Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь

– Отличная работа, – одобрил Тору. – Все прямо как ты говорила: нужно взвесить рыбу. Я всегда верил, что вселенную можно познать, но твоя фраза выражает самую суть дела.

Но Мими, как ни странно, почувствовала разочарование.

– А ведь спор между учеными был такой интересный. Мне почти захотелось, чтобы солнце изменяло свои размеры.

– Нельзя построить крепкий дом на плохом фундаменте, – возразил Тору. – Если сама основа диспута иллюзорна, то не важно, насколько красивыми окажутся доводы. В словах древних ученых содержится немало мудрости, но нужно держать в уме, что они не могли знать все на свете. Модель может быть полезна для понимания мира, но она должна проверяться наблюдениями. А потому необходимо как поверить реальность опытом, так и воспроизвести ее.

Мими поразмыслила над его словами. Каким-то образом укрывающая мир завеса сделалась чуть-чуть прозрачнее.

«Не является ли мир всего лишь моделью идеала в умах богов? Или же он есть нечто лежащее за пределами любых моделей, в точности как то чувство, которое я испытываю, наблюдая за природой, но не могу выразить словами?»

– Эта мысль звучит разумнее всех тех, что высказывали оба токо давиджи, – сказала она.

– В том нет моей заслуги. Это цитата из трудов На Моджи, основателя философской школы Модели. Признаться, его воззрения мне наиболее близки, но думаю, что у представителей каждой из Ста школ есть чему поучиться. Все они используют для познания и понимания реальности различные инструменты, и с их помощью талантливый мастер способен заглянуть в устройство мира и воспроизвести его. Полагаю, в тебе тоже есть задатки моделиста и ты наделена большим природным талантом. Но тебе нужно развивать его.

Когда он заговорил про талант, на ум Мими невольно пришли слова матери: «Талант, доченька, он как нарядное перо в хвосте у павлина. Богачам приносит радость, а самой птице – только горе».

– Какое отношение талант и мудрость имеют к дочери простого рыбака? – спросила она. – У бедняков в жизни один путь, а у богатых – совсем другой.

– Разве тебе не известна история про королеву Гин? Она начинала как уличный сорванец, была беспризорницей и тем не менее, развив свой талант, стала величайшим полководцем Дара.

– То было во время войны, хаоса. А теперь царит мир.

– Есть таланты, востребованные на войне, а есть те, что полезны в мирную пору. Мне далеко не все известно про богов, но я уверен, что им не хотелось бы оставлять яркую жемчужину лежать во тьме, не дав ей возможности сверкать.

«Каково это – иметь в своем распоряжении множество умственных инструментов, при помощи которых ты можешь препарировать реальность и сшить ее обратно так же ловко, как мама за пять минут разделывает рыбу и превращает ее во вкусный обед?»

Мими никогда не завидовала детям богачей, ходившим в школу и учившимся читать и писать, но теперь вдруг ощутила такой острый голод познания, что ей стало больно. Она отведала вкус лежащего вокруг мира, увидела под его покровом проблеск Истины, намек на понимание речи богов. И захотела получить больше. Намного больше.

«Разве не может это знание обратиться в шелковое одеяние и белый рис? В слуг, экипажи и звонкие монеты, способные избавить нас с матерью от нужды? В уверенный и гордый взгляд на открытую впереди дорогу, а не на бесчисленное множество бедняков на обочинах?»

Девушка вдруг резко повернулась, опустилась перед Тору на колени и коснулась лбом земли.

– Ты обучишь меня, Тору-джи? Поможешь мне развить свой талант?

Но Тору отступил в сторону, избегая принимать ее поклонение. У Мими оборвалось сердце. Она подняла голову и прищурила глаза.

– А кто только что говорил про жемчужину, которую нельзя оставлять во мраке? Или ты слишком скромен, чтобы нырнуть в темное море и извлечь ее?

Тору тихо рассмеялся, но в смехе его чувствовался намек на печаль и упрек.

– У тебя яростный дух, и это замечательно. Но еще ты нетерпелива и невоздержанна на язык, а вот это не всегда хорошо.

Мими покраснела.

– Мне казалось, тебя интересует истина.

