И все-таки она плоская! Удивительная наука о том, как меняются убеждения, верования и мнения

Дэвид Макрейни

И все-таки она плоская! Удивительная наука о том как меняются убеждения, верования и мнения

David McRaney

How Minds Change: The Surprising Science of Belief, Opinion, and Persuasion

© 2022 by David McRaney

© Хафизова Р., перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Памяти Блейка Паркера

Спасибо за то, что у единственного ребенка в семье появился брат – источник моих бесконечных историй, и за ценные уроки о том, как перехитрить Вселенную.

Введение

Мы с вами отправляемся в путь, на протяжении которого будем изучать, как формируется и меняется наше мышление. К концу этого пути вы научитесь не только переубеждать других людей, но и менять свои собственные убеждения. По крайней мере, я на это надеюсь, потому что и сам научился делать это, что помогло мне достичь успеха в разных сферах жизни.

Я написал две книги о когнитивных искажениях и логических ошибках, а затем на протяжении нескольких лет вел подкаст на эти темы и был полон скепсиса по поводу изменения мышления, что, возможно, сейчас чувствуете и вы. На сцене ли, с микрофоном в руках или в статьях я часто повторял, что нет смысла пытаться изменить точку зрения людей в вопросах, касающихся политики, различных предрассудков или теорий заговора, а уж тем более – если предмет спора сочетает в себе три этих темы.

Вспомните последний случай, когда вы пытались изменить чью-то точку зрения. У вас получилось? Благодаря интернету у нас больше, чем когда-либо прежде, возможностей соприкоснуться с людьми, у которых другая точка зрения в интересующих нас вопросах. Поэтому не исключено, что вы недавно спорили с кем-то, имеющим иное, чем у вас, мнение. И я уверен, что этот человек не изменил свою точку зрения даже тогда, когда вы, как вам казалось, предоставили ему очевидные доказательства его неправоты. Скорее всего, этот человек, поспорив с вами, не только разозлился, но и еще больше уверовал в свою правоту и вашу неправоту.

Я вырос в Миссисипи, и, как и для многих представителей моего поколения, такого рода споры были частью нашей повседневной жизни задолго до того, как интернет познакомил нас с внешним миром, наполненным разногласиями. В то время герои фильмов и телепередач постоянно выражали мнения, противоречившие всему тому, что мы слышали от взрослых: о том, что Юг снова восстанет, что свободная любовь – грех, а эволюция – всего лишь теория. Наши семьи словно застряли в другой эпохе. Шла ли речь о каком-то научном факте, о нормах, принятых в социуме, или о политической позиции, – то, что было для моих друзей очевидным, неизменно приводило к спорам в наших семьях, особенно во время разных семейных торжеств. В итоге большинство из нас просто перестали спорить. Не было никакого смысла пытаться изменить точку зрения других людей.

Мы становились циниками не только теоретически. Живя в Библейском поясе[1], каждый из нас вынужден был время от времени нарушать какие-то общепринятые правила.

Например, однажды я оказался свидетелем сцены, когда мой отец довольно жестко осадил человека, досаждавшего моему дяде, владевшему цветочным магазином. При этом отцу даже не пришлось просить меня, чтобы я сохранил происшедшее в секрете. Я и сам знал, что нужно помалкивать о случившемся, – и мы оба никому не обмолвились ни словом.

Я был фанатом науки, и мой цинизм лишь стал крепче, когда я начал работать в местных газетах, а потом и на местном телевидении. В тот период в нашу жизнь как раз вошли социальные сети. До того как стать научным журналистом, я работал на WDAM-TV в Эллисвилле, штат Миссисипи, и в мои обязанности входило модерирование страницы новостей. Годами я ежедневно проводил часть дня, читая обескураживающие комментарии разгневанных зрителей, угрожающих бойкотировать телеканал всякий раз после выхода очередной научной передачи, которая не соответствовала их мировоззрению.

