Санкции

Однако упертость начальства дала о себе знать.

Однажды ко мне ворвалась Таня и сказала:

– Ты слышала, что Грету сместили с должности начальника кадрового отдела?

Естественно, я ни о чем таком не слышала и не знала. А Таня продолжала:

– Так вот, Грета больше не начальник кадрового отдела. Она теперь у нас главная по инвестициям и модернизации. А ведь она не особо хорошо разбирается в современных реалиях, понимаешь?

– Нет, ничего не понимаю. Зачем ее убрали?

– Зачем убрали? – помедлила Таня. Толковая была на то и толковая, чтобы смотреть вперед и видеть, угадывать грядущие перемены до того, как их пустят в оборот где-то там далеко наверху.

– У нас теперь другой начальник кадрового отдела, – продолжала Таня, – зовут его Улле Свенссон. Я его видела. Так вот, лучше не попадаться ему на глаза, страшный зверь.

– В смысле? – робко переспросила я. – Страшный зверь?

– Как объяснить… – замялась Таня, – человек, у которого нет ни стыда, ни совести. Как-то так.

– Да?

– Наш профсоюзник, то есть представитель профсоюза наш местный, сказал мне так: этот будет дохлых кошек жрать в полночь на кладбище и не поморщится. Еще и причмокивать будет.

Мои глаза, видимо, округлились до размеров колес, Таня продолжила:

– Понимаешь, если такое говорят милые уравновешенные шведы, то дело плохо. И есть предположение, что его – этого Улле Свенссона – наняли именно для того, чтобы увольнять людей.

– Что за…

– Света, ты послушай. В Швеции не увольняют просто так. А этот может говорить и делать вещи, которые никто из начальства не может.

Дальше события развивались стремительно, как в дешевом детективе.

Грету обвинили в том, что она втянула в дело с мазутом профсоюз. А это не совсем так. Во-первых, представитель профсоюза живет на «Нурдметте». В смысле это не один работник, а несколько и посменно. А во-вторых, в шведской практике есть такое правило, как самодонос. То есть, если произошло какое-то чрезвычайное происшествие, то предприятие само докладывает об этом инциденте в профсоюз, а также в arbetsmiljöverket (агентство по надзору за условиями труда) для дальнейшего разбирательства и улучшения условий работы труда на горячем производстве. Вот такая вот забота о рабочих!

Однако русское начальство не оценило данной инициативы и попыталось поначалу приструнить начальницу кадрового отдела. Когда поняли, что дело швах и начальница не собирается отступать, приступили к тяжелой артиллерии. Они просто взяли и сместили Грету с занимаемой должности. А поскольку доказать ее профнепригодность было сложно, а скорее, невозможно, то в дело опять был втянут Улле Свенссон и, конечно же, был подключен профсоюз, который боролся за права Греты ради заключения наиболее выгодного договора на увольнение.

– Послушай, – возмущалась Таня, – не надо было Грете влезать в дело с мазутом и втягивать туда профсоюз.

– Это как? – не поняла я.

– Ну надо было замять инцидент, и все.

– Как его можно было замять, когда человек шестьдесят кряду пришли в раздевалки, а там ни отопления, ни горячей воды. Как их-то надо было заткнуть?

– Хочешь сказать, что это они сообщили в профсоюз и в агентство по надзору за условиями труда?

– Я думаю, что никто никуда ничего не сообщал. Профсоюзный работник живет тут у нас.

– А самодонос? – не унималась Таня.

– Нет, а что ты хочешь? Чтобы Грета подала заявку в Нобелевский комитет на премию «Лучший работодатель года», что ли? Конечно, она написала самодонос в профсоюз, потому что у нее так в служебных обязанностях записано.

– Нобелевский комитет… – засмеялась Таня. – Это ты круто!

– Чего круто-то? Тут вон полная неразбериха во всем. Впору на все катать самодонос.

– Э, ты чего удумала?

– Да ничего я не удумала, – бормотала я.

– То-то.

– Я-то здесь при чем? – бормотала я. – А Грете я по-человечески сочувствую. Она всю жизнь этому предприятию отдала, и тут такая радость, – я произнесла так, что буква «р» звучала, почти как «г».

Таня засмеялась:

– Вот умеешь ты настроение поднять. А! – спохватилась Таня. – У нас проблемы с защитным обмундированием.

