Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста

– Как думаешь, когда я смогу вернуться? – Я планировала начать работать у него барменом с наступлением нового года, но этот план рухнул одним ветреным рождественским утром. Я вздыхаю. – Я скучаю по выступлениям.

– Тебе не обязательно спрашивать, Люси, – непринужденно говорит Нэш, его нефритовые глаза сверкают в ярком свете бара. – Мы все скучаем по твоей музыке так же сильно, как и ты скучаешь по выступлениям.

Улыбаясь, я ковыряю вилкой в картофельных шариках и мысленно составляю новый сет-лист. Затем хватаю свой телефон и отправляю Кэлу сообщение с просьбой позвонить.

Я:

В субботу мы собираемся в «Ред Клауд». Это в Шорвуде. Хочешь пойти?:)

Ответ приходит через несколько секунд.

Кэл:

Мне нужно работать, так что, скорее всего, не получится.

Я в смятении поджимаю губы.

– Так что… по-твоему, отношения все еще возможны? – интересуется Алисса, замечая, что я до сих пор копаюсь в телефоне, словно какой-нибудь магический ритуал с куклой вуду может изменить его ответное сообщение на радостное «да». – Я имею в виду с Кэлом.

Меня охватывает тепло при одной мысли о том, что я могу переступить черту и превратить нашу дружбу в нечто большее. В итоге я качаю головой.

– Он этого не хочет. Он прямо сказал мне, что ему нравится быть одному. Кэл не желает к чему-то привязываться, так что я не собираюсь настаивать. Я не против быть просто друзьями.

Алисса возражает:

– Привязываться? Будто он уже не влюблен в тебя.

У меня скручивает живот.

– Все иначе, Лис. Конечно, нас влечет друг к другу, но если я снова сделаю первый шаг, то, боюсь, это только разобьет мне сердце. Я буду ожидать большего, а ему это не надо. Так будет лучше.

– Как скажешь. – Она вздыхает и вешает сумочку на плечо. Пошатываясь, Алисса оставляет чаевые на стойке, а затем берет салфетку, чтобы промокнуть губы. На ней оказывается нацарапан текст синими чернилами. Подруга пробегает взглядом по знакомому почерку и быстро засовывает листок в карман куртки, прочищая горло. – Готова к походу по магазинам? – выпаливает она, поднимаясь со стула.

Я киваю и следую ее примеру.

– Готова.

Мы расплачиваемся за еду, прощаемся с Нэшем и неторопливо выходим за дверь.

Я не рассмотрела, что было в записке, однако Алисса после этого будет сиять от счастья весь оставшийся день.

* * *

В целом все выглядит по-прежнему.

Я обвожу взглядом лобби: от загроможденной стойки администратора до карусели с шурупами и белой доски с пятнами, висящей на стене. Она все еще украшена выцветшими сердечками и счастливыми лицами.

«Уголок Кэла» – написано сверху замысловатыми буквами ярко-розового цвета. Я сделала доску, дабы привлечь внимание клиентов, но была уверена, что Кэл уберет ее, как только я уйду.

Даже колокольчики до сих пор висят над дверью, отчего я задаюсь вопросом, намеренно ли он их оставил или по чистой случайности. В любом случае, когда я вхожу в магазин впервые с середины декабря – с того дня, когда Кэл довел меня до оргазма на своем рабочем столе, а затем быстро уволил, – от звука их перезвона у меня екает сердце.

Мои щеки горят при воспоминании об этом.

Аромат расплавленного воска с ноткой цитруса проникает в ноздри, когда дверь служебного помещения распахивается, показывая знакомые лица. Парни приветствуют меня один за другим.

– Срань господня! – восклицает Данте, излучая неподдельную радость при виде меня. Он вытирает грязные руки о комбинезон и подмигивает мне. – Вот уж не думал, что снова увидим здесь наш любимый солнечный лучик.

