Три войны

Вдруг народ загалдел. Василий очнулся, тряхнул головой пытаясь сбросить дремоту.

– Что стряслось? – хриплым голосом спросил он.

– Кто-то в беспамятство упал – слабым голосом проговорил Иван. И спустив штаны стал мочиться на пол, виновато глядя на Василия. Навоз от теплой мочи разжижился, и смрад от него стал еще сильнее.

– Братцы до ветру хочется, аж сил нет. – Взмолился невысокий, с впалыми щеками солдат. – Что делать братцы.

– А фуражку зачем тебе батюшка царь выдал? – Ухмыльнулся унтер-офицер. – Вот в нее и давай.

– Чё-то я не пойму, откуда из тебя лезет, ведь два дня не жравши, – возмутился Иван.

Едкий запах человеческого нутра расползался по вагону. Все молчали, понимая, что завтра они сами могут оказаться в таком положении.

– Братцы всё! – с облегчением выдохнул солдат. – Выкиньте фуражку в окошко.

Ночью жара спала, стало прохладнее, ноги затекали от неподвижности и становились ватными. Через несколько часов вагон затрясся и остановился. Открылись двери, пленным приказали выходить на построение. Три человека не выдержали нечеловеческих условий и остались лежать на полу в навозе.

Лагерь военнопленных разместился в больших бараках, опутанных колючей проволокой. Зеленой травы на территории не было, а только черная, вытоптанная обувками пленных земля.

Холодное и вонючее утро в бараке. Василий с трудом поднял с нар голову. Полчища вшей покрыли все тело, ползали по щекам и лбу. Пока обитатели барака спали, он снял нательную рубаху, тряхнул ее и на пол полетели гнусные твари. Снял гимнастерку, вывернул на изнанку рубаху, вычистил все швы и рукава, снял кальсоны и повторил все сначала. Уже одеваясь, услышал зычный звон молотка о рельсу. Это подъем. Зашумел, заволновался десятками охрипших голосов барак, пленные вышли на построение.

Не успели похлебать баланды, как зарычали конвоиры:

– Лос,лос, шнель, шнель, – беря на изготовку винтовки.

Партиями по тридцать человек уводили пленных на песчаный карьер. К карьеру подходили рельсы, на которых стояли открытые платформы. В них тачками возили песок, доверху нагружая платформы. Вечером паровоз увозил их, а взамен пригонял пустые.

После работы, возле кухни выстраивалась очередь за получением хлеба, к этому времени готова была баланда. Повар быстро нырял черпаком в котел и выливал содержимое в подставленные котелки. У первых одна вода, но и это хорошо, ибо у последних либо густо, либо пусто. Коли промедлишь в очереди, то и не хватит баланды, с пустым брюхом спать будешь. Вот и торопится Василий в очереди, дабы похлебать хот какой-то теплой жижи, заедая черствым хлебом. Да и силы на завтрашний день накопить надо, тачки возить, не языком болтать. Никогда еще в жизни не доводилось ему есть такую баланду. Дома собаке бы даже не налил такого, а тут самому приходится хлебать, да еще и в очереди стоять.

Душно в бараке. Тяжело дышат спертым воздухом пленные, глотки пересохли от нехватки воды. Вдруг заболел Иван, началась дизентерия. Он совсем ослаб, перестал есть хлеб и баланду. У него уже накопилось несколько паек черствого хлеба, аккуратно сложенные под бушлатом, служившим подушкой.

Василий обеспокоенно спросил земляка:

– Брюхо болит?

На него смотрели серые бессмысленные не моргающие глаза, рот полуоткрыт, белые губы растрескались до крови. Конопушки на его худом и бледном лице стали более выразительными.

– Не чую ничего, – прошептал Иван, скребя ногтями, ежик рыжих волос. – Тошно мне и кусок в глотку не лезет.

– Надо хоть червячка заморить, а то сдохнешь! – стал убеждать его Василий. – Ведь завтра с утра батрачить надо идти.

