Сотрудник иностранного отдела НКВД

Детская память не могла вместить столько впечатлений и Зинушка часто плакала и много спала.

Она помнила, как плыли в море. Знала, что должны были останавливаться в Дербенте, потом в Баку и каких-то портах в Персии, но вспомнить не могла. Помнила только про казаков, как они катали её на своих конях. Да ещё, как на пароход загрузили огромную кучу полосатых арбузов. Все, и пассажиры, и команда, и военные их ели и куча постепенно уменьшалась, уменьшалась и закончилась. Кто-то из команды тогда сказал:

– Вот так и вся жизнь – полосатая, иногда немного сладкая, и быстро заканчивается. Она не поняла, о чем это было сказано, но почему-то запомнила…

Не помнила Зинаида Филипповна, как семья после моря добиралась в Мешхед. Помнила, что когда въехали в город, их повозка долго петляла по кривым узким улочкам, что в стенах домов почти не было окон, а сами дома выбелены, или просто обмазаны глиной. Помнила, что возница ругался, когда навстречу выезжала другая повозка. Спорил с тем извозчиком, кому уступать дорогу. Наконец, проехав почти через весь город, добрались. Кто-то открыл ворота и они въехали во двор. Ворота тут же закрыли. Вышли из повозки и очутились в красивом саду. На деревьях висели мандарины, гранаты, другие плоды, названия которых Зинушка не знала. Поодаль виднелся отгороженный птичник. Кудахтали куры, гоготали гуси, крякали утки. Еще дальше был не большой, но и не маленький пруд. А совсем вдалеке огромный сарай, амбары, еще какие-то постройки. Все было ухоженным, чистым, аккуратным. За всем следили работники, а их было немало.

Просторный дом с большими окнами и террасой показался ей, маленькой девочке, дворцом из сказки. На пороге встречал высокий стройный перс в чалме и белой одежде.

– Это Махмуд, мой помощник, – представил его отец, – человек образованный, знающий и порядочный. Он единственный, кто говорит по-русски.

Махмуд улыбнулся, слегка поклонился и объяснил:

– Мой отец много лет жил в России. Я был с ним, учился в русской начальной школе, потом в частной школе и университете, но не окончил его, семья вернулась в Персию. Здесь работал переводчиком в вашем генеральном консульстве. Генеральный консул рекомендовал меня вашему батюшке и я согласился помогать ему в закупке шерсти, да и в остальных делах.

Говорил Махмуд без акцента и если бы не персидский наряд и чалма, то никто и не догадался, что перс. Он проводил семью в дом. Сказал что-то на персидском слугам и те начали заносить в дом чемоданы и сундуки.

Когда осмотрели большую гостиную, детские комнаты, спальни, кабинет, отец сказал:

– Все это куплено Морозовыми, принадлежит им и передано нам для работы и проживания. Здесь мы и будем жить.

Никто из них тогда не догадывался, что скоро начнется первая мировая война, потом в России произойдет революция, гражданская война, вернуться домой будет невозможно. Жить в этом доме им предстоит больше пятнадцати лет.

Зинушка навсегда запомнила, теперь далекий дом в далекой стране, давно изменившей свое название. Запомнила каждую комнату, каждый коридор, чулан, с маленьким окошком, единственным, выходящим на улицу. Свой столик, за которым совсем маленькой играла в самодельные куклы, а потом, когда училась в школе, делала уроки и читала книжки. Запомнила каждый предмет. Все это стало для неё родным. Остальные дома и квартиры, в которых предстояло потом жить, Зинушка – Зинаида – Зинаида Филипповна, помимо своей воли, сравнивала с этим домом и в мыслях называла «наш дом». В этом нашем доме жила дружная большая семья, умные добрые родители. В нем всегда оставались живы папа и мама, сестренки и братишка. Взрослые работали, дети учились и помогали старшим. В этом доме все уважали и любили друг друга, слушали и слышали друг друга. В нем было счастье.

Но Зинушка тогда ничего такого не знала. Она была непослушной, попадала в разные истории, и было родителям с ней совсем не просто. Многое со временем забылось, но многое осталось в памяти.

Глава 5.