Я понял, насколько далеко зрители могут зайти в своем гневе, когда однажды наш метеоролог в прямом эфире сказал, что изменение климата – это реальность, и связано оно скорее всего с выбросом углекислого газа в результате деятельности человека. Я поделился ссылками от экспертов на официальной странице канала в социальной сети. Тут же мне в ответ хлынул шквал гневных комментариев. Как и многие люди, я думал, что факты скажут сами за себя, но множество разгневанных зрителей начали присылать свои собственные ссылки в ответ на мои, и я провел весь день за нескончаемой проверкой фактов. На следующий день какой-то мужчина начал требовать у моего коллеги из новостной бригады, чтобы тот сказал, как зовут человека, ведущего страницу в социальной сети. Коллега назвал ему мое имя, после чего этот мужчина быстро приехал на телеканал и потребовал позвать меня. Почувствовав потенциальную опасность, секретарь позвонила в полицию. Разгневанный зритель уехал до приезда полицейских, но несмотря на то, что они до конца недели дополнительно патрулировали нашу территорию, я еще долго оглядывался при входе и выходе из здания.

Работая на телеканале, я заинтересовался психологией происходящего и начал вести блог на эту тему. В результате чего написал несколько книг, прочитал множество лекций по всему миру и начал новую карьеру. Чтобы разобраться, какими способами люди отказываются принимать факты или понимать другого человека, я запустил подкаст под названием You Are Not So Smart («Не такой уж ты умный») и выбрал психологию мотивированных рассуждений в качестве своего направления в научной журналистике. Я объяснял людям, что нет смысла пытаться изменить чужую точку зрения, и неплохо этим зарабатывал.

Но все же мне никогда не нравился такой пессимизм, особенно после того, как я стал свидетелем внезапного изменения отношения к традиционным семейным ценностям в Соединенных Штатах. Этот сдвиг в сознании в конце концов достиг моего родного города, и многие мои друзья и знакомые перестали скрывать, что выбирают свободную любовь вместо привычного брака. Когда мнение большинства изменилось, разногласия просто испарились. Всего несколько лет назад я ежедневно модерировал споры о том, что свободные отношения разрушат Америку и семейные ценности. Стало очевидно, что люди могут изменить свое мнение. И очень быстро. Так какой тогда был смысл спорить?

Я искал специалиста, способного ответить на вопрос, который раньше мне не приходило в голову задать и который теперь не давал мне покоя: почему мы спорим? Какую цель при этом преследуем? Все эти перепалки в интернете помогают нам или вредят?

В качестве гостя я пригласил в свой подкаст знаменитого когнитивиста Хьюго Мерсье, специалиста по человеческому мышлению и аргументации. Он объяснил, что через конфликт люди постепенно научились приходить к согласию, например, в отношении какого-либо факта – считать его хорошим или плохим, или того, что съесть на ужин. Группы, которые лучше справлялись с достижением согласия через выдвижение и оценку доводов, легче достигали общих целей и могли просуществовать дольше тех, кто этого не делал. В итоге у нас развилась психическая особенность, заставляющая убеждать других людей в нашей правоте, когда считаем, что наша группа заблуждается.

Мерсье сказал, что если бы мы не могли изменить свою или чужую точку зрения, то вообще не было бы смысла спорить. Он попросил меня представить мир, в котором все люди глухие. «Люди перестали бы разговаривать», – сказал он. Тот факт, что мы так часто расходимся во мнениях, является не дефектом человеческого мышления, а скорее его характерной чертой. Чтобы получить наглядный пример того, как спор приводил к внезапным переменам, достаточно обратиться к истории изменений Америки.

Я нашел книгу политологов Бенджамина Пейджа и Роберта Шапиро об общественном мнении, в которой говорится о том, что с момента начала проведения опросов на заре двадцатого века почти половина значительных изменений общественного мнения в Соединенных Штатах происходила внезапно, как и в случае с нетрадиционным отношением к браку[2]. Мнение об абортах, войне во Вьетнаме, отношение к расе, женщинам и избирательному праву, курению и многим другим вещам не менялось на протяжении многих лет. В каждом случае споры переходили из малых групп в большие, и из домов в Палату представителей. Потом внезапно все изменилось. Когда волна общественного мнения подхватила эти вопросы, перемены произошли очень быстро – так, что если бы мы могли отправиться на машине времени на несколько лет назад, то, вероятно, поспорили бы там сами с собой с тем же рвением, с каким сегодня спорим на остродискуссионные темы.