Он сунул руку под бушлат, достал кусок хлеба, стряхнул пальцами вшей, подул на него ртом, с шумом выгоняя из себя воздух, протянул Ивану. Весь оставшийся вечер он тщательно следил, чтобы земляк пережевывал ссохшийся хлеб.

Работали пленные двенадцать часов в сутки, без перерыва на отдых. За каждый отработанный день им платили символическое жалование по 20 копеек.

Усталый и обессиленный Иван, выронил на землю лопату и с трудом опустился на камень.

Тут же к нему подошел конвоир и с силой ударил палкой по спине. Иван застонал, но не смог подняться. Тогда конвоир ударил его еще несколько раз. Бросив палку, снял со спины винтовку и передернул затвор. Видевший это Василий, подбежал к Ивану и схватив его за гимнастерку, поднял с камня и делая примирительные знаки рукой конвоиру, поднял с земли лопату и повел пленного ближе к платформе.

– Эть, еще немного и отмучился бы грешный, – приводил его в чувство Василий.

– Васька…– нараспев протянул Иван. – Фатит, я больше не выдюжу.

– Не базлай окаянный, хочешь сдохнуть тут в немчуре?

– А я уже и сдохнуть согласный, – не сопротивлялся Иван, еле шевеля языком.

– А давно ли гуторил, что ты Эрзянин, так чего ж раскис, нюни распустил, воюй за свою жизнь.

Иван тяжело вздохнул, поднял глаза и посмотрел в лицо Василию. Он хотел что-то ответить, но молча потянул на себя черенок лопаты и пошел копать песок.

Несмотря на то, что на фронтах шли затяжные бои, почтовое сообщение работало бесперебойно с той и другой стороны. Василий с Иваном написали письма домой, из которых родные узнали об их нелегкой судьбе. Вскоре обрадовались ответным письмам.

Дрожащими пальцами Василий развернул серый листок бумаги. Письмо, которое получил, было орошено слезами матери, так что на нем остались пятна. Мать благодарила Бога и радовалась, что сын жив. Она писала, что жизнь в Черемушке идет своим чередом, лошадей изъяли на войну, поля пахать и обрабатывать не на чем. Отец с младшими братьями – Егором и Тарасом управляются по хозяйству. Хлеба сеять стали меньше и тот заставляют продавать в волостное управление.

У Василия пересохло горло, тоска разрывала грудь. Воспоминания прошлой жизни разгорелись в его воображении. Перед глазами поплыла его деревня, дом, густые деревья за поскотиной, посреди улицы утопающей в белоснежных кустах цветущей черемухи в луже стоят телята, лежат свиньи. Откуда – то доносится наигрыш гармони и веселая песня. «Сколько работы сделали бы мы с отцом, если бы не война. Вдвоем оно всегда сподручнее лес пилить и пни корчевать. И пашни больше напахали и хлеба посеяли и скотины развели». Но его мысли и сердце, недолго задержались на этих воспоминаниях. С прежней силой барачная жизнь накрыла его с головой.

Через некоторое время, Иван пришел в себя. В один из вечеров, перед самым отбоем, Василий придирчиво посмотрел на своего друга:

– Смотрю ты уже одыбал и здоровье как у коня. Может, сорвемся до дому?

– Вася, а как мы без припасов в такой дальний путь двинемся?– забеспокоился Иван.

– Была бы вода, а харчи за всегда отыщем, рассудил Василий.– Сейчас урожайная пора, яблоки, груши в садах поспели, не пропадем.

– Ну тогда лады.

Темной ночью они пролезли под колючей проволокой и незаметно от охранников ушли из лагеря. Всю ночь крадучись шли через какой-то лес, но потом остановились в нерешительности, перед ними была широкая река.

– Куды дальше? – тревожно спросил Иван.

– Как гуторит мой тятя, утро вечера мудренее, а покуда давай подремлем.