– Это еще почему? Я все подавала на утверждение, все, что мне выпадало в выборке из системы.

– Это-то, конечно, здорово. А кто ордера составлять будет? Заведующую складом уволили.

– Чего?

– Понятия не имею «чего», но только уволили ее, и все. И поэтому ордера на защитную одежду составлять некому.

– Ну это уже ни в какие ворота, знаете ли, не лезет, – возмутилась я и откинулась на спинку кресла.

– То-то и оно. И кстати, нашу пожилую уборщицу тоже уволили.

– Чего?

– А ты знаешь, Света, что без «защитки» тот же профсоюз не выпустит работников в цеха, – продолжала Таня, – и тогда все встанет просто потому, что некому будет работать в цехах!

– О-бал-деть… – я с трудом сдерживала возмущение. – Между прочим, это следующий самодонос в профсоюз. Только кто его писать будет?

– Вот именно… Профсоюзник напишет.

– Подожди… Уборщицу уволили нашу, говоришь?

– Ага, – подтвердила Таня, – уволили.

– А уборщица чем помешала?

– Не знаю. Туалетную бумагу выносила, наверное.

– Ой, ну не смешно, Таня. Кто убирать административное здание теперь будет?

– Не знаю.

– В смысле, не знаю! А замену нашли? Или ищут?

– Ничего не знаю. Знаю только, что грядут сложные времена.

– О-бал-деть… И ходить мы будем в туалэт, типа сортир, обозначенный на схеме «мэ» и «жо»! – прокомментировала я голосом Папанова, ну или что-то вроде того.

– Света, хорош каламбурить! – Таня вышла из моего кабинета.

Я закрыла глаза. Не ровен час, нас всех уволят. Зачем? Ой, можно подумать, нужны причины. Дело в другом. Я столько поставила на карту ради этой работы, а стоит ли она того? Надо ли так руки сбивать в кровь, чтобы потом все равно оказаться у разбитого корыта и поехать домой ни с чем?

Или, может, лучше уже сейчас вернуться. Сразу. Не отходя от кассы, так сказать. Да и Дима всем все время недоволен.

Грету Нурберг все-таки уволили.

Профсоюз выбил ей хорошие условия увольнения по договору, и она ушла. Правда не сразу. Какое-то время она еще появлялась на предприятии. Если я правильно понимаю, раздавала ценные указания по поводу ведения дел.

А действительно, кто будет разъяснять производственные процессы оставшемуся народу? Наш гендиректор все равно ничего не знает из того, что знает Грета.

Но это продолжалось недолго.

И скоро в коридорах воцарилась тишина, некому стало топать…

Глава 5. ФКасса, или Хождение по мукам

ФКасса или Försäkringskassan (фёрсэкрингскассан) – нет, это не непечатное выражение, хотя похоже, а сокращение, аббревиатура, так сказать, от названия местной социальной организации, которая выплачивает всякие пособия. Такие, как детские пособия, которые полагаются всем, пособия по уходу за ребенком в декрете (декретные), выплаты по уходу за временно больным ребенком (это будет мой случай в дальнейшем, только я этого сначала не поняла), пособия по уходу за тяжелобольным ребенком, то есть инвалидность, больничные, если болен и работать не можешь, пособия для оплаты жилья, пособия… Одним словом, это та организация, которая занимается раздачей денег нуждающимся и малоимущим.

Очень сложно определить какой-то толковый эквивалент в России, но, по-моему, когда-то был собес, который покрывал больничные и всякие там инвалидные и прочее. Как теперь такая организация называется у нас? Ну так, чтобы это было одна организация? Нет такой одной структуры, есть Госуслуги, и наверное, это наиболее приближенный эквивалент, который можно подобрать. Хотя нет, тоже не подходит. На Госуслугах можно подать на замену паспорта, а в ФКасса нельзя. Паспорта выдает полиция, например.

Основная сложность с этими структурами и организациями была в том, что нам, с нашими мозгами, было совершенно непонятно, куда надо обращаться, чтобы получить то-то и то-то. Вот и теперь на работе мне сказали, что я должна была подать заявку на больничные по уходу за детьми (или ребенком, скорее) в ФКассу, потому что работодатель эти дни мне не оплатит. Эти дни будет оплачивать ФКасса, так и будем называть ее – ФКасса. Так смешнее получается.

