Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста

Пока мой мозг воспроизводит воспоминания о драгоценных мгновениях моей жизни за пределами больницы, я слышу, как отодвигается занавеска. Думая, что это медсестра, я натягиваю улыбку и склоняю голову влево.

Но это не медсестра.

Таблетка, лекарство, препарат от боли – да, но не медсестра.

– Кэл. – Горло саднит, будто по нему прошлись наждачной бумагой. Он стоит перед входом, засунув одну руку в карман джинсов, а другой сжимая веточку увядающих цветов. Из-за отсутствия его фирменной шапочки я замечаю, что его волосы отросли: лохматые и растрепанные, вьющиеся вокруг ушей. Щетина превратилась в козлиную бородку, а глаза выглядят темнее обычного. Я понятия не имею, что сказать, дабы подобраться к нему, поэтому снова и снова шепчу его имя: – Кэл.

Кажется, этого вполне достаточно. Он подается вперед; в каждом его шаге прослеживается нерешительность. Костяшки пальцев белеют от того, как сильно он сжимает их вокруг стеблей цветов, а брови сходятся вместе от эмоций. Кэл ничего не говорит. Просто тащит стул к моей кровати и падает на него, словно он вымотался. Пять шагов ко мне, казалось, были равны десятимильному восхождению по горе.

Он выглядит очень уставшим.

Кэл протягивает мне цветы.

– Это тебе.

У меня трясутся руки – я замечаю это, когда тянусь к букету. Но, несмотря на дрожь, все же дотягиваюсь до них.

Пусть Кэл и устал, но он все еще здесь.

– В последний раз, когда я дарил девушке цветы, лепестки превратились в пепел на моем столе, потому что та девушка так и не вернулась.

Боль рассекает грудь, но она не связана с последствиями операции на открытом сердце. Она вызвана надломленностью в его голосе и отчаянием на его лице. Его словами и горем.

Вместо того чтобы взять цветы, я нахожу его руку. Она холодная и липкая, но лед тает под моим прикосновением – его пальцы ослабевают и переплетаются с моими. Мы оба делаем вдох, и это кажется чем-то более интимным, чем физический контакт. Я чувствую его повсюду, даже в том месте, где не следовало бы.

– Спасибо, что пришел проведать меня, – неожиданно говорю я, сжимая его руку, тем самым подчеркивая свои слова.

Он сглатывает, кивая.

– Я хотел прийти раньше. Просто… – Прочистив горло, он делает нервный вздох. – Просто не мог.

В его дыхании чувствуется запах бурбона, а на коже – дым.

Его слова пропитаны ядом.

Те же слова Кэл сказал мне на вершине колеса обозрения прошлой осенью, когда я спросила его, почему он не пытался найти меня.

«У меня не было выбора», – ответил тогда Кэл.

Звучало так, будто существовала реальная причина его отсутствия, и я полагаю, что так оно и было.

Он сам себе препятствие, а его демоны – баррикада.

Я сжимаю его руку сильнее.

– Но теперь ты здесь, – бормочу я, пытаясь поймать его взгляд. Я наблюдаю, как золото и шоколад сливаются вместе, а затем произношу: – Остальное не важно.

Я не злюсь.

Я не могу осуждать самоосужденного мужчину.

Кэл расцепляет наши руки и встает со стула.

– Черт, – выдыхает он. – Прости. Прости, что так долго не навещал тебя.

В мгновение ока он забирается на кровать.

Мое сердцебиение становится неровным. Скользнув под одеяло, Кэл обнимает меня и зарывается своим лицом в изгиб моей шеи. Я сижу неподвижно, затаив дыхание. Но когда кончик его носа прижимается к моему уху, посылая по телу мурашки, я закрываю глаза. Я чувствую, как его лодыжка соприкасается с моей под одеялом. От гнета нервов и желания мое дыхание становится прерывистым и поверхностным.

Его тело ощущается как палящее солнце.

Его дыхание наполняет меня жизнью изнутри.

А его слова, его слова…

Они значат все.

