Эпоха Древних

– Есть и другая простая истина – за стенами Кандбаджара людей много больше, чем внутри. Мы, абядийцы, не любим привязываться к месту. Нам нравится странствовать. И где бы мы ни были, повсюду хватает людей с щедрой душой и увесистыми кошельками с золотом и серебром – в отличие от Кандбаджара с его пустыми базарами.

Он смело шагнул ко мне, и я заметила хну в его бороде. Всего несколько пятнышек, чтобы залатать проплешины. Отец говорил, что они появляются от сильных переживаний. Возможно, сбить его с толку будет легче, чем он пытается меня убедить.

Поэтому пришлось бросать в него бомбу.

– Ты слышал о новом рыночном сборе?

Я скрестила ноги и вздернула подбородок.

– Рыночный сбор?

– Да, для восстановления Кандбаджара. И чем вы-ше ваша цена относительно той, что я считаю нормальной, тем больше вы платите – вплоть до ста процентов.

– Почему мы должны платить за восстановление Кандбаджара? Мы не разрушали его. Это сделали вы и ваше волчье отродье.

Он был так прямолинеен и непочтителен. Нужно добавлять меда в слова, когда говоришь с султаншей султанш.

– То, что сделала я, не было разрушением. Хочешь видеть настоящее разрушение? – И я сделала знак приблизиться вооруженным до зубов йотридам, стоявшим у двери.

Субай поднял руки.

– Я всего лишь переговорщик.

– Трудно быть переговорщиком без языка и ушей. Вероятно, тебе придется подыскивать другое занятие.

– Искалечить посла – тяжкий грех в нашей вере!

– Боюсь, у нас разная вера. Если только ты не называешь Хисти отцом.

Стражник-йотрид взялся за серебряную рукоять, зазвенела сталь извлекаемого из ножен клинка.

– Умоляю, султанша…

Абядиец упал на колени.

– Я хотела говорить с главным шейхом, а не с его наглым племянником. Я даже приняла бы его сына, но он прислал сына своего брата, – вероятно, хотел избавить себя от слез, если я рассержусь. Я ведь просто дикарка из Пустоши и склонна к жестокости.

Субай приник лбом к полу, словно я была его новой богиней.

– Простите меня. Я совсем не хотел вас расстроить или оскорбить.

Он дрожал как ребенок. Прекрасно.

Я встала, спустилась с помоста и окинула взглядом его трясущуюся фигуру. Йотрид стоял прямо за ним, с клинком наготове и ухмылкой на лице.

– Наступает новолуние, а за ним начинается Праздник соколов, – произнесла я. – Не хотелось бы огорчать твою семью в такие благословенные дни. – Опираясь на посох, я склонилась над ним и добавила на ухо: – Вам известно, что вы пользуетесь нашим бедственным положением. Вы пошли по кривой дороге. Тех, кто отклоняется от подлинной веры и правильного пути, ждут ужасные последствия. И мой долг – вам эти последствия предоставить.

Мне хотелось изломать посох о его спину, но я позволила ему уйти невредимым. Меня охватило разочарование. Я султанша Кандбаджара, но этот город не выживет сам по себе. Чтобы все не рухнуло, мне нужно расширить сферу влияния.

Я вернулась в свои покои, улеглась в постель и раскрыла свиток, только что доставленный от великого визиря Баркама.

«От его высочества принца Селуков Аланьи Фариса для султанши Сиры Силгизской…»

Ну, по крайней мере, Баркам соизволил назвать меня султаншей, чего не делал тот абядиец, пока я не пригрозила изготовить сувениры из его языка и ушей. Пропустив все эти любезности и прочую чушь, я перешла к сути.

«Хотя я – слуга моего брата, шаха Кярса Аланийского, все мы, как слуги Лат, должны признавать и искоренять любую несправедливость. Я признаю как Ваши обиды, так и ущерб, причиненный Вам и Пути Потомков. За все годы знакомства с Вами я уверился, что Вы любите Аланью так же сильно, как я. Знаю также, что Вы любите нашу общую веру, которая, как река, разделилась на два бурных потока, обогащая урожаем живущих на ее берегах. Но я не могу сказать того же о кагане Пашанге и кагане Гокберке – урон, нанесенный ими нашей стране, неисчислим. И поэтому я должен отклонить Вашу просьбу, сделанную ради йотридских и силгизских торговцев, возобновить разрешения покупать и продавать на территориях, временно находящихся под моим управлением, включая города и земли Саканда, Доруда, Карбскара, Вахи…»

Скомкав свиток, я отбросила его в сторону. Следовало ожидать, что он попытается посеять эти семена. Когда Пашанг написал Баркаму, ему и ответил сам Баркам и был более реалистичен в своих выводах и аргументах. Но когда Баркаму написала я, он ответил, но устами принца Фариса и высказывает явные опасения. Таким образом он пытается стравить нас с Пашангом.

