Примадонны Ренессанса

В этот первый свой визит герцогиня Бари также подчеркнула отличные отношения Милана с Францией и Германией и раскрыла содержание депеши миланского посланника о планах Карла VIII заручиться поддержкой членов Лиги в войне против Неаполя. В завершение Беатриче попросила от имени мужа совета у Синьории, что Лодовико должен ответить французскому королю, но получила уклончивый ответ, что необходимо посоветоваться с папой римским как главой Лиги.

На второй встрече с дожем, состоявшейся 1 июня, Беатриче, следуя советам мужа, подчеркнула его всемогущество как миланского регента, имеющего в своём распоряжении все сокровища и замки Ломбардии. Судя по тайным отчётам венецианского правительства, дож счёл, что герцогиня хотела выяснить: поддержит ли Республика притязания Лодовико на Миланское герцогство. Однако она получила от Барбариго лишь заверения в дружбе. Несмотря на великолепный приём, оказанный ей дожем и Синьорией, Беатриче не достигла ощутимых результатов в политическом плане. Тем не менее, её очарование произвело глубокое впечатление на венецианцев, которые восхищались её мудростью и красноречием и не жалели усилий и средств, чтобы доставить ей удовольствие.

В письмах к мужу Беатриче также описывала свои впечатления от осмотра городских достопримечательностей:

– Мы высадились на Риальто и отправились пешком по улицам, которые называются «merceria», где увидели магазины, торгующие специями, шелками и другими товарами. Всего много, качество отличное, и содержится всё в полном порядке. Товары разнообразные. Мы постоянно останавливались, чтобы посмотреть то на одно, то на другое, и даже расстроились, когда подошли к пьяцце Сан-Марко. Здесь с лоджии, напротив церкви, зазвучали наши трубы.

Другую экскурсию она описала так:

– Когда мы шли из одного магазина в другой, все поворачивались, чтобы посмотреть на драгоценные камни, нашитые на мою бархатную шляпу, и на жилет с вышитыми на нём башнями Генуи, а особенно на большой бриллиант на моей груди. И я слышала, как люди говорили один другому: «Вон идёт жена сеньора Лодовико. Посмотрите, какие красивые у неё драгоценности! Что за чудные рубины и бриллианты!»

В свой черёд, Франческо Гонзага, задержавшийся в Венеции и детально информировавший жену о каждом шаге Беатриче и её спутниц, подтвердил:

– Я не буду пытаться описывать платья и украшения, которые носили эти герцогини и мадонна Анна, это совершенно не по моей части, и скажу только, что все трое выглядели великолепно.

– Её драгоценности действительно были чудом для всего города. Но я не ошибусь, если скажу, что лучшим украшением из всех является она сама – моя дорогая и самая превосходная Мадонна, чьи грациозные и очаровательные манеры приводили всех жителей Венеции в восторг. Так что Ваше Высочество вполне может считать себя тем, кем он есть – самым счастливым принцем во всём мире, – подвёл итог секретарь Беатриче в письме к Моро.

Маркиза, всё ещё отдыхавшая на вилле Порто, жадно проглатывала письма Франческо о визите сестры в Венецию. После чего с деланным безразличием сообщила матери:

– Для меня все эти церемонии кажутся очень похожими по своей природе, и все они одинаково утомительны и однообразны.

В июле Изабелла снова неохотно простилась с золовкой, чтобы навестить Элеонору, здоровье которой вызывало беспокойство у всей семьи, и провела месяц в Ферраре. Это был последний раз, когда она видела свою мать.

А Беатриче была в восторге от приёма, оказанного ей в Венеции. Особенно ей понравился бал, который напоследок был дан в её честь Катариной Корнаро, королевой Кипра, на её вилле в Мурано. Перед танцами состоялось обычное представление по мотивам античной мифологии. Затем последовал банкет, на котором были поданы сахарные фигуры основных участников Лиги. Потом снова показали мифологические инсценировки и аллегории. При этом неугомонной молодой герцогине доставляло огромное удовольствие подшучивать над изнемогавшим от усталости и скуки епископом Комо.

– Как долго ещё будет продолжаться этот бал? – время от времени спрашивал бедный старик.

На что Беатриче радостно отвечала:

– Впереди ещё много представлений и всё закончится только к утру!

– Его стоны и причитания, – призналась она позже мужу, – доставили мне большее удовольствие, чем сам праздник!

