Время муссонов. Часть 3

Охранника с автоматом похлопал по плечу. Нельзя сказать, что он обиделся на систему, все чувства в нём давно умерли, но некое горькое ощущение, проползшее по позвонку, когда охранник сбросил его руку резким движением плеча, все же осталось.

Он не плохо сохранился для своих лет, будучи трезвым на голову, неожиданно увидел, как окружающий мир захлестнуло с головой волна странного удовольствия, сверкающая безумным огнём глаз, почувствовавших вкус желаний. Такие же глаза он видел у наркоманов за мгновение до смерти. Амфетамин, сделал он вывод. Но ему было плевать на мир.

Он вряд-ли скажет, что год отсидки, прошёл незаметно, но он знал наверняка, что прошёл с пользой для него, хотя и особой радости не принёс. Именно там он научился терпеть боль, и не только физическую, подстерегающую на каждом шагу. А ненавистью он был полон и так словно стакан виски, налитый до краёв.

София частенько снилась ему в промежутках между тоскливыми мыслями о самоубийстве, и лишь желание разобраться в том, что же опутало его с ног до головы, швырнув на берег человеческих пороков, заставляло выбросить трусливые мысли вон. Марию он уже почти не помнил.

Спустя три месяца после возвращения из Токио, его повязали на наркотиках, найденных в багажнике «Мерседеса» в количестве, достаточным для удовлетворения потребностей всех наркоманов Фриско.

Отрицая все, он лишь обозлил полицейских, а затем и судью, вынесшую ему максимально суровый приговор. Нанятый доном Тоскано адвокат, которого тот знал десятки лет, делал все, что в его силах, но переломить ситуацию не мог. – Это за убитого тобой копа, – сказали ему. – И наркотики тут не причём. Поэтому три года – это минимум. Через год – вытащу. Следует согласиться. И он согласился.

Приличное поведение, которым он отличался на зоне, позволило ему скостить срок больше, чем наполовину. Припомнили его работу в ЦРУ. Ныне он мог быть экспертом криминального мира, но эти знания дались ему слишком тяжело, а посему сейчас ему просто хотелось помолчать. Джетта поняла и больше не тревожила его.

Некогда добравшись до своей квартиры, его встретили злые глаза незнакомых людей, сунув в нос значок полицейского. Из тысяч дорог, лежащих перед ним, ему предложили идти по самой трудной. Что-ж если ему суждено рыть до самой магмы, он все равно возьмётся за дело, лишь плюнет на ладони, да выберет под свои руки лопату.

Бывший офис занимали незнакомые личности. Вчера он пытался поговорить с директором, но охранники вышвырнули его вон, дав под зад пинка. Это были четыре монстра, намного превышающие его габариты. От обиды хотелось пошинковать их на капусту. Но он сжал своё эго, не позволив себе разрушить созданный им внутренний, душевный мир гармонии и покоя.

Семь тысяч долларов, оставшиеся в кармане в момент задержания, позволили ему снять на ночь Джетту, и купить виски с закуской, которую и оприходовали у неё в квартире. Если впереди и ждала его светлая жизнь, то где-то за горизонтом.

Рико Такеши.

Распрощавшись с неудавшимся бой-френдом, она шла домой по тротуару медленно ступая высокими каблуками по тёмному асфальту, мокрому от недавнего дождя. До дома оставалось не более километра. Ей нравились прогулки под светом звёзд, чем то напоминающие созвездия над Москвой, хотя баловала она себя этим не часто.

Жила она на улице Нордхест-стрит в кондоминимуме «Севен» на третьем этаже, до которого доехала на такси, попросив водителя остановиться за пару километров до входа. Это был хороший район с добрыми соседями и недалеко от работы. Лишь об одном она жалела, что жила в довольно большой по площади квартире одна. Без Саши.

Впервые они вырвались из Токио в конце 2016 года вместе слетав на Окинаву. Военная база раскинувшая саму себя на территории более чем в двести пятьдесят квадратных километров состояла из аэродромов и глубоководного порта с системой обслуживания и ремонта океанских военных судов. По роду её работы она частенько наведывалась на базы США, но вместе с Сашей там она была впервые. Спустя на тормозах обязательные переговоры и доклад в центр, уже далеко за полночь, они отобедали в ресторане «Киши» в Наре, затем отправились на пляж, где занялись любовью.