Беглецы повалились от усталости на землю и вскоре заснули. Проснувшись, увидели на том берегу дома, сплошь покрытые соломой. Вдоль них двигалась повозка. Оглядевшись, заметили на этом берегу выше по течению, на скошенной поляне, среди копен сена одинокий хутор. Решили подойти и разжиться чем-нибудь съестным, но наткнулись на военных и были схвачены.

Разгулялись сапоги по двум скрюченным телам. Били военные спокойно, расчетливо и методично. По животу, по голове, по груди.

Василий упал вниз лицом, закрыл голову ладонями и завыл от взыгравшейся злобы, боли и бессилия. Захрипел, застонал и вскоре затих. Их привели в лагерь. Здесь экзекуция повторилась. Конвоиры сначала натравили на них собак, потом били сапогами, прилюдно, чтобы другим неповадно было.

Очнулся Василий от того, что кто-то облил его холодной водой и взяв за руки, волоком потащил по земле. Тяжело громыхнули железные двери, брякнул засов, стихли шаги. Стало темно и холодно.

Одним не заплывшим глазом Василий взглянул на синюшное лицо Ивана, который часто моргая, смотрел на него, вероятно соображая, где они? Потом тихо прохрипел:

– Мы что, в могиле?

– Да нет, покуда в карцере, – Еле ворочал разбухшим языком Василий. Плечо нестерпимо ныло от тупых ударов кованых сапог, изо рта текла кровь вперемежку со слюной.

– Ай-я-яй, я уже в мечтах дома был, – тяжело вздохнув, осипшим голосом простонал Иван.

– Видно грешны мы с тобой, сколько человеческих душ загубили? Вот нас Бог и наказал.

– Об чем ты говоришь? Ведь это война, мы во врагов стреляли. Если бы мы их не убивали, они бы нас убили.

– А для Бога мы все одинаковы, что кайзеровцы, что русские – все люди, все живые, – Василий от напряжения тяжело задышал. – Нам как-то надо выжить, обязательно выжить. Он протянул земляку руку. Иван крепко сжал ее своей жилистой кистью.

– Теперича надо вставать Ваня, земля холодная, не дай Бог захвораем, совсем пропадем.

Два дня их не беспокоили, а на третий конвойный принес баланды и хлеба. Через десять дней карцерное заключение закончилось.

Опять потекли монотонные лагерные дни. Стихла боль от неудавшегося побега, но в душе гнездились отчаяние и злоба на неоправданные надежды, а тоска по дому была все сильнее и сильнее.

Наступила очередная весна, на одном из построений Василия, Ивана и еще десяток человек фельдфебель выкрикнул из строя. Отвели к коменданту лагеря, который объявил им, что они направляются на работу в частное помещичье хозяйство.

Голое, вытоптанное коровами поле тянулось вдоль дроги. В дали, возле леса виднелась черная полоска вспаханной земли. Не высокий круглолицый немец одетый в военную форму, подвел их к плугу, лежащему возле вспаханного поля. К которому были привязаны сыромятные вожжи.

Иван, дернув Василия за рукав и заглядывая ему в лицо, испуганно спросил:

– Я тута не понял, на нас что, вместо скотины пахать будут?

– Сам не видишь что ли? – раздражаясь, ответил Василий.– А не один ли хрен, что песок на платформу грузить, что плуг таскать, у них все равно для нас другой работы нету.

И уже через несколько минут, оба сослуживца и вместе с ними еще десять человек крепко сжимая в руках сыромятные ремни перекинутые через плечи тащили плуг вместо рабочего скота. Целыми днями они пахали пашню, а шедший за плугом немец подгонял их бичом. Что бы пленные не убежали, на ночлег их приводили в лагерь.

Сидя в темном полумраке лагерного барака, изнемогая от усталости, Иван чуть не плача жалобился другу: – Моченьки нет у меня больше Вася, таскать по полю эту железяку. Как со скотиной с нами обходятся, а жратва скудная – одна баланда. Мы что трехжильные?