В ответ на это я с сияющей улыбкой протягиваю им корзинку, заполненную маффинами с яблоками и корицей. Приятно осознавать, что по мне скучали и искренне рады.

– Я пришла с подарками. И рекомендациями для нового администратора, – говорю я в шутку, бросая взгляд на стол, заваленный папками и счетами.

– Поверь мне, мы умоляли босса исправить эту чудовищную ошибку, – соглашается Данте, после чего выхватывает корзинку со сладостями и крепко обнимает меня одной рукой. Он пахнет бензином и мятой. – Мы скучали по твоему хорошенькому личику. И по твоим первоклассным способностям к уборке.

Все еще широко улыбаясь, я отстраняюсь и провожу рукой по своему конскому хвосту, переключая внимание на закрытую дверь кабинета на другом конце лобби.

– Кэл здесь?

– В кабинете. Заканчивает составлять отчеты, – подтверждает Кенни. – Он не в лучшем настроении.

– А вообще бывает иначе? – Я заставляю себя рассмеяться, хотя смех выходит натянутым, но это никого не удивляет. Меня охватывает беспокойство, когда я слышу, что в первый день нашего сожительства Кэл не в духе, отчего я придумываю оригинальные способы развеселить его.

Способы, которые, во всяком случае, предполагают, что одежда останется на нас.

– Сегодня он испортил клиенту тормоза, – со вздохом добавляет Кенни, вытирая тряпкой мокрое от пота лицо. – Использовал не ту тормозную жидкость.

Я хмурюсь.

– О нет. Это не похоже на Кэла, он всегда такой внимательный.

– В последнее время он сам не свой, – перебивает Ике, пронзая меня взглядом, который говорит больше, чем я в состоянии расшифровать. Бледно-голубые глаза светятся дурным предчувствием, словно он искренне беспокоится о своем боссе. Словно он знает то, чего не знаю я. – Сделай нам всем одолжение, присмотри за ним, куколка.

Предупреждение повисает между нами, как звук сирены, возвещающий о торнадо.

Мой желудок сжимается.

– Конечно, – киваю я. – Разумеется. Вообще-то я собираюсь пожить у него… какое-то время. Пока полностью не поправлюсь. – Я снова играю со своим конским хвостом, перекидывая его через плечо.

– Слышал об этом, – кивает Данте, проводя языком по верхней губе. – Либо эта затея окажется очередным провалом, либо именно тем, что ему сейчас нужно. – Засовывая руки в карманы, он склоняет голову набок, словно взвешивает шансы. – Очень надеюсь, что последнее.

После этого все трое мужчин замолкают, пристально глядя на меня.

Я сглатываю, когда сирена начинает выть громче, приказывая мне немедленно укрыться.

Затем дверь кабинета распахивается, и оттуда выходит Кэл, надевая бейсболку на голову и что-то бормоча себе под нос. Он изучает лист бумаги в своих руках, пока боковым зрением не замечает, что в другом конце комнаты собралась толпа.

Он поднимает голову и, увидев меня, смешавшуюся с парнями, удивленно моргает.

– Что ты здесь делаешь?

Не совсем то радостное приветствие, на которое я рассчитывала, но тем не менее я улыбаюсь.

– Эй! Я подумала, что стоит зайти и поздороваться со всеми, прежде чем отправлюсь к тебе. – Я указываю пальцем на кексы. – Я принесла углеводы. Маффины с яблоком и корицей.

Его усталые глаза скользят по моему тонкому платью с геометрическим принтом и черным чулкам, а после хмуро переходят на Данте.

– Вы закончили?

Данте отступает от меня на шаг, как будто взгляд Кэла стал мрачным из-за того, как близко мы стоим друг к другу.

– Да, босс. Ты все уладил с Доусоном?

– Ага. – Кэл роется в карманах, а когда не находит то, что искал, вздыхает. – Ты можешь идти. Увидимся завтра.

