Вечерний лабиринт

– Ну ты даешь! – обрадовался Федя и обратился к Вале: – Слыхала? Поняла? – Он влюбленно посмотрел на Колю. – Сегодня! Вот так дела! Бери рыбу, закусывай. По блату достали, не как-нибудь. Хотя. – Он огорченно почесал в затылке. – Тебе теперь, наверно, все равно, рыбы там до черта должно быть. Еще надоест.

– Конечно, – сказал Коля, грустно глядя на балык. – Спасибо. Там поем.

– Слушай, а платить сколько будут? – спросила Валя.

– Много, – сказал Коля. – Точно не знаю, но много.

Он обвел взглядом притихших хозяев, поставил стакан, вытер рукой губы и встал.

– Еще раз спасибо, – сказал он, – но мне идти надо.

– Да ты посиди, куда торопишься, посиди, расскажи толком.

– Нет, – сказал Коля. – Идти надо. Дел много.

– Ну конечно, – согласилась Валя, – собираться, складываться, а то не успеешь.

– Да, – сказал Коля, – собираться, складываться. Засиделся я с вами. – Он посмотрел на часы и нахмурился. – Пора.

– Ну смотри, – сказал Федя, – дело твое. Если надо, значит, надо. Может, тебе помочь чего, а то я могу… Ты ведь знаешь, я всегда, если что.

– Не надо, я сам.

– Коля, – вспомнила Валя, – а Наташа тоже едет?

– Наташа?.. – Коля растерялся. – Нет, не едет.

– Значит, – сказала Валя, – от ворот поворот.

– Да нет, – сказал Коля, – с какой стати?

– Ну как же, ты уезжаешь, она остается, значит, всё, разошлись, как в море корабли?

– Ну, в общем-то… – Коля замешкался, – получается, конечно, что так, но на самом деле.

– Послушай, – догадалась Валя, – а ты ей вообще говорил, что уезжаешь?

Коля закашлялся.

– Нет, не говорил, – поняла Валя.

– Ну ты даешь!.. – сказал Федя. – Раз, два и готово. И с концами в воду! – Он продемонстрировал спуск концов в воду и торопливо вышел из кухни.

– Значит, она даже не знает, – задумчиво сказала Валя. – А как же теперь будет?

Коля помрачнел.

– Что будет?

– Как ты ей скажешь об этом? Как ты ей в глаза смотреть будешь?

– Как, как. Очень просто. Возьму и скажу. И в глаза буду смотреть. Она мне еще не такое говорила и тоже в глаза смотрела. Так что обойдется.

Валя промолчала: видно, понимала. Коля нервно прикурил от окурка новую сигарету. На ходу надевая пиджак, вернулся Федя.

– Ты-то куда?! – взъелась на него Валя.

– Мне за сигаретами надо, и вообще, что я дома сидеть обязан. – Он слил в стакан остатки пива и жадно выпил.

Валя поджала губы и промолчала.

– Значит, – сказал Коля, – в таком случае, до свидания.

– До свидания, – сказала Валя, – может, теперь и не увидимся больше, дай-ка я тебя поцелую на прощание…

– Да он вечером уезжает, – вмешался Федя, – еще успеешь двадцать раз попрощаться.

Валя расцеловала Колю в обе щеки и прослезилась.

– Ну не надо, не надо, – сказал Коля жалобно, – чего там.

Они вышли во двор, как уже давно не выходили, рядом, вместе, довольные друг другом. Федя придержал дверь, пропуская Колю, и гордо огляделся по сторонам.

Орали дети, полоскалось белье на ветру, в беседке скучало молодое поколение допризывного возраста.

– Ты кому-нибудь говорил? – спросил Федя.

– Нет, – покачал головой Коля. – Вы первые.

Федя удовлетворенно кивнул.

– Понял. Я в тебе никогда не сомневался. Ты настоящий друг.

– Спасибо, – сказал Коля.

– Не за что. Лучше пошли.

– Куда?

– К тебе, – сказал Федя. – Будем собираться.

Он деловито взял Колю под руку и потащил через двор к противоположному дому.