Я стал рассматривать вспышки наших непрекращающихся споров как своего рода прерывистое равновесие. Это понятие из биологии. Согласно ему существа, у которых есть способность меняться, но особой необходимости в том нет, могут почти не эволюционировать на протяжении целых поколений, но, когда потребность в адаптации возрастает, увеличивается и скорость эволюции. В широких временных рамках вырисовывается структура, в которой длительные отрезки единообразия перемежаются периодами быстрых изменений. Если рассмотреть историю социальных изменений, революций и инноваций, то можно заметить повторяющиеся особенности, поэтому мне захотелось понять психологию, которая лежит в их основе.

Мне стало интересно, что происходит в голове у человека до и после того, как он изменил мнение. Что нас убеждает и как? Что так стремительно прорывается сквозь наше сопротивление, что мы не только смотрим на вещи совершенно по-другому, но и удивляемся, как можно было думать иначе?

Как целая страна переходит от курения в самолетах и в офисах к запрету на курение в барах, ресторанах и в дневных телевизионных программах? Почему меняется длина женских юбок, а бороды входят и выходят из моды? Почему вы не разделяете точку зрения человека, которым вы были, когда вели подростковый дневник? Почему у вас другие желания, убеждения и даже стрижка, чем у того, кем вы были всего десять лет назад? Что изменило вашу точку зрения? И как она вообще меняется?

Я хотел понять психологическую алхимию прозрений. Больших и малых. Я подумал, что если нам удастся объяснить загадочную природу того, как люди меняют или не меняют свою точку зрения, и почему эти изменения часто происходят вспышками после долгих периодов убежденности, то мы сможем управлять процессом изменения мышления, в том числе своего. Так возникла моя навязчивая идея, воплощение которой вы сейчас держите в руках.

Эта книга о том, как меняется мышление, о том, как мы сами можем его изменить, и сделать это не за пару сотен лет, не за период смены поколений, и даже не за десятилетие, а иногда просто за один разговор. На страницах этой книги мы исследуем удивительную психологию изменения убеждений, взглядов и ценностей и узнаем, где именно мы допускаем ошибку, когда у нас не получается переубедить кого-то, а также как применить полученные знания ко всему, что требует изменений, будь то в пределах одного ума или миллиона сознаний.

Мы познакомимся с экспертами, которые изучают подобные вещи, и поговорим с людьми, которые изменили свою точку зрения в момент внезапного прозрения или после долгого пути к удивительным озарениям. В последних главах мы увидим, как эти идеи объединяются и создают социальные изменения и, при определенных обстоятельствах, охватывают целые страны менее чем за пару десятилетий. Мы увидим, что скорость изменений обратно пропорциональна силе нашей уверенности, а уверенность – это чувство: что-то среднее между эмоцией и настроением, больше похожее на потребность, чем на закономерность. Убеждение, независимо от источника, является той силой, которая воздействует на это чувство.

Когда мы углубимся в методы, у вас могут возникнуть некоторые опасения по поводу их этичности. Даже если мы считаем, что наши намерения благие или что факты на нашей стороне, процесс убеждения может казаться манипуляцией. Возможно, вам станет немного легче от того, что, согласно научному определению, убеждение – это акт изменения точки зрения без принуждения. Согласно Дэниелу О’Кифу, профессору коммуникации, убеждение – это «успешная преднамеренная попытка повлиять на психическое состояние другого человека посредством общения в обстоятельствах, в которых убеждаемый имеет некоторую степень свободы»[3].