По её возвращении из Венеции герцогский двор переехал на лето в Павию. В августе туда же прибыл герцог Феррары, привезя с собой некоторых из своих актёров, которые играли только комедии. Как обычно, у Изабеллы д'Эсте был свой информатор, который сообщал ей обо всём, что там происходило. На этот раз им был её племянник Никколо да Корреджо.

– Каждый вечер, – писал он, – проводится за игрой в карты.

Беатриче очень нравилась эта игра, и ей удавалось выигрывать приличные суммы, такие же, как некогда во время ее плавания на буцентавре в Венецию. Герцогиня Милана не принимала участия в этих забавах, за исключением комедийных представлений. А Моро более чем когда-либо был нежен со своей женой, постоянно целовал и ласкал её. Все ожидали начала охотничьего сезона и Изабелла Арагонская досаждала Лодовико замечаниями типа:

– Охота на кабана в Неаполе гораздо лучше, чем в Милане!

Эти развлечения неожиданно были прерваны известием о серьёзной болезни герцогини Элеоноры, матери Беатриче, скончавшейся в Ферраре 11 октября. После чего герцогиня Бари облачилась в траур и заперлась в своих покоях. Смерть этой добродетельной и достойной восхищения женщины была глубоко оплакана как членами её ближайшего окружения, так и подданными, которые любили её за доброе сердце. Надгробные речи в её честь были произнесены как в Мантуе, так и в Милане, а молодой поэт Ариосто произнёс над могилой герцогини панегирик в стихах. Юная Беатриче, которая совсем недавно была с матерью в Венеции, плакала горькими слезами и на протяжении нескольких недель не хотела покидать свои покои. От Изабеллы же, после трёх лет брака ожидающей рождения первого ребёнка, в течение десяти дней скрывали смерть матери. Вскоре маркиза начала беспокоиться и спрашивать:

– Почему нет писем из Феррары?

Однако печальная весть дошла до неё из Милана, как написала одна из её фрейлин отсутствующему маркизу:

– То ли по простой неосторожности, то ли по какому-то злому умыслу, мы не можем выяснить.

Изабелла, тем не менее, проявила свою обычную осмотрительность и самообладание. После первого приступа горя она стойко перенесла свою потерю и нашла отвлечение в том, чтобы погрузить себя, свои покои и своих домочадцев в траур. В своём стремлении выглядеть элегантно даже в горе, она обратилась с просьбой к сестре:

– Пришлите мне из Милана несколько белых газовых вуалей, поскольку в Мантуе я не смогла найти ничего по своему вкусу.

И одновременно попросила одного из своих друзей при миланском дворе

– Сообщите мне мельчайшие подробности о цвете и материале траура, который носит герцогиня Бари!

На что её миланский корреспондент отвечал:

– Хотя мне не удалось увидеть герцогиню Бари, поскольку она всё ещё находится в своей комнате, тем не менее, чтобы удовлетворить Ваше Высочество, я навёл справки о том, какой траур она носит. Её Высочество одета в платье из чёрной ткани с рукавами из той же ткани и очень длинную мантию, также из чёрной ткани, а на голове у неё чёрная шёлковая шапочка с муслиновой вуалью, которая не серая и не жёлтая, а чисто белая. Она почти никогда не выходит из своей комнаты, и сеньор Лодовико проводит большую часть своего времени с ней, и они вдвоём вместе с мессиром Галеаццо едят в её покоях.

Две недели спустя Беатриче очнулась от своего горя, чтобы помочь своему мужу в подготовке к свадьбе его племянницы Бьянки Марии Сфорца с будущим императором Максимилианом I. Перед отъездом жены в Венецию Лодовико отправил к последнему доверенного человека. Во-первых, посланник должен был предложить ему руку Бьянки Марии Сфорца, племянницы Моро, с огромным приданым в 400 000 дукатов. Во-вторых, попросить Максимилиана о возобновлении инвеституры (формального акта) на управление Миланом, ранее предоставленной герцогам Висконти, но так и не полученной тремя герцогами из дома Сфорца.

Соответственно, 12 ноября Беатриче написала сестре, прося разрешения использовать модель новой каморы (верхнего платья), предложенной Никколо да Корреджо.

– Я не могу вспомнить, реализовали ли Вы, Ваше Высочество, идею того узора из переплетённых шнуров, который мессир Никколо да Корреджо предложил Вам, когда мы были вместе в последний раз. Если Вы ещё не заказали наряд по этому рисунку, я подумываю о том, чтобы его изобретение было воплощено в золоте на каморе из пурпурного бархата, которую надену в день свадьбы мадонны Бьянки, поскольку мой муж желает, чтобы весь двор отложил траур и появился в цветных нарядах. В таком случае я не могу удержаться от того, чтобы не надеть яркие цвета, хотя тяжёлая утрата, которую мы понесли в связи со смертью нашей дорогой матери, погасила во мне интерес к новым изобретениям. Но поскольку это необходимо, я решила надеть эту модель, если Ваше Высочество ещё не воспользовались ею, и умоляю отправить курьера сразу, без задержки, чтобы сразу сообщить мне.