– Коля!

Коля растерянно оглянулся. Из открытого окна третьего этажа махала рукой Валя. Для простого, будничного воскресенья это было более чем необычно. В ответ Коля слабо махнул рукой и смутился. Он уже чувствовал, как внимание двора неотвратимо сосредотачивается на нем.

– А тебе уезжать не жалко? – покосившись на Валю, спросил Федя. – Все-таки столько лет здесь жил. Прижился, можно сказать, и вот на тебе, адью, съехал. А?

Коля опустошенно посмотрел на Федю, потом на вереницу развешенных пододеяльников, на беседку, на галдящих в песочнице детей и неопределенно пожал плечами:

– Не знаю. Как-то сразу не разберешься.

– Это просто ты еще не понял, не прочувствовал, – изрек Федя. – А когда поймешь, прочувствуешь. – Он задумался на мгновение, потом решительно сплюнул. – Хотя, конечно, Дальний Восток, с другой стороны – новая жизнь и все такое… Ты уже, наверно, весь там, в делах, в заботах. Везет же тебе. Я даже завидую. Веришь? Никогда тебе не завидовал, а теперь завидую. Ну и дела.

Они неумолимо приближались к подъезду, рядом с которым грелись на лавочке старухи и сидела Татьяна Иванна, мать Натальи. Сидела прямо и неподвижно, словно в фотоателье, когда фотографируют на паспорт.

– Ну чего? Испугался? – Федя дернул за рукав остановившегося Колю и потащил его дальше, упрямо и прямо к подъезду. – Ничего, пусть знают наших, пошли, со мной не пропадешь.

Старухи уже давно с любопытством смотрели на них, а Татьяна Иванна давно делала вид, что не смотрит.

– Здрасте, наше вам, люди добрые, – Федя отвесил поклон старухам и Татьяне Иванне персонально.

– Здрасте, здрасте, – закивали старухи.

Татьяна Иванна только кивнула. Ее холодность Федя решительно проигнорировал.

– Слыхали, бабули? – Он хлопнул Колю по плечу. – Слыхали, что наш Коля выкинул? А? Не ведаете? Сейчас опупеете!

– Не трепи! – возмутился Коля. – Помолчи, слышь!

– А чего? Чего такого? – обиделся Федя. – Сказать нельзя? Тоже мне. Всё равно узнают.

Татьяна Иванна окинула их быстрым взглядом, напряглась, привстала:

– Чего это он еще выкинул?!

Федя расхохотался:

– Во, видишь, уже интересуются.

– Опять?! – Татьяна Иванна рванулась к Коле и вцепилась в него мертвой хваткой. – Когда же ты успел, погубец! Когда?! Я ж из тебя все потроха вытряхну!

– Да нет, Татьяна Иванна! Не ходил я! Не ходил! – отбивался Коля. – Да постойте вы, черт побери!

Татьяна Иванна неуверенно отступила.

– Уезжаю я, – тяжело дыша, сказал Коля. – Уезжаю! Понятно?

– Куда это ты уезжаешь?.. Ты что мне зубы заговариваешь, охальник?!

– Он правда уезжает, – вступился Федя, с трудом сдерживая смех. – Друг его позвал. На Дальний Восток. К океану.

Татьяна Иванна ошарашенно посмотрела на Колю, потом на Федю:

– Уезжает?..

– Ну!.. – сказал Коля, пытаясь застегнуть дрожащими руками рубашку. – А вы набросились сразу… Как будто у меня дел других нет, как к вашей Наталье бегать. – И сам же покраснел и отвел глаза.

Татьяна Иванна тяжело опустилась на лавку.

– Значит, уезжаешь. Дел других нет. Ну что ж, туда тебе и дорога. Давно пора. Надоел, сил нет. А то пристал, как банный лист, никак не отлепится. Вот и уезжай! И то лучше, чем без дела болтаться! Без тебя только спокойнее будет! Уезжай, скатертью дорога! – Она нервно поднялась. – Тьфу! Чтоб глаза мои тебя больше не видели! – И пошла через двор, расталкивая задубевшие простыни и пододеяльники.

