Линия свободна. Сборник 2004-2024

Наших отношений с Кэт никто не мог понять. Потому что это не выглядело как «роман», несмотря на то что нас часто можно было видеть вместе. К определению «дружба между мужчиной и женщиной» кем-то было заведено относиться с иронией и недоверием, да и вряд ли это можно было назвать «дружбой» в общепринятом понимании. Просто два близких и интересных друг другу человека, которые шутят, обсуждают, спорят, флиртуют… но лишь друг с другом, словно никого другого не существует. Эти отношения не старились и не становились тесными, как обувь или одежда. Они не грозили женитьбой, но не были и «бесполыми». Однажды мы с ней выехали на озеро, и это путешествие подействовало на нас обоих – мы не вернулись домой вечером, как собирались, а провели ту ночь вместе на берегу в маленькой, но показавшейся нам такой уютной палатке. Юные, наивные, смешные романтики – мы, казалось бы, перешли грань, которую переходить были не должны. Наверное, возвращаясь поутру обратно в город, она, как и я, тоже думала об этом, опасаясь изменений в нас и наших чудесных, кристальных отношениях. Но та ночь, преисполненная нежности друг к другу и ко всему, что мы видели вокруг себя, оказалась именно добрым, а не злым волшебством. Хрусталь выдержал это испытание, мы остались близки и не действовали друг другу на нервы ни обещаниями, ни претензиями, ни ревностью. Мы по-прежнему были рядом, по-прежнему были довольны друг другом и тем, как складывается наша жизнь. Виделись почти каждый день и вот, через несколько минут нас ожидала новая встреча.

Отвлекшись от своих мыслей, я обнаружил, что на часах уже 18.03. Рабочий день проявил свои лучшие качества. На этот раз непривычную для меня деликатность – под конец работы на меня не свалилось никаких срочных дел. И прекрасно. Хватит работать, «закрываем лавочку». Дорога открыта. Спасибо всем. Вставая из-за стола, я еще раз взглянул на календарь. 21 апреля. Стоило заказать приз «за самый удачный день года».

Припарковался как обычно у куста сирени неподалеку от ее подъезда. Сколько раз мы встречались и ненадолго расставались под ним. Я вновь представил, что через каких-то несколько дней он зацветет и снова превратится в яркое фиолетовое облако, источающее божественный аромат. И частичка этого облака вновь поселится у Кэт дома, потому что каждый раз при нашей встрече я буду дарить ей очередную сиреневую гроздь. От мысли об этом мне стало тепло и радостно. С улыбкой распахнул я старенькую скрипучую дверь ее парадного и стал подниматься по лестнице. Традиционно грязный подъезд с покосившимися деревянными почтовыми ящиками, торчащими из стен пустыми цоколями над разрисованными приличными и не очень надписями электрощитками. Полустершаяся табличка «список жильцов», где напротив квартиры, в которой проживала Кэт, еще можно было разобрать забавную фамилию прежнего жильца – Тырин. На ее лестничную площадку через небольшое прямоугольное оконце пробивался солнечный луч, и складывалось ощущение, что это единственное место во всем подъезде, куда удавалось пробраться весне. И меня это нисколько не удивляло, солнце не ошибалось с выбором, оно особенно охотно светило для тех, кто ждал его и для тех, кто излучал внутренний свет. Как Кэт.

Она открыла дверь почти сразу, но не зажгла свет в прихожей.

– Привет. Проходи в комнату, – прошелестела она и исчезла так стремительно, что я даже не успел разглядеть ее лица в полумраке. Только золотистый локон мелькнул в одиноком блике на обоях.

– Насколько я помню, кто-то собирался коротко подстричься! – весело прокричал я, стаскивая туфли.

Ответом было молчание. Я вошел в комнату. Кэт стояла у окна, скрестив руки на груди, и пристально смотрела на меня. Похоже, снова что-то задумала. «На этот раз ей не удастся меня одурачить», – дал я себе зарок, терпеливо дожидаясь улыбки на ее лице.

– Кто-то собирался подстричься, но передумал? – продолжил я ехидно.

Некоторое время Кэт молча смотрела на меня, затем отвела глаза.

– Да, кто-то передумал, – проговорила она каким-то неузнаваемым глухим голосом.

– Наверное, парикмахер сбежал, увидев, какую красоту ему придется срезать, а? – не унимался я. – Или всю парикмахерскую закрыли на санитарный час, завидев, как ты идешь к…

– Случилось несчастье, – вдруг медленно произнесла Кэт.