Итак, сказано – сделано. Сказали позвонить, значит, надо звонить. Я заранее посмотрела, когда у них рабочие телефонные часы – с девяти до трех – ну и чудно, позвоню с работы. Я набрала единый номер и сразу же столкнулась с автоответчиком, который предлагал мне разные альтернативы из функционала ФКассы, в которых я ничего не поняла. Пришлось набирать еще два раза для того, чтобы в конце услышать, что, если нужна информация на английском, нажмите девять!

Ага, нажала девять. Теперь все те же альтернативы, но уже на английском языке. Можно подумать, я понимаю, что должна здесь выбрать?! Выбрала почти наугад то, что, как мне показалось, наиболее подходило.

Не угадала.

Ждала минут десять в телефонной очереди. Телефон поставила на громкую связь, а сама продолжала работать. Когда подошла моя очередь, я объяснила оператору, что мне надо. Объяснила, как могла, и выяснилось, что я выбрала не ту кнопку. Надо начинать сначала.

Хорошо. Начинаю сначала. Снова единый телефонный номер. Снова девятка. И теперь уже выбираю номер два, как мне велел оператор. Дальше полный сюрреализм: автоматический голос мне сообщает, что время ожидания тридцать четыре минуты. Что? Тридцать четыре минуты! Вы шутите?

Не отключая телефона, пошла вместе с ним к Габриэлле.

– Габриэлла, у меня проблема, – сообщила я ей после стандартного приветствия.

– Что случилось?

– Мне надо подать заявку на оплату дней, которые я была на больничном с детьми и у меня не получается, – промямлила я.

– А в чем дело?

– Время ожидания в очереди тридцать четыре минуты.

– Да, к сожалению, это всегда так долго, – покачала головой начальница.

– И что делать?

– Сидеть в телефонной очереди.

– Понятно… – я поняла, что другого выхода нет.

Я вернулась в свой кабинет с телефоном, который периодически сообщал мне, что им очень важен мой звонок и что я в очереди пятьдесят первая. Ну что, ждем-с и работаем.

Через какое-то время, примерно минут через сорок, в трубке раздался женский голос, спросивший по-английски:

– Чем могу вам помочь?

О, наконец-то.

– Добрый день, – оживилась я, – мне надо подать заявку на оплату дней по болезни детей.

– Персональный номер?

– А? – Вспоминаю, что для всех учреждений нужен персональный номер человека-заявителя. – Минуточку. Мой номер или детей?

– Сначала твой.

Судорожно роюсь в сумке и нахожу бумажку, на которой записаны все наши персональные номера. Такие номера выдают в Швеции всем, кто приезжает сюда жить, и даже если это временно, даже если просто по работе.

– Вот, – я диктую ей мой номер.

– Спасибо, минуточку.

– Хорошо…

– Какие дни болели дети или какие дни ты была дома с детьми?

Я называю ей даты, когда я была дома с детьми. Всего-то каких-то два с половиной дня.

– Почему ты не подала заявление в первый день болезни детей?

– Потому что я не знала, что я должна была что-то куда-то подавать, – честно призналась я.

– Хорошо, понятно, попробую исправить.

– Угу…

– На какого ребенка будете брать больничный?

– А что, есть разница, болели оба.

– Вы можете взять больничный только на одного ребенка. Ты единственный опекун?

– Что? А, нет, есть муж, отец детей.

– Отлично. На другого ребенка твой муж может взять больничный.

– Да?

– Да, у вас же двое детей? На какого ребенка ты будешь брать больничный?

– София.

– Вижу. Проверяем персональный номер. У тебя есть ее персональный номер?

– Да, – и я зачитала ей персональный номер Сони.

– Какие даты?

Я снова назвала даты, когда я была дома с детьми.

– Три полных дня?

– Нет, в понедельник я была до одиннадцати на работе.

– Понятно, значит, полдня в понедельник и полные дни вторник и среда, я правильно понимаю?

– Да, все верно.

– Хорошо, я внесла.

– Спасибо.

– Но в ваших данных здесь нет ни адреса, ни телефона, ни счета в банке, ни работодателя.

– Как это?

– Так это. Вы работаете?

– Да…

– Где?