Смахнув появившуюся слезинку в глазах, она продолжила путь. Тогда он впервые рассказал ей об операции, позволившей предотвратить убийство президента. Играя ключевую роль, он раскрыл некоторые подробности, благодаря которым удалось выполнить сложное и опасное дело.

– Ты знаешь, – начала она, но он перебил, не дав закончить. – Знаю. Твой отец мне всё рассказал. И, если честно, ты сделала все правильно. Я горжусь тобой. Тебе удалось заставить поверить в свою смерть не только меня, но всю систему, и только благодаря ей ты сейчас та, кто есть. Моя любовь. Единственная и неповторима. На века.

– Не думала, что в тебе скрыт поэтический дар, – рассмеялась она.

– Рядом с тобой я буду и художником и поэтом. Охранником и убийцей. Ты все что у меня есть в этой жизни, – его взгляд, глубокий как Марокканская впадина, манил к себе и понимая, что это навечно, она погрузилась в него без остатка, до последнего своего атома, соединившись с ним в той глубине на ментальном уровне, превращаясь в часть него, чувствуя, что он превращается в неё саму.

На север в Саппоро они отправились на его машине и всю дорогу до отеля она видела ползущий сзади хвост черный «Субару». Заметив её интерес, ответил сухо – охрана.

– Не отпустят?

– Нет. Если со мной что случиться, они все сделают себе сэппуку.

– А если со мной что-либо случиться, – улыбнулась она?

– Я сделаю сэппуку всему твоему отделу в Токио, – она рассмеялась.

Вспомнив о том, улыбка скользнула по её губам, но улыбка чуть грустная, как погода нынешним вечером. С низкими облаками и покрапывающим дождиком. Кто-то позвонил. Она взглянула на дисплей. Незнакомый номер. Нажала на зелёную кнопку и поднесла к уху трубку.

– Рико Такеши? – спросил незнакомый голос.

– Да, – ответила она. Но на том конце трубку бросили. Ей показалось, что говоривший не был чистокровным американцем. Акцент её немного встревожил.

До подъезда оставалось метров сто.

Она остановилась и, достав очередную сигарету, прикурила от зажигалки. Выпустив горячий дым, двинулась дальше. Снова попыталась вспомнить проведённые с Сашей минуты. Не получалось. Сбивал с мыслей недавний звонок.

– Твою мать, – выругалась она, швырнув окурок сигареты в ближайшую урну.

Впереди на асфальте увидела светлый квадрат от освещения проникающее через стекло входной двери подъезда. Осталось метров двадцать. Сорок шагов. Даже на каблуках. Не более минуты.

Весна. Скоро лето. Как-же хочется сходить за грибами в лес!

Воспоминания.

Из-за них не заметила как за спиной медленно приближался черный кроссовер «Кадилак». Шато 93 года разыграло в покер, в котором у неё не было шансов. Она на короткое мгновение потеряла самоконтроль. Это её погубило. Звук останавливающегося автомобиля скорее почувствовала, чем заметила, но было уже слишком поздно.

Оглянулась и увидела лицо своего старого знакомого из ресторана, которое покинула около часа назад. Нахмурила, недоумённо брови и в тоже мгновение почувствовала укол в шею. Она не слышала ни шагов сзади, ни почувствовала движения за спиной, словно тот, кто это сделал был не человеком, а дьяволом, настолько тихо и быстро всё произошло. Сознание стало растекаться по мыслям, каждая из которых растворялась в извилинах мозга, исчезая куда-то, вдруг неожиданно для самой себя, сквозь густой туман снотворного, она неожиданно увидела мужа, бежавшего к ней через улицу. Затем услышала визг тормозов. Чьи-то крики… – Саша, – прошептали её губы, и затем все вокруг неё умерло.

Кетсу Киташи. Два дня назад.

Накамура президент Кукодай-групп любил собак. Овчарня, насчитывающая около двадцати особей – друзей человека, построенная по последнему слову техники, стояла на территории усадьбы, огороженной от остального мира высоким, почти трех метровым, забором. Он любил свой дом, сооружённый в стиле эпохи Нобунаги, с драконами, окружённый густым лесом, в основном хвойных пород, специально высаженным к завершению строительства.