– Да, но этого мало, чтобы заострить блестящий ум, – заметил Тору. Взгляд его, казалось, был устремлен в некую далекую точку, в пространстве или во времени. – Дорога, по которой ты просишь повести тебя, извилиста и неровна, требует умения вовремя прикусить язык и преподать правду так, чтобы она звучала более приятно для могущественных ушей. Это не те искусства, которыми я в достаточной степени обладаю. Я способен обострить твое зрение и показать, как видеть окружающие тебя скрытые модели, но есть и нечто иное – такие модели власти, которые я не смогу научить тебя считывать.

– Ты поэтому странствуешь по Островам, вместо того чтобы помогать императору в Безупречном городе?

На миг Мими испугалась, что зашла слишком далеко, но затем лицо Тору разгладилось, он сделал несколько шагов, чтобы встать перед ее по-прежнему распростертой на земле фигурой, и поклонился девушке.

– А вдруг это боги пожелали, чтобы мы встретились, и кто я такой, чтобы противиться их воле?

Мими трижды коснулась лбом земли, очень торжественно, как делали актеры в народной опере, когда изображали учеников, поступающих в обучение к наставнику. Тору стоял на месте, принимая воздаваемые ему почести.

– Можешь называть меня учителем, – сказал он. – Но на самом деле мы станем обучать друг друга. Поскольку связь между учеником и его наставником строится на полном доверии, для нас важно узнать настоящие имена друг друга. Тору-ноки – это имя, которое дали мне друзья давным-давно в далекой стране. На самом деле я Луан из клана Цзиа в Хаане. Каково твое официальное имя, Мими-тика?

«Главный стратег императора Рагина. – Мими благоговейно воззрилась на собеседника. – И он обращается ко мне так, будто я его дочь». Она не могла поверить, что все это ей не снится.

– Я… у меня нет официального имени. Я всегда была просто Мими, крестьянской девушкой.

Луан кивнул:

– Тогда я дам тебе официальное имя.

Мими с ожиданием смотрела на него.

Луан задумался.

– Как насчет Дзоми?

Она кивнула:

– Звучит красиво. А что это означает?

– На классическом ано логограмма этого имени означает «жемчужина огня» – было такое растение на прародине ано, далеко за морем. Говорят, что дзоми первым вырастало из пепла на месте лесных пожаров, чтобы принести цвет в мир, лишенный оного разрушением. Пусть же яростный характер окажется подспорьем на твоем жизненном пути.

Глава 8

Хмельная пирушка

Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

Праздник в честь сотого дня после рождения (или в данном случае усыновления) сына Мюна Сакри, главнокомандующего пехотой, удался на славу. Генерал Сакри не только пригласил всех соседей, проживающих в пределах трех кварталов от его особняка, – чтобы разместить пирующих, расставили триста столов, которые, разумеется, не влезли во двор дома, а потому пришлось занять большую часть улицы перед фасадом резиденции, – но и, развлекая гостей, собственноручно поборол в яме с грязью пять свиней.

В ходе праздника было выпито столько вина и пива и съедено столько свинины, что мясники, владельцы таверн и продавцы соусов в той части Пана годами потом вспоминали это событие как день, когда они получили настоящую прибыль.

Но после того как стемнело и большинство гостей, высказав хозяевам наилучшие пожелания и получив на память счастливые таро, окрашенные в красный цвет, отправились по домам, пришло время для пирушки в более тесном кругу, где генерал Сакри мог наконец переговорить с ближайшими своими друзьями.

* * *

Наро Хуну, супругу Мюна Сакри, с трудом удалось убедить несгибаемого генерала помыться перед тем, как отправиться к друзьям в семейную столовую.

– Ты выглядишь не лучше, чем свиньи, с которыми боролся, – сказал, хмурясь, Наро. Он всегда содержал и себя, и дом в безупречной чистоте, даже когда был простым привратником в Дзуди. – Лично я не прикоснусь к тебе, пока ты не помоешься. И перед гостями неудобно.

– Ну, положим, они и похуже видали, – буркнул Мюн. – Будучи на войне, мы с Таном как-то побились об заклад, кто дольше обойдется без бани.

Но он покорно поплелся в ванную, наскоро вылил на себя несколько ведер горячей и холодной воды, после чего вышел, обернув чресла полотенцем.

– Ты в самом деле думаешь, что это достаточно пристойный вид, чтобы… – возмутился Наро, но Мюн чмокнул его, и он сдался. В конечном итоге люди, которые воевали вместе с тобой, едва ли станут возмущаться при виде волос у тебя на груди.