– Верно ты гуторишь, мы с тятей на пахоте своего коня и то жалели. Три борозды пройдем и роздых ему давали. А тут без продыху день напролет горбатишься.

– А что им, этим подлюгам, жалко нас что ли? Сдохну я, так им в радость. Все одним русским солдатом меньше будет.

– Но ты паря не раскисай, – одёрнул его Василий. – Выдюжи. Как у нас в деревне гуторят, на терпении и мир божий держится. Знаешь, как мне хочется домой вернуться? По улице своей пройти, отца и мать увидеть. Вот поэтому и не ною, а терплю, сжимаю зубы от злости и унижения, но терплю.

– Я тоже хочу домой. Все сны в последнее время только о доме, – нисколько не стесняясь сослуживца, захлюпал носом Иван.

– Значиться так, когда на войну уходили, мы с тобой с чистыми помыслами, за веру, царя и Отечество воевать хотели, за други своя живот положить. А оно вон как случилось? Повоевать толком не успели и в плен попали. Не этого я хотел.

– Ой, ей, ей Вася, – замахал руками Иван. – А кто ж этого хотел? Даже в самом страшном сне не могло мне присниться, что такая жисть у меня будет. Иногда думаю что лучше бы было? Такая жисть или пуля в лоб в окопе от кайзеровца?

– Не гневи Бога Ваня, он нам жизнь подарил, а многие наши товарищи уже давно землю парят.

Вскоре из газет узнали, что в России царь от престола отрекся, потом революция свершилась.

В связи с новыми событиями, в лагере начались побеги и охрана перестала искать беглецов. Глядя на это, Василий с Иваном решились снова бежать. Раздобыли мешок, в него уложили котелок, чтобы в пути кипятка согреть. Стали экономить хлеб, складывая его туда же.

И однажды ночью, они крадучись стали пробираться из барака к колючей проволоке ограждения. Проползли под ней, по набитой дорожке предыдущими беглецами и медленно стали продвигаться к лесу. Им казалось, что они ушли не замеченные, но не тут -то было. На самом краю леса часовой с вышки открыл по ним стрельбу.

Лавируя между деревьев и заслоняясь руками от хлеставших по лицу веток, бежали они без оглядки. Василий отчетливо слышал, что стрельба позади них была все глуше и глуше и вскоре затихла.

Шли уже несколько часов, в основном лесом, озираясь проходили поляны. Деревни и усадьбы обходили стороной. Выбившись из сил, упали на траву. На опушке леса стоял сарай, в нем редко кудахтали куры. Василий осторожно открыл дверь и зашел внутрь. Своим крестьянским чутьем он пытался понять, где искать гнезда? В деревянной отгородке в утоптанной соломе нащупал три яйца, чуть дальше еще два. Куры стали беспокоиться, и кудахтать, очнувшийся от сна петух вдруг громко закукарекал. Василий не стал больше беспокоить взволновавшийся курятник и быстро вышел на улицу, заперев на засов дверь. Поднявшись по лестнице наверх, и устроившись на соломе, мужики с наслаждением пили сырые яйца.

– Таких вкусных, я сроду не ел, – с явным удовольствием облизывал губы Иван.

– Вкус дома. У меня тятя всегда яйца сырые любил, а я вот нет. Капризничал. Сейчас бы еще десяток выпил, да нету.

Они зарылись в овсяную солому и заснули.

Василий проснулся от какого-то шума. Солнце поднималось над горизонтом, освещая верхушки раскидистых деревьев. Иван лежал на спине и тяжело дышал. Осторожно тронул его за плечо и приставил палец к губам.

– Тссс…

– Что такое? – спросил глазами напарник.

– Там кто-то ходит.