Отец был почти все время в разъездах. Он, вместе с Махмудом договаривался о поставках шерсти и хлопка, о том, в каком виде, какого качества и куда привозить. Знал, что персы могут наобещать чего угодно, а потом окажется не то и не так. Потому всё организовывал и многократно проверял сам или доверял только Махмуду. Постепенно закупка шерсти, чуть позже хлопка была приведена в порядок. Заготовку и отгрузку в Россию стали вести хорошо обученные люди и у отца появилось чуть больше времени для семьи.

В первые месяцы, детям не разрешали, не то что выходить со двора, но даже выглядывать на улицу, но к весне родители освоились на новом месте и стали брать их с собой сначала на базар, который был поблизости от дома, а потом и подальше, в центр города.

Зинушка запомнила, как с отцом первый раз вышла в город. Сначала они шли по безлюдной грязной улице вдоль длинной глиняной стены соседнего дома. Возле закрытых ворот лохматая собака обгладывала кости то ли кошки, то ли маленькой собачонки, клочки шкурки которой валялись рядом в пыли. Они обошли эту собаку, та порычала, но даже не залаяла. Затем свернули в переулок, потом в другой и по таким же грязным кривым, как первая, улочкам пошли дальше. Людей не было. Один раз встретился перс в длинном халате, который не спеша вел ишака, со здоровенными кувшинами, из которых выплескивалась вода. Пыль, грязь, жаркое солнце и высокие стены, это все, что запомнилось. Но скоро по шуму и гомону Зинушка поняла, что базар уже близко. Чем ближе подходили к нему, тем больше встречалось людей.

Встретился старик, который сидел на земле, а бородатый перс брил ему голову. Но не всю, а только макушку. Он плевал прямо на эту макушку, ножом соскребал волосы и стряхивал их на дорогу. Когда окончил, намочил тряпку водой, обтер старику лысину, в два зеркальца показал результат. Старик кивнул, дал сколько-то монет и ушел А цирюльник стал громко кричать, должно быть других зазывал бриться.

Этого перса Зинушка потом много раз видела на том же месте возле базара. Однажды к нему подошел не старый мужчина, оголился до пояса, а тот маленьким ножиком быстро сделал ему разрезы на шее и спине между лопатками. Оттуда закапала кровь в мисочки. Две из них, возле шеи, держал сам мужчина, а третью, парикмахер. Отец объяснил, что это называется хаджима. Ислам её одобряет. Люди здесь, за отсутствием нормальных врачей, так лечатся от многих болезней.

– И что вылечиваются? – Удивилась Зинушка.

Отец пожал плечами:

– Иногда помогает. Но ты видишь, кто это делает и в какой грязи. Думаю, что по большей части вредит, чем лечит. Но нам, православным, здесь лучше свое мнение держать при себе.

В другой раз, недалеко от базара, встретили дервиша. Этот дервиш, казалось, дремавший на обочине, вскочил перед ними, загородил дорогу, взметнул руки к небу и заголосил. Зинушка испугалась. Изо всех слов она разобрала только «Аллах, Али, акбар». Взгляд, дервиша показался страшным, а вид ужасным. Из одежды на нем была потемневшая от грязи овечья шкура с дырками для рук и широченные, такие же грязные шаровары. Должно быть, он недавно ел арбуз, сок стекал, и к засохшим потекам на волосатой груди и животу прилипла пыль. Дервиш размахивал палкой, черная борода, всклокоченные волосы до плеч и шерсть на овечьей шкуре, подпрыгивали вместе с движениями. Зинушка схватила за руку отца, прижалась, уткнулась в него, но исподтишка подглядывала, что этот сумасшедший делает. Она боялась, что он набросится, начнет колотить палкой, а может просто вытащит откуда-нибудь нож и зарежет. Но дервиш только тряс палкой над головой и взывал к небу. Отец вытащил из кармана монету и бросил ему. Дервиш поймал свободной от посоха рукой, прекратил стенания, вернулся на свое место, закрыл глаза и задремал, будто и не перегораживал путь несколько секунд назад.

Когда они отошли на несколько шагов отец сказал Зинушке:

– Не бойся их. Они по большей части безобидные. Идут на богомолье. Просят милостыню, чтобы прокормиться. Но держаться от них все же стоит подальше. Уж больно грязные. Заразу можно подхватить.

Встречали они и факиров, которые устраивали вокруг себя представления, рассказывали разные небылицы про подвиги героев или сказки. Когда собиралось много народа, начинали играть на дудочке и непонятно почему из корзины, стоящей возле факира и накрытой полами широкого халата, выползали змеи. Эти змеи приподнимались над землей, извивались в такт его неторопливым движениям. Зинушке от этого поначалу становилось страшно, но потом привыкла, а через год, когда немного подросла, стала прибегать сюда сама.