В частности, как много лет назад объяснил психолог Ричард Перлофф в своей книге The Dynamics of Persuasion («Механизм убеждения»), мы можем избежать элемента принуждения, если будем придерживаться символической коммуникации[4] в форме сообщений, которые должны изменить взгляды и убеждения другого человека при «добровольном принятии» им этих сообщений. Согласно Перлоффу, принуждение от убеждения можно отличить по «ужасным методам», которые принуждающий использует, чтобы побудить другого человека действовать «так, как ему хочется, и предположительно вопреки желаниям этого человека». Он говорит, что, когда человек чувствует себя вправе отказать собеседнику, вот тогда мы имеем дело с этическим убеждением. А «когда человек понимает, что у него нет другого выбора, кроме как подчиниться, попытку влияния можно считать принуждением»[5].

Убеждение – это не принуждение и не попытка в интеллектуальной борьбе победить оппонента с помощью фактов или морального превосходства, а также не полемика с победителем или проигравшим. Убеждение – это процесс, который проводит человека через ряд этапов, помогая ему лучше понять собственное мышление, и как оно соотносится с сообщением. Вы не можете убедить другого человека изменить точку зрения, если он этого не хочет. Далее вы увидите, что в этом процессе наиболее эффективны те методы, которые обращены к мотивам человека, а не к его умозаключениям.

Мы узнаем, что в большинстве случаев убеждение побуждает людей осознать, что изменение возможно. Всякое убеждение есть самоубеждение. Люди меняются или отказываются это делать исходя из своих собственных желаний, мотивов и внутренних возражений, и, если мы примем во внимание эти факторы, то наш аргумент с большей вероятностью позволит человеку изменить свое мнение. Как однажды сказал психолог Джоэл Уэлен: «Невозможно заставить струну зазвучать, давя на нее. За нее нужно потянуть».

Вот почему так важно заранее сообщить о своих намерениях. Это не только позволяет вам остаться в рамках этичности, но и увеличивает шансы на успех. Если этого не сделать, люди догадаются о ваших намерениях. Что бы они ни предположили, это предположение станет в их сознании вашей «фактической» позицией, и вы рискуете получить не тот разговор, который вам бы хотелось. Если человек подумает, что вы считаете его доверчивым, глупым или плохим, что он заблуждается или принадлежит к какой-то неправильной группе людей, тогда, конечно, он начнет сопротивляться, и факты уже не будут иметь никакого значения.

В самом начале своих исследований я применил кое-что из этих принципов в дискуссии с отцом о теории заговора, которая просочилась в его политические убеждения. Мы долго обсуждали факты. Измученный, я вздохнул и спросил себя, зачем мне все это. Почему мне так хотелось изменить точку зрения отца?

Я сказал ему: «Я люблю тебя и просто беспокоюсь, что кто-то вводит тебя в заблуждение». Дискуссия закончилась тут же, и мы начали разговаривать о том, кому в интернете можно доверять. Он смягчился и признал, что готов изменить свое мнение о фактах, он и сам с подозрением относится к их источнику.

Я задался вопросом, почему мне так хотелось, чтобы он изменил свое мнение, и сам себе ответил: «Я не доверяю его источникам и не хочу, чтобы он им доверял». Почему? «Потому что я доверяю другим источникам, которые дают противоположную точку зрения, и я бы хотел, чтобы у нас с ним была общая точка зрения». Почему? «Я хочу, чтобы мы были на одной стороне». Почему? Вы можете и дальше задавать себе этот вопрос, пока не дойдете до кварков и глюонов, но крайне важно озвучить свое намерение оспорить представления собеседника, иначе вы оба займете позицию: «Я прав, а ты ошибаешься».

Я надеюсь, что вы пронесете вопрос «Почему я хочу изменить мнение этого человека?» в своем воображаемом рюкзаке, путешествуя со мной из главы в главу. И я надеюсь, что он перерастет в целую серию вопросов, как это случилось у меня.

Вы читаете эти слова, потому что у каждого из нас есть сила отказаться от старых убеждений, заменить старое невежество новой мудростью, изменить свое восприятие в свете новых фактов и освободиться от устаревших догм, вредных традиций, а также невыгодной и неэффективной политики и практики. Способность осознавать свою неправоту впечатана в вязкую массу нейронов, которая колышется в голове каждого человека. Но когда, что и кого нам стоит пытаться изменить?