Накамуре было шестьдесят лет, из них почти тридцать он провёл за границей, будучи представителем Кудокай в Юго-Восточной Азии. Он любил вспоминать свою работу за стаканчиком «Сакэ» в кругу собак, из которых выделял огромного кавказца Птолемея, названного в честь древнего грека. Иногда Накамура рассказывал о своей жизни в Южной Корее, где провёл почти пяти лет в конце двадцатого века. Многое чего происходило в то, неспокойное, время. Особенно последние десять лет, когда организация, интересы которой Накамура защищал, откровенно сдавала своих членов. Это была его самая любимая тема, после геноцида евреев, о которых он знал, что хитрее их в мире никого нет.

В своё время именно он нанёс смертельный удар тем, кто сейчас пытается восстановить реноме. Тогда пришлось бежать на долгие года, чтобы стереть о себе память. Но ничего. Каждому овощу, свой фрукт.

Сегодняшнее утро как никогда радовало глаз, и, с весёлым настроением, не так часто посещающим его последнее время, он решил прогуляться по густым дебрям своего сада, больше похожего на лес. Взяв с собой двух псов, любимца Птолемея и Дракулу, такого же мощного кавказца, как и папаша, он шёл по темным тропинкам, куда пока не добрался яркий свет солнца. Хотя оба пса были достаточно взрослыми ребятами, оба вели себя как щенки. То гонялись друг за другом, радостно лая, то затевали возню, вызывая удовольствие хозяина.

По характеру оба пса представляли классический «нордический» тип, хотя иногда срывались, превращаясь в забавных щенков, впрочем, ненадолго. Первый же окрик Накамуры ставил всё на свои места. Мгновенно меняясь, превращаясь в слух, занимая позиции у его ног, они мгновенно выискивали глазами врагов. То, что они были прекрасными сторожевыми псами, он знал, не упуская возможность позволять питомцам проявлять свой нордический нрав.

Сейчас они, заняв места у ног, и почуяв, что опасности нет, удивлённо посматривали на хозяина, словно спрашивали его: – А где драка, мужик? – Их глаза на заросших шерстью, мордах, светились любовью к Накамуре, и словно в доказательство этой любви, оба завиляли хвостами, будто разом включились метрономы.

Хорошее настроение Накамуры не испортил даже звонок Исиды, видно просто он не догнал ту информацию, которую ему слили, хотя, как всегда, стал её анализировать, высчитывая возможные направления главного удара. Впрочем, он все же поздравил себя с годовщиной кончины старика Суи. Собаке собачья смерть. Утренняя новость лишь добавила в его бочку дёгтя немного мёда. Два три звонка нивелируют возможные потери будущей неожиданной атаки противника, с которым, как думал Накамура, давно было покончено. И даже задержка с оформлением удобно расположенного места в центре Токио, выбранное им для строительства отеля с пятью звёздами, не испортили ему настроение в это радостное утро.

На этот объект он входил в связке с несколькими бригадами, контролирующими центр столицы. Проект, в который уже вложено более тридцати миллионов долларов. Проект, который обеспечит его достойным местом в списке журнала «Форсбер». И сейчас его мозг расставлял фигуры на доске жизни для длительной партии, которая закончится через год в миг открытия отеля.

Роста не более ста шестидесяти сантиметров, Синдзи Накамура, обладал весов более ста килограмм, и в Азии, где особо ценился его авторитет, как специалиста по оружию, только тучность позволяла ему заключать выгодные контракты с местными боссами, наживая миллионы долларов. Хорошего человека должно быть много, считал он, похлопывая себя по ляжкам, и даже сейчас, после звонка Изиды, повторяя фразу про себя, словно читал молитву, он чувствовал на своём животе свои тёплые ладони. Собаки насторожились, заметив изменение в настроении хозяина.

– Он сейчас на своей территории, – а вот это было отвратительно. Добраться, когда он у себя будет сложно.

– Но ты обещал, что в это время его там не будет – прошептал Накамура, сжимая трубку мобильного телефона, как в детстве свой член.

– Я не знаю, что у него на уме.

– Но ещё неделю назад говорил обратное! Значит так. Я не знаю, и не хочу знать, как, но ты обязан решить эту проблему. Раз и навсегда. Я не могу рисковать такими деньгами. Я не могу рисковать контрактом. Ясно?

– Да, босс, – и тут же отключившись, Накамура почувствовал огромное облегчение, словно прорвало запор, которым он мучился последнее время.

Чем это могло ему грозить? Потерей выгодного контракта или потерей денег? А может потерей жизни? Впрочем, всё в этом мире взаимосвязано. Надо же, подумал он, такая маленькая неприятность способна изменить отлаженный механизм, на изготовление которого потрачены годы. Этого он допустить не мог.