Однажды факир, который давно приметил маленькую европейку, подозвал её и спросил, хочет ли она потрогать змею. Зинушка уже прилично говорила по персидски и ответила, что хочет, но боится. Факир показал, как надо брать змею, чтобы не смогла ужалить и сказал:

– Попробуй. Не бойся, думай, что берёшь не змею, а веревку, но бери крепко, чтобы та не вывернулась и не ужалила.

Зинушка набралась смелости и взяла. Она почувствовала холодную сухую совсем не скользкую, как казалось, чешую, под которой, должно быть, скрывались сильные мышцы. Держала змею Зинушка крепко, но не настолько, чтобы раздавить.

– Молодец, смелая девочка, – похвалил факир, – а теперь отведи руку подальше от себя и спокойно опусти змею на землю.

Зинушка так и сделала. Змея отползла чуть в сторону и приподнялась.

– А теперь топай ритмично, но не сильно, ногой, – улыбнулся хозяин змеи, – она испугается и не станет нападать на тебя. Но помни со змеями надо быть всегда настороже.

Факир засмеялся и на ухо Зинушке, так, чтобы не слышали остальные зрители, прошептал:

– Мою пунги змеи не слышат, они её видят и дудочка эта в моих руках, кажется им зверем, который может напасть, потому и поднимаются, чтобы нагнать на меня страх и я побоялся на них накинуться. А люди не знают этого и так им интереснее смотреть. Змеи пунги видят, когда я её двигаю, и сами эти движения повторяют, чтобы не упустить когда зверь набросится, но они не слышат. А вот стук ног слышат. А теперь малышка беги, Но всегда помни, со змеями надо быть всегда настороже. И с этими, и особенно с двуногими.

Факир засмеялся. Зинушка поклонилась ему, как учил мулла в школе и убежала.

Что за двуногие змеи Зинушка поняла много лет спустя. А тогда, только запомнила слова, запомнила, как впервые в жизни пересилила страх, взяла змею, почувствовала свою власть над ней, страшной, опасной, беспощадной. Почувствовала, что можно управлять этим, да и, наверное, любым существом, если пересилить страх.

Базары в Мешхеде, Зинаида Филипповна запомнила как толпу людей, толкающихся в узких промежутках между стоящими напротив друг друга рядами лавок. Чтобы не погибнуть от палящего солнца и создать хоть какое-то подобие тени, торговцы натягивали между рядами, где брезент, где старый холст. Но по большей части делали это из сплетенного камыша или тростника.

В лавках торговали золотыми и серебряными колечками, сережками, цепочками, тканями, коврами, всякой утварью, всем, что можно и нельзя продать. Для каждого вида товаров были свои ряды. Зинушка любила рассматривать сделанные чеканщиками кувшины и вазы с красивыми узорами, перстни с разноцветными камнями, вырезанные из кости фигурки животных, ковры, шелка́ и шерстяные ткани. Да много еще чего интересного было в рядах, особенно тех, в которых варили, и торговали горячей, только сделанной едой. Любой мог заплатив монетку получить только испеченный лаваш и похлебку, плов, который накладывали прямо на лаваш. В отдельных рядах торговали овощами, фруктами. Множество вкусных только поспевших или высушенных персиков, абрикосов, груш, инжира, изюма лежали горами на прилавках. Галдеж и шум в рядах не смолкали от восхода до заката солнца.

Бездомные, всегда голодные собаки, сновали между ног, хватали и сжирали упавшие куски съедобного. Зинушка видела, как собаки почти сразу начали отрывать куски от старого, только что сдохшего осла, брошенного хозяином в проулке возле базара и через час, когда она с отцом возвращались домой, от этой падали почти ничего не осталось. Слуги говорили, что по ночам собаки сбиваются в стаи, могут напасть на человека, покусать или даже загрызть насмерть.

Всюду на базарах была вонь от гниющих еды и воды, всюду грязь. Даже поблизости от мечетей. С минаретов, в положенный час муэдзин призывал к молитве и все правоверные, в том числе и торговцы, прекращали торговлю в лавках, совершали омовение в ближайших каналах, разворачивали коврики, чтобы не попасть на оскверненную нечистую землю, размещались на них лицом в сторону Мекки и начинали молиться.