Прерванный на полуслове, я не сразу понял смысл этих слов. Улыбка на моем лице замерла, словно не знала, что ей делать дальше. Мне все еще казалось, что взгляд Кэт вот-вот прояснится, и она выдаст какую-нибудь шутку, превращающую такое странное начало разговора в фарс.

– Несчастье? – переспросил я, глупо ухмыляясь и недоверчиво наклонив голову.

– Сбила машина, – послышался ее растерянный голос.

«Это не может быть правдой. Какая машина? Вот она стоит передо мной, живая и здоровая. Все-таки розыгрыш. Надо же, какая артистка на мою голову», – подумал я.

– Тебя сбила машина? И сейчас ты, видимо, лежишь в больнице, да? А я, видимо, твой врач. Вы неплохо выглядите, больная. Похоже, машина отделалась легким испугом и незначительными царапинами? – торжествуя, заговорил я с улыбкой.

Кэт подняла голову и посмотрела на меня.

И в этот момент мне показалось, что остановилось время. От моей улыбки не осталось и следа. То, что я увидел в ее глазах, шокировало меня. Страх. Боль. Молодое и привлекательное лицо Кэт превратилось в маску, на которой проступили незаметные раньше страдальческие морщинки.

Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Я понимал, что мне следовало что-то сказать, но в эти растянувшиеся мгновения не чувствовал в себе способности говорить.

– Машина сбила не меня, а человека, переходившего дорогу рядом со мной, – наконец, сказала Кэт, не сводя с меня своего взгляда – колючего, пронзительного. Чужого.

После паузы она продолжила, с нажимом проговаривая каждое слово.

– От удара его отбросило на несколько метров, как тряпичную куклу.

– А ты? – подал голос я.

– Что я? – переспросила Кэт, буравя меня глазами.

– Ты не ранена?

Она снова отвела взгляд, ее лицо приобрело прежнее безучастное выражение.

– Ни царапины, – почти прошептала она.

Я облегченно выдохнул. Что-то в ее состоянии становилось более понятным.

– Расскажи о том, как все произошло, – попросил я.

Молчание. Тишина, которую мне так редко доводилось слушать в этом доме. Она казалась мне неуютной, какой-то пугающей. Мне захотелось, чтобы Кэт поскорее сказала хоть что-нибудь. Но когда она заговорила снова, я пожалел об этом своем желании. Пустота в ее голосе пугала гораздо сильнее.

– Мы переходили по светофору на желтый свет. Неожиданно на полном ходу выскочила иномарка, никто не успел среагировать. Он стоял ближе, и весь удар пришелся на него.

– Ты дождалась гаишников? – спросил я.

Кэт покачала головой. Бесстрастно.

– Но почему? Ведь ты – главный свидетель ДТП. Неужели ты не хочешь, чтобы этот урод с купленными правами ответил за свой поступок? Неужели ты не…

Она лишь мотала головой в ответ на мои слова. Все, что я говорил в тот момент, казалось ей бессмыслицей. Вдруг я поймал себя на том, что чувствую досаду. На то, что едва ли не впервые со времени нашего знакомства не понимал, что с ней происходит. На то, что не смог оказаться рядом, когда все случилось. На то, что не знал, чем помочь и не мог найти нужных слов. На то, что весь мой день был полной противоположностью тому, что происходило с Кэт. Досада. Маленькая черная точка, которая становилась все больше с каждой минутой, проведенной в этой комнате.

– Свидетелей и так было предостаточно, это произошло на людном перекрестке. А я не могла оставаться там, – проговорила она тихо.

– Не могла оставаться? – переспросил я. – А почему, собственно? Пострадал незнакомый человек. Каждый день на дорогах гибнут десятки, сотни людей. Да, это тяжело осознавать. Еще тяжелее видеть. Но почему ты…

Вдруг я остановился, озаренный внезапной догадкой. Черная точка превратилась в жирную кляксу.

– А кем был этот человек? И куда вы шли с ним? – спросил я.

Кэт медленно подняла голову. Она чуть нахмурилась, словно пытаясь сообразить, о чем я говорю. Затем ее взгляд прояснился. Она стремительно развернулась к окну, и, помолчав секунду, произнесла:

– Уходи, Виктор.

Всего два слова. И какая пропасть.

Пропасть, которая так внезапно разверзлась между нами.

Я почувствовал это только после этих слов, хотя весь этот разговор с самого своего начала подталкивал меня к мысли, что все идет не так.