Вспомнив, что сегодня особая дата, он выкинул из сознания негативные мысли, настраиваясь на позитивный лад. Именно сегодня полтора года назад был убит Суи. Великая война закончилась поражением. Накамура, как ни странно, искренне ненавидел якудза. И его ненависть просто сочилась сквозь его жирную кожу каплями пота. Но ему удалось обуздать вспыхнувшее раздражение от мыслей, проползших по его извилинам. Он даже, пару раз, пригладил остатки волос на почти лысой голове, чувствуя под тёплой ладонью, как вздулись его мозги. Только позитив! Он почесал шею, на которой виднелся красный дракон в обрамлении иероглифов шино но-тэ. Из-за якудза из Игати-гуми он потерял много своих людей. Сейчас они бы пригодились.

Не останавливаться! Приказал он себе.

Если завтра приезжает Кензо Одзука или как его, Кетсу Киташи, значит не все так плохо, как казалось вначале. А он обязательно приедет. И тогда его ждёт конец, – подумал он. И тут увидел, что даже злобная морда Птолемея уже не казалась такой злобной. – Там ты встретишь смерть.

Накамура вдохнул с шумом воздух и медленны выдохнул.

– Иди сюда, мальчик, – позвал он собаку. Услышав своё имя, тот завилял хвостом, словно решил разогнать всех мух в округе.

Только хорошее настроение от смерти старого врага сможет нивелировать ощущение свободы от новых проблем. Но эта нервозность передалась Птолемею, который хотел кого-нибудь загрызть, но кроме Тука – темнокожего африканца, единственного слуги хозяина, поливающего траву, вокруг никого не было. И это его раздражало. Лишь уткнувшись мордой в тёплые ладони Хозяина, пёс преданно замер.

Сейчас главное – все сделать тихо и быстро. Он знал, о чём думал. Накамура ещё раз прикинул возможность быстро устранить своего врага, который выжил тогда, в 1979 году. А ведь почти удалось. Почти всю эту семью положили. Но вмешался случай. Ладно. Не получилось тогда, получится сейчас.

С этой оптимистичной мыслью он повернул на сто восемьдесят градусов, чтобы вернуться домой. И тут вздрогнул увидев объект своего страха. По его телу прокатила волна ужаса. Глаза расширились от испуга, а ладони покрылись потом. Тот, стоял перед ним с пистолетом, нацеленным в его лоб. Сознание стало искать выход из лабиринта этого кошмара. Это произошло настолько непостижимо, у него дома, что он не успел ничего произнести, кроме как…

– Киташи-сан…?

На большее не хвалило жизненной силы. Стальная пуля пробила его лобовые кости смешавшись с мозгами вырвалась из затылка наружу. Пролетела ещё несколько метров и зарылась в ствол сосны.

Спустя пару минут, проходя мимо Тука, в почтении склонившим голову, Кетсу Киташи проговорил:

– Прибери здесь всё. Тело спрячь так, чтобы не нашли. Как все сделаешь, покинь Японию.

– А вы господин?

– Я сразу за тобой.

Частный аэропорт Вашингтона

Bombardier CRJ 1000 узкофюзеляжный самолёт, выкрашенный в цвета национального флага Мексики, был разработан канадской компанией Bombardier Aerospace специально для семьи Самбады в 2016 году. Относился к семейству CRJ и был оснащён самым современным на тот период оборудованием. В самолёте были удобные места на 50 пассажиров. Он был оснащён двумя турбореактивными двигателями General Electric CF34-8C5, которые обеспечивают скорость 870 км/ч на расстояние в 3000 километров.

Самолёт с повышенными эксплуатационными характеристиками был способен выполнять полёты в сложных метеорологических условиях, совершая посадки на высокогорные аэродромы в Мехико и Гвадалахаре.

Комфортабельный салон, оборудованный удобными кожаными креслами, благодаря имеющимся инженерно-техническим решениям, был разделён на две части, для самого Хозяина и обслуги, низкий расход топлива, высокий уровень жизнеобеспечения и уникальные эксплуатационные характеристики делали его любимым детищем семьи.

Кроме того, по уровню безопасности он является одним из самых надёжных в мире.