– Мне чертовски жаль. – Кэл запускает пальцы в мои запутанные волосы. – Я думал, что никогда не смогу вновь прикоснуться к тебе, почувствовать тебя, вдохнуть твой запах. – Он глубоко дышит, почти стонет на выдохе. Его хватка вокруг моей талии усиливается, когда он притягивает меня ближе. – Каждый день на работе я слушал звон дверных колокольчиков и думал о том, как ты входишь со своей невероятной улыбкой, а также гадал, увижу ли тебя снова.

– Я здесь, – произношу я хриплым голосом и решительно киваю головой. – Я все еще здесь.

Он выдыхает мне прямо в ухо, подобно измученному обещанию:

– Я тоже.

Пока Кэл лежит рядом, обхватив своей мускулистой рукой мою талию, я провожу пальцами по его волосам, накручивая мягкие и шелковистые пряди вокруг указательного пальца. Его дыхание становится равномерным, как и мое. Свободной рукой я ищу брошенный букет и нащупываю тот на противоположной стороне. Его лепестки выглядят увядшими и тусклыми, но это не мешает мне с любовью сжать стебли в руках.

Они завяли, но еще не погибли.

Для них еще есть надежда.

Я смотрю на мужчину, лежащего рядом: его глаза закрыты, выражение лица довольное. На моем лице появляется проблеск улыбки, подобный солнечному лучу, что пробивается сквозь облака.

Надежда все еще есть.

Глава 4

Кэл

Один месяц спустя

Эти колокольчики сведут меня в могилу.

Сердце подпрыгивает при каждом звоне, мышцы сводит, а зубы скрежещут. Посетитель вышел из магазина, а я даже не помню, о чем мы говорили, потому что был слишком занят мыслями о сегодняшнем ужине с Люси.

Я понятия не имею, как мне справиться с этим. В голове творится полная каша, а это последнее, что сейчас нужно Люси, пока она восстанавливается после серьезной операции. Особенно теперь, когда ее сердце стало еще более хрупким.

Особенно теперь, когда бремя моей ответственности увеличилось в разы.

Я должен быть сильным ради нее. Непобедимым. Но лишь однажды я чувствовал себя непобедимым: когда мне оказывали небольшую помощь. Возможно, единственный способ двигаться вперед – сделать несколько шагов назад.

Я не остановлюсь.

Это временно.

Очередной звон колокольчиков заставляет меня направиться к служебному выходу, дабы найти Ике, который сможет облегчит мой непосильный груз.

Не то чтобы я заслуживаю временного облегчения, однако чувство вины давит, ведь Люси нуждается во мне.

– В мой кабинет, – приказываю я, проносясь мимо Ике в гараже, пока тот меняет масло.

– Как дела, босс?

Я не отвечаю, и он подчиняется. Мы пробираемся в мой кабинет, и Ике закрывает за собой дверь, а затем засовывает руки в карманы своих грязных штанов.

– Когда ты последний раз спал? – интересуется он, облокачиваясь на стену. – Выглядишь хреново.

Его слова звучат грубо, но в бледно-голубых глазах виднеется искренность.

Ненавижу подобное.

– Мне нужно что-то… чтобы снять напряжение.

Кто-то мог бы неправильно понять данное заявление, но только не он: Ике знает, что мне нужно. Он точно знает, когда я нахожусь на остром и зазубренном краю, готовый сметать все, к чему прикасаюсь.

На мгновение я снова попадаю в засаду сильного чувства вины.

Стыда и ненависти к себе.

Я пытаюсь быть сильным, но просьба исходит от слабости.

– Что? – Ике колеблется, отводя взгляд, пока разочарование не заменяется беспокойством. – Нет.

– Я серьезно. – Я стараюсь говорить ровно. – На днях я надорвал спину, катаясь на байке.

Но дело не в спине, а в сердце. Оно душит меня, словно камень в груди.

Он также понимает и это.

Голосок в голове кричит на меня, умоляет отступить, забрать слова обратно, но я не в силах произнести ни слова.

Я сверлю его взглядом, стоя неподвижно. Пульс ускоряется.

– Нет, Бишоп, – отказывает он, мотая своей лысой головой. – Не могу помочь. Тогда ты был всего лишь клиентом. Теперь же ты друг.

Я щетинюсь от заявления, прижимаясь бедром к столу.

– У меня нет друзей.

– Это чушь, которую ты любишь себе внушать.