Что считается опасным невежеством или устаревшей догмой? Что можно считать пагубной традицией, неэффективной политикой или порочной практикой? Какие нормы настолько вредны, какие убеждения настолько неверны, что, найдя способ изменить мышление, мы непременно сразу же должны им воспользоваться? Есть одна загвоздка: как понять, когда мы правы, а другие ошибаются?

И что вообще значит «изменить точку зрения»?

Далее мы найдем ответы на эти вопросы, но изначально я отправился в это путешествие не из-за них. Они сами появились после того, как обнаружилось мое невежество. Вот почему мы должны задать себе эти вопросы сейчас, пока не отправились в путь, и взять их с собой в предстоящий опыт и беседы.

Способность менять свое мнение, корректировать суждения и принимать во внимание чужую точку зрения – наша самая большая сила, и эта способность сформировалась в результате эволюции. Она встроена по умолчанию в каждый человеческий мозг. Скоро вы поймете, почему для использования этой силы нам необходимо избегать споров и начать просто разговаривать. В спорах есть победители и проигравшие, а проигравшим быть никто не хочет. Но если обе стороны не боятся исследовать свои рассуждения, анализировать свое мышление, изучать свои мотивы, то ни одна из них уже не поставит перед собой такую тупиковую цель, как победить в споре.

Вместо этого лучше преследовать общую цель – узнать правду.

1. Постправда

Я заметил Чарли Вейча, когда он поднимался по эскалатору от Лондон-роуд к вокзалу Пикадилли в Манчестере. На нем были зеленая клетчатая толстовка с капюшоном, синие джинсы и рюкзак. Его вполне консервативная стрижка бросалась в глаза из-за пятен седины прямо над висками. Сходя с эскалатора, он улыбнулся мне, развернулся и не теряя темпа направился в мою сторону.

Для этого ему пришлось, на ходу выкрикивая приветствия, сменить направление и нырнуть в поток пешеходов, рассекая собой вереницу людей, идущих навстречу. Без каких-либо предисловий, глядя прямо на меня и широко жестикулируя, Чарли начал рассказывать про архитектуру и историю города, где он и его жена Стейси жили и воспитывали троих детей. По его словам, жить там было комфортно, хотя он все еще работал под вымышленным именем, чтобы скрыться от труферов[6].

Чарли – человек высокого роста, поэтому идти с ним в ногу мне было довольно трудно. Было чувство, будто я вцепился в автобус и мои ноги болтаются в воздухе, как в фильме Чаплина. Он делился своими мыслями о бездомности, о местной художественной и музыкальной индустрии, о современном кинопроизводстве, о сходствах и различиях между Манчестером, Лондоном и Берлином – и все это успел выдать мне еще до того, как мы дошли до третьего светофора, который он непременно проигнорировал бы, как и два предыдущих, не будь на дороге машин.

Я хотел встретиться с Чарли, потому что он когда-то был профессиональным конспирологом и сделал кое-что невероятное, настолько редкое и необычное, что мне казалось невозможным, пока я не начал работу над этой книгой, – то, что чуть было не разрушило его жизнь.

Все началось в июне 2011 года. Накануне десятилетней годовщины терактов 11 сентября Чарли сел на рейс British Airways в аэропорту Хитроу и направился в Соединенные Штаты, к Граунд Зиро. Он и еще четверо труферов отправились в эту поездку вместе с группой операторов, редакторов, звукорежиссеров и комиком Эндрю Максвеллом, ведущим телесериала Conspiracy Road Trip («Конспирологическое путешествие»). Максвелл и его команда сняли четыре программы для Би-би-си, каждая из которых была посвящена разным конспирологическим сообществам: энтузиастам НЛО, отрицателям эволюции, сторонникам теории заговора о бомбардировке Лондона и труферам, которые считают ложью официальную версию событий 11 сентября 2001 года[7].

