Дети Морайбе

Старик вжал голову в плечи, уговаривая себя не устраивать спор и объяснить все спокойно.

– Кун, не только вы потеряли груз. Это из-за «Карлайла и сыновей». Господин Карлайл слишком близок к министру торговли Аккарату и постоянно дразнит белых кителей, оскорбляет их…

– Не уходи от вопроса! Водорослевые ванны должны были пройти таможню еще на той неделе. Сам сказал мне, что раздал взятки. А теперь оказывается, что деньги-то придержал. Не Карлайл тут виноват, а ты. Ты!

– Кун, это все Бангкокский тигр. Он – настоящее бедствие, землетрясение, цунами. Откуда я мог знать…

– До чего мне надоело твое вранье! Думаешь, раз я фаранг, то тупой? Думаешь, не вижу, как ты колдуешь над бухгалтерскими книгами? Как хитришь, лжешь, вынюхиваешь…

– Я не лгу…

– Мне плевать на твои объяснения и отговорки. Ты мне дерьмо в уши льешь! Меня не волнует, что ты там говоришь, думаешь и предполагаешь. Меня волнует только результат. Чтобы через неделю на конвейере была надежность в сорок процентов, или убирайся назад в башни к своим желтобилетникам. Вот такие у тебя варианты. Даю месяц, а потом выпинываю под зад и беру другого управляющего.

– Кун…

– Ты меня хорошо понял?

Хок Сен понуро опустил голову, радуясь, что это существо не видит его лица.

– Хорошо, Лэйк-сяншен. Все будет, как вы сказали.

Заморский демон вышел из конторы, не дослушав. Старик был так этим оскорблен, что уже собирался плеснуть на сейфы кислотой, забрать оттуда все документы, и, только дойдя до них, кое-как унял ярость.

Случись на фабрике вредительство, укради кто-нибудь бумаги – на него подумали бы в первую очередь. Раз он намерен хорошо устроиться в королевстве, марать свое имя ему больше нельзя. Белым кителям не надо особого повода, чтобы лишить желтобилетника последних прав и вышвырнуть нищего китайца вон из страны прямо в руки фундаменталистов. Терпение. Продержаться на этом, тамади, заводе еще один день.

Поэтому Хок Сен берется за дело: гоняет рабочих, дает добро на дорогой ремонт, подмазывает кого надо – в ход идут даже запасы личных, когда-то ловко присвоенных им денег; лишь бы мистер Лэйк не начал требовать большего, лишь бы этот заморский, тамади, демон не стер его в порошок. Трудяги испытывают конвейер, драят старые детали и разыскивают по городу тиковый ствол для главного вала.

Через Чаня-хохотуна он пообещал награду каждому желтобилетнику, кто раздобудет в руинах, оставшихся с эпохи Экспансии, материалы, если те помогут восстановить фабрику раньше, чем придут муссоны и по реке сюда сплавят дерево для оси.

Хок Сен страшно нервничает: его замысел должен был вот-вот осуществиться, а теперь все зависит от конвейера, который никогда толком не работал, и от людей, которые ничего не умеют. Он уже готов пойти на шантаж и рассказать этому, тамади, демону, что – спасибо Лао Гу – в курсе его неофициальной жизни, что знает обо всех визитах в библиотеки, старые дома. И о необычайном интересе к семенам растений.

Но самое странное и поразительное – Лао Гу летел к нему с этой новостью сломя голову – это пружинщица. Нелегальный генетический хлам. Девушка, к которой мистер Лэйк привязался, как наркоман, и сохнет по ней. Которая, по словами рикши, бывает у него в постели, причем постоянно.

Потрясающе. Отвратительно.

И весьма кстати.

Но это оружие станет последним доводом, если мистер Лэйк и в самом деле решит его выгнать. Пусть Лао Гу и дальше подслушивает, высматривает и вынюхивает – ради этого Хок Сен и пристроил его на работу. Не стоит лишать себя козырей в порыве злости. Поэтому старик, чувствуя, что не просто потерял лицо, но и позволил втоптать его в грязь, все же скачет перед заморским демоном, как клоунская обезьянка.

Скорчив кислую мину, он шагает по фабрике за Китом – снова где-то что-то произошло. Проблемы. Вечно возникают проблемы.

В цехе шумно – идет ремонт. Половину главного привода выдрали из-под пола и уже установили обратно. У дальней стены девять монахов-буддистов монотонно поют, обматывают все подряд священной веревкой-сайсином, молят заполонивших фабрику пхи позволить ей работать хорошо; те – по большей части духи умерших в эпоху Свертывания – ужасно злы на тайцев, которые работают на фарангов. Глядя на монахов, Хок Сен делает недовольное лицо, подсчитывая затраты.

– Что на этот раз? – спрашивает он, протискиваясь мимо вырубного пресса и ныряя под конвейер.

– Вот смотрите, кун.

В теплом сыром воздухе висит густой солоноватый смрад водорослей. Кит показывает на ряд из трех дюжин открытых ванн: вода в них покрыта густой зеленой пеной, работница собирает ее сетью, размазывает по большому, в человеческий рост, сушильному ситу и поднимает на веревках под потолок к сотням таких же.