И вот Мюн Сакри, полуголый, бережно держа спеленатого ребенка, уснувшего после встречи с кормилицей, и Наро Хун, в подобающем молодому отцу элегантном муаровом халате, расшитом изображениями оленей и рыбы-меч, вошли в натопленную столовую, где собравшиеся за большим круглым столом ведущие полководцы, аристократы и министры Дара угощались чаем с пирогами.

– Дайте-ка посмотреть на мальчика! – вскричал Тан Каруконо, главнокомандующий кавалерией и первый адмирал флота.

– Только обеими руками бери! – предупредил его Мюн. – И голову придерживай. Голову! Это тебе не полено, а ребенок, осел ты этакий! Поаккуратнее!

– Ну, вообще-то, ему уже приходилось иметь дело с младенцами, – заметила с улыбкой госпожа Пэинго, жена Тана Каруконо. – Я родила ему нескольких детей. Да и не стоит беспокоиться: все с малышом будет нормально – ему ведь скоро уже полгода исполнится!

– Поверить не могу: человек, который борется со свиньями, учит меня быть аккуратным, – заявил Тан. – Уж не знаю, как Наро тебя терпит: ты наверняка каждый день тарелки и кубки роняешь. Ага, видишь, твой малец мне улыбается! Уверен, твоя борода пугает его.

– Дай-ка мне подержать, – попросил Пума Йему, маркиз Порина.

Тан передал мальчика ему, и Пума тут же подбросил маленький сверток высоко в воздух.

– Клянусь Близнецами!.. – вскричал Мюн, а госпожа Пэинго испуганно охнула, но Пума поймал малыша и расхохотался.

– Я тебя убью, – пообещал Мюн.

– Я так со своими все время делаю, – сказал Пума. – Им нравится.

– Подозреваю, ты так развлекаешься, пока Тафэ и Джикри нет поблизости, – со смехом заметила госпожа Пэинго. – Среди мужчин ты можешь изображать из себя сорвиголову, но жены-то наверняка установили для тебя определенные правила.

Пума в ответ лишь улыбнулся и не стал спорить. Из свертка у него на руках донеслось бульканье. Наро и Мюн наперегонки бросились проверять, все ли с ребенком в порядке.

– В первый раз вижу, как он смеется! – объявил Наро.

– Ну еще бы, – кивнул Пума. – Я же говорил, что ему понравилось. Детишки любят летать.

Мюн вырвал младенца из рук маркиза и сердито зыркнул на Йему.

– Видишь, теперь он хнычет, – сказал Пума. – С такой бородищей ты хоть кого перепугаешь.

– Сыну нравится играть с моей бородой! – Мюн гордо погладил косматую бороду, торчащую во все стороны, словно иголки у дикобраза. Дитя у него на руках продолжало хихикать.

– Остается лишь надеяться, что мальчик пойдет скорее в Наро, чем в тебя, – заметил Тан.

– Так и будет, – пообещал Мюн. – Малыша ведь родила сестра Наро. Они с мужем знали, что мы ищем ребенка, чтобы усыновить, и с радостью помогли нам. Я научу мальца всему, что знаю, и стану счастлив, если он будет обладать внешностью Наро и моими боевыми навыками.

Все понимали, что сестра Наро, скорее всего, пошла на подобный шаг отнюдь не бескорыстно, но не имело смысла поднимать эту тему в такую светлую минуту. Не исключено, что ею одновременно могли руководить и любовь к брату, и личный интерес.

– А почему вы решили назвать мальчика Какайя? – спросил Рин Кода. – Весьма необычное имя.

Лицо Мюна залилось краской.

– Я… Мне просто понравилось, как оно звучит.

– А что оно означает?

– Почему имя обязательно должно что-то значить? – ответил Мюн уже раздраженно. – До выбора благоприятного официального имени еще годы.

Но Рин, с его развитой интуицией, чувствовал, что здесь кроется нечто большее.

– Ну же, колись! Мне в этом имени чудится что-то адюанское.

Все повернулись к Луану Цзиа, который много лет прожил среди народа Тан-Адю. Луан с улыбкой посмотрел на Мюна.

– Можешь рассказать, – буркнул тот неохотно. – Я же сам попросил тебя помочь с выбором имени, так что все нормально.

– Слово действительно адюанское, – сказал Луан, откашлявшись. – Оно означает густой и грубый волос на рыле кабана, который является для жителей Тан-Адю заветной добычей и считается среди островитян символом великой мощи.

Все принялись переваривать сведения, прикидывая, какой одобрительный комментарий будет в данном случае более уместным.