В комнате повисает напряжение, из-за которого я никак не могу вздохнуть полной грудью. Когда Ике и Кенни обнимают меня на прощание, а затем уходят, Данте ненадолго задерживается, поглядывая на Кэла, который что-то достает из принтера.

Я прочищаю горло.

– Знаешь, в субботу я встречаюсь с друзьями, можешь с ребятами подъехать к нам, если захотите выпить. Место находится далеко отсюда, но было бы неплохо встретиться, – говорю я, все еще улыбаясь и стараясь не обращать внимания на настороженный взгляд Кэла, который исподтишка смотрит на меня. – То, что ты пришел в больницу, действительно много для меня значит. Думаю, я угощу всех.

На его лице читается нерешительность.

– Бишоп будет там?

– Не уверена, – пожимаю я плечами. – Мне показалось, ему это неинтересно.

– Увидимся завтра, Данте, – говорит Кэл грубым тоном и с предельно ясным посылом.

Мы оба смотрим на стол, затем снова друг на друга. Я заставляю себя улыбнуться, чтобы не показывать истинные эмоции.

Выдохнув, Данте делает еще один шаг назад и слегка кивает в знак согласия.

– Ага, скорее всего, я приду. Напиши мне адрес, милая. – Он машет мне рукой, а затем уходит. – Рад был тебя видеть.

– Взаимно. – Я наблюдаю за тем, как трое парней машут мне руками, а после исчезают в комнате отдыха. Когда в лобби остаемся только мы с Кэлом, я поворачиваюсь к нему. – Извини, что заскочила без предупреждения. Я заберу своих собак, а потом отправлюсь к тебе домой. – В ответ я слышу только что-то вроде ворчания, поэтому продолжаю: – Если ты не против, конечно. Я полностью пойму, если…

– Да, я хочу, чтобы ты осталась у меня, Люси, – говорит он, глядя на меня. – Это моя идея, помнишь?

Я сглатываю.

– Помню, но…

– Но ничего. Увидимся дома.

Хорошо.

Что-то не так.

Мне казалось, Кэл с нетерпением ждет нашего сожительства, но он ведет себя так, словно я доставляю ему неудобства. Не желая, чтобы он увидел мои мокрые от слез глаза, я разворачиваюсь и направляюсь к входной двери.

– Скоро увидимся, – бормочу я, чувствуя обиду и опустошение.

– У меня просто плохой день! – кричит он мне, когда я берусь за ручку двери. – Ты тут ни при чем.

Я оглядываюсь на него через плечо и слегка киваю. Он наклоняется вперед, опираясь на стол; вены на его руках вздуваются, а в глазах читается отчаяние. У меня щемит сердце.

– Я понимаю. Не беспокойся.

Я не понимаю и беспокоюсь.

Он сказал, что его настроение не имеет ко мне никакого отношения, но я не особо верю в это.

Унылый блеск в его глазах, чрезмерное употребление алкоголя, нависшая над головой темная туча – Кэл всегда был угрюмым и замкнутым, но сейчас все по-другому. Ощущение, будто я его спусковой крючок.

Его отрицательные заряды столкнулись с моими положительными, отчего над нами начинает сверкать молния.

Когда я снова поворачиваюсь, чтобы уйти, Кэл подходит на несколько шагов ближе, чем заставляет меня остановиться.

– Если ты хочешь пойти куда-нибудь с Данте, я не буду стоять у тебя на пути.

Я замираю и, округляя глаза, поворачиваюсь к нему лицом.

– Что? – Сердце ухает в пятки при этом заявлении. – Мне казалось, ты говорил, что от него одни неприятности.

– Не больше, чем от меня. – Он размашисто, но при этом медленно шагает ко мне. Похоже, внутренний конфликт Кэла доставляет ему такую боль, что на его лице проявляются морщины, а от сказанного того гляди и стошнит.

Его взгляд говорит: делай что угодно, только не встречайся с Данте.