Дальше я начала предоставлять информацию, которой не было на сайте: адрес, телефон, электронную почту, место работы, должность, зарплату, номер банковского счета. Просто по счастливому обстоятельству у меня в сумке оказались документы из банка с номером счета.

Я-то, наивная, полагала, что все должно было уйти туда автоматически. Но нет, все надо было предоставлять вручную, и, как потом выяснилось, надо было еще отправить копию контракта по обыкновенной почте в головной офис этой ФКассы. Хорошо, что я была на работе!

– Копию контракта я вышлю по почте, – сказала я. – Что-нибудь еще надо?

– Да, последние распечатки выплат зарплат. От этого будет зависеть размер выплат по больничному.

– Хорошо…

– А почему вы не получаете детские пособия?

– Не знаю.

– Вашим детям полагаются детские пособия с момента прибытия и постановки на учет. Мне оформить заявку?

– Да, пожалуйста, оформите. – Вот это поворот, подумала я. Мне тут еще что-то полагается.

– Минуточку…

В трубке настала техническая тишина, видимо, оператор отключила микрофон. Я терпеливо ждала.

Через несколько минут телефон снова заговорил.

– Ну вот… – снова включилась дама, – я оформила вам детские пособия. Теперь вы их получите в следующем месяце на счет сразу общей суммой.

– Отлично.

– Что-нибудь еще?

– Я даже не знаю… – помедлила я. – Вдруг мне еще что-то полагается?

– Не думаю. – Ответила оператор. – Детские пособия – это единственные пособия, которые полагаются абсолютно всем, у кого есть несовершеннолетние дети, остальное оформляется только по заявке.

– Понятно, – согласилась я, – спасибо вам большое.

– Спасибо, до свидания, – и девушка повесила трубку.

Надо же, мне полагаются детские пособия. Правда, я даже не поинтересовалась размером этих пособий, но, как мне показалось, это уже неважно. Что-то же там накапало?

Дальше я просто панически пересылала платежи на утверждение. Уже утвержденные счета грузила в банк. В общем, наверстывала время, потраченное на разговор с этой ФКассой. И в целом все как-то обнадеживало и в то же время настораживало. Никто не раздает просто так деньги.

А может, раздает.

У нас вон тоже выдают материнский капитал, и я даже получила его по Соне. Мы тогда ипотеку закрыли за нашу крохотную двушку в не самом престижном районе города. Пусть маленький двухкомнатный «хрущечек», но зато свой. И нам хватало…

Чего не сиделось ровно? Ах да, Дима опять ушел с работы, и мы перебивались случайными заработками, где придется. Так что предложение поехать по контракту, да еще и в Швецию, выглядело сказкой.

По контракту… Фух, чуть не забыла. Мне же надо копии контракта и выписки поступления зарплат отправить в эту ФКассу! А то деньги не выплатят. А я хочу денег…

Я понеслась опять к Габриэлле с просьбой предоставить мне контракт, чтобы сделать копию, и распечатки зарплат.

– У меня этого нет, – сказала Габриэлла.

– Как это? – удивилась я.

– Очень просто, вся информация о сотрудниках хранится исключительно в кадровом отделе, и даже я, как начальница, не имею к ней доступа.

– Здорово…

– Иди в кадровый отдел и попроси там свои документы, – продолжила Габриэлла.

– А кого там спрашивать? – почти прошептала я, – Греты нет, а этого нового начальника я боюсь.

– Спроси Бритт-Мари… – также заговорщически прошептала начальница, – она здесь работает уже очень и очень давно, лет десять-то точно. Она знает, что и где взять, не вызывая интереса начальства.

– Хорошо, спасибо.

Я отправилась в кадровый отдел. Потихоньку нашла эту Бритт-Мари. Кое-как объяснила ей, что мне было нужно. О! Этот прекрасный способ разговаривать на смеси английского и шведского, так называемый «свенгельска»! Это же просто фантастика!

В итоге мне надо было всего-то произнести заветное название ФКассы на шведском, чтобы Бритт-Мари подхватилась и начала искать документы с пониманием дела. Оказывается, все прекрасно знают, какие именно документы надо отправлять в эту контору, чтобы получать больничные как на детей, так и на себя, декретные и прочее и прочее, что может полагаться человеку.

