект. Охрану туда, в примерочные, естественно, не пускают. Откуда в мозгу только всплывают эти глупости. И ведь никакого запроса не посылала. Кстати, теперь многие состоятельные арабские мужья приставляют женскую охрану. Не хватало ещё рядом со мной какой-нибудь каратистки.

Пью воду и успокаиваюсь наконец. Осталось минут двадцать до дома. Хорошо, что Герман приедет поздно сегодня. Я окончательно приду в себя. С телефоном только не решила пока, как его купить незаметно.

– Сергей, остановитесь у магазина, я кое-что хочу посмотреть.

– Здесь нет парковки, Надежда Евгеньевна.

– Подожди в машине, я мигом, не волнуйтесь, – конечно, нет парковки, зачем она мне, сиди и жди.

Спешу.

Это дорогущий магазин, где продают ковры ручной работы со всего мира. Я знала там одного Вадика, он работал раньше админом в салоне, куда я заходила иногда, два года назад. Хоть бы ещё работал. Вижу.

– Вадик, привет, дорогой?

– Здравствуйте, Надежда! Рад вас видеть. Чем могу…

– Быстро! – перебиваю я его дифирамбы, – У тебя есть мобильный?

– Целых два. А что? – чует, что ситуация непростая, и я не пришла к нему просто так.

– Продай мне один, сейчас же, оперативно, чтобы никто не знал – двести тысяч тебя устроит? – говорю и листаю какой-то журнал с коврами.

– Для вас на всё готов, Надежда, вы необыкновенная женщина.

Вадика долго уговаривать не надо. Телефон не стоит и тридцати.

– Это запасной, там базы нет, и все телефоны продублированы, – достаёт из ящика стола, у которого стоит, какую-то тряпочку и заботливо протирает экран. Простите, что на вид не очень.

Пересылаю ему деньги по номеру телефона.

– Быстро заверни мне вот этот коврик круглый розовый, – показываю ему глазами на какой-то образец. Держи карточку.

– Это из Ирана коврик, чистый шёлк.

– Отлично, давай ещё быстрее!

Выхожу к Сергею с покупкой.

Иду и вдалеке на стоянке вижу машину Германа. Это точно она. Наверное, он в ресторане, но как пройти мимо, чтобы его водитель меня не заметил? На мне светлое платье, боюсь заметит и позвонит, что я иду в ресторан. А я этого не хочу. Или не ходить?

Отдаю коврик Сергею.

– Я сейчас, подождите ещё пять минут, забегу в одно место, – я не слушаю, что он мне там бубнит, быстро перехожу дорогу и пересекаю площадку перед рестораном. Захожу, с холодным видом почти пролетаю мимо хостес.

– Девушка, я только посмотреть, ищу одного человека, – ставлю указательный палец перпендикулярно губам, чтобы она не возникала, всматриваюсь в зал, спрятавшись за портьеру. Ничего себе! Герман сидит за столом, а напротив… Магда, любительница страусов. Смотрю минуту, чтобы понять, они вдвоём или Виталик крутится где-то поблизости.

– Девушка, – подзываю я хостес и протягиваю ей пятитысячную купюру, – вон за тем столиком сидит мужчина и женщина, они вдвоём? Или столик на троих? С ними ещё кто-нибудь был?

Она берёт деньги с удовольствием и с таким же удовольствием и готовностью отвечает, – вдвоём. Столик заказан на имя Магды.

Ухожу и быстрым шагом иду до своей машины. Сердце колотится.

Глава 9 Выдержка

ГЛАВА 9.

Плаваю в бассейне. Даже под водой. Я не любительница плавать под водой, так как в детстве болели уши, и я всегда их оберегаю, но сегодня неважно. Надо отвлечься полностью и выстроить стратегию.

А кто-то живёт спокойной жизнью с любимым мужем, растит детей и думает о клумбах, а не о том, как избежать секса с незнакомым мужиком по наводке мужа.

Говорят, к тридцати пяти проходит желание рожать, то есть оно резко притупляется, развивается ленность и страсть к удовольствиям. Открывается третий глаз. А на что она смотрит этим третьим глазом? На себя, конечно. Ничего не берётся из ниоткуда, и если она дура, то смотреть там всё равно не на что.

А если она актриса с миллионным гонораром, то ещё глупее. Век её короткий, и даже муж режиссёр-продюсер не спасёт, так как он как пить дать заведёт себе на стороне второе гнездо, и примадонне придётся играть ещё и дома. Любовь придётся делить и сильно нервничать, а значит, стареть и болеть. Начнутся коты с лошадьми, пластические хирурги, любовники-альфонсы и творческие затыки. Нельзя только получать. Отдаваться на работе – это тоже получать.