Он смотрит на меня пронзительно и выжидающе.

Я озадаченно хмурю брови.

– Нет… он мне неинтересен в этом плане. Он просто друг.

Это правда – меня не привлекает Данте. Меня не привлекает никто, кроме Кэла.

Клянусь, он испускает вздох облегчения, от которого все его тело расслабляется. Плечи опускаются, а бицепсы подергиваются. После этого он быстро кивает мне, явно не желая настаивать на своем предложении.

– Ладно, хорошо. Тогда не встречайся с Данте.

Я хмурюсь еще сильнее, пытаясь понять его.

– Ты в порядке? – тихо спрашиваю я. Так тихо, что едва слышу, как вырываются слова.

Между нами повисает долгая пауза. В его молчании прячется столько всего, о чем он недоговаривает.

Наконец Кэл оживает и бормочет:

– Я в порядке. Увидимся позже.

Ложь рассыпается у меня под ногами, как конфетти, и я, кивая, посылаю ему слабую улыбку. Кэл разворачивается и плетется к столу, тогда как у меня остаются силы лишь на то, чтобы покинуть мастерскую.

* * *

Час спустя я вваливаюсь в дом Кэла с огромным чемоданом и гитарой, а мои корги проносятся мимо, словно заметили впереди священный грааль в собачьих костях. Но в итоге они вообще ничего не видят, а просто увлеченно бегают кругами вокруг кофейного столика, пока Стрекоза не взвывает от ужаса и не бросается по лестнице в подвал.

Недели обещают быть долгими.

– Вот, – говорит Кэл, выходя из коридора и указывая на мои вещи. – Я все принес.

От него пахнет алкоголем, и меня тут же охватывает ужас. Его обычный дубовый аромат парфюма перебивается бурбоном – неужели он уже выпил? С момента нашей последней встречи прошло не больше часа, так что, должно быть, он опрокинул в себя бутылку, как только переступил порог дома. Глубокое беспокойство пробирает меня до костей.

– Спасибо, – говорю я ему, изображая на губах улыбку, скрывающую беспокойство. Мы стоим лицом к лицу в течение долгого времени, и я понятия не имею, что делать дальше. Я мечтаю о приятных осенних вечерах, о теплом сидре и том, как мы будем держаться за руки. Мечтаю о том, как мы будем лепить вкусные равиоли и наполнять их начинкой воскресным утром, как будем украдкой улыбаться и нежно прикасаться друг к другу, а праздничная музыка будет заполнять пространство между нами. Я прикусываю губу и бросаю взгляд на рояль, накрытый черной тканью. – Я ценю то, что ты позволил мне остаться здесь.

Кэл не отвечает. Вместо этого он подходит ближе, ставит мой чемодан и футляр для гитары у своих ног и заключает меня в объятия.

Я смотрела куда-то в сторону, поэтому совсем не ожидала, что он обнимет меня, однако мое тело, как и всегда, рефлекторно прижимается к нему. Оказавшись около груди Кэла, я поднимаю руки и кладу их на его обтянутые джинсами бедра, а затем утыкаюсь носом в футболку. Аромат мыла и геля для душа «Морской бриз» перебивает запах виски, отчего меня переполняет удовлетворение.

– Все нормально? – спрашивает он хриплым, низким голосом. Кэл сжимает меня крепче, его непослушная рука скользит по моей спине и запутывается в волосах. – Мне просто нужно было прикоснуться к тебе. Почувствовать тебя. – Он делает глубокий вдох, щекоча волосы у меня на макушке. – Убедиться, что ты действительно здесь.

Здесь звучит очень похоже на… живая.

Он должен знать, что я все еще жива, что не бросила его на том тротуаре.

Поэтому я киваю.

– Я здесь.

Я здесь, я здесь, я здесь.

Однако все, что мне действительно хочется сказать, когда я поднимаю подбородок и встречаюсь с ним взглядом, это: «А ты?»