Пусть он и мудрейший человек на земле, но все же мужчина и имеет самые очевидные слабости.

Так что я нанесла визит Норе. Я давно не бывала в другом крыле Песчаного дворца. Я поселила Нору там, где прежде размещался гарем Тамаза, – в башне с несколькими комнатами, выходящими в один коридор. Вместе с Норой там жили несколько служанок и ее сын, которого мы переименовали в Казина, в честь одного из Потомков, – не хотелось, чтобы у нас звучало имя Селука, убийцы Потомков.

Прекрасные темные глаза Норы округлились, когда она увидела меня. Девушка почтительно встала и поклонилась, словно я была Селуком. Она стала еще худее, чем была Зедра, хотя, к счастью для нее, не лишилась жира в тех местах, где, скорее всего, задержит взгляд Баркам. У меня такого богатства никогда не было, и я не могла не завидовать ее соблазнительным формам.

– Почему твоя одежда порвана?

Я указала на мелкие дырочки в ее бежевых шароварах.

– Моль, наверное.

– Ты же знаешь, ты всегда можешь попросить служанок принести тебе новую одежду. Или хоть зашить эту. Во имя Лат, это же дворец.

– Несколько дырочек мне не мешают.

Я осуждающе покачала головой. Какая небрежность. Многие убили бы за то, чтобы оказаться во дворце, на ее месте.

– Кстати, как поживает наш милый Казин?

– У него был жар прошлым вечером. Но шейх Вафик дал ему микстуру, и теперь он здоров, благодарение Лат.

– Слышать это – огромное облегчение.

Много лун назад, отбывая к Юнаньскому побережью, Баркам купил Зедре облегающее экстравагантное платье. Но теперь, когда она потеряла вес, платье плотно сидеть не будет.

– Ты совсем не ешь… дорогая. – Я наслаждалась, разговаривая с Норой тем же высокомерным тоном, как когда-то Зедра говорила со мной. – Тебе не нравится наша еда? Она не такая, как в Вограсе?

– Я… я прошу прощения.

– За что?

– Здешняя еда очень вкусная.

Она напоминала мышку, попавшую в зубы льва. Неужели я так пугаю? Почему? Я не сделала ей ничего плохого.

– Не волнуйся, Нора, – самым обезоруживающим тоном сказала я. – Просто мне хотелось узнать, все ли в порядке.

– Это из-за моей сестры… ты сказала, что найдешь ее.

А, это. Я особо и не думала заниматься поисками той единственной, что осталась от семьи Норы.

– Мы найдем ее, дорогая. Сейчас, в такой неразберихе, это неимоверно трудно. Но со временем мы ее найдем.

Если она вообще жива.

– Спасибо, султанша Сира.

Я пока не проверяла, может ли Нора писать кровью или перемещать душу. Но в одном я была уверена – она все еще умеет говорить на всех языках. Если один из даров Марота у нее сохранился, почему бы и не остальные два?

Но мне все-таки было страшно напоминать Норе о ее способностях, и особенно если я не смогу ее контролировать. Да, конечно, она выглядит кроткой, но и я когда-то была такой.

– Я не видела тебя в саду, – сказала я в надежде перевести разговор на тему, которая заставит ее раскрыться. – Не скучаешь по цветам?

– Мне хорошо здесь.

– Думаю, тебе нужен свежий воздух. И ставни ты всегда держишь закрытыми? Тебе следует больше бывать на солнце. Кожа у тебя бледная, как у рутенки.

Она оставалась такой же напряженной.

– Нора. – Я положила руки на ее плечи. Странно было смотреть так на Зедру. – Ты ужасно выглядишь. Я этого не допущу.

Это я поселила Нору в мрачной башне и поэтому хорошо понимала, что она может решить, будто я над ней насмехаюсь.

– Слушай, – продолжила я. – Я переселю тебя поближе ко мне. И с сегодняшнего дня ты будешь моей служанкой и компаньонкой, как Селена.

– Компаньонкой?..

Я кивнула.

– Ты знаешь, что это?

Она покачала головой. Эти вограсцы – настоящие простофили.