– Постой-ка, выходит, ты назвал сына «свиная щетина»? – недоуменно воскликнул Рин. А потом заухал и захохотал.

– Я горжусь своей прежней профессией, – огрызнулся Мюн. – И хочу, чтобы сын помнил свои корни. Наро дал добро, так что мне без разницы, кто из вас что думает!

Наро, в знак поддержки, хлопнул его по обернутым полотенцем ягодицам.

Через комнату потянуло сквозняком, язычки пламени на лампах и свечах затрепетали. Мюн поежился. Наро снял халат и накинул его супругу на плечи.

– Не хочу, чтобы ты простудился, – сказал он.

Мюн в ответ обнял Наро за талию. Лицо его разгладилось.

– Поглядеть на вас двоих, так подумаешь, что вы прям молодожены! – пошутил Пума Йему.

– Вот ты никогда так обо мне не заботишься! – с упреком произнес Тан Каруконо, глядя на госпожу Пэинго.

– Да я с удовольствием одолжу тебе свою одежду, если ты замерз, – ответила та. – Ты предпочитаешь платье с жемчужной застежкой или кофту с алыми пионами? Правда, боюсь, обе вещи могут оказаться тебе маловаты, но зато выигрышно обрисуют изгибы пивного животика.

Тан с притворной обидой посмотрел на Мюна и Наро.

– Вот так со мной дома и обращаются. Причем постоянно.

– Неправда! Только тогда, когда ты этого заслуживаешь, – возразила госпожа Пэинго.

Они с Таном переглянулись. Супруги улыбались друг другу, а глаза их лучились нежностью, похожей на свет луны.

– Наро и Мюн определенно постигли секрет долгой любви! – воскликнул с усмешкой Кого Йелу. – Вас вполне можно сопоставить с Иди и Мототой из древних легенд. «Истомы бдительная слабость!» – как сказал бы поэт.

Все перестали пить, в гостиной повисла напряженная тишина.

Кого обвел собравшихся взглядом.

– В чем дело?

– Зачем ты оскорбил старого друга, назвав его слабаком? – спросил Тэка Кимо, герцог Арулуги, до того молчавший.

– Да не говорил я ничего подобного, – возразил смущенный Йелу.

– Как я понимаю, Кого имел в виду старинную легенду, – вмешался Луан. – Много веков назад некий король Аму по имени Иди был настолько одержим своим любовником по имени Мотота, что, когда тот уснул в его объятиях, а королю пора было явиться ко двору, Иди повелел придворным отнести их прямо на кровати в зал для приемов, чтобы не будить возлюбленного. Поэты Аму использовали словосочетание «бдительная слабость» как метафору романтической любви.

– А что такое метафора? – осведомился Мюн.

– Это такое поэтическое… Короче, Кого просто-напросто хотел сделать комплимент, похвалить вас за то, как тепло вы относитесь друг к другу, только и всего.

Мюн выглядел польщенным, а Тэка смущенно извинился перед Кого. Но теперь слово взяла Гин Мадзоти, маршал Дара.

– Кого, ты, видно, слишком много времени проводил в Коллегии адвокатов или в Большом экзаменационном зале, если забыл, как следует разговаривать со старыми товарищами?

Луан посмотрел на Гин, удивленный резкостью ее тона, но женщина избегала встречаться с ним глазами.

– Вот так вопрос, Гин, – попытался отшутиться Кого.

Однако довольно суровое выражение лиц генералов говорило о том, что Мадзоти озвучила их общую мысль.

– Мы знаем толк в мечах и конях, – продолжила маршал. – Но вот читали мало: если ты поставишь в ряд Мюна, Пуму, Тана, Тэку и меня, то на всех нас вместе едва-едва наберется с полкниги. – Хотя Гин говорила вроде как с самоуничижением, в тоне ее ясно ощущался упрек. – Поэтому мы бы предпочли, чтобы ты пил чай, вместо того чтобы брызгать чернилами при каждом удобном случае.

– Я искренне извиняюсь, Гин, – сказал пристыженный Кого.

Она кивнула и не произнесла больше ни слова.

Луан постарался разогнать холодок, внезапно воцарившийся в комнате.

– Народ, как насчет того, чтобы поиграть?

– Во что предлагаешь? – спросил Мюн.

– Что, если в… «Зеркало дурака»?

Согласно правилам, участники этой игры по очереди сравнивали себя с какими-нибудь растениями, животными, минералами, мебелью, крестьянским инвентарем и прочим, а потом пили, если другие игроки находили аналогию удачной.