Глава 7

Кэл

Я смотрю на серебряную коробочку, на поверхности которой играют солнечные зайчики, а затем встряхиваю ее, слушая, как внутри танцует горсть крошечных таблеток. Сердце учащенно бьется при воспоминании о том, как одна из них скользнула мне в горло, и об эйфории, которая пришла сразу после этого.

Слабость.

Вот что это такое на самом деле. Именно так ощущается баночка, которую я держу в руке.

Поскольку Ике отказывается мне помогать, я написал сообщение своему старому знакомому из тату-салона «Джолин». Оскар – сомнительный тип с сальными волосами, прихрамывающей походкой и двумя уголовными статьями. Я прекрасно знал, что Оскар не станет мучить меня чувством вины или пытаться убедить обратиться к психотерапевту. Я знал, что он не будет смотреть на меня так, как Ике, – с жалостью. Оскар просто взял у меня деньги, пожал руку и отправил восвояси.

И на этом все.

Я прищуриваюсь, глядя на банку.

Я еще не принял ни одной таблетки, даже не заглядывал внутрь.

С тех пор как ушел с работы, я только и делаю, что пью, чувствуя себя нервным и раздражительным. Люси не заслужила подобного отношения к себе, особенно после того, как стала свидетельницей моего паршивого настроения в мастерской. Алкоголь успокаивает мое внутреннее смятение, держит моих демонов в узде. Я могу расслабиться, могу стать лучше, могу стать сильнее ради нее.

Это лишь временно, пока я не возьму себя в руки. Сейчас мои раны слишком сильно болят.

На лбу у меня блестят капельки пота, а в груди возникает тревожный спазм. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз ехал по этой дороге, похожей на черную дыру, и поклялся, что больше никогда не сверну на нее. И все же я уже на ней. Подбираюсь все ближе и ближе к краю, кипя от собственного безумия.

После напряженного часа, когда я устраивал Люси в комнате для гостей и тайком проносил в свою спальню бутылки «Джима Бима»[5], я чувствую себя потерянным. Мне так сильно хотелось, чтобы Люси жила со мной, однако теперь, когда она здесь, я не знаю, что, черт возьми, делать. Она все еще кажется мне недосягаемой. Ее испытующие взгляды вызывают во мне чувство стыда. Она заслуживает лучшего, а не такого человека, которым я становлюсь.

Я находился в коридоре и наблюдал, как она распаковывает свой чемодан. Люси стояла ко мне спиной, но я все равно увидел, как она достала маленькую игрушку – панду – и положила ее на кровать. Ту самую, которую я выиграл и подарил ей, потому что старался стать лучше, потому что боролся за нее.

Потому что у меня не было другого выхода, кроме как выиграть эту игрушку и наблюдать за тем, как ее лицо озаряется неподдельной радостью.

Невесомая, прекрасная радость.

В тот вечер ее глаза сверкали. Как и мои.

Думаю, в тот момент я действительно почувствовал, что могу чего-то добиться. Ради нее, ради себя. У нас могло бы что-то получиться.

Черт… я хочу попытаться снова. Мне хочется бороться, победить и стать достойным ее, однако внутри я словно умер.

Голова идет кругом, когда я чувствую ее присутствие.

Люси стоит в дверях моей спальни в светло-голубом платье; ее длинные, растрепанные волосы оттенены солнечными пря-дями.

Даже после всего, что ей пришлось пройти, она все равно не унывает.

Она купается в лучах солнца, в то время как я скрываюсь в тени.

Я прячу банку в кулаке.

– Привет. – Мой голос дрожит, словно она увидела то, что я пытаюсь скрыть. Ее глаза распахиваются чуть шире, в них виднеется тревожность.

– Ты в порядке? – спрашивает Люси, делая маленький шажок к кровати. – Ты сидишь здесь один в темноте.