Василий осторожно подполз к краю настила и увидел внизу двух подростков. Один набирал в мешки сено, другой собирал в курятнике яйца. Краем глаза Василий пытался разглядеть через открытую дверь, где там еще находились куриные гнезда. И вдруг Иван сильно закашлялся. Один из подростков в серой рубахе и сапогах бросил взгляд вверх и испуганно крикнул.

Василий понял, что он спрашивал кто здесь?

Подростки, увидев чужих людей, не сговариваясь, выбежали из сарая и побежали в сторону дома.

– Ванька, бежим! – крикнул Василий. – Иначе нам крышка.

Быстро спустившись вниз по лестнице, они пулей выскочили из сарая и бросились к лесу. Уже у первых деревьев, оглянувшись, Василий увидел, как размахивая шашкой, за ними на лошади мчался всадник, а следом бежали мужики. У одного он приметил винтовку, а больше разглядывать, не было времени. Они побежали вглубь леса, пытаясь найти там спасение. Выбившись из сил и тяжело дыша, Василий вновь оглянулся:

– Вроде никого нет.

– Ежели бы не вчерашние яйца, – прохрипел Иван, – никуда бы мы не убежали.

Но вскоре им опять послышался треск кустарников, и донеслись крики преследователей.

– А где же всадник? – растерянно спросил Иван. – Неужели нам удалось запутать свой след в лесу.

– Тогда пошли скорей! – скомандовал Василий, и они быстрым шагом двинулись дальше.

– Глянь болото, – растеряно выдохнул Иван. – Я вижу кочки.

– Давай к болотине,– сказал Василий. – Это же наше спасение.

– Зачем в топь – то лезть, опасно же?!

– Рискнем, авось повезет, иначе нам от них не оторваться. Силы не те.

Василий быстро отыскал глазами подходящую палку и повернувшись к Ивану, сказал:

– Вот и сляга нашлась, – иди за мной след в след.

Под ногами зашевелилась земля. По зыбкому дерну шли на авось.

– Теперича бы не провалиться! – стучала одна мысль в голове Василия и он пытался продвигаться вблизи редких кустов.

Оглянувшись, вновь увидел силуэты людей.

– Ложись! – прохрипел он и упал в сырой мох. – А вот и всадник объявился.

Верховой в черной куртке на сером коне двигался по закрайку леса вдоль болота отдаляясь от беглецов.

– Обманули-таки мы его. Слава Богу, пронесло, – прошептал Иван, стряхивая мох с головы. – Надо бы вставать, а то дюже мох сырой и холодный.

– Покуда лежи! Еще не время. Видишь людей?

– Где?

– Прямо в нашу сторону смотрят

– Неужто выследили? – ужаснулся Иван.

На краю болота внимательно вглядываясь вдаль, стояли два парня.

В одном из них Василий узнал подростка в серой рубахе и сапогах.

– Во курвы, принесла же вас нелегкая, – пробормотал в отчаянии он.

– Ты глянь, как по сторонам-то зыркают, – тревожно прошептал Иван. – Значить потеряли нас.

Немного постояв, подростки пошли в их сторону.

– А что Васюха одолеем мы их если на нас попрут?

– Не знаю, но у нас другого выходу нет. От них не убежишь. Да и они уже совсем рядом. Слухай, что я тебе скажу. Я на себя беру того, что повыше, а ты бросайся на того в серой рубахе.

– А что я с ним делать буду?

– А что хошь, хоть зубами в горло цепляйся, а одолей. Как в Алчедате тогда. Если бы я не вмешался, удавил бы парня.

Вдруг они услышали громкий крик, вдали показался всадник.

– Опять этого черти принесли, ходит зараза кругами, – отчаянно прохрипел Иван. – Хана нам Васюха.

Василий от бессилия и злобы закрыл глаза и опустил лицо в сырой, холодный мох: «Неужели это всё? Опять лагерь, бесконечные побои, травля собаками и ужасный мрак карцера». Он стал про себя читать Отче наш. Читал и читал, тяжело вдыхая сырую прелость мха.