– Страшная женщина, – сказал Федя. – Просто террорист какой-то.

– Далече едешь? – спросила одна из старух у Феди.

– Чего?.. – не понял Федя.

– Едешь, говорю, далече? – повторила старуха.

– Да не я еду! – разозлился Федя. – Он едет!

Коля скорбно опустил голову.

– Далече? – спросила старуха у Коли.

– Далече, – сказал Коля.

– На океян, говоришь? – спросила другая.

– На океян.

– За рыбой, что ли?

– За рыбой.

– Это дело, – сказала старуха. – Рыба нужна. Что нужно, то нужно.

– А это где ж, океян? – спросила другая.

– Да недалеко, – вмешался Федя, – совсем рядом. Пойдете сначала прямо, потом налево, потом снова прямо, а там направо, и как раз за углом он и есть, океан.

– Далеко это, – сказал Коля. – Вы его не слушайте. Это лететь надо.

– А-а-а. Лететь… Тогда понятно…

– Я ж говорю, – сказал Федя. – Им все понятно.

– А Наташку, небось, тоже сманил?.. – спросила одна из старух.

Федя коротко хохотнул, замолчал, посмотрел на Колю.

– Да нет, – смутился Коля, – так вышло, что. – Он безнадежно махнул рукой и отвернулся.

– Знать, не берешь с собой? – пытала старуха.

– Не беру, – выдавил из себя Коля.

– Дело твое, – покачала головой старуха, – вольное.

– Когда едешь-то? – спросила другая.

– Сегодня он едет, сегодня! – вмешался Федя. – Чего человека расстраиваете? Едет, не едет, берет, не берет. Вам-то что до этого?

Старухи примолкли.

– Так ведь не чужой же, – пробормотала одна. – И прямо так, сразу.

– А чего ждать, – вздохнул Коля.

– Правильно, ждать нечего! – сказал Федя. – Человек сам кузнец своего счастья. Был бы молоток, все остальное приложится. А прождать всю жизнь можно. Вот я, дурак, ждал, ждал и. – Здесь он осекся.

К ним подходила Валя. По тому, как она шла, можно было заключить, что платье на ней новое и сшитое не к чему-нибудь, а к празднику.

– Ух ты! – сказал Федя. – Ты чего это так вырядилась?

– Воскресенье, – смутилась Валя. – И вообще. Коля уезжает. Нельзя, что ли?

– Можно, – сказал Федя, пораженный ее нерешительностью. – Да я разве что говорю. Пожалуйста.

– А где все? – неловко поинтересовалась Валя. – Почему нет никого?

– А кто его знает… – сказал Федя. – Рано, наверно. Ты во сколько поедешь, Коль?

Коля пожал плечами.

– Не знаю.

– Как это не знаешь? – опешил Федя. – Ты что, не решил еще?

Коля посмотрел на Федю, на Валю, потом на старух и снова на Федю. Все ждали.

– Нет, почему же, – бесстрастно сказал он. – Решил. Вечером я еду.

– Последним автобусом, что ли? – спросила Валя.

– Последним, – сказал Коля.

Что-то оборвалось в нем, и он вдруг понял, что последний автобус, как и любой другой, тоже ходит по расписанию. А расписание вечно и незыблемо, и изменить его никак нельзя. И в точно назначенный час последний автобус будет его ждать.

– Да… – мечтательно произнес Федя. – Был, был человек и вдруг взял, и нет его. Тю-тю…

– Да здесь я, – напомнил Коля. – Тю-тю.

– Ну это ты сейчас здесь, а завтра уже далеко будешь. Так далеко, что дальше некуда. Ты через Москву поедешь?

– Через Москву.

– Да. Везет человеку, – Федя задумчиво посмотрел на Валю, на ее новое платье, на сумочку в руке и снова на Валю.

– Ну чего уставился? – напряженно встретила его взгляд Валя. – Не видел, что ли?

– Видел, – сказал Федя и отвернулся.

– А вон и Филомеев! – обрадовался Коля. – Уже накупался. Я же говорил, вода холодная.