– Все хорошо. – Я сжимаю банку сильнее, пока серебристые края не впиваются мне в кожу. – Что случилось?

Юбка ее платья развевается, когда она беспокойно покачивает бедрами из стороны в сторону.

– Я приготовила ужин. Мясной рулет и сладкий картофель. И салат. И гренки.

Черт, она идеальна.

Слишком идеальна.

Слишком идеальна, чтобы быть здесь, в этом доме, со мной, делить пространство с моими демонами. Она не должна находиться так близко к моей слабости.

Но и не находиться здесь она тоже не может – я этого не переживу.

Я наблюдаю, как уголки ее губ приподнимаются, когда она смотрит на меня. Ее улыбка заставляет меня хотеть, чтобы таблетки загорелись у меня в руке.

Вероятно, я смою их.

– Ты уверен, что все в порядке, Кэл? – После моего молчания ее улыбка слегка увядает, а глаза тускнеют. – Хочешь, я принесу ужин сюда?

– Говорю же, все в порядке. – В моем тоне слышатся горечь и яд. Я не хотел, чтобы так получилось, но меня разрывают пополам, тянут в одну сторону, дергают в другую, отчего мне трудно скрыть боль в голосе. – Прости, – пытаюсь я снова. – Я в порядке. Приду через минуту.

Люси колеблется, заламывая руки перед собой и покусывая губу. Я до смерти хочу поцеловать ее.

– Конечно, хорошо, – говорит она. – Я накрою на стол.

С ее лица давно исчезла улыбка. Я провожу свободной рукой по лицу и сжимаю переносицу, ненавидя себя за то, что стер радость с ее милого личика.

– Хорошо, – бормочу я.

Кивнув, она выходит за дверь.

Она выходит, но аромат груш и сахарного тростника остается со мной, и этого сладкого облака достаточно, чтобы поднять меня на ноги и провести через всю комнату к прикроватной тумбочке.

Я бросаю таблетки внутрь и захлопываю ящик.

* * *

Я снова там.

Конец мая.

Знакомая темная ночь окутывает меня. Грозовые тучи разряжаются дождем, предупреждая об опасности. К нашему дому подъезжают полицейские машины.

Красные и синие фонари ослепляют.

Я зову родителей, поскольку весь вечер смотрел в окно, ожидая, когда сестра придет домой. Папа только что вернулся после того, как несколько часов бродил по окрестным улицам в поисках Эммы. Он промок до нитки. Его бьет дрожь, и ему плохо. Я никогда раньше не видел отца таким беспомощным – до такой степени, что он, уткнувшись лицом в кухонную раковину, всхлипывает и срыгивает, а мама гладит его по спине и приговаривает, что все будет хорошо.

Папа заверил меня в том же, когда я расхаживал по гостиной, нервно ероша свои волосы. Он не позволил мне пойти на поиски вместе с ним, слишком боясь того, что мы можем найти.

И того, что я могу увидеть.

– С ней все будет в порядке, сынок. Мы найдем ее. Она просто свернула не туда и скоро вернется, – пообещал он мне, но его голос дрожал и ломался. Его кожа побледнела, а глаза стали дикими. Они остекленели от глубокого осознания того, что ничего не будет хорошо.

Эммы здесь нет – она так и не добралась до дома Марджори.

Она не дома, и ее нет у Марджори. Ее нигде нет. Ее, черт возьми, нет.

Родители выбегают из парадной двери еще до того, как полицейские успевают выйти из своих патрульных машин. Дверь остается распахнутой настежь, раскачиваясь взад-вперед, и я выхожу на крыльцо, чувствуя, как учащается сердцебиение.

К маме и папе направляется полицейский, неся с собой плохие новости.

Я стою далеко, однако вижу выражение его лица. Оно искажено. Когда мама налетает на него, требуя ответов, тот качает головой.

Слова заглушаются раскатами грома и яростным ветром, но я кое-что слышу.

Ее нашли.