Замешательство, недоумение, раздражение. Эмоции. Что-то сковывающее и не позволяющее как-то изменить ситуацию. Включить здравомыслие и посмотреть на происходящее в этой комнате под нужным углом. Меня не было здесь, как не было здесь и Кэт. Два других человека. Разных человека. Незнакомых.

Я ушел, не сказав ни слова. Не знал, что сказать.

Хлопнул дверью подъезда, едва не сорвав ее с петель.

Рывком согнал машину с места, мельком заметив, что наш куст сирени утонул в клубах дыма из выхлопной трубы.

Следующий день прошел, словно в тумане. Я ни на чем не мог сосредоточиться, ни одно из запланированных дел не мог довести до конца. Коллеги лишь по-доброму усмехались, глядя на меня. Так в их представлении выглядел «отходняк», который, по их мнению, непременно должен был со мной случиться после внеплановой премии.

Впрочем, с коллегами в тот день я почти не виделся. И вообще старался не отходить от рабочего места. Я ждал ее звонка. Но телефон упорно молчал, как будто испытывал мое терпение. Или подавал голос, но соединял с другими людьми, проблемы и заботы которых для меня в тот день казались малозначимыми. Эти звонки раздражали меня еще сильнее, чем тишина в кабинете. Я был немногословен, стараясь как можно быстрее заканчивать все разговоры, чтобы не занимать телефон.

Кэт не звонила.

Несколько раз я пытался собраться с силами и набрать ее номер. Но каждый раз что-то останавливало меня. Сложно сказать, что именно. Наверное, я должен был находиться рядом с ней, что-то говорить, как-то успокаивать. Но при этом мне не хотелось сделать ей еще больнее. Все слова, которые я мог бы сказать, терялись, растворялись, когда я вспоминал ее лицо и голос во время нашего злосчастного разговора. Мне не хотелось больше видеть и слышать ее в таком состоянии. И я боялся, позвонив ей, снова застать ее в нем. Все, на что я был способен – это ждать. Надеяться, что ее улыбка и звонкий голос вернутся ко мне.

За несколько минут до окончания рабочего дня телефон зазвонил. Пролив кофе из чашки (седьмой за день), я схватил трубку.

Но звонок был не от Кэт, а от Валерии. Ее рабочий день тоже заканчивался, и она предложила встретиться. На самом деле была, конечно, длинная история о том, что она с друзьями решила подарить знакомой компьютер, и что ей нужен человек, который помог бы определиться с комплектующими по приемлемым ценам, и что этот человек, разумеется, я. Прекрасная легенда, если забыть о том, что я далеко не самый продвинутый компьютерщик в учреждении, и если не обращать внимания на «бархатный» голос, которым это предложение излагалось. Что-то в ее голосе напомнило мне Кэт. Простота? Беспечность? Я сомневался, что все это действительно имело отношение к Валерии. Но согласился. Мне захотелось побыть с кем-то, кто мог бы хотя бы попробовать быть таким же солнечным и непосредственным, как Кэт. Я чувствовал, что мне не хватает ее хорошего настроения, ее шуток, смеха. Ее яркости и молодости. Ее света, который заставлял светиться и меня.

Валерия, похоже, действительно была не прочь провести со мной вечер. Визит в компьютерный салон занял около десяти минут. После этого она предложила мне оставить машину и побродить с ней по городу, «подышать свежим воздухом». Она держалась раскованно, оказалась интересным собеседником и обаятельным человеком, что до этой внезапной прогулки было для меня совершенной тайной. Наверное, в ее обществе я чувствовал бы себя вполне комфортно, если бы моя голова не была занята мыслями о Кэт. Улыбка, жесты, голос, походка, одежда – раз за разом я ловил себя на том, что сравниваю Валерию с ней. И ощущал вину перед обеими.

Когда мы с ней расстались, солнце уже склонялось к горизонту. Оставив мне свой номер телефона и одарив на прощание приветливой улыбкой, Валерия исчезла в своем подъезде. Престижный район, высотный дом, кодовый замок на металлической двери. Не похоже на наши с Кэт съемные жилища в престарелых пятиэтажках. Так же и жизнь Валерии вряд ли походила на наши жизни. Ее рассуждения о работе, перспективах, деньгах, товарах, технологиях были интересны, но сильно отличались от того, о чем привыкли говорить мы с Кэт. Кто знает, если бы судьба в студенческие годы уготовила мне встречу не с Кэт, а с Валерией, я мог бы стать совсем другим человеком, и все вещи, интересующие ее, были бы не чужды и мне. Я тоже думал бы о карьере, о служебных интригах, о переезде в столицу – почему нет, это же здоровые амбиции.