Через залитый солнцем двор обычным своим землемерным шагом к ним направлялся человек Филомеев с двумя корешами. Федя скользнул взглядом по приближающейся шеренге и резво повернулся к Коле.

– Ну ладно, – быстро заговорил он. – Постояли, и хватит. Надо собираться. Дело хлопотное. Последний день, пока обернемся, там, глядишь, и вечер. Можем не успеть. Туда-сюда, время быстро пройдет.

– Да что там, – попытался противиться Коля. – Мелочи всё это.

– Ну не скажи, не скажи. Мелочи! – Громче обычного разошелся Федя. – Дело нешуточное! Такое дело раз в жизни бывает! Лучший друг уезжает, это не что-нибудь! А он – мелочи! Может, тебе это и мелочи, а мне совсем не мелочи! – Он обиженно насупился. – Ты пойдешь или нет?

– Ладно, – согласился Коля. – Идем, раз такое дело.

Но здесь подошел Филомеев.

– Федя! Здорово!

Федя неспешно оглянулся.

– А… Здорово.

– Ты чего это такую компанию собрал? В дочки-матери играть будешь? Здорово, Валь. Вы что, всей семьей шефство над ними взяли?

Кореши заржали. Старушки приуныли.

– А мы по утряночке искупнуться шастали, – продолжал Филомеев. – Вода, братцы, лед. Ноги сводит и выкручивает. В прошлый год теплее было. Но загорать – самое оно. Как утюгом печет. Во!

Он расстегнул рубашку, показывая всем желающим покрасневшую шею и грудь.

– Очень хорошо, – без воодушевления сказал Федя и снова повернулся к Коле. – Нет, Коля, не мелочи это! И не что-нибудь! На океан, такое дело! А ты – мелочи! Для тебя это теперь, конечно, дело плевое, а я, можно сказать, близкого человека провожаю. Это не мелочи!

– Чего это у вас здесь? – спросил Филомеев.

– Да ничего, – сказал Федя. – Пошли, Коль, нечего резину тянуть.

– Здорово, Коль, – сказал Филомеев.

– Здорово.

– Во чтой-то вы здесь играете?

– Ни во что.

– Как это ни во что, когда я вижу.

– Провожаю я его, – сказал Федя. – Понял?

– Понял, – сказал Филомеев. – Когой-то ты провожаешь?

Федя очень удивился.

– А ты что, не знаешь?

– Не знаю, – признался Филомеев.

– Совсем-совсем не знаешь? – настаивал Федя.

– Совсем, – буркнул Филомеев.

– Колю я провожаю. Вот какие дела.

– Колю?.. – Филомеев недоуменно посмотрел на Колю. – Ты чего, в центр собрался?

– Ха-ха-ха, – развеселился Федя. – В центр.

– Ну, в общем-то, сначала… – промямлил Коля.

– Сначала он в Москву едет, – сказал Федя.

– В Москву? – Филомеев посерьезнел. – Ишь ты. Отпуск взял?

– Да нет, – робко возразил Коля.

– Какой отпуск? Какой отпуск? – с невыносимым презрением передразнил Федя Филомеева. – Совсем он уезжает! Совсем! Сначала в Москву, потом на Дальний Восток. На Тихий океан. Понял? Уезжает наш Коля, уезжает.

– На Тихий океан, – тихо повторил Филомеев. – Ну-ну.

– Чего, на Тихий океан? – опасливо спросил кореш.

– Да пошел ты! – огрызнулся Филомеев и, словно впервые различив Колю среди прочих, обвел его удивленным взглядом, начиная с ног и кончая головой.

Коля засмущался.

– Всё, хватит! – вмешался Федя. – Кончай интервью. Нам собираться надо. У нас дел по горло. Провожающих прошу вышвырнуться на перрон. Поезд отходит. Всем привет! Благодарю за внимание!

Он великодушно помахал всем рукой и потащил Колю в подъезд.

Валя попыталась увязаться следом, но Федя твердо остановил ее:

– Мы и так справимся. Погуляй, обомни сарафан.