Ладно.

У меня есть одна подруга, которая сидит в своем доме с привидениями в ожидании, когда я приду к ней сегодня вечером, чтобы она могла приготовить мне тамале[2]. Она – причина, по которой я готов стать другом, человеком, который будет тянуть ее вверх, а не вниз, в грязь.

Но сейчас я не могу быть таким человеком. Не в таком состоянии.

Когда я наконец сообщил ей, что зайду, она ответила ракетным запуском смайликов со счастливым лицом и красными сердечками. Люси случайно добавила в этот балаган баклажан, а затем отправила еще около пятидесяти сообщений с извинениями, как ей стыдно.

Люси:

О боже! Я не собиралась отправлять тебе это!

Люси:

Мне так неловко!

Люси:

Может, ты не увидел этот смайлик. Погоди. На секунду не смотри в телефон.

Люси:

Его нельзя удалить. Конечно, нельзя. Верещу.

Люси:

Прости. Он остался после последнего разговора с Алиссой.

Люси:

Но мы говорили не о тебе.

Люси:

Агх. Просто удали мой номер, пожалуйста.

Не стану врать, к тому моменту я не улыбался уже долгое время. Но тогда мои губы немного дернулись. Клянусь, сердце забилось быстрее, удары стали неровными.

Правда в том, что я хочу увидеть ее. Очень сильно. Между моим напряженным графиком работы и ее четырьмя неделями восстановления наряду с ее мамой и моей душещипательной виной я едва ли мельком видел ту улыбку, о которой мечтаю. Я заменил ее теплый комфорт на виски и джин, глупо напиваясь почти каждую ночь. Я осознавал, что алкоголь – это точка невозврата. Ему суждено провести меня по той темной дороге, с которой я слишком хорошо знаком… но я не видел иного выхода.

И теперь я должен встретиться с ней в том богом забытом доме.

Мне нужно что-то покрепче алкоголя.

Солнечные лучи проникают через частично закрытые жалюзи, хотя я уверен, что плотно закрывал их. Я с презрением прищуриваю глаза на маленький солнечный луч, который умудрился прорваться и осветить облако пыли и тени, которые я жажду вернуть.

Я, вздыхая, потираю лицо ладонью, а затем стягиваю шапочку с головы и скручиваю ее в руках.

– Послушай, это временная помощь, пока спина не пройдет. Я понимаю, о чем ты думаешь, но я в порядке. Со мной все хорошо. Мне просто нужно что-то, чтобы справиться с болью.

Он видит меня насквозь своими почти прозрачными глазами.

– Для этого существуют врачи.

Меня охватывает уныние, а костяшки пальцев белеют от того, как сильно я скручиваю шапку в руках. Глядя на свои грязные ботинки, я быстро отвечаю:

– Я пробовал. Лучше не стало.

– Жалкие оправдания и отговорки. Ты на грани срыва, Кэл, я не собираюсь способствовать этому.

– Нет никакого срыва. Я со всем справляюсь.

– Найди способ получше.

Бросив на меня суровый взгляд, Ике отталкивается от дверного косяка и разворачивается, чтобы уйти. Снова раздается звон колокольчиков, оповещая о новом посетителе и напоминая, что мне стоит купить таблетки, а не крутиться на работе, как бесхребетный болван.

Господи.

Я иду ко дну.

И оно довольно близко, я почти чувствую вкус гравия на языке. Мне ли не знать: я уже был там раньше, давился кучей мусора и неправильных решений, подставив лицо под обломки. Часть меня задается вопросом: а будет ли отличаться вкус во второй раз? Третий? Четвертый? В какой-то момент дно уничтожит что-то жизненно важное?

Ике мешкает, высовывая голову из-за гаража, а затем оглядывается на меня через плечо.

– Пришел клиент. Возьми себя в руки, Бишоп, серьезно.

Дверь захлопывается.

Желая выпить двойную порцию бурбона, я падаю в кресло, хрипло ворча. Стыд, разочарование. Нечто среднее. Я ненавижу себя за то, что так низко пал, и вкус алкоголя сейчас подойдет как нельзя кстати. Временный порок, который поможет мне преодолеть пик событий.

Поможет мне помочь ей.