Но случилось по-другому.

Мне было неуютно без Кэт. Впрочем, «неуютно» – слишком слабо сказано. Все равно, что сказать – человеку неуютно без дома, без тепла, без пищи. Я оставался совсем один. Мне предстояло вот так же бессмысленно блуждать по улицам, кабинетам и заведениям, заглядывать в чужие лица и окна… и что? Становиться другим? Замыкаться в себе? Бросать все свои силы на работу и получать удовольствие от похвал начальства и коллег? Ведь все это никогда не было главным для меня. Ничто не способно было заменить понимание, доброту, искренность, бескорыстие.

С каждой минутой, проведенной в этом тяготящем меня одиночестве, мне казалось, что я понимал себя лучше и лучше, но это не приближало меня к разрешению ситуации. Я был силен в рассуждениях, но совершенно беспомощен в действиях. «Она позвонит», – твердил я себе, словно заклинание.

Но не думал, что последует за этим звонком. Он сам по себе превратился для меня в символ, в волшебство, разрушающее злые чары. Все то же самое. Ожидание окончания розыгрыша. Ожидание света в ее глазах. Ожидание улыбки.

Улыбки не случилось. Не произошло волшебства, на которое я так рассчитывал, дежуря у телефона.

Кэт позвонила на следующий день.

Мое сердце забилось с оглушительной частотой. Мои глаза загорелись надеждой. Побелевшие от напряжения пальцы с силой сжали трубку. Голос непривычно задрожал.

Но через несколько секунд забрезживший было свет снова померк.

Тот же чужой бесстрастный «заколдованный» голос. Она предлагала встретиться на нашем месте в парке. Чтобы расстаться. Кэт не сказала этого, но у меня не было сомнений на этот счет. Последнее рукопожатие. Последнее «извини». Конечно. «Уходи, Виктор».

Положил трубку, в самый последний момент удержавшись от того, чтобы разбить телефон. Несколько вдохов и выдохов. Спокойно. Без резких движений. Работать. Выбросить из головы. Быть проще. Быть сильнее. Улыбаться. Лечиться и выздоравливать. Жить дальше.

«Нашим» местом в парке мы с Кэт называли третью по левую сторону от дорожки скамейку на каштановой аллее. Здесь мы часто встречались и проводили бессчетное количество времени в наши студенческие годы. После окончания института мы виделись здесь реже, но каждая встреча в парке была связана с чем-то хорошим. Каштаны каждый раз радушно принимали нас, словно старых знакомых. Они спасали нас от палящего солнца в знойные летние дни, позволяя лишь немногим пробивавшимся сквозь плотную листву лучам рисовать свои причудливые узоры на асфальтовой дорожке. Осенью каштаны сбрасывали листья к нашим ногам, и желто-зеленые ковры вокруг скамейки радовали глаз, дарили нам светлую грусть, в компании которой забывались заботы и проблемы. Пушистые сугробы, иней на ветвях превращал зиму на нашем месте в рождественскую открытку, которая день ото дня становилась только краше. Весной сюда возвращалось пение птиц, смех детей и ласковые улыбки молодых мам, адресованные своим чадам, посапывающим в колясках. И от всего этого снова оживали каштаны, стряхивали с себя снежинки и расправляли свои первые листочки – те, которые вскоре образовывали пышную резную крону, укрывавшую своих гостей от суеты остального мира.

Мы никогда не ссорились на нашем месте – здесь всегда было слишком красиво. Это была какая-то священная, возвышенная красота… И при этом она казалась нам с Кэт простой и доступной. Неприятные мысли и разговоры отступали сами собой. Впрочем, таких разговоров за историю нашего с Кэт знакомства было не так уж и много. Казалось, что им неоткуда взяться. Казалось.

Я пришел на двадцать минут раньше срока, будучи не в силах усидеть на работе. Время тянулось неимоверно долго, и его течение было бессмысленным для меня. После звонка Кэт все насущные хлопоты показались мне ненужными, далекими, мелкими. У меня не укладывалось в голове, как люди могут всерьез заниматься ими каждый день и быть в гармонии с самими собой, считать себя непревзойденными тружениками. Из моего мира как будто бы изъяли самое главное. Содержательную часть, без которой жизнь превращалось в какую-то серую формальность вроде служебной записки, которую, не читая, подшивают в толстую папку. Наверное, поэтому, не дождавшись окончания рабочего дня, я примчался в парк. Мне был нужен ответ. Зацепка. Повод сохранить надежду. Или услышать последнее слово, которое эту надежду убьет.