– Взлетаем. Хозяин будет через пять минут, – второй пилот включил несколько тумблеров на панели самолёта. Двигатели взревели как звери в ожидании мяса. Место первого пилота было занято командиром Дж. Линдоном, ведущим переговоры с диспетчером, всматривался в ночь. Квентин Тарантино открыл входной люк ведущий к трапу. В наступившей темноте он заметил приближающийся автомобиль. Скользнувший по его лицу свет фар исчез среди звёзд. Открылись двери и из них стали выскакивать люди. Он заметил, как с заднего сиденья один из охранников вытащил какую-то женщину и, держа на руках понёс к трапу. Спустя пару минут её положили на одно из кресел в хвосте самолёта. Он лишь заметил, что это была японка.

Рико Такеши пришла на свою могилу за два дня, до вылета в Нью-Йорк, окончательно покидая работу в Токио в связи с переводом на новое место. Светлый гранит сверкал чистотой, достойной операционной. Свою фотографию замурованную в камень она накрыла рукой, словно хотела вырвать её, но не получалось.

– Госпожа….

Стоявший поблизости сотрудник кладбища согнулся пополам.

– Размонтируйте, а участок продайте, – она дала последние распоряжения и повернувшись пошла по дорожке в сторону выхода.

– Вы не хотите оставить его для своей семьи?

– Нет. Я здесь достаточно полежала. Пусть кто-нибудь другой.

– А сейчас вы куда?

– На другой конец света, – она развернулась, чтобы уйти но что-то задержало её возле могилы. Нечто тонкое и невидимое, почти не осязаемое, иногда грустное, порой весёлое. Она лишь мгновение искала подходящее слово и наконец нашла.

Память.

– Госпожа…

– Госпожа…

Не понимая отчего в голове звучит голос, медленно открыла глаза. По ощущениям, находилась в самолёте, взлетающим в ночь. Гул турбин, сквозь которые услышала обращение к себе, её немного напугало. Как она оказалась на борту самолёта вспомнить не смогла. Туман в голове ещё не рассеялся. Попытка воспроизвести в последние минуты до потери сознания заставили её открыть глаза и тут она увидела лицо человека, с которым познакомилась в ресторане. Он сидел напротив и смотрел на неё.

– Госпожа Такеши, проснулись?

Недоуменный взгляд на салон самолёта, с несколькими мужчинами.

– Как я здесь оказалась? – спросила она пытаясь просканировать своё тело на предмет возможного ущерба. Но рецепторы организма отозвались практически мгновенно, не обнаружив повреждений, следовательно все было пока хорошо. Это её успокоило.

– Вы у меня в гостях.

– У кого? – она с трудом могла вспомнить имя собеседника.

– Я – Овидио Самбада-Агуэро – сын Хоакина Самбады. Член самой богатой семьи Мексики.

И тут её память нашла в хранилище её сознания эту фамилию. Она уставилась на него словно увидела приведение. Безусловно она слышала это имя. Или читала совсем недавно о нём в газетах. В разделе уголовной хроники. А также в разделе искусство. А также в оперативных сводках. Слышала в новостях по телевизору. И в интернете.

– Вы наркобарон?

Джеральд Бак.

– Сделай кофе, – попросила Джетта, погладив его мускулистый живот, больше похожий на спину крокодила. От прикосновения он напрягся, непривычный к женским ласкам.

– Ладно, – сказал чуть грубо, окончательно просыпаясь. Надел штаны, и пошёл на кухню. Через десять минут появилась Джетта, привлечённая ароматными запахами напитка.

– Ты где этому учился? – спросила она, прикрывая грудь тонким халатиком, скрывающим розовые соски.

– В Париже.

– Ты был в Париже?

Он кивнул в ответ, что могло означать и «да», и «возможно», и «кто же там не был». Не погружаясь глубоко в воспоминания, ему сейчас было не до них, он лишь пытался разобраться в обстановке, его окружающей. И самое главное, узнать, куда исчезла его прошлая жизнь. Но вопрос был сей из области философии. Джетта не мешала, хотя её болтливый язычок трещал за спиной как у сороки. Он просто оградил свой мир от дня нынешнего стальной плитой, сквозь которую не проникал звук.

Фигурантов дела, принявших активное участие в его четвертовании, он сложил в отдельную папку и положил на полку своей памяти, присвоив каждому свой порядковый номер. Под цифрой один значился судья Джон Браун, чёрный, шестидесяти пяти лет от роду, бывший коп, проживающая по адресу такому-то. Под цифрой два, он разместил, прокурора округа Ли Хорвата, ныне уволенного на пенсию. И тоже бывшего полицейского. Двух свидетелей по делу объединил под одним номером три, разместив на полочке в уме между судьёй и Бенджамином Картером. На удивление, тоже бывшим копом. Отдельной статьёй расходов проходил Хоакин Самбада. Пока не связанный с остальными, он попал под его подозрение с первых минут ареста, и до сих пор находился там.