Ранний февральский свет просачивается сквозь щель окна, освещая завядшие орхидеи и сморщенные окурки сигарет, разбросанные по кабинету. Если я закрою глаза на достаточно долгое время, то увижу ее белозубую улыбку и то, как она наматывает круги по помещению с цветами в руках и вопросами, может ли она мне с чем-то помочь. Я почти слышу, как ее смех разносится по всему пространству, когда она пылесосит, или моет окна, или организовывает мой шкаф для документов в миллиардный раз. Я чувствую запах ее шампуня с нотками груши и сладкий аромат ее кожи. Ощущаю ее поцелуи со вкусом жвачки, которые навсегда запечатлелись на моих губах.

Мне не стоило увольнять Люси; я даже не хотел того. Это был трусливый поступок и попытка увеличить дистанцию между нами, поскольку я оказался чертовым слабаком, неспособным держать свои руки при себе.

Сожаление съедает меня, пропитывая кости кислотой.

Я дотягиваюсь до пачки сигарет, а затем, вытащив одну, поджигаю ее и жду, пока та не дотлеет. Чувствуя нервозность и волнение, я достаю телефон и принимаюсь прокручивать поток уведомлений, которые постоянно игнорирую, а после захожу в «Инстаграм»[3]. Как только я нажимаю на ее профиль, тут же всплывает новая фотография.

На ней Люси сидит на своей кровати, вытянув ноги. В ее руках гитара, а всюду разбросаны бумаги. Камеру, вероятно, поставили на таймер, или, быть может, кто-то находился рядом. Кто-то, но не я, запечатлел ее улыбку на лице, которое частично прикрыто водопадом золотисто-каштановых волос.

Улыбка Люси. То, по чему я скучал, и то, что начало угасать несколько месяцев назад. Она сияет и светится, пропитанная истиной, и подчеркивает синеву ее глаз.

И в этой синеве что-то блестит. Что-то небесное и возвышенное, а не затерянное в глубине моря.

Подпись под фото гласит: «Больше никаких грустных песен».

Я сглатываю, мечтая, чтобы горло обжег ликер. Она снова пишет музыку. В скором времени она начнет играть на живых выступлениях и зажигать винные бары магией и мелодиями. Красть сердца, пленять умы и заставлять даже самых сильных мужчин ерзать на своих местах.

Искушение проявляется во многих формах, но ничто не сравнится с пением Люси.

В темные моменты я вспоминаю первый раз, когда смотрел ее выступления из угла бара.

Ее последняя песня была написана Стиви Никс[4], и я оказался околдован. Она была невероятна. Движение ее рта, хрипловато-низкий голос и мощный талант, исходящий из каждого сантиметра ее тела. Невинность и сексуальная привлекательность – все это стало моей погибелью.

Потом она подбежала ко мне, одетая в маленькое платье, с распущенными волосами и чертовски милой улыбкой, и выпалила что-то о том, что едва смогла кончить.

Черт.

Ее рот, столь искусный в создании музыки, заставил меня задуматься, в чем еще он хорош.

Мой член оживает при этой мысли, однако время не очень подходящее, поскольку Ике кричит мне из гаража о неисправном двигателе.

Ворча, я отбрасываю телефон в сторону, понимая, что данный ход мыслей сейчас ни к чему, и поправляю джинсы.

Единственное, что помогает мне пережить рабочий день, это осознание того, что вечером я увижу Люси.

* * *

Она мне не ответила.

Ее телефон выключен, а звук автоответчика снова и снова посылает ледяной холод по спине.

«Привет, это Люси. Вероятно, сейчас я пою своим собакам, но ваш звонок важен для меня. Правда. Оставьте свое сообщение, и я перезвоню вам. Мне очень жаль, что я пропустила ваш звонок. Пожалуйста, правда, простите меня, иначе сожаление о том, что я упустила возможность услышать ваш голос, будет преследовать меня всю жизнь. Никакого давления. Би-и-ип».

Когда в памяти вновь всплывает образ бледной и полуживой Люси, безжизненно лежащей в моих руках в тот рождественский день, я хватаю пальто и выбегаю через парадную дверь, чтобы поехать проверить ее.

Проблема в том, что я в стельку пьяный.