Единственное, чем Коля по праву гордился, представляло собой шестнадцать квадратных метров паркетного пола, ограниченного, как и положено, четырьмя стенами. На одной стене было продолговатое окно, на другой – скрипела дверь. Это была Колина комната, которую он занимал вместе с кроватью, шкафом, двумя креслами и купленными по случаю, в расчете на активное общение, раздвижным столом на двенадцать персон с шестью стульями. Остальные шесть стульев Коля продал полгода назад, когда расчеты на общение не оправдались.

Теперь Коля провел пальцем по пыльной поверхности стола и пожалел об этом.

– Может быть, не стоило так, – сказал он Феде. – Может быть, их пригласить надо было?..

Федя был непоколебим.

– Еще успеешь. Сначала надо собраться. Где у тебя чемодан?

– Да погоди ты, – не выдержал Коля. – Чемодан, чемодан… Сядь лучше, подумать надо.

– А чего думать? – Федя механически открыл дверцу шкафа, вслушался в ее протяжный скрип и снова закрыл. – Думать нечего. И так все ясно.

Тем не менее он сел в кресло и мечтательно улыбнулся:

– Эх, Коля! Если бы ты знал, как я рад за тебя!

Коля с усилием выдавил из себя ответную улыбку и отвел глаза.

– Давно я у тебя не был, – сказал Федя, – все некогда было. Даже жалко. А теперь вот. Подумать только, последний раз пришел. Это надо же, что значит привычка: пока ты здесь, вроде как тебя и нет, а как только тебя нет – вроде как бы ты и здесь. Понимаешь?

– Нет, – обреченно сказал Коля.

– Ну это неважно, я и сам не совсем понимаю. Вот только одно знаю точно: если бы со мной такое случилось, я бы не ходил как ты, побитой собакой. Хвост пистолетом, Коля! А то даже неудобно за тебя перед всеми этими всякими разными.

В подтверждение его слов дверь дернулась и отворилась, впуская на полной скорости Колиного соседа – Филиппа Макаровича. Он был в пижаме и за скоростью не стеснялся этого.

– Коля, что же это?! – драматически воскликнул он, но увидел в комнате Федю и сбавил обороты: – А-а-а, ты не один.

– Здрасте, Филипп Макарыч, – сказал Федя с затаенным злорадством.

– Здравствуйте, – сухо ответил тот и постепенно совсем остановился. – Что же это, Коля? – повторил он, уже совершенно успокоившись, словно успел смириться.

– А что? – спросил Коля. Коля хотел точности.

– Да ничего, – сказал Филипп Макарыч. – Всё это, что происходит. – Он внезапно улыбнулся Коле, как улыбаются самые близкие друзья, знающие все твои тайны как свои собственные планы. – Значит, решился все-таки?

– На что решился?

– Ну на это самое. На отъезд.

Коля неуверенно задумался.

– Решился… А разве я, этого… Разве я сомневался?

– Ну, Коля, конечно. Или уже забыл? Вспомни, вспомни, как, бывало, вечерами ты со мной советовался, спрашивал про жизнь, про людей и всё не знал, как тебе быть. Вспомни, вспомни. А я тебе еще растолковывал, что у каждого человека должно быть свое место, и своя цель, и всякое такое. Помнишь?

– Не знаю. Может, и помню. – Коля почувствовал себя виноватым. – Сейчас разве вспомнишь, о чем помнишь.

– Ничего, ничего, вспомнишь. Еще добрым словом помянешь. – Филипп Макарыч говорил, а сам словно оглядывался на Федю. – Хорошие дела не забываются. В общем, что я тебе хочу сказать. Правильно ты сделал, что меня послушался. Теперь я за тебя спокоен, и я в тебя верю.

– Спасибо, Филипп Макарыч, – сказал Коля. – Я оправдаю.

– Ладно, тогда я пойду, не буду мешать вам дальше. – Филипп Макарыч огляделся по сторонам, как будто прощался с этой комнатой или, наоборот, здоровался, и, дружелюбно кивая, оставил Колю и Федю наедине.