– В резервуарах загрязнение.

– Правда? – Хок Сен, скрывая отвращение, разглядывает ванны. – И в чем же проблема?

В самых чистых баках слой пены – пушистой, ярко-зеленой – не меньше шести дюймов, от нее идет чувственный аромат морской воды, жизни; по полупрозрачным стенкам бегут струйки воды и, испарившись, оставляют на полу соляные разводы в форме цветов. Поток еще годных водорослей стекает по дренажному каналу к ржавым стальным решеткам и исчезает в темноте.

ДНК свиньи и чего-то еще… и ДНК льна, припоминает старик. Мистер Йейтс был уверен, что все дело во льне – именно он придавал нужные свойства пене. А Хок Сену всегда нравились свиные протеины – свиньи приносят удачу, значит ее будут приносить и водоросли. Тем не менее ничего хорошего из этого не вышло.

Нервно улыбаясь, Кит показывает резервуары, где пленки вырабатывается меньше, цвет у нее не тот, и запах – рыбный или, скорее, креветочный, а не свеже-соленый, как положено.

– Баньят говорил, эти ванны нельзя использовать – надо подождать новых.

Хок Сен мотает головой и, раздраженно посмеиваясь, отвечает:

– Не будет новых. Пока Бангкокский тигр сжигает все, что привозят на якорные площадки, – не будет. Надо работать с этими.

– Но они заражены, болезнь может перекинуться на остальные.

– Ты уверен?

– Баньят говорил…

– Баньята раздавил мегадонт. А если мы не запустим производство скоро, фаранг выкинет нас на улицу.

– Но…

– Думаешь, на твое место не хотят еще пятьдесят тайцев или тысяча желтых билетов?

Кит тут же замолкает. Хок Сен сурово кивает:

– Чтоб все заработало.

– Если белые кители придут с проверкой – найдут загрязнение. – Кит смазывает с бортика ванны серую накипь. – Вот это неправильно, пленка должна быть гораздо ярче, пениться должна.

Хок Сен глядит на резервуар, скривив рот:

– Не запустим – все пойдем попрошайничать на улицу.

Он хочет сказать что-то еще, но тут вбегает Маи:

– Кун! Вас там спрашивают!

– Насчет нового вала? – недовольно откликается старик. – Может, кто-то срубил в храме столб и принес сюда?

Маи, пораженная таким богохульством, замирает, разинув рот, но Хок Сену все равно, что она там думает.

– Если нет, то мне некогда. – И снова говорит Киту: – А если сначала просушить ванны и отмыть как следует?

– Конечно, можно попробовать, кун… Но Баньят говорил, надо начинать с нуля, когда придут новые питательные культуры, иначе придется использовать старые, из этих самых резервуаров, и проблемы пойдут по новой.

– А просеять их можно? Отфильтровать как-нибудь?

– Полностью очистить ни ванны, ни культуры нельзя – позже они опять начнут распространять заражение на все остальные.

– Позже? Позже, говоришь? – сердито переспрашивает Хок Сен. – Да наплевать на твое «позже», меня волнует только ближайший месяц. Не наступит никакое «позже», если фабрика не заработает. Ты будешь ковыряться в куриных кишках в Тонбури и молить богов, как бы не подхватить грипп, а меня отправят в башни к желтобилетникам. Ты о завтрашнем дне не думай. Ты думай о том, что мистер Лэйк уже сегодня может выкинуть нас на улицу. Включи воображение, найди способ заставить эти, тамади, водоросли выдавать правильную пену.

Хок Сен в который раз проклинает работу с тайцами – нет в них китайского духа предпринимательства, который заставляет браться за дело всерьез.

– Кун?..

Маи – она еще не ушла – вздрагивает под его сердитым взглядом.

– Говорят, это ваш последний шанс.

– Последний шанс? Покажи-ка мне этого хийю.

Отшвырнув занавески на выходе из зала очистки, Хок Сен выскакивает в главный цех, где мегадонты налегают на вороты (снова деньги, которых и так нет), тут же замирает и начинает оттирать с пальцев следы пены, ощущая себя испуганным болваном.

Прямо посреди фабрики, будто зараженный цибискозом в карнавальной толпе, стоит Собакотрах и глядит на лязгающие контрольные механизмы – их проверяют рабочие. Рядом Ма Лошадиная Морда и Костлявый. Все трое держатся очень уверенно – и приятели-головорезы, и сам безносый, поросший фаганом, жестокий Собакотрах, который не испытывает ни жалости к остальным желтым билетам, ни страха перед полицией.

Чистое везение, что мистер Лэйк сидит у себя и листает книги, что малышка Маи пошла не к заморскому демону, а к нему, Хок Сену. Девушка быстро шагает вперед, увлекая старика навстречу будущему.

Он кивком показывает Собакотраху отойти с места, которое хорошо видно из смотровых окон, но тот, словно издеваясь, топчется и продолжает разглядывать громыхающий конвейер и бредущих по кругу мегадонтов.

– Внушает, – говорит Собакотрах. – Значит, тут делают эти легендарные пружины?