Я решил повести себя как идиот, когда пришел домой после работы и налил безответственное количество виски из-за ощущения, что меня преследуют и хотят утопить собственные призраки.

Сейчас я об этом жалею.

Что, если Люси попала в беду? Что, если я слишком раздавлен, чтобы помочь ей?

Я решил не брать мотоцикл, не желая добавлять еще больше вины на и так постоянно растущий груз на моих плечах, поэтому пару километров неуклюже бежал до ее дома.

Спотыкаясь на тротуаре без какой-либо чванливости и шатаясь, я наконец пролетаю лужайку перед ее домом, пока не прижимаюсь к кирпичной колонне. В последний раз я стоял здесь с подарком в руках для нее.

Теперь же я стою с пустыми руками и высоким уровнем алкоголя в крови.

Дом маячит передо мной, как тень всего того, что я оставил позади. Я благодарен виски за неясный взор, из-за которого едва узнаю желтый цвет кирпичей и борозды на ставнях.

Я никогда не пойму, что побудило ее купить это жалкое место. Оно не что иное, как могила призраков и грязи. Склеп. Но у Люси было другое мнение на этот счет. Она думала, что может превратить реликвии в золото. Старые кости – в новую жизнь. Ей хотелось превратить трагедию во что-то обнадеживающее. Даже когда мы были детьми, Люси поступала подобным образом: она ловко находила и соединяла разбитые кусочки, а Эмма склеивала их.

Что касается меня?

Я – разрушающий шар.

Кажется, я постучал, потому что дверь открылась.

Мне трудно удержать равновесие, даже несмотря на то что я прислоняюсь к большой колонне. Я до сих пор колеблюсь и сомневаюсь насчет встречи с ней. Люси стоит передо мной, держась за дверной косяк: костяшки ее пальцев белые, а глаза – пронзительно-голубые.

Даже в состоянии опьянения я вижу магию в них. Однажды ночью, когда мы сидели на колесе обозрения, ее глаза дымчатого небесного оттенка смотрели на меня. Тот голубой цвет был самым голубым, что я когда-либо видел: поразительный индиговый пигмент затмевал черную полосу.

Я зол на себя за то, что напился и не могу сейчас по достоинству оценить этот момент. Люси жива и стоит передо мной, вся сияя. Она дышит, ее сердце бьется. С ней все в порядке. Она рядом и протягивает мне руку.

Я моргаю, пытаясь сфокусировать зрение.

Снова моргаю, но в глазах двоится. Мне-то и одной Люси трудно сейчас противостоять.

Она произносит мое имя так же, как и всегда: словно изучила весь словарь, пока не нашла любимое слово, несравнимое с другими.

– Кэл.

Сглатывая, я пытаюсь оттолкнуться от колонны и выпрямиться, но ноги находятся под властью алкоголя. Надеюсь, она не заметила, что я чуть не упал.

– Ты в порядке? Ты не отвечаешь на телефон, – невнятно бормочу я, выдавая себя.

Ее брови хмурятся, а блеск в глазах тускнеет, сменяясь беспокойством.

– А ты в порядке? Тебе плохо? – Люси выходит на крыльцо, облаченная в сизо-белый цвет, и тянется ко мне. Она морщит нос, когда холодный ветер обдает ее лицо. – Ты выглядишь неважно.

Чертовы слезы наполняют ее голубые глаза, словно небо покрывается дождевыми тучами.

Она волнуется за меня.

Меня.

И я это ненавижу.

Удерживая себя на ногах, я прочищаю горло и уклоняюсь от нежности в ее тоне.

– Почему твой телефон выключен? С тобой точно все хорошо? – У меня чешутся руки от желания прикоснуться к ней. Целовать ее до тех пор, пока ее губы не станут такими же розовыми, как и нос. – Мне не нравится, что я не могу связаться с тобой.

Внезапно инстинкт и алкоголь заставляют меня наклониться к ней. В ответ она поднимает руки и прижимает их к моей груди, не давая мне упасть на нее.

От прикосновения Люси по телу проходит разряд. Эта физическая реакция пронизывает кожу. Я беспомощен перед этим чувством и даже не могу найти в себе силы, чтобы отойти в сторону.