Уже через пятнадцать минут я стала счастливой обладательницей не только полного пакета документов для ФКассы, но и большого конверта размером А4 со штампом, обозначающим марку, то есть оплаченную марку. Более того, Бритт-Мари расписалась на каждом документе и поставила печать предприятия. Она сказала:

– Бросишь в желтый почтовый ящик.

– В желтый? – переспросила я на английском, потому что она мне назвала цвет на шведском.

– Да, в желтый…

– Хорошо, спасибо, – бормотала я, – большое спасибо.

Вот же, мир не без добрых людей. Это же сколько бы я еще возилась с документами, если бы Бритт-Мари не собрала для меня все так, как надо? Нет, я бы собрала их, но на это ушло бы втрое больше времени и несколько недель ожидания, потому что мне бы точно возвращали неправильно оформленные документы.

Почему никто раньше мне этого не объяснил?

Потому что не было необходимости. Никто не рассчитывал на то, что я или дети начнут болеть. Да и вообще, при подписании контракта, еще дома, меня спросили, кто будет сидеть дома с детьми, если дети начнут болеть. И я тогда ответила, что еду с мужем, и он будет брать на себя ответственность за лечение детей, если они заболеют… Но тут все вышло из-под контроля, и заболели все трое. Все, кроме меня, мне болеть нельзя. Да и муж… с ответственностью как-то не очень, надо сказать, справляется.

Глава 6. Самовывоз из Нижнего Тагила

По совместительству со всем остальным занималась я еще и логистическими документами: некий симбиоз путевых листов и накладных, в которых указывалось все и сразу. И вносить в новую, свежеустановленную систему надо было тоже все и сразу. А главное, без ошибок, иначе система не подтверждала наличие данных, и происходили сбои. Основная проблема заключалась в том, что транспортники – фирмы, занимающиеся транспортировкой готовой продукции до заказчика – наотрез отказывались понимать, что вносить данные надо аккуратно и точно, а не приблизительно. Ну не картошку и не бананы перевозите же. Хотя как сказать.

Как-то раз Агнес Бак, начальница логистического отдела и по совместительству заведующая отделом физической отгрузки готовой продукции, ворвалась в административное здание и прямиком направилась к Грете Нурберг. Грета, которую уже оповестили о том, что ее смещают с должности начальника кадрового отдела, но которая все еще была на предприятии, вышла в коридор второго этажа, чтобы понять, что случилось. Агнес стояла в рабочей робе, но без шлема, красная от гнева и просто орала на Грету, что так работать она больше не может, что это полный беспредел, и, вообще, она сообщит обо всем этом куда следует.

Поскольку сама я не все понимала, мне их диалог перевела Таня кратко, в тезисах, но по всему выходило, что что-то случилось с машинами, в которые грузили металл.

А случилось вот что. Начальство концерна решило, что перевозки машинами «Шенкер» слишком дорогие. Вот прямо слишком дорогое удовольствие, и поэтому от их услуг надо отказаться. Ибо нефиг. А вместо «Шенкер» нанять транспортников подешевле, размером поменьше, нравом посговорчивее. Ну, сказано – сделано. Только результат получился неожиданный.

Во-первых, прицепы и полуприцепы новых перевозчиков были не приспособлены к перевозке металла, а именно, не было в кузовах нужных креплений. А во-вторых, некоторые перевозчики не растратились даже на зимнюю резину для своих машин. Вот и получилось, что получилось.

Одна машина с прицепом на подъеме в гору сложилась, как перочинный ножик, и перегородила дорогу в обе стороны. Теперь спасатели пытаются сдвинуть с места машину на голой резине, груженую металлом. А другая машина не вписалась в поворот и аккуратно так припарковалась в кювете вместе с прицепом, полуприцепом и их содержимым.

– Это жесть, – пробубнила Таня.

– Нет, это карма за жадность, – возмутилась я.

– Да?

– Да, это бумеранг Вселенной!

– ??? – Таня вопросительно сверлила меня глазами.

– Они хотели сократить расходы на перевозках?

– Видимо… – Таня напряглась.

– Не угадали. Теперь придут счета за спасательные работы по обеим машинам, и они будут нескромные.

– А страховка?

– Какая страховка? – меня распирало негодование. – Тут трактор у ворот перевернулся, никто не пострадал, а счет был нескромный… Очень нескромный… А тут!