Согласно замыслу программы, эти люди отправлялись в путешествие в разные концы мира, чтобы встретиться с экспертами и очевидцами, которые предоставят им неопровержимые свидетельства и факты, тем самым поставив под сомнение их конспирологические убеждения. Какая бы драма впоследствии ни разворачивалась, из нее получалась отличная передача, с жаркими дебатами и разочарованиями обеих сторон, и все это в монтаже реалити-шоу под веселую музыку. В конце каждого выпуска Максвелл, наш ведущий и проводник в мир конспирологии, встречался с путешественниками, чтобы узнать, убедили ли их представленные факты. И вот тут была загвоздка. Люди не меняли своего мнения. Раздраженный Максвелл заканчивал каждую поездку, качая головой и задаваясь вопросом, как их пробить.

Но выпуск с Чарли оказался другим.

Он и его соратники труферы провели десять дней в Нью-Йорке, Вирджинии и Пенсильвании. Они обошли места катастрофы. Они встретились со специалистами по сносу зданий, взрывчатым веществам, воздушным перевозкам и строительству. Они поговорили с членами семей погибших и с официальными лицами из правительства, в том числе с тем человеком, который был в Пентагоне во время атаки и потом помогал наводить порядок в залитом кровью здании. Они познакомились с архитекторами Всемирного торгового центра и с человеком, который был менеджером по национальным операциям Федерального управления гражданской авиации США во время терактов. Они потренировались на авиасимуляторе коммерческого авиалайнера, взяли уроки летной подготовки над Нью-Йорком и даже научились сажать одномоторный самолет, не имея при этом опыта пилотирования. На каждом этапе своего путешествия они встречали людей, которые либо были лучшими в своей области знаний, либо своими глазами видели события 11 сентября, либо потеряли кого-то в тот день[8].

Несмотря на усилия Максвелла, труферы только еще больше уверились в заговоре. Возможно даже, что он сам поспособствовал укреплению их убежденности. Они спорили с ним, утверждая, что их обманывают проплаченные актеры, или что эксперты ошибаются, или так называемые факты взяты из сомнительных источников. Спорили все, кроме одного.

В то время Чарли был лидером сообщества труферов. В течение многих лет основной доход он получал от создания сотен видеороликов на тему анархии и заговоров, которые размещал на YouTube. Некоторые из них даже набрали миллион просмотров и более. Он говорил своим поклонникам, что пожары 11 сентября не могли быть настолько сильными, чтобы расплавить стальные балки Всемирного торгового центра, и что здания идеально сложились, потому что это был контролируемый снос. Он отслеживал связи между правительствами, предприятиями, военными и прочими, чтобы выяснить, кто именно за этим стоит. Он регулярно выходил на улицу с мегафоном в одной руке и камерой в другой и усердно работал над тем, чтобы привлечь подписчиков и открыть людям правду.

Сделав из этого занятия полноценную работу, Чарли начал путешествовать со своей подрывной деятельностью, регулярно появляясь на фестивалях, куда съезжались его коллеги-конспирологи, анархисты и нео-хиппи за сексом, наркотиками и бесплатным Wi-Fi. Он стал другом и соавтором всемирно известного конспиролога Алекса Джонса и межпространственного исследователя рептилоидов Дэвида Айка.

Он неустанно трудился на протяжении пяти лет и несколько раз даже попадал в тюрьму. Его арестовали за то, что он выдавал себя за полицейского, когда его отправили освещать саммит «Большой двадцатки» в Торонто. Позже его арестовали – ирония судьбы! – по подозрению в заговоре с целью планирования акции протеста во время королевской свадьбы. Освещая его задержание, The Telegraph назвала его «известным анархистом»[9].

Любимец конспирологического сообщества и восходящая звезда YouTube, Чарли считал себя многообещающим знаменитым провокатором, которого кто-то любил, а кто-то ненавидел. Он думал, что поездка в Нью-Йорк станет для него большим прорывом, событием, которое сделает его популярным. Но, оказавшись там, он на пике своей славы совершил нечто невероятное и, как оказалось, непростительное.

Он изменил свою точку зрения.

* * *

Мы сидели в кофейне, пока вокруг нас снова и снова сменялись посетители, которые приходили и уходили, ели, разговаривали и смеялись, и Чарли, казалось, нравилось это, он специально говорил громче, чтобы окружающие слышали, как он из облака сигаретного дыма объясняет, почему он больше не труфер.