Кого первого шинковать, он ещё не решил, поэтому слушал трёп Джетты абсолютно спокойно, словно уверенный в завтрашнем дне клерк крупной финансовой корпорации, чьи акции ежесекундно повышались. Неожиданно почувствовал на груди тёплые руки женщины. Они скользнули по шраму от ножа, задержавшись на пулевом отверстии, уже затянувшимся от времени.

– Где это тебя?

– В Мексике, я попал под горячую руку, – соврал он, отбросив её кисть. Она не обиделась, но посмотрела на него так, словно увидела Святой дух.

– А след от пули?

– Это не пуля. – соврал он. И подумал о сенаторе Самбаде. То, что тот влез настолько высоко с их последней встрече ничего не меняло. В его практике попадались и более высокие люди. Случайность, что он стал сенатором в Мексике. Но и случайностью бывает подвержен каждый из нас.

Сейчас Грек не был предрасположен к разговору по душам, поэтому возможно, обидел Джетту, но, чувствуя свою вину, не думал о прощении. Ему было просто все равно. Тем временем окна окрасились в белый цвет. Часы отбили шесть, когда он натянул майку из плотной ткани с логотипом «Найк», поверх натянул рубашку и штаны черного цвета на прощание кивнул женщине головой. В рукаве он спрятал лезвие ножа, выбрав его из всего, что мог найти на кухне. Мерзкая привычка, оставшаяся с зоны, даже на тихих улицах заставляла быть внимательным. Он подумал, что они увиделись в последний раз. Но он ошибался.

– Придёшь сегодня? – её грустные глаза могли растопить лёд в его душе, но лишь вызвали спазм в глотке. Повернувшись спиной, он так и не ответил на её вопрос.

Подгоняемый в спину попутным ветром, он вышел на воздух в полной уверенности, что впереди растянула сети беспокойная жизнь. Желая найти всех, он положил на алтарь Судьбы своё нынешнее бытие. Если возникнет потребность драться, он был готов и к этому. И весь мир, окружающий сейчас, стал для него полем боя. Ему не нужны были завоёванные территории, только вернуть свои. А пленных он уже несколько лет как не брал.

Том Литбарски.

О том, что господина Бака выпускают из тюрьмы досрочно он узнал первым, взломав систему защиты пеницитарной системы США. Поэтому посчитал нужным поставить об этом в известность как минимум одного человека, отправив ему письмо с незарегистрированного электронного адреса, подписавшись «доброжелатель», он, как считал, выполнял свой долг. Не сказать, что это была шутка, но безусловно чувство юмора в нём присутствовало.

Джеральд Бак в его жизни был единственным близким человеком, поэтому его переживания относительно ближайшего будущего Грека были естественными и очень глубокими по сути а заодно и по содержанию. Его излишняя суровость в отношении к нему им не воспринималась как нечто естественное, так как, и это особенно важно, именно ему он был обязан свободе, во всех смыслах понимания этого слова.

И самое главное, Том был его теневым банкиром, но таким, которому безразличны денежные финансы клиента. Он вёл его счета по криптовалюте, которых накопилось достаточно, чтобы забыть о приключениях до конца жизни. И хотя время отсутствия Джеральда и давала ему призрачный шанс, который иногда, но посещал его голову, но ранее полученный опыт и личное уважение не позволили ему обманывать Грека.

Самые тяжёлые дни для Тома наступили в тот самый момент, когда он узнал об его аресте. Не будучи специалистом в области юриспруденции, он изучил материалы, по которым Грек был отправлен в исправительное учреждение, и понял, что дело не чисто. Точнее не совсем чисто. Но если быть до конца откровенным, оно было настолько нечистым, что казалось грязным на столько, что унитаз в гетто был образцом чистоты. Хотя, в чем разница, Том не понимал до сих пор, но знал что сейчас Греку нужна его помощь. И он сделал все возможное, что мог, скрашивая тому жизнь в тюрьме настолько существенно, что даже тюремное начальство не понимало, как такому заключённому по статье распространения наркотиков, удаётся найти общий язык с самыми опасными преступниками, сидящими рядом.