– Что это он здесь нес? – спросил Федя. – Можно подумать, ты по его совету решил уехать.

– Какие там советы, обычный треп. Знаешь, как вечерами. Придешь, сядешь, делать нечего, говорить не с кем. Только и есть что сосед. Вот и слушаешь.

– Ты смотри, – предупредил Федя. – Теперь ведь каждый встречный, кто хоть раз словом обмолвился, будет считать, что на путь истинный наставил. Знаю я их. А как до дела дойдет, никого не допросишься. – Федя энергично встал, прошелся по комнате в поисках дела и спросил: – Ну так где чемодан?

Коля грустно вздохнул:

– Нет у меня чемодана. И никогда не было.

– Как это нет и не было?.. – возмутился Федя. – А как же ты поедешь?..

Коля неопределенно пожал плечами:

– Не знаю…

– Ладно, чемодана нет. А что есть?

Коля подумал:

– Сумка есть.

– Тащи, – сказал Федя. – Посмотрим.

Коля со вздохом опустился на колени и полез под кровать. Многократно придавленно выругавшись, он вскоре вытащил из-под кровати блеклую сумку спортивного общества «Динамо», доверху набитую проросшей картошкой.

Федя разочарованно присвистнул:

– Нет, мала… – и задвинул ее ногой обратно под кровать. Потом прошел к шкафу, открыл настежь дверцы и прикинул на глаз содержимое. – Да, без чемодана не обойдешься.

– Так ведь воскресенье, магазин закрыт, – обрадовался Коля, – до завтра ждать придется, раньше никак.

– Ничего, – успокоил его Федя. – Чемодан – это не проблема. Чемодан достанем. – Он подошел к окну и высунулся: – Филомеев! Давай сюда! Дело есть!

Несмотря на яркий солнечный свет, для Коли угас последний луч надежды.

А Федя повернулся к нему с сияющим лицом и восторженно замахал руками:

– Ты посмотри! Ты посмотри, толпа какая! Все собрались! До единого! Да посмотри же!

Коля обреченно подошел к окну и выглянул.

Внизу загудело. Коля отпрянул.

– Видал?! – радостно шлепнул его по плечу Федя. – Целая демонстрация. Всеобщая солидарность трудящихся! И это только начало!..

От пронзительного звонка в дверь Коля испуганно вздрогнул и душевно заметался в поисках укрытия.

– Я открою, – великодушно вызвался Федя. – Это Филомеев.

Он торопливо вышел, а Коля приблизился к окну и, стараясь оставаться незамеченным, осторожно посмотрел вниз. Когда на скрип открывающейся двери он обернулся, на его лице была бледность потолка.

Деловито вошел Федя, за ним Филомеев. Хотел войти и кореш, но Филомеев закрыл перед ним дверь.

– Садись, – сказал Филомееву Федя. – Поговорим.

Филомеев деревянно сел и медленно обвел глазами комнату.

– Коля уезжает, – сказал Федя. – Ты это знаешь.

Взгляд Филомеева уперся в Колю.

– Знаю, – кивнул он.

– Уезжает далеко и надолго, – продолжал Федя. – Может быть, навсегда. – Он вопросительно посмотрел на Колю.

Коля подтвердил.

– А магазин закрыт, – завершил Федя. – Потому как воскресенье.

– Как же закрыт, – воспротивился Филомеев, – когда открыт.

– Да не тот, – поморщился Федя. – Промтоварный.

– А-а-а, – сказал Филомеев, принимая это к сведению и теряя всяческий интерес. – Промтоварный…

– Так вот, – продолжил Федя, не обращая внимания на отчетливые нюансы филомеевского поведения. – Нам нужен чемодан. А его у нас нет. А у тебя он есть.

Филомеев задумался, потом согласился:

– Ну есть.

– Ты дашь нам чемодан, а за нами не заржавеет. Поставим, сколько запросишь. Годится?

Филомеев мрачно посмотрел на Федю, встал и подошел к Коле.

– Дай лапу, Коля, – сказал он.

Коля дал.