Мюн, Тан и Рин переглянулись и дружно расхохотались.

– Что тут смешного? – поинтересовался Наро.

Не меньше его озадачена была и госпожа Пэинго.

– Просто много лет назад именно во время игры в «Зеркало дурака» герцог… э-э-э, император Куни… согласился представить меня тебе, – пояснил Мюн Наро.

– А я-то все удивлялся, как ты вдруг набрался храбрости и попросил своего начальника прийти ко мне! Как я понимаю, тебе следовало сперва хорошенько напиться.

– Я вовсе не был пьяным! Только… как это… бдительно слабым.

Наро хохотнул и чмокнул Мюна в щеку. Остальные в обеденном зале зафыркали и загоготали.

– Думаю, тебе следует держаться мечей и коней, – проговорил Тан. – Ты не создан для поэзии. Не использовать ли нам снова тему цветов и иных растений, дабы посмотреть, насколько каждый из нас переменился?

Все согласились.

– Я начну, – предложил Мюн. – Некогда я был колючим кактусом, а теперь считаю себя шипастой грушей. – Он с любовью посмотрел на малыша на руках у Наро. – Ребенок меняет тебя, наполняя сладостью и светом изнутри. Как хорошо, что император призвал меня прежде, чем я стал отцом, иначе я никогда не согласился бы стать мятежником.

Гости воздели кубки, готовясь выпить.

– Нет-нет-нет, – запротестовал Тан. – Я не согласен с таким сравнением. Разве что ты переспелая груша – настолько сладкая, что даже приторно.

Мюн сердито посмотрел на Тана, а остальные разразились смешками. Наро поспешил на выручку супругу.

– Я буду следующим. Я пурпурный вьюнок, побег которого нашел опору в лице воистину могучего дуба. – Он обвил Мюна рукой. – Приятные слова даются легко, но не так-то просто найти истинную любовь, способную пережить период первого цветения, и я знаю, что мне повезло.

Мюн повернулся к нему, и лицо его смягчилось.

– Как и мне.

Не говоря ни слова, все выпили. Тан Каруконо привлек к себе госпожу Пэинго, и та, залившись краской, уселась к нему на колени. Луан и Гин переглянулись, и Луан почувствовал, как загорелось у него лицо. Но спокойные черты Гин оставались непроницаемы.

– Сложно идти следом за нашими любящими хозяевами, – сказал Пума Йему. – Но я попробую. Я в той игре много лет назад не участвовал, но императору служу почти так же долго, как и любой из вас. Я прыгающий боб из пустыни Сонару. По виду я, может, и не отличаюсь от обычного кустарника в глуши, но стоит какому-нибудь травоядному приблизиться, как тысячи бобов приходят в действие и производят шум, способный отпугнуть слона!

– Не знаю, как насчет слона, – усмехнулся Тан Каруконо. – Но когда мы, выпив, садимся играть, ты ругаешься так громко, что собаки в городе всю ночь лают.

– Это все потому, что ты жульничаешь… – прорычал Пума Йему.

– На мой взгляд, сравнение удачное, – перебила его госпожа Пэинго. – Я не большой знаток войны, но получилась весьма живая картина.

– И очень правдивая, – вставила Гин. – Твою тактику неожиданных набегов, Пума, следует усвоить каждому солдату Дара.

Больше комментариев не последовало. Все снова выпили.

Луан с удовольствием потягивал чай, но его поразила странность ситуации. Учитывая, что Мюн и Наро были хозяевами дома, высказывать окончательное мнение об уместности приведенного игроком сравнения полагалось им. Но поскольку Наро не имел официального ранга, а Мюн был не мастак произносить речи, их роль естественным образом переходила к Кого и Гин, двум наиболее высокопоставленным чиновникам среди присутствующих. Впрочем, Гин явно решила, что может целиком забрать эту привилегию себе, не советуясь даже с Кого.

– Я следующий, – объявил Рин.

Он встал и обошел вокруг стола.

– Некогда я был цветущим в ночи цереусом, когда подпольно добывал свед… провизию для нашего императора. Но теперь я скорее похож на подлесок среди высоких деревьев.

Повисшая в зале тишина свидетельствовала о том, что собравшиеся несколько сбиты с толку подобным сравнением.

– Э-э-э… – задумчиво протянул Мюн. – Ты тоже классиков ано цитируешь или как? Помнится, ты ходил когда-то в школу…

Рин рассмеялся и хлопнул друга по плечу.