Всадник еще раз, громко окрикнул парней и махнул им рукой, чтобы шли к нему. Те, повернувшись, быстрыми шагами двинулись в его сторону.

– Ой Вася, только до дому доберусь, в церкви свечку поставлю и неделю молится буду Николаю Угоднику. – Радостно с облегчением, выдохнул Иван.

– Василий поднял голову и увидел удаляющихся от них людей:

– Слава тебе господи, ушли.

3

После этого случая, друзья стали осторожными, шли только ночью, а днем забирались в густые заросли кустов, таясь от людей. Две недели шли они по чужой земле. И вот на пути им встретился очередной хутор. Усадьба мирно засыпала, в тусклых окнах отсвечивался свет от керосиновых ламп. Рядом с усадьбой стоял колодец. Во дворе лежали коровы и мирно жевали жвачку. Недалеко от них за плетнем стояли лошади.

– Догоняй, тихо проговорил Василий и поманил напарника к себе.

– Фсё, Вася, фатит, я больше не могу, – взмолился Иван, вытирая пот с лица.

Иван замолчал, опершись рукой на слягу и тяжело дышал.

– Судя по всему, – рассудил Василий, – это усадьба помещика. Вона сколько скотины во дворе.

– Может хлеба попросим? – севшим голосом предложил Иван. За время побега, он сильно исхудал и обессилил. Вот и сейчас ему было безразлично, кто живет в этом доме, только бы не военные. Все его мечты были о еде.

Рядом с большим домом, стоял дом поменьше, с соломенной крышей и двумя окнами. На окнах висели серые занавески.

Василий постучал в окно.

Изнутри донесся женский голос.

– Пани, – негромко, стараясь не спугнуть, произнес Василий, – вы по русски гуторите ?

В доме заскрипели половицы, занавеска раздернулась и в окне появилась женщина с распущенными волосами. В отблеске лунного света стало видно, что это молодая девушка с румяным лицом, но заспанными глазами.

– Ви звитки? – (вы откуда?) – испуганно спросила она.

– Мы из плена убежали, – тихо произнес Василий, не отрывая глаз от незнакомки, – вы русский понимаете?

– Разумем трохэ,

– Ради Христа, дайте нам малость хлеба.

– Я тут не господиня, я роблю у пана. Вин живе в том доме. – Она указала рукой на соседний большой дом.– Зачекайте до рассвета, я вам винесу хлиба. Можете в лесу почекати, а можете он тому сарае прилечь.

– Военные на хуторе есть? – дрожащим голосом спросил Иван.

– Не, немая. Идите, а то ще кто побачит вас.

Беглецы отошли к сараю. Василий глядел на Ивана, на его избитые в кровь ноги. Внутренним чутьем он понимал, что дальше его товарищь идти не сможет. Да и сам он тоже был на пределе человеческих сил. Беглецы забрались в солому, уютной и мягкой показалась им эта постель. Только ныло уставшее от бесконечной ходьбы избитое, истерзанное тело.

Проснулись от громкого и требовательного крика: «вставак, виходжи!»

Василий вскочил по привычке, вспоминая лагерное утро. Но это был не лагерный барак, а сеновал. Солнце поднялось высоко, внизу ходили куры, индюки, мычали коровы. Против них стояли три здоровых мужика, двое с вилами и один с винтовкой. Рядом стояла белокурая девица. В ней он узнал ночную незнакомку в окне.

– Хто таки? – громко спросил невысокий мужик в белой рубахе, темных шароварах и начищенных до блеска сапогах

Наверное, хозяин, – подумал Василий. Его так вымотала дорога, что от усталости, навалившейся на него, он был готов ко всему.

Местный помещик выслушал беглецов и узнав откуда они, с любопытством спросил:

– Так ви з Сибиру?

Василий согласно кивнул головой.

– А мати у тебе е?

– Мать есть и тятя есть, ждут когда с войны вернусь.

– Це там у холодному краю?

– Да в холодном краю.