– Ты будешь подавать мне еду, помогать одеваться, иногда будешь моим доверенным лицом. А тебе бы такое понравилось?

Она колебалась.

– А как же мой сын? Кто о нем позаботится?

– Мы все о нем будем заботиться, вместе. Он особенный мальчик. – Это точно. Он дитя Марота. Обладает кровью бога. Столько необычного в такой крохе. – Ну, что скажешь?

Нора посмотрела направо, потом налево, словно окруженная невидимой клеткой. Наконец, она остановила взгляд на моем подбородке и кивнула. Очевидно, если бы могла, покачала бы головой. Но я только делала вид, что даю ей выбор, и она это понимала.

– Превосходно. – Я сжала ее холодное худое плечо. – Как говорят в силгизских землях, кто промедлил, тот проиграл. У меня впереди долгий день, значит, и у тебя тоже.

Когда я сидела за обеденным столом, освещенным слабым светом свечи, паж-силгиз принес мне второе письмо. Восковая печать на нем была в виде ангела Цессиэли, с четырьмя глазами, расположенными в форме ромба. Я взломала печать столовым ножом, разрезав пополам странное лицо ангела.

Разумеется, письмо было от императора Священного Крестеса и адресовано принцессе Селене.

«Я заставил бы море расступиться, чтобы снова быть с тобой, дорогая дочь. Продолжай молиться, и пусть вера излечит твои тревоги. Я иду к тебе. Большего не скажу, опасаясь, что это послание попадет в руки сирмян, саргосских пройдох, эджазских пиратов или еще кого-то из моих многочисленных врагов. Но знай, что хотя я долго пребывал в ступоре, ты заставила меня действовать».

Ответ краткий, но в нем заключено многое. В идеале Иосиас должен собрать солдат, готовых быстро пройти через земли неверных. А захват городов Баркама на побережье или даже угроза им создадут как раз то давление на этого мудрейшего человека, которое мне и нужно, и заставят его с поджатым хвостом приползти к моим ногам.

А потом я использую Нору как дополнительную приманку. Палка вместе со сладкой ягодой убедит его присоединиться к нам.

Я зачерпнула руками рисового плова – много изюма, кардамон и чуть-чуть козлятины. И пока жевала, думала о человеке, который, без сомнения, постарается разрушить все мои планы.

Кева внешне красив и загадочен, но в душе такой простодушный невежда. Наши шпионы сообщили, что ему не удалось заключить союз с детьми Мансура. Но этот союз и не был его лучшей картой. Нет, Кева будет искать помощи могущественного Сирма и еще более могущественного Кашана, граничащих с нами с обеих сторон.

Кашан совершенно непредсказуем – там мириады фракций, и иерархия до неприличия сложная. Я вспомнила болезненные уроки, где я могла бы все это усвоить. Тогда я боялась получить от Философа удар палкой, поскольку с трудом могла назвать различия между сирдаром и сиди. Теперь я жалела, что он не бил меня крепче, чтобы была повнимательнее. Если бы я понимала внутренние проблемы Кашана, то могла бы этим воспользоваться.

Однако будь я игроком, поставила бы на то, что в Кашане откажутся помочь Кеве, – если он не пообещает солидную плату. Он может предложить Мерву, чтобы наказать детей Мансура или чтобы принудить их к союзу, как я Баркама.

Сирм также имеет достаточно сил, чтобы изменить баланс в пользу Кевы. И я не допускала, что шах Сирма скажет «нет» своему самому прославленному янычару, своей мертвой дочери и принцу Аланьи, который спас его от неминуемой гибели.

На следующее утро, после довольно сложного заседания Совета семи, я пришла в покои Пашанга, чтобы обсудить вопрос Сирма. Я не выносила этого на обсуждение на совете, и прежде всего из-за Гокберка, поскольку пропасть недоверия между нами становилась бездонной. Мне не хотелось, чтобы члены совета знали о моих планах – враги показали, что намерены стравить нас друг с другом. Учитывая существующие разногласия, это будет несложно.

Пашанг лежал обнаженным на шелковых простынях, подложив руки под голову, живот раздулся от выпитого этим утром. Мы были не самыми любящими супругами, но если он хотел меня – я не отказывала, хотя все меньше наслаждалась физической близостью. Он слишком много пил, слабел и утомлялся на мне быстрее, чем от скачки на лошади.