Я не сразу узнал ее. Черный костюм, черная блузка. Я припомнил всего пару раз, когда видел ее в таком одеянии – это было на экзаменах в институте, да и то лишь потому, что в карманы пиджака было удобно прятать шпаргалки. Тогда ее улыбка и светлые волосы забавно контрастировали с черным цветом, смотревшимся чудаковато на ней, такой яркой и жизнерадостной. Но теперь Кэт была словно в плену этого черного цвета. Ее лицо выглядело уставшим, а волосы были решительно убраны со лба и собраны в тугой узел на затылке. Только походка – стремительная и уверенная – напоминала мне о той Кэт, которую я знал и надеялся снова увидеть.

Заметив меня, она тут же опустила глаза, но затем, будто одернув себя, вскинула голову и посмотрела на меня в упор.

– Привет, Вик, – обронила она, садясь на скамейку рядом со мной.

Она старалась, чтобы это прозвучало легко, но голос ее дрогнул. Или мне только показалось?

– Здравствуй, Кэт. Рад тебя видеть, – улыбнувшись, произнес я как можно более небрежно.

Фальшивка. Волнение, которое трудно скрыть за кривой усмешкой.

Молчание. Она деловито осматривалась. Я, не отрываясь, смотрел на нее.

– Как ты поживаешь? Что нового? – спросил я, продолжая глупо улыбаться.

– Все в порядке, – сказала она, не глядя на меня.

Снова пауза. Лишь шелест ветра в молодой траве и возгласы играющих детей откуда-то из глубины парка.

– Мне захотелось встретиться с тобой, – вдруг проговорила Кэт и, подумав, добавила: – Мне нужно было увидеть тебя именно здесь, на нашем месте. Мне нужно было пройти через это.

Тут она, словно опомнившись, бросила взгляд на меня и усмехнулась:

– Ты не понимаешь, о чем это я, верно?

Да, я не понимал. Просто смотрел на нее и ждал, что произойдет дальше. И чувствовал напряжение. Она сказала всего несколько слов, но мне становилось тревожно. И ее усмешка не разряжала ситуацию, она не казалась мне искренней и дружелюбной.

– Я хотела бы извиниться за то, что прогнала тебя. Ты ведь пришел по моей просьбе и пытался понять, что мне было от тебя нужно, – негромко заговорила Кэт, глядя куда-то вдаль. – А я и сама не знаю, для чего тебе позвонила. Просто ты был единственным, с кем я могла бы поговорить о том, что произошло. Но понять меня никто не мог бы. Поэтому глупо было с моей стороны обижаться на тебя. Прости.

Она склонила голову, подняла веточку и стала выводить на земле какой-то причудливый узор. Несколько секунд мы оба смотрели на него, пытаясь собраться с мыслями.

– А еще я хотела сказать, что тот пострадавший мужчина не имел ко мне никакого отношения, – произнесла она. – Просто прохожий. Незнакомец. Мы оба двинулись на желтый, и это единственное, что нас связало. Встретились и расстались.

Я ждал. Мне казалось, это лишь прелюдия к чему-то важному.

Но Кэт взглянула на часы и взялась за сумочку.

– Мне пора, – сказала она задумчиво. – Знаешь, я хотела поблагодарить тебя. Эти годы были замечательными, такими светлыми, радостными. Во многом из-за тебя. Ты был со мной тогда, когда мне это было действительно нужно, помогал мне чувствовать себя живой, необходимой.

Она снова посмотрела на меня, но тут же отвела взгляд.

– Теперь многое изменится. Мы вряд ли сможем видеться часто. Наверное, я вообще уеду из этого города, – закончила Кэт едва слышно. Помедлив, она потянулась ко мне и поцеловала в щеку. – Спасибо тебе, Вик.

Затем она подхватила сумочку и попыталась встать. Но чуть раньше, чем это случилось, я положил свою ладонь на ее запястье.

– Что с тобой, Катя? – спросил я, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Ведь ты не была такой. Посмотри вокруг. Весна. Помнишь, как мы ждали ее? Как мечтали о том, что снова станет тепло. О солнце, о птицах, о цветах. Смотри, ведь это время наступает. Наше время. Но в нем нет тебя. Почему?