– Чув я про вашу Сибир, – с пониманием сказал хозяин, – тильки ви зараз туди не пройдете. Там попереди войска стоят, вас сразу схватят, дивись чего и расстреляють. И прощай мати тогда.

– А вас що туди сослали? – спросил мужик с винтовкой.

– Нет мы сами поехали, – глухо проговорил Василий. – Земли вольной захотели, вот по переселению и поехали.

– Ну и як дали вам землю?

–– Сколько могли распахать, столько и брали, – отозвался стоящий рядом Иван.– Земли у нас хорошие, хлеб богато родит. Лесу много, пушнина есть, золото в таежных ручьях найти можно. Надо только работать, не лениться.

– Та ну, – криво усмехнулся мужик, опершись на вилы.

– Вот тебе! – Иван осенил себя знамением.

– Вам до дому без моей допомоги не добраться, – сказал хозяин, – работать вмиете?

– Об чем гуторить, в деревне родились и выросли, – почувствовав доброе расположение к ним, захорохорился Василий.

– Тоди оставайтесь, с хозяйством мени допоможете, а там видно буде, – рассудил хозяин, – тим более твой товариш не ходок вже.

Во дворе поставили стул, Агнешка. так звали девушку принесла ножницы и зеркало.

Василий поглядел на себя и ужаснулся:

– Как же ты нас не испугалась таких заросших и страшных?

Агнешка засмеялась, а хозяин сказал:

– Я скильки бачил беглых людей ни один красиво не виглядев. Ну а вас привидем в нормальний вигляд, – немного помолчав, продолжил. – Звуть меня Кшиштов Полюська.

Пока беглецы стриглись, вокруг них бегал мальчик. Из-под синего картуза, выбивались пряди светлых кудрявых волос.

Неожиданно он подбежал к Василию и глядя прямо в глаза, спросил:

– Ти разбийник?

На что Агнешка с иронией ответила:

– Разбийник.

– Мальчик с испуганными глазами отбежал в сторону.

– Эть что за хлопец? – полюбопытствовал осмелевший Василий.

– Ежи, – панський синок.

– Наследник растет?

– Ну так.

Закончив стрижку, Агнешка уперла руки в бока и приободряюще сказала:

– Ну що красавцы, теперь йдите геть пид тот навис – бриться, мыться. Там вода в корити налита.

– А с этим что делать? – Василий показал на свои лохмотья.

– Я принесу вам новий одяг, а цю спалите.

В конюшне была небольшая кладовка без печки, там их и поселили.

Василий огляделся, в грязной, необжитой каморке, худо освещенной сальным огарком, на столе стояла деревянная чаша, глиняный горшок. На земляном полу в углу возле стены, на кирпиче стояла мышеловка, рядом стеклянная бутылка, закрытая пробкой, сделанной из газеты.

– А це вам лижка, – засмеялся худой, высокий работник в высоких ботинках и бросил на пол охапку ржаной соломы.

– А что? – обрадовался Иван. – Вольготно пристроились. – Даже на душе радостно стало, не то что давеча было.

Гречневая каша с молоком и краюха ржаного хлеба, показались Василию необыкновенно вкусными. После еды почувствовал себя лучше. Повеселел и Иван, он не знал, как благодарить добросердечную Агнешу.

– Послушай красавица! – улыбнувшись спросил Василий, нисколько не пытаясь обидеть девушку. – А ты зачем про нас хозяину сказала? Ведь обещала молчать.

От неожиданности, она оторопела, молча сполоснула в рукомойнике руки, вытерла их о полотенце, поправила рукой косу. И подперев руками свои худые бока, взглянула прямо в глаза Василию:

– Та вас же дурней пожалела. Ну принесла б я вам хлиба, а дальше що? Куди вы пишли? А так пан у нас добрий, хлопцив на хуторе не осталось, кого на вийну забрали, кого вбили, работать не кому стало. У пана ще поля не прибрани стоят.