Зинушке нравилось смотреть намазы.

Когда стала почти взрослой, упросила родителей купить паранджу и, скрывая себя под ней, ничала заходить в мечети и молиться, соблюдая все правила. Зина знала, что если догадаются или узнают, кто она, её могут не просто убить, а гораздо хуже – её могут или разорвать на куски разъяренные фанатики, или посадить в мешок, бросить туда дикую кошку и та, будет царапать и рвать её на кусочки. Но какое-то чувство азарта, желание рискнуть и не попасться, сидело в ней, подталкивало рисковать.

Глава 6. Шахсей-вахсей

Зинушка тогда училась во втором или третьем классе школы при консульстве. От школы до дома – минут двадцать легким детским шагом. Учиться ей нравилось. Священник, отец Павел, преподавал закон Божий и был самым любимым из учителей. Он дружил с отцом, часто бывал в их доме, рассказывал интересные истории из библии и еще более интересные из жизни. Русский и английский преподавала Татьяна Ивановна, с которой она познакомилась давным-давно еще до школы, на пароходе. Арифметику и фарси – Иван Григорьевич, её муж. Его Зинушка недолюбливала. Недолюбливала с самого первого раза, как только увидела. Но складывала, вычитала, умножала и делила легко. Таблицу умножения знала и задачки решала быстро. А фарси вообще был любимым предметом. Говорить Зинушка научилась еще до школы. Научилась у детишек на улице возле дома, от служанки, Махмуда – помощника отца, у всех персов, которые приходили в их дом или встречались в лавках и на базаре. Слова, выражения, да и все остальное, связанное с языком, запоминала мгновенно. Иван Григорьевич научил писать, читать и любил на уроках разучивать с детишками стихотворения на фарси. Мулла, который тоже преподавал в школе, был самым строгим и нелюбимым. Но Зинушка легко запоминала то, о чем он рассказывал, любила одеваться в мусульманские одежды, знала мусульманские молитвы, без акцента, правильно говорила, молилась и читала суры из Корана. Для неё это было понарошку, как в самодеятельном театре при консульстве, в котором ставили спектакли и играли почти все взрослые. Даже жена консула.

В самом конце сентября, встревоженный Махмуд пришел вечером к отцу. Они долго говорили. Отец кивал, задавал вопросы. Махмуд отвечал. Зинушка видела это через открытую дверь кабинета. В конце разговора поднялись, отец поблагодарил, Махмуд ушел, а отец, охватив голову руками, сидел в кабинете и вышел только когда матушка позвала на ужин.

После ужина он попросил всех остаться и сообщил, что начинается запретный месяц мухаррам.

Мулла рассказывал и Зинушка знала, что пророк Мухаммед говорил, что после рамадана лучшим для поста является месяц мухаррам – один из четырех запретных месяцев. Почему этот месяц запретный она не знала, а что в этот месяц нельзя поступать несправедливо, надо сражаться с многобожниками и что Аллах помогает богобоязненным и всегда с ними, знала. Правда, она не понимала, кто такие многобожники и кто такие неверные. Мулла рассказывал и Зинушка помнила, что в этом месяце, десятого мухаррама, был убит имам Хусейн, сын четвертого халифа Али ибн Аби Талиба, первого имама шиитов, внук пророка Мухаммеда. Были убиты и его дети, а потому это день большого траура.

Мулла совсем недавно рассказывал, что имама перед смертью долго мучили и каждый мусульманин в этот день должен хотя бы чуть-чуть почувствовать, что выдержал внук пророка, имам Хусейн и тоже стать хоть ненадолго мучеником, а потому в этот день все правоверные шииты должны бить себя и превозносить скорбными возгласами праведного имама, восклицая: «Шах Хусейн, вах Хусейн», что означает – владыка Хусейн, о горе Хусейну! Говорил он, что если кто болеет сам или его близкие, то надо молиться Аллаху, дать обет и в десятый день мухаррама, когда наступит день Ашура и будет шахсей-вахсей выполнить полностью этот обет. Что такое обет Зинушка не знала, а когда спросила муллу, тот посмотрел на неё строго и сказал, что ей об этом знать рано, что когда подрастет тогда узнает.

Все это она тут же за столом высказала. Отец не ожидал таких познаний, удивлялся, не перебивал.

– А еще первого мухаррама Мусульманский Новый год! – гордо закончила Зинушка.