Я скучала по тому времени, когда несколько лун назад он, десять лет представлявший подругу своего детства обнаженной, наконец-то сумел воплотить фантазии. Он был ненасытным, счастливым и полным страсти, какой ко мне никто не испытывал. Но мы оба быстро утратили новизну впечатлений.

– Про забадаров Сирма болтают всякое. – Он почесал внутреннюю сторону волосатого бедра. – Я слышал, они насилуют трупы врагов и у них есть святой, известный тем, что возвел стену из черепов пленных крестейцев. Абан или вроде того.

Я с отвращением вздохнула.

– Болтают всякую чушь.

– И тем не менее забадарские племена десятки лет воюют с Крестесом. Они отправляли в могилу истории одного императора за другим. Они ни в чем не уступают йотридам или силгизам.

– Дело не только в одних забадарах. Там есть еще смертоносные всадники, янычары. И флот Рыжебородого, самый крупный в Юнаньском море.

– Мучительно думать, что вся эта армия может пойти на нас. Но что делать? Любезно попросить Мурада не нападать?

Я прислонилась к стене и наблюдала, как Пашанг почесывает в паху.

– Если Мурад ощутит напряженность в своей стране, он не нападет, – сказала я. – Говорят, Тагкалай, большой город на востоке Сирма, находится под властью мятежного янычара.

– То есть ты хочешь уговорить мятежников опрокинуть котел?

– Возможно, но это ведь нужно только нам? Они далеко, и мы мало что можем им предложить.

– И просить Крестес направить свои орудия на Костану ты тоже не можешь. Их император уже с надеждой плывет сюда. Мне греет душу – пусть я и оставил ее где-то в Бескрайней пустоши – такая любовь отца к дочери.

– Особенно после того, как отец меня отдал.

Пашанг, как всегда, грубо фыркнул.

– Из этого испытания, дорогая жена, тебе бы следовало усвоить, что не все в твоей власти.

– Разве так мы завоевали этот город? Признав свою слабость?

– Для принуждения существуют пределы. Сирмянский шах относится к нам как к вонючей крысе в соседском саду. Тебе придется с этим смириться и пользоваться тем немногим, что у нас есть, на случай, если он намерен напасть.

– Вот как? Придется? – Я не могла скрыть горечь в голосе. Пашанг как будто бросал мне вызов. – Может быть, схватить его рыжую дочь и пригрозить ей петлей, если он сделает хоть один шаг в Аланью?

Пашанг рассмеялся.

– Могло бы получиться, будь она рыжим сыном.

– Иосиас хочет вернуть свою дочь. Кто скажет, что Мураду его дочь менее дорога?

– Иосиас хочет вернуть своего единственного ребенка. И кроме того, ты страшно разозлишь мага, похитив его возлюбленную.

– Я и хочу его разозлить. Мы все становимся дураками, и в гневе, и от любви.

– Глупый мужчина – опасный мужчина.

Я опустилась на колени и подобралась поближе к Пашангу. Его дыхание все еще отдавало каким-то горчащим пойлом.

– Пашанг, нужно их запугать. Нельзя позволять им спокойно жить на земле, которую мы объявили своей. Мы по праву владеем Аланьей. Мы должны показать, что у нашей власти есть и темная сторона. – Теперь я была готова изложить ему мою идею. – Ты слушаешь?

Пашанг сел и обернулся ко мне, выражение лица было самым искренним, что я у него видела.

– Разве я когда-нибудь не слушал тебя?

Это верно. Я могла бы сделать ему единственный комплимент – он всегда меня слушал, даже если был не согласен.

Я понизила голос до шепота:

– Праздник соколов.

– Праздник?

– Сборище абядийских племен. Из пустыни. Всего в нескольких милях от Зелтурии, где засели наши враги.

– И что дальше?

Мне хотелось, чтобы это произнес он, а не я. Подтвердил, что мы с ним на одной ветке дерева, так сказать. И поэтому я смотрела на него молча и яростно.

– Ты хочешь предать их мечу, – сказал он.

– Я хочу наполнить их золотом нашу сокровищницу. Хочу видеть их детей и женщин в цепях, чтобы даже нищие в Кандбаджаре получили рабов. А еще я хочу послать сообщение врагам – только троньте нас, и мы вас уничтожим.

Пашанг довольно погладил бороду.

– Знаешь, что еще? Может, мы заманим в ловушку и Кярса.

– Как? – спросила я, и порыв надежды наполнил сердце.