– Чемодан – святое дело, – торжественно сказал Филомеев. – Без чемодана человек как дерево. Всю жизнь на одном месте. Я подарю тебе свой чемодан.

Он еще раз пожал Коле руку и вышел из комнаты.

– Ну ладно, – после паузы смирился Федя. – Будем считать, что чемодан у нас есть. Полдела сделано. Теперь. Что-то еще надо было сделать. Что-то необходимое. Но что?.. Ты не знаешь?

– Не знаю, – уныло сказал Коля. – Тебе виднее.

В дверь снова позвонили. Федя решительно пошел открывать. Оставшись на мгновение в одиночестве, Коля с дикой, сверхчеловеческой тоской обвел глазами свою комнату, собрался взвыть, но шум за дверью заставил его взять себя в руки.

Дверь приоткрылась. У порога теснились вежливо-виноватые лица. Где-то в коридоре бессильно надрывался Федя:

– Ну чего?! Ну чего приперлись?!

Отступать было некуда, и Коля ощутил смутное удовольствие.

– Проходите, – сказал он. – Садитесь.

Шумно и быстро комната вбирала в себя людской поток. Стульев не хватало. Садились на кровать и на подоконник. Коля каждому кивал, а иногда жал руку.

– Уезжаешь, – с пониманием сказал ему малознакомый человек в кепке.

Коля неопределенно двинул головой.

– Уезжаю. – И все, кто слышал, вздохнули.

Последними вошли две старухи с четвертого этажа и разозленный Федя. Старух усадили, а Федя беспомощно развел руками. Вслед за ним в комнату попытался пролезть стриженый оболтус лет двенадцати, но здесь Федя оказался на высоте.

– Тебе-то чего?.. Тебе? Проваливай. Хотя нет, постой. У тебя есть карта мира?

– Чего?..

– Чего, чего… Карта мира, вот чего!

– Наверно. А какая? Физическая или политическая?

– Да все равно! Какая-нибудь. Тащи любую. И быстро. Понял?

– Понял! Тащу!

Тем временем все вновь прибывшие рассредоточились по комнате и теперь выжидательно молчали. Коля растерянно улыбался:

– Мне даже угостить вас нечем.

Малознакомый человек в кепке остановил его движением руки и тотчас оказался без кепки. Коля еще смотрел с удивлением на его вовремя полысевшую голову, а кепка уже пошла по кругу.

– Да что вы. Не надо… – вяло сопротивлялся Коля, но на него никто не обращал внимания, только старухи укоризненно заохали, когда до них дошла кепка.

– Не надо! – повысил голос Коля. – Слышите! Не надо!

Здесь распахнулась дверь, Филомеев торжественно внес священный фанерный чемодан и поставил его перед Колей.

– Вот, – сказал он. – Ручной работы.

Стихийные проводы были в самом разгаре. Стол на двенадцать персон с трудом вмещал острые локти желающих. И потому многие держали их на коленях. Только одному человеку среди этого застолья не было тесно. Это был человек в кепке. Оказавшись гармонистом, он упрямо аккомпанировал.

– И на Ти-хом океа-не… – выводил окосевший Филомеев, – свой зако-нчили поход.

Его никто не поддерживал.

Коля сидел с давно окаменевшим лицом во главе стола и тупо смотрел, как Валя у раскрытого шкафа перекладывает вещи в фанерный чемодан Филомеева. Вокруг нее ходила кругами высохшая гражданка с умными, широко расставленными глазами и постоянно заглядывала то в шкаф, то под кровать или просто раскачивала стулья с гостями.

Разговоры за столом дробились, временами затихали, временами нарастали, но в любое время ничуть не касались Коли. Поэтому когда к нему подошел Федя с листком бумаги и авторучкой, Коля даже обрадовался.

Недолго думая, Федя расчистил перед ним стол и сунул ему авторучку:

– Пиши. Заявление.

Коля недоверчиво взглянул в его дружелюбные глаза и послушно написал: «Заявление».

– Прошу предоставить мне, – диктовал Федя, – очередной отпуск. Дата: двадцатое. И подпись. Вот так. Хорошо.