Отец поднялся со своего кресла, подошел к ней и поцеловал в лоб.

– Как быстро ты выросла! Совсем взрослой становишься! – проговорил он, нежно погладил, улыбнулся и добавил, – еще несколько лет и станешь невестой. Все ты правильно рассказала.

– Так вот, – продолжил отец, – 10 октября будет большой праздник – День Ашура. И еще будет Шахсей-вахсей. Толпа народа, все, кто давал обеты будут их выполнять, будут заниматься самобичеванием. Большинство впадет в транс. Махмуд предупредил, что в этом году у местной бедноты очень сильный настрой против неверных. Особенно англичан. Те умудрились осмеять религиозные обычаи мусульман и муллы в проповедях подогрели народ против них. Махмуд говорит, что если начнутся погромы, то толпа не станет различать, где англичане, где мы, русские православные. А потому, лучше в этот день не выходить на улицу, да и во дворе и в саду не надо появляться. Махмуд советовал укрепить ворота и двери, а единственное маленькое окно кладовой, которое выходило на улицу, закрыть ставнями и сказал, что принесет в дом и приготовит заранее еду и воду. А консул еще утром сказал, что наши военные будут наготове и в случае бунта защитят.

– Почему, – спросила Анисья Дмитриевна, – в прошлые годы было спокойно, а в этом такое? Мы же всегда уважительно относились к Магометанству.

– Дорогая моя жена, когда начнется бунт, разбирать никто не станет. А потому очень важно не привлечь внимание толпы. Она пройдет по нашей улице и, если мы не привлечем внимание, то уйдет дальше. И всё, дай-то Бог, обойдется. А ежели не обойдется, то будем защищаться. Я на всякий случай заряжу все ружья. Но надеюсь, что, как говаривал у Пушкина капитан Миронов: «Бог не выдаст, свинья не съест». Так что, Зинушка с завтрашнего дня в школе занятия отменены. Будете все сидеть дома и вести себя тихо-тихо, дабы не привлекать ни чьего внимания. Понятно?

Зинушка и остальные сказали: «Понятно» и встревоженные разошлись по комнатам спать.

Еще за день до шахсей-вахсея ставни на окнах, даже тех, которые выходили во двор, закрыли, но в щелочку ставни единственного, выходящего на улицу маленького оконца чулана, был виден большой кусок улицы. Любопытная Зинушка, приметила эту щелку и решила подсмотреть шествие.

Гул многотысячной толпы, вопли, крики, грохот ударов был слышен задолго до появления людей. Гул нарастал постепенно, а потому, когда появились первые люди, она не испугалась.

Впереди неторопливо шел мулла и на фарси, медленно, но громко, почти крича, рассказывал о мучениях Хусейна. Зинушка отчетливо разбирала каждое слово. Чуть после, она увидела несколько человек, в цветастых одеждах. Они на носилках несли на плечах большой ящик. Потом в один длинный ряд шли еще несколько мулл. Среди них был и тот, который преподавал у неё в школе. Когда первый и, наверное, главный мулла замолкал, остальные начали читать молитву. Молитву подхватила толпа. «Ну и что, ничего особенного. Ничего страшного» – подумала Зинушка и в этот момент увидела множество раздетых по пояс окровавленных людей. Одни били себя многохвостыми плетками. Кровь летела в разные стороны при каждом взмахе. По бородам текли струйки крови. А они били себя и били. При каждом ударе эти люди стонали, вскрикивали от боли, поднимали головы к небу и молили Аллаха. У многих плеток в концы веревок были вплетены железные крючки. Эти крючки впивались в кожу и раздирали её. Из ран текла кровь, а они стонали, прославляли имама Хусейна и Аллаха. Кричали, что выполнят до конца данный обет и просили Аллаха исполнить их просьбы.