– Как ты и сказала, Праздник соколов принято проводить недалеко от Зелтурии. Кярс может выйти, чтобы сражаться за кочевников. Вынудим его преследовать нас, и тогда йотридские и силгизские всадники как раз и получат преимущество над гулямами с их скорострельными аркебузами. – Пашанг, улыбаясь, погрозил пальцем. – У него меньше людей, чем у нас, и потери обойдутся ему гораздо дороже.

Я кивнула, довольная тем, что муж согласился с моей идеей, – значит, он примет мою сторону на совете и атака действительно состоится. Во мне начало разгораться чувство, которое я лишь изредка испытывала к Пашангу. Я чуть было не набросилась на него. Но тут он перекатился на бок и почесал между ягодицами. Это выглядело так неприятно.

На рассвете в мои покои пришла Селена. Мы сели вдвоем на балконе, откуда был виден разрушенный город. Хотя кучи мусора остались за стенами, дух гнили уже начинал разноситься ветром. И, кажется, не осталось ни одного дома, который не был покрыт неприглядным слоем пыли и грязи.

Но Селена совсем не была неприглядной. Щеки у нее порозовели, как у невесты. И голос после письма от отца зазвучал теплее. Мне было приятно видеть ее радость. Я до сих пор не совсем охладела к чужому счастью, что было большим облегчением.

– Наверное, сокровищем быть приятно, – заметила я.

– Сокровищем?

– Отец готов переплыть ради тебя коварное море. Разве ты не сокровище для него?

– Это не в первый раз. Он приходил за мной, когда меня захватил Михей.

– Не могу сказать, что я этому не завидую. – В последнее время я часто испытывала подобное чувство в отношении других женщин. Ирония в том, что я была намного влиятельнее любой другой женщины в Аланье. – Я отдала бы все царство за то, чтобы стать чьим-то сокровищем.

– Уверена, что супруг тебя ценит.

Я горько усмехнулась.

– Он ценит свое представление обо мне.

Я позвонила в колокольчик, и к нам, сложив руки, подошла Нора. Для обучения подобающим аланийке манерам я посылала ее к хранительнице гарема. Теперь она обучилась.

– Дорогая, принеси нам немного… – Я оглянулась на Селену. – Чего сегодня хочет твой язычок?

– Я не в настроении пить.

– Уже пьяна счастьем, – усмехнулась я. – Тогда принеси нам… сирмянской ячменной бражки. Пожалуй, стоит попробовать то, чем поддерживает силы враг.

Селена обхватила колени, как будто по ним пробежал холодок.

– С каких это пор Сирм стал для тебя врагом?

– Это же очевидно, что Кева намерен заручиться его помощью против нас.

– Но если сюда придут и мой отец, и Мурад…

– Второй тур! – усмехнулась я.

Я ничего еще не пила, но чувствовала потребность дать себе волю и выплеснуть то, что держала внутри.

– Сирм и Крестес столетиями были злейшими врагами. – Тон Селены стал мрачным. – О нашей последней войне у меня не осталось добрых воспоминаний.

– Тебя чуть не… повесили или вроде того?

Селена кивнула.

– Ко мне была добра только Сади. И, может быть, еще Кева. А все остальные жаждали моей крови.

– Они прекрасная пара, верно? И борются за справедливость. Жаль, что придется их убить.

К нам подошла Нора с ячменной брагой. Она наполнила мой хрустальный кубок, потом предложила напиток Селене, и та покачала головой.

– Какая ты скучная, – сказала я ей.

– Как я могу служить тебе, если буду пьяна?

– Это все? Ты воздерживаешься из-за меня? – Я изобразила глупейшую ухмылку. – В таком случае я приказываю тебе пить.

– В самом деле? – Она очаровательно надула губы. – Собираешься зайти так далеко?

– Только для того, чтобы выяснить, правда ли это единственная причина.

Нора наполнила ее кубок. Я подняла свой, чтобы произнести тост.

– За твоего отца, – сказала я. – За Иосиаса, императора Священного Крестеса.

– За моего отца.

Мы обе выпили. Я попыталась оценить ячменную бражку, но она оказалась совсем некрепкой. Как вообще можно этим напиться? Хотя чего ожидать от напитка, в названии которого есть слово «ячмень»?

– Слабо, – сказала я. – Совсем слабо.

– Что? Этот напиток?

Я поспешно кивнула и с громким стуком поставила кубок на низкий стол.

– Сирмяне не славятся любовью к крепким напиткам, – сказала Селена. – Мой дед говорил, что именно поэтому они такие стойкие и непреклонные. У них трезвый ум от природы.