Люси поднимает на меня глаза и хватается пальцами за мою рубашку. Она прижимается ко мне сильнее или же попросту поддерживает, не давая мне упасть.

– Кэл, заходи в дом и садись, – говорит она, ее улыбка тускнеет, но все еще сияет. – Я принесу тебе воды.

Я не хочу пить, я просто хочу поцеловать ее. Окутаться ее теплом.

Но она разворачивается прежде, чем я успеваю совершить глупый поступок, а затем хватает меня за запястье и затаскивает внутрь. Пока мои ноги пробираются через ее прихожую и приземляются на маленький коврик с изображением щенят в праздничной одежде, я пытаюсь осознать, где нахожусь. Я поднимаю взгляд и щурюсь, пытаясь сфокусировать зрение. Однако я благодарен, что не могу четко видеть или думать прямо сейчас.

Я внутри.

Я внутри дома – ее дома, моего дома.

Дома Эммы.

Вероятно, я издаю звук, напоминающий хрип или удушье, потому что Люси поворачивается ко мне с такими же большими глазами, как и зияющая дыра в моей груди.

– О боже… прости, – испуганно произносит она, хватая меня за руки. – Я не подумала. Хотела сделать как лучше. Я не…

– Все хорошо, – бормочу я, снимая ботинки так, что едва ли не падаю. – Рано или поздно это бы случилось.

В доме пахнет кукурузной мукой и пряностями с нотками сладости. Ваниль или мед. Крекеры. Оранжевое пламя танцует в камине и обволакивает меня подобно теплому одеялу, а также бросает мерцающие тени на ее лицо. Ею по-прежнему овладевают противоречивые эмоции.

– Прости, что заставила тебя волноваться, – произносит она, медленно отпуская мои руки. – Я поставила телефон на зарядку… – Люси бросает взгляд на телефон, лежащий на столе рядом с диваном. Провод подключен к телефону, но настенный адаптер лежит на ковре. – Упс.

Я подхожу к дивану и сажусь, потому что ноги отказываются держать меня.

– Все в порядке. – Нечеткий силуэт Люси тут же предстает перед моим взором.

– Ты уверен, Кэл? Ты пахнешь так… – Она изучает меня с маской беспокойства на лице. – Ты пахнешь так, будто выпивал.

Ленивая улыбка появляется на моем лице. Теперь, когда я знаю, что с Люси все хорошо, я наконец-то могу расслабиться. Она дышит и выглядит прекрасно, а ее дом пахнет домашней едой и ванильным кремом.

– Я принесу тебе немного воды…

Ее голос звучит отдаленно. Мои веки трепещут, и алкогольный туман окончательно настигает меня, как только тревога уходит. Я голоден, но больше изголодался по спокойствию. Даже в пьяном состоянии беспокойство брало вверх. Тело будило меня каждые несколько минут с вопросом, где она и в порядке ли, возвращая в воспоминания о том ужасном зимнем утре. Но она рядом, идет ко мне с кухни со стаканом воды в руке.

– Попей, пожалуйста, – просит Люси. Ее образ по-прежнему расплывчат, даже когда она наклоняется и ставит стакан рядом со мной. – Кэл, я переживаю.

– Хм. – Я издаю неразборчивый звук, откидывая голову назад, а затем тянусь к ней и цепляюсь за что-то мягкое: ее волосы и свитер. Через секунду я притягиваю ее к себе и усаживаю на колени. Она же в ответ прижимается ко мне.

– Кэл, – шепчет Люси с тоской и придыханием.

Я хочу крепко прижать ее, но здравый смысл вторит, что она все еще восстанавливается и слаба. Так что просто обнимаю ее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Фамилия главной героини, Hope (англ.) – «Надежда».

2

Тамале – мексиканское блюдо из мясного фарша (или мяса), фруктов и овощей, завернутых в кукурузные или банановые листья и приготовленных на пару.

3

Деятельность социальной сети запрещена на территории Российской Федерации по основаниям осуществления экстремистской деятельности (согласно ст. 4 Федерального закона «О средствах массовой информации»).

4

Стиви Никс – американская певица в жанре поп-рок и кантри-рок. Признана одной из ста величайших авторов песен.