Толпа проходила мимо дома и Зинушке, глядя на этих изувеченных людей, от их крови, становилось страшнее и страшнее. Появились такие, у которых вместо веревок на плетках были цепи, на концах которых вделаны ножи или железные шары с шипами. Потом мимо окна стали проходить ряды полуголых, которые били себя по лбу железными палками. Лбы превратились в кровавое месиво, а они колотили и колотили себя. Некоторые вместо палок били себя по голове саблями. Зинушка от ужаса окаменела. Не могла шелохнуться. Страх сковал её тело. Она шептала: «Господи Иисусе, спаси и сохрани меня. Спаси и сохрани». А толпа шла и шла. Проходили страшные люди с продетыми сквозь кожу на груди и боках большими иглами, медными и железными кольцами, гвоздями. По черным от запекшейся крови телам стекала кровь. Пыль на дороге пропитывалась ей. Толпа месила кровавую грязь, брызги налипали на штаны, сползали по ним на дорогу, люди шлепали ногами и брызги снова взлетали вверх. Зинушка в полуобмороке сообразила, что вначале проходили те, которые истязали себя самыми мучительными способами, а теперь уже шли другие, не голые по пояс, а в рубахах. Эти, ударяли себя в грудь кулаками, вскидывали руки вверх и кричали, прославляя имама и Аллаха. Толпа была нескончаемой. Прошло неизвестно сколько, но, как её казалось, бесконечно много времени и на дороге появились обыкновенные нарядно одетые люди. Они размахивали руками, кричала молитвы или прославляли имама Хусейна. С такими персами, Зинушка встречалась каждый день. Только в глазах у этих было какое-то безумие. Они шли зачарованные, вскидывали руки, кричали, били себя в грудь. Это повторялось и повторялось. У Зинушки закружилась голова, стало невыносимо плохо. Она хотела отойти от своей щелки, но не могла. Ноги не двигались. Будто приросли к полу. Вдруг, несколько одетых в белые рубахи мужчин подбежали к падавшему от изнеможения бородачу, хлеставшему себя, выхватили у него плеть с цепями, разорвали свои рубахи и начали хлестать себя. Их тела мгновенно покрылись ранами, брызги полетели в стороны. Они как безумные заорали и побежали к началу толпы. Это случилось совсем рядом со щелкой в ставне. Зинушка видела их обезумившие глаза, видела, как крюки на конце цепи раздирают кожу, из неё вылетает кровь и летит в щелку, в её лицо. Зинушка оцепенела. Показалось, будто она не в доме, а там, на улице, среди обезумившей толпы, что кровь заливает её лицо, течет по телу, а саму её, маленькую беззащитную, хлещут плетью страшные бородатые дядьки. От ужаса и боли она упала на пол. Потеряла сознание. Когда очнулась, улица была пуста, шум толпы доносился откуда-то издалека. Потом стих. Зинушка хотела встать, но снова потеряла сознание.

Пришла в себя в постели. На голове было мокрое холодное полотенце, а рядом сидела матушка и грустными глазами смотрела на дочку. Рядом в тазу с водой лежало другое полотенце, бледно-розовое от крови.

Мать увидела, что дочка открыла глаза, позвала доктора. Тот подошел, взял Зинушкину руку, помолчал, поцеловал девочку в лоб. Улыбнулся. Сказал, что, слава Богу, обошлось. Кризис миновал.

Потом спросил:

– Ну как ты, дитя, себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила та и удивилась, что говорит тихо- тихо.

– Вот и славно. Напугала ты родителей. Да и меня напугала. – Он помолчал, отпил воды из стакана на столике рядом с кроватью и продолжил, – тебе малышка здорово повезло. И должен заметить, теперь будет везти всю жизнь! У тебя оказались слабые сосуды в носу! Лопнул именно этот сосуд, когда давление от возбуждения поднялось до угрожающих размеров. А вот если бы лопнули сосуды кровеносные в головном мозге, то был бы удар и, скорее всего, тебя уже не было бы на этом свете. Так что красавица, молись господу нашему и родителям, за то, что родилась такой. Да постарайся больше не переживать настолько сильно, а то, неровен час, не помогут и сосуды в твоем симпатичном носике.

– А почему я так тихо говорю? – спросила Зинушка.

– А ты, миленькая, ослабела. Не ела-то три дня, пока была без сознания. Теперь матушка тебя покормит куриным бульончиком, а немного позже можешь встать и уже поесть поосновательнее, но не чрезмерно. Да, побольше пей соков и ешь фрукты. Благо их тут не мало. Ну, кажется, обошлось, Слава богу! – Доктор перекрестился и вышел из комнаты.

Еще долгие годы, редко-редко, Зинаиде Филипповне снился сон с этим шествием. Снилось, что толпа наступает на неё, кричит «шахсей-вахсей», хлещет окровавленной плетью. Она просыпалась в поту. Знала, что сон вещий, не к добру, и после него, через несколько дней, обязательно произойдет что-то нехорошее