Курьер привёз известие из Мантуи, что маркиза еще не воспользовалась изобретением Никколо:

– Прошу Ваше Высочество чувствовать себя свободной в принятии этого решения и удовлетворить свой аппетит.

(Похожий узор можно видеть на рукавах платья Бьянки Джованны Сфорца, юной дочери Моро, изображённой на рисунке Леонардо да Винчи. Эта «фантазия да Винчи», как называют узор в своих письмах сёстры Эсте, украшает также потолок зала в Миланском замке и своды ризницы в церкви Санта Мария делле Грацие).

7 ноября Лодовико с племянником, герцогом Миланским, встретил возле Восточных ворот императорских послов, Гаспара Мельхиора, епископа Бриксена, и Жана Бонтемпса, и торжественно проводил в их комнаты в Кастелло. Здесь немцев осыпали дарами и развлекали в течение следующих трёх недель. Церемония бракосочетания была отложена на неделю, чтобы дать время для прибытия специальных посланников, которых в последний момент решил отправить французский король Карл VIII, чтобы отдать дань уважения своим союзникам. «Венчание по доверенности» Бьянки Марии с Максимилианом состоялось на праздник Андрея Первозванного, 30 ноября 1493 года, в Миланском соборе. Уличное убранство по этому случаю превзошло всё, что можно было увидеть раньше; двери и окна были увиты плющом, лавровыми и миртовыми ветвями, а стены увешаны гобеленами и парчой, на которых были вышиты гербы различных королевских домов, связанных с семьёй Сфорца. Но самой великолепной была триумфальная арка, возведённая на площади перед замком и, по приказу Лодовико, увенчанная моделью конной статуи его отца, Франческо Сфорца, работы Леонардо да Винчи. На невесте, ехавшей с герцогиней Милана и Беатриче в карете, был наряд из малинового атласа, расшитого золотой нитью и усыпанного драгоценными камнями. Но герцогиня Бари не пожелала уступить ей в роскоши, надев платье из пурпурного бархата с узором из звеньев золотой, зелёной и белой эмали (по рисунку Никколо да Корреджо), обшитое золотой тесьмой, и с поясом из крупного жемчуга с красивым рубином вместо застёжки.

Придворный поэт Такконе красноречиво описывал великолепие процессии, возглавляемой Галеаццо ди Сансеверино, генерал-капитаном миланского войска, и красоту невесты, чью высокую и стройную фигуру выгодно подчеркивал её великолепный наряд и длинные светлые волосы, ниспадающие на плечи. Он нарисовал также чудесную сцену внутри Кафедрального собора, где достопочтенный архиепископ Милана отслужил мессу в присутствии самого блестящего собрания, которое когда-либо видели в его стенах, а выстрелы из пушек и звон колоколов ознаменовали тот момент, когда епископ Бриксен возложил корону на голову невесты. И, как истинный придворный, Такконе ухитрился свести всё к одному:

– Декорации, музыка и процессия – это дело рук великого Моро, прославившего Милан!

Сохранилось также описание императорской свадьбы в письме Беатриче, которое она отправила своей сестре из Виджевано 29 декабря. Маркиза, состояние здоровья которой не позволило ей присутствовать на важном событии, попросила её прислать полный отчет о церемонии, но из-за празднеств, последовавших за свадьбой, и поездки придворных до Комо с императорской невестой, прошёл целый месяц, прежде чем Беатриче смогла выполнить своё обещание.

В Комо Бьянка Мария села на богато украшенную баржу и отправилась к своему жениху в Германию, где состоялось повторное венчание.

– Брак был, наконец, по-настоящему заключён к смущению всех наших врагов, – торжествующе написал миланский посол своему господину.

31 декабря 1493 года Беатриче в самых нежных выражениях поздравила сестру с рождением дочери, которую назвали Элеонорой, и подписалась: «Та, кто желает видеть Ваше Высочество».

Тем не менее, разочарование маркизы от того, что она не родила сына, было настолько велико, что вскоре после родов она встала с постели и вытащила новорожденную из драгоценной колыбели, присланной из Феррары, со словами:

– В ней может лежать только будущий властитель Мантуи!