– Ужасно скучный народец. Хотя, сказать честно, я их нечасто встречала. Кева… Он, пожалуй, достойный человек, но тупой. – Я щелкнула пальцами, подзывая Нору. – Принеси нам розового вина, дорогая.

Финиковое вино начало мне надоедать. Всякий раз, строя планы по вечерам, мы с Пашангом выпивали кувшинчик.

Селена опустила кубок на стол.

– Могу я спросить… тебя что-то тревожит, султанша?

– Мои трезвые мысли, вот что меня тревожит. – Я усмехнулась, чтобы скрыть огорчение. – Знаешь, я люблю, когда меня называют султаншей, ведь с тех пор как меня, плачущую, вытащили из Пустоши, уважение – это все, чего мне хотелось. Но когда я слышу такое обращение от тебя, то испытываю… скорее, чувство вины. Словно я его не заслуживаю.

– Как же мне тебя называть?

– Может быть, по имени? Ты сказала, что хотела быть мне подругой. Тогда прекрати постоянно проявлять такую подобострастность.

Селена хмыкнула. Я была почти рада услышать из ее уст что-то кроме почтительных выражений.

Почти.

– В замках Гипериона, где я росла, я встречала много таких женщин, как ты.

– Неужели?

– Ты всегда говоришь, что хочешь услышать правду, но ненавидишь эту правду. И в конце концов начинаешь ненавидеть того, кто тебе эту правду сказал. А поскольку пытаешься поставить в подобное положение меня, мне никак не выиграть.

– Я и вправду такая? Хм, ужасно выглядит. Напоминает Мириму.

Сестру Тамаза и тогдашнюю хранительницу гарема.

Селена кивнула.

– Зедра, твой самый заклятый враг, теперь прислуживает тебе. И тебе это нравится. Я боюсь даже подумать о том, что ты сделаешь со мной, если я хоть чем-то задену твою гордость.

И она права, разве нет? Я злопамятна. Но когда-то была и более мягкой. Просто это сложнее теперь ощутить. И Эше любил во мне именно эту мягкость.

Может быть, услышав, как сильно он меня ненавидит, я окончательно отказалась от этой мягкости. Стала жесткой, какой требовалось быть, чтобы выжить, сокрушить тех, кто желал мне зла. Но заслуживала ли эта новая Сира любви?

Если бы никто меня не любил, я лишилась бы сил? Смогла бы соединять звезды, если бы не любовь того, кого я держала за руку?

Я взглянула в кроткие ореховые глаза Селены. Прямые каштановые волосы безмятежно падали ей на плечи. Она выглядела такой свободной, что я даже ей позавидовала.

– Как тебе удалось не ожесточиться после того, как шах Мурад буквально накинул тебе петлю на шею? – спросила я. – Или после того, как Зедра попыталась принести тебя в жертву?

– У меня есть вера. Она помогает наполнить смыслом мои страдания. Я не позволяю сердцу кипеть от горя. Вместо этого я молюсь и уповаю на Архангела.

– Неудивительно, что отец тебя любит. Что за идеальное дитя.

– Я не идеальна. Совсем.

– В самом деле? Может, если я увижу твои грехи, это поможет мне почувствовать себя лучше? А какими из них ты гордишься?

– Я не горжусь своими грехами.

– Тогда исповедай их мне. Каков твой самый страшный грех?

– А твой?

– Почему я должна признаваться первой? Это ведь ты мне служишь.

– Мне казалось, ты хотела видеть во мне подругу? – Она снова потянулась за кубком, словно входя в раж от этой игры. – Так что ты первая.

К нам бесшумно подошла Нора с бутылкой розового вина. Словно мышка, она всегда старалась быть незаметной и держала руки сложенными на груди.

Нора опустила бутылку на столик. Я смешала вино с ячменной бражкой, отхлебнула. Вот теперь ощущались крепость и вкус.

Может, даже слишком. Когда я промокнула губы шелковым платком, красный след на нем оказался гораздо ярче, чем я ожидала.

Цвета крови. Это точно кровь, ведь вино бледно-розовое. Я в недоумении уставилась на пятно. У меня не шла кровь. Вера не прокусила мне губу, когда ее язык проник мне в рот. И почему эта кровь… что-то шепчет? Нет, не шепчет… поет.

«Мы лишь испытание, так что не будь неверным. Ты продал душу за жуткую цену…»

– И каков твой самый страшный грех? – спросила Селена, возвращая меня к реальности.