– Я всего лишь хотел сказать, что прохлаждаюсь в тенечке, пока вы все терпите палящее солнце и проливной дождь! Мне повезло, я это знаю. Мне не приходилось рисковать жизнью или карьерой так сильно, как вам, и я благодарен, что нахожусь в вашей компании.

– Красивое сравнение, но неуместное, – заявила Гин. – Ты такой же столп Дома Одуванчика, как и все мы. Придется тебе выпить.

Польщенный Рин Кода осушил кубок.

Луан нахмурился. Слова Рина можно было счесть за шутку, но в его сравнении крылся намек на горькую обиду.

«И Рин добивался того, чтобы Гин заверила его в обратном».

– Предлагаю следующим послушать Луана, – произнесла Мадзоти, прервав ход его мыслей.

– Хм… – Луан задумчиво погладил подбородок. – Мне кажется, что я морской анемон. Я несусь над морем, скачу на волнах и упиваюсь ветром. Все, что мне нужно, это немного солнца, и я вовсе не стремлюсь состязаться с изысканными цветками в цвете или аромате.

– Похоже на откровения одинокого человека, – заметил Наро грустно. Потом быстро поклонился Луану. – Я не хотел тебя обидеть.

– Скорее уж, это описание идеальной жизни для человека, отказавшегося от всех придворных титулов, – с улыбкой возразил Кого. – Лично я за это выпью.

– Предпочитаешь не иметь никаких привязанностей? – спросила Гин.

Луан взглянул на женщину.

«Неужели ее и в самом деле это волнует?»

– Предпочитаю вести жизнь, не зависящую от воли садовника.

Несколько мгновений Гин пристально смотрела ему в глаза, а потом кивнула и выпила. Остальные гости последовали ее примеру.

– Теперь мой черед, – сказал Тэка Кимо. – На службу к императору я поступил позже большинства из вас, но, полагаю, тоже внес свой вклад. И могу в подтверждение этого предъявить шрамы. – Он встал на колени и выпрямил спину, чтобы казаться выше. – Теперь, сдается мне, я чувствую себя похожим на ту старую яблоню, что растет во дворе и не дает больше плодов. Единственный прок от меня, если он вообще есть, это быть срубленным на дрова.

Луану невольно вспомнилось, как они с Гин беседовали много лет назад. «Ты маршал, а сейчас наступил мир, – сказал он ей тогда. – Как думаешь, в глазах императора ты сильно отличаешься от пса или лука, когда все кролики и дикие гуси уже в ягдташе?»

Он взглянул на маршала, ожидая выговора за такие провокационные речи. Остальные генералы тоже посмотрели на Гин, держа кубки в нескольких дюймах от губ. Луан заметил, что в их взглядах читается скорее сочувствие, чем потрясение.

– Я не могу с этим согласиться, – возразила она, и Луан с облегчением выдохнул. Однако Гин еще не закончила: – Та старая яблоня росла здесь еще до того, как Мюн построил дом, и будет расти, вероятно, и после того, как дома не станет. Твоя преданность запечатлена в твоих шрамах, которые хранятся дольше любой восковой логограммы, вырезанной деловитым чиновником. Император не забыл былых заслуг и понимает, как нужны твои меч и щит для поддержания драгоценного мира. Тебя не срубят на дрова, покуда я маршал Дара.

Луан зажмурил глаза.

«Что ты творишь, Гин?»

Тэка уважительно поклонился:

– Но, маршал, дошли ли до тебя слухи, что императрица Джиа ведет политику против наследственной знати, включая даже те династии, которые были основаны с приходом императора? У нескольких баронов уже конфисковали фьефы по надуманным обвинениям в измене или неповиновении. Боюсь, что…

Однако договорить ему не дали. В столовую вошел дворецкий и объявил:

– Прибыла их высочество королева-консорт Рисана!

* * *

Рисана ворвалась в комнату во главе целой свиты носильщиков и служанок с подарками для малыша и счастливых родителей. Тут были вырезанные из нефрита лошадки, чтобы мальчик играл в солдат и мятежников; отрезы дорогого шелка для одежды и обустройства дома; лакомства, доставленные из разных уголков Дара на воздушном корабле, включая и такие, что приберегались для императорского двора…

Она поворковала с младенцем, которого Наро держал на руках, и заверила Мюна, что тот сногсшибательно выглядит в одном полотенце вокруг бедер и небрежно накинутом на плечи халате.