А назавтра в первый день Нового 1494 года Изабелла написала сестре:

– Вы, наверное, слышали, что у меня родилась дочь и что и у неё, и у меня всё хорошо, хотя мне жаль, что это не сын. Но поскольку такова воля Божья, она будет дорога мне.

– Имя и благословенная память моей матери будут жить снова, – такими словами затем сообщила она радостную весть своей тётке, королеве Венгрии.

Тем не менее, Элеонору маркиза терпеть не могла, вероятно, потому, что видела в ней соперницу. Наперекор жене, Франческо полюбил дочь, как и золовка Изабеллы, бездетная Елизавета Гонзага, которая всегда проявляла заботу о маленькой племяннице.

Елизавету уговорили остаться с маркизой на время её родов, и она вернулась в Урбино только 20 января вместе со своим мужем герцогом Гвидобальдо, который приехал провести Рождество в Мантуе. Изабелла оплакивала отъезд подруги, которая в тот же день прислала ей записочку:

– Как не хватает мне нашей милой и любящей беседы!

– Кажется достаточно странным остаться без тебя, – ответила ей маркиза, – пока я в постели, но будет намного хуже, когда я покину её, потому что нет никого, кого я люблю так, как тебя, за исключением моей единственной сестры, герцогини Бари.

Однако выздоровление Изабеллы шло быстрыми темпами. Неделю спустя она проехала верхом по городу, к радости всех жителей, и на следующий день отправилась произносить свои обеты в церкви Санта Мария делле Грацие (не путать с миланской), любимом святилище Гонзага, на другой стороне озёр, в пяти милях от Мантуи. А в начале февраля маркиза уже наслаждалась охотничьими вечеринками и театральными постановками в Мармироло, великолепном загородном доме, перестроенном и украшенном Франческо Гонзага.

Как только карнавальные праздники подошли к концу и её маленькая дочь была крещена, Изабелла решила отправиться в паломничество в Лорето, чтобы выполнить обет, который она дала Богоматери перед рождением своего ребёнка. Маркиза пустилась в путь 10 марта, взяв с собой украшения из чеканного золота, выполненные искусным мантуанским ювелиром. Её первоначальным намерением было провести Страстную неделю в Урбино со своей золовкой, но герцогиня упросила её отложить свой визит до Пасхи, поскольку ей было трудно достать достаточное количество рыбы, чтобы накормить большое количество гостей. Итак, проведя несколько дней в Ферраре и ночь в Равенне, где Изабелла посетила древние церкви и восхитилась мозаиками, она отправилась через Пезаро и Анкону в Лорето. Сюда маркиза прибыла в среду на Страстной неделе и исповедовалась. В письме своему мужу из Равенны она сообщила, что намеревается провести Пасху в Губбио, а затем посвятить один день Ассизи, а другой – Перудже. Но когда Изабелла добралась до Губбио, то обнаружила, что Елизавета Гонзага и её муж ждут её там, и была вынуждена провести с ними десять дней, и еще две недели в Урбино. Оттуда она приехала в Ассизи, где увидела фрески Джотто и принесла свои обеты у гробницы святого Франциска, и в Камерино, где её кузены Варано оказали ей тёплый приём и с радостью задержали бы её подольше. Но ей не терпелось вернуться в Губбио, и она была также поражена красотой этого места, как и великолепием герцогского дворца, где родился Гвидобальдо Монтефельтро, муж Елизаветы Гонзага.

– Этот дворец, – писала Изабелла 30 марта своему мужу, – великолепно обставлен, помимо того, что является благородным зданием, и расположен так удачно, что я не думаю, что когда-либо видела место, которое понравилось бы мне больше. Он стоит на возвышенности с видом на город, и располагает восхитительным садом с фонтаном в центре.

. – Этот дворец, – продолжала она, – гораздо прекраснее, чем я ожидала. Здесь очень богатая обстановка со шпалерами, портьерами и серебряной посудой, и я должна сказать Вам, что во всех комнатах, которые я занимала в разных домах герцога, портьеры никогда не перемещались с одного места в другое; с первого момента моего прибытия в Губбио и до сих пор меня окружают всё большей роскошью: я не могла бы удостоиться большей чести, если бы была невестой! Я неоднократно умоляла своих хозяев сократить эти расходы и относиться ко мне более фамильярно, но они не стали меня слушать. Это, без сомнения, заслуга герцога, который самый великодушный из людей. Сейчас у него прекрасный двор, он живёт в королевском великолепии и управляет государством с великой мудростью и гуманностью, к удовлетворению всех своих подданных.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.