Таня выдохнула:

– И что теперь?.. – это был не вопрос. Это было отчаяние.

– Что теперь? Заказчикам надо так и передать, так, мол, и так – у них самовывоз металла из Нижнего Тагила!

– Света! – одернула меня Таня. – Ты все байки травишь.

– Какие байки? Где? Ни разу…

– Катастрофа… – пробубнила Таня и вышла из кабинета.

– И кто будет возмещать ущерб? – проворчала я ей вслед.

Ущерб. Классное слово. Начальство концерна решило, что возмещать ущерб будет тот, кто не досмотрел за правильностью погрузки металла в машины. То есть Агнес Бак.

Когда та узнала о том, что собирается сделать концерн, она, конечно же, обратилась в профсоюз, и оттуда сразу же прилетел ответ, что подобного в Швеции нет и не будет практиковаться. Более того, преднамеренную порчу имущества, оборудования, товара и прочего работником надо доказать в суде. А в данном случае суд однозначно будет на стороне работника.

– Но ведь это ее прямые обязанности! – возмущались в концерне.

– Она одна на погрузке! Одна! И дедушка на тракторе с противовесом, чтобы не перевернуться. Вы же всех ее помощников уволили! Она одна не может физически лазить по всем машинам и проверять крепления внутри грузовых отсеков.

Да, действительно, надо быть очень одаренными руководителями, чтобы променять проверенного перевозчика «Шенкер», который адаптировал свои определенные машины под нужды «Нурдметта», на непроверенных мелких частников, которые не могут разориться на зимние шипованные шины. Перевозить металл это, знаете ли, не то же самое, что перевозить бананы и картошку. Да хоть бы и технику в упаковках, все равно не то же самое. Упаковка – амбалаж – сама по себе держит товар на месте. А тут металл в длинных круглых слитках, похожих на стволы деревьев. Их крепить надо, знаете ли, особым способом, особым оборудованием.

На следующий день на парковке перед предприятием не было свободного места. Парковка была заставлена грузовыми машинами в буквальном смысле вдоль и поперек. Водители нервно ходили по округе, курили и о чем-то переговаривались. Речь была славянской, но не русской.

Кто-то стоял на проходной и пытался что-то объяснить в окошко администратору. Администратор упорно пыталась закрыть окошко, ибо в него нещадно дул ветер.

Я зашла через турникеты и уже в проходной все поняла. Там стояла Грета и Таня. Они что-то живо обсуждали.

Таня увидела меня и жестом показала задержаться. Грета ушла. Таня нагнала меня и сказала:

– Агнес ушла на больничный. Представляешь?

– Представляю… – пробормотала я.

– Кто теперь будет отгружать?

– Надо было думать об этом до того, как поменяли «Шенкер» на бог знает что. Надо было думать до того, как пытаться объявить Агнес выговор и пытаться принудить выплачивать компенсацию. Не находишь?

Таня остановилась:

– И что?

– Ничего. Она надолго на больничный ушла?

– Грета сказала, что по выгоранию на фоне стресса, а это значит, недели на две как минимум, а то и на месяц.

– И кто у нас на замене для Ангес?

– Никого.

– В смысле, Таня, никого? – я чувствовала, что я взрываюсь изнутри!

– Так, никого. Был помощник один, так он ушел еще осенью.

– Или его ушли?

– Не знаю, Света. Не знаю…

– То есть, есть огромное производство, которое не останавливается никогда. Есть заказы по всему миру, а на отгрузках у нас один человек, так, что ли? Один, Таня! А если она уволится завтра, что будет?

– Хороший вопрос… – Таня остановилась в коридоре.

– Понимаешь, теория о том, что на предприятии незаменимых людей нет, хороша ровно до первого такого инцидента. – Уже орала я.

– Что ты на меня орешь! А я-то здесь при чем? – попятилась Таня.

– Да ты ни при чем… Хотя, Таня, вот ты же ходишь по кабинетам начальников, ты им не можешь мягко так намекнуть, что они не туда идут? Нет?

– Да я им уже говорила сто раз. Они слышат только то, что хотят слышать.

– Правда?

– Правда, Света, правда. Думаешь, я им не говорила, что тебя перегрузили документами? Говорила. Думаешь, не объясняла, что нельзя менять машины? Объясняла. Что с защиткой дело плохо? Говорила. И что?