Мой голос звучал серьезно, проникновенно, но где-то глубоко в нем затаилась безысходность, и я явственно слышал ее нотки. А если они были слышны мне, то, наверное, и Кате тоже.

Некоторое время она действительно смотрела по сторонам, не давая мне возможности увидеть ее лицо. Когда же Катя снова повернула голову ко мне, я увидел в ее глазах слезы.

Мне вдруг показалось, что это самое невыносимое зрелище из всего, что мне доводилось видеть в своей жизни. Захотелось обнять Катю и прижать к собственному запнувшемуся сердцу, сделать что-то невероятное, что сможет избавить нас обоих от страданий.

Но в этот момент она сделала над собой усилие и заговорила. Слова давались ей с трудом, она делала большие паузы перед каждым предложением. Но продолжала говорить, преодолевая, переламывая себя.

– Знаешь, это неправда, что со мной все в порядке. Как неправда и то, что я не пострадала в той аварии. Да, я изменилась. И, возможно, не в лучшую сторону. Когда я заметила приближавшуюся машину и услышала визг тормозов, я вдруг ясно увидела свою жизнь в каком-то ином свете. Другими глазами. Успела оценить свои 25 лет и подвести итог. Если бы я переходила дорогу не с левой, а с правой стороны от того мужчины, то меня бы не стало. А что осталось бы за моими плечами? Что осталось бы от меня в этом мире? Мечты? Розовые сопли? Ожидание? «Весна, лето, осень, зима и снова весна»? Но зачем? Ради чего? Я жду. Жду волшебства. А его не будет, если я не смогу изменить что-то в себе, сделать что-то своими руками. Я хочу измениться. Мне пора измениться. Если я не могу сделать этого в этом городе, где столько воспоминаний о детстве, то мне нужно уехать отсюда. Сейчас я похожа на повзрослевшего ребенка, прощающегося со своей любимой игрушкой. Мне тяжело, мне больно, мне страшно. Видеть эти каштаны, эту траву, этих резвящихся детей. Видеть тебя, Вик. И понимать, что я не могу больше быть частью этой идиллии. Кэт больше не существует. Она погибла в аварии, забрав с собой все, что было тебе так дорого. А я… мне пора заняться делом.

С этими словами Катя поднялась со скамейки и направилась к выходу из парка, на ходу утирая слезы. Отойдя на несколько шагов от скамейки, она оглянулась. Единственный раз. Взмахнула рукой. «Прости меня», – прочел я по ее губам. Затем она развернулась и торопливо пошла по дорожке, глядя себе под ноги. Встречавшиеся люди проходили мимо нее, бросая недоуменные и сочувствующие взгляды.

Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась в воротах парка.

Точка была поставлена. Я получил ответ. Лишился последней надежды.

А вокруг все было как будто по-прежнему. Солнце продолжало шествовать по небу. Теплый ветерок продолжал играть с юной листвой. Дети на лужайке были увлечены игрой в мяч. Влюбленные парочки прогуливались по дорожке или, обнимаясь, ворковали на соседних скамейках. Люди торопились домой или по магазинам после трудового дня.

Все были заняты своими привычными делами. Только я больше ничего не понимал. Фрагменты, мелькавшие перед моими глазами, больше не складывались в единую картину. Я лихорадочно искал хотя бы что-то родное в окружавшем меня пейзаже. Какую-нибудь деталь, которая помогла бы мне прийти в себя. Но тщетно. Все предметы были словно кем-то повернуты другими гранями ко мне, казались незнакомыми, пугающими, мертвыми. Даже каштаны. Даже солнце. Даже птицы. Все превратилось в пустыню, по которой я брел в полном одиночестве. Брел в неизвестном направлении. Брел, пошатываясь и теряя надежду найти хотя бы одно живое лицо. Еще одно живое лицо помимо того, которое я только что потерял.

На следующий день я не вышел на работу. Проснувшись по будильнику, я, посомневавшись, набрал домашний номер Валерии и сообщил ей, что появиться в конторе не смогу. Соврал, что отравился. Валерия была рада моему звонку, пообещала передать информацию шефу и любезно посоветовала не беспокоиться, а сосредоточиться на поправке здоровья. И еще предложила встретиться на выходных, если здоровье мне позволит. Она была мила и настойчива. Любому на моем месте такое внимание польстило бы. Но я поскорее закончил этот разговор, пообещав позвонить.