Он сожалеет.

Умерла.

Она умерла.

Ему жаль.

Умерла, умерла, умерла.

Ледяной дождь хлещет по мне, сливаясь со словами.

Ноги папы подкашиваются, и он оседает на траву.

Мама воет, как бешеное животное, и падает к ногам полицейского на подъездной дорожке.

– Нет! – Никогда раньше я не слышал такого жалобного звука. Человек не может так кричать. Это не может быть мама. – Нет, пожалуйста, нет! – Она хватается за его лодыжку, а я моргаю сквозь капли дождя, пытаясь осознать происходящее.

Умерла, умерла, умерла.

Эмма умерла.

– Моя малышка! Моя малышка! – Последние слова вырываются из нее жалобным стоном.

Ее.

Больше.

Нет.

Она ушла из дома, но так и не добралась до Марджори. Потому что меня не было с ней.

Потому что я не настоял, не пошел следом, чтобы обеспечить ее безопасность.

О, черт.

О, черт.

И тут Люси бежит ко мне из соседнего двора; белое платье прилипло к ее гибкой фигуре, лицо такое же бледное. Дождь спутывает ее волосы, ноги скользят в разные стороны, но она подходит ко мне, вздыхая с облегчением, когда замечает меня.

– Кэл! – она запыхалась. – Кэл, что происходит?

Я тоже задыхаюсь.

Моя сестра умерла. Я не могу дышать.

Наконец я встречаюсь с ней взглядом и даже что-то говорю. Вроде я пересказываю ей те слова, которые мне удалось уловить на ветру, но я не слышу себя.

В памяти ярко запечатлен тот момент, как я, находясь в объятиях Люси, упал на колени в траву.

Помню, как меня разрывало на части. Помню, как я умирал внутри.

Люси крепко прижимается ко мне и всхлипывает на моей груди, а дождь льет как из ведра. Однако звук ее голоса выводит меня из оцепенения. Пока я нахожусь в ее объятиях, то понимаю, что застрял между сном и явью. И вот дождя нет, и мы – не двое подростков, сжавшихся в кучку перед моим старым домом.

Я просыпаюсь в своей теплой и сухой постели.

Она крепко обнимает меня, переплетая свои голые ноги с моими.

– Люси? – бормочу я, все еще опьяненный сном, после чего поворачиваюсь к ней лицом. Она скользит рядом со мной, отбрасывая изящную тень. Уткнувшись лицом в мою грудь, ее щека оказывается прижата к моему сердцу.

Ее сонливый, мягкий и хрипловатый голос приятно вибрирует на моей коже.

– Мне приснился кошмар, – тихо произносит она.

Черт возьми. Интересно, был ли это тот же самый кошмар, от которого я никогда не смогу убежать? Даже днем он преследует меня. Он отпечатался в моей памяти.

– Иди сюда. – Я обхватываю ее рукой и притягиваю к себе, а затем укутываю нас одеялами и еще сильнее переплетаю наши ноги. На ней ночная рубашка и нижнее белье, но штанов нет. Футболка задралась на талии, отчего моя рука скользнула по ее заднице, когда я притянул ее ближе. Уткнувшись в ее голову, я не могу удержать стон, особенно когда чувствую запах ее волос. Пахнет гребаными конфетами.

Мы крепко прижаты друг к другу, наши ноги переплетены, а сердца бьются вразнобой. Я чувствую, как меняется ее дыхание. Ее губы щекочут мою обнаженную грудь, отчего мой член мгновенно реагирует, становясь твердым под боксерами. Она это чувствует, я уверен. Мы лежим так близко друг к другу, что моя эрекция буквально упирается ей в живот, отчаянно желая проникнуть в теплое место между ее ног. Когда Люси слегка извивается, я закатываю глаза и думаю о том, какой тугой она будет. И что, вероятно, я кончу, как жалкий придурок, стоит только проскользнуть в нее.