Хок Сен жестами и мимикой показывает ему, что надо бы уйти с фабрики.

– Нам не стоит беседовать тут.

Бандит и ухом не ведет – разглядывает конторские помещения и смотровые окна.

– А сидишь ты вон там, наверху, да?

– Долго не просижу, если кое-какой фаранг тебя заметит. – Старик выдавливает вежливую улыбку. – Прошу, нам лучше выйти наружу. Иначе возникнут ненужные вопросы.

Еще несколько долгих секунд Собакотрах не двигается, смотрит в сторону офиса. У Хок Сена возникает неприятное чувство, будто тот видит сквозь стены большой железный сейф, набитый бесценными секретами.

– Пожалуйста, пойдем, – бормочет старик. – Рабочим и так хватит поводов для сплетен.

Кивнув своим, бандит резво шагает к выходу. Хок Сен, скрывая облегчение, спешит следом.

– Тебя хотят видеть, – бросает Собакотрах и показывает на ворота фабрики.

Навозный Царь. Наконец-то. Старик оглядывается на смотровые окна: если уйти, мистер Лэйк будет очень зол.

– Конечно, только бумаги приберу. – Он машет рукой в сторону конторы.

– Пошли. Он никого не ждет. Сейчас или никогда.

Старик мечется, на пути к выходу подзывает Маи и шепчет:

– Скажешь куну Андерсону, что я не вернусь… что придумал, где взять новый вал. Прямо так и передай – новый вал.

Маи кивает и уже уходит, но Хок Сен хватает ее и подтаскивает поближе:

– Говори медленно, простыми словами. Если он не поймет, то вышвырнет меня на улицу. Вылечу я – вылетишь и ты. Запомни.

– Маи пен рай. Расскажу так, что он будет доволен вашими трудами, – с улыбкой отвечает девушка и убегает обратно на фабрику.

Собакотрах, глядя через плечо, весело замечает:

– Я думал, ты только у желтых билетов король, а у тебя на побегушках еще и симпатичные тайские девчонки. Недурно.

Хок Сен кривит рот:

– Король желтобилетников – не то звание, к которому стоит стремиться.

– Как и Навозный Царь. Имена многое скрывают. – Бандит оценивающе смотрит на здание. – Никогда не бывал на фабрике фарангов. Впечатляет. Большие деньги вложены.

– Да-да, фаранги обожают тратить.

Он затылком чувствует на себе взгляды рабочих, думает, сколько из них знают, кто такой Собакотрах, и в кои-то веки радуется, что на фабрике мало китайцев, – те вмиг бы поняли, с кем их начальник имеет дело. Хок Сен чувствует, что так им манипулируют, но не дает воли раздражению – понимает, что его хотят выбить из седла. На переговорах без этого никуда.

«Ты Тань Хок Сен, глава „Нового тримарана“. Не поддавайся на дешевые трюки».

Этой вселяющей уверенность мантры хватает только до ворот.

Хохотнув, Собакотрах открывает перед остолбеневшим Хок Сеном дверцу:

– Что, машин никогда не видел?

Старик подавляет желание влепить ему пощечину за наглость и дурость.

– Идиот. Ты можешь понять, как сильно меня подставляешь? Что скажут люди вот об этом безумстве, которое стоит прямо перед фабрикой?

Он залезает внутрь, за ним – довольный Собакотрах и остальные бандиты. Костлявый командует водителю, мотор, громыхнув, оживает, и машина трогает с места.

– Угольный дизель? – против воли шепотом спрашивает Хок Сен.

– Босс постоянно имеет дело с углем… Не такое уж для него и безумство.

– Но цена… – Старик пораженно замолкает. Разгонять стальное чудовище – это же страшные деньги, невероятные пустые расходы. Явное свидетельство о монополии, которой владеет Навозный Царь. Даже в самые тучные годы в Малайе Хок Сен и думать не стал бы о такой сумасшедшей вещи.

Внутри жарко, но он дрожит. В машине чувствуется древняя мощь, тяжесть, основательность – чем не настоящий танк? Словно заперт в сейфе «Спринглайфа», отрезан от всего мира. Накатывает клаустрофобия.

Собакотрах с ухмылкой наблюдает, как Хок Сен превозмогает страх.

– Надеюсь, ты не зря потратишь его время.

Старик смотрит бандиту прямо в глаза:

– А ты был бы рад моей неудаче.

– Верно. По мне, таких, как ты, надо выбрасывать за границу – и помирайте там.

Машина набирает ход – Хок Сена вжимает в кожаное кресло.

За окнами мелькает совсем чужой теперь Крунг-Тхеп: смуглые от солнца люди, серые от пыли упряжные животные, группы велосипедистов, похожие на стайки рыб. Все оборачиваются, показывают пальцами, раскрывают рты. Но голосов не слышно.

Умопомрачительная скорость.

* * *

У дверей башни стоят толпы желтобилетников. Малайские китайцы – мужчины и женщины – придают себе уверенный вид и ждут подработки, шансы на которую тают с каждой минутой в жарком послеполуденном воздухе. И все же они бодрятся, выставляют напоказ костлявые конечности – мол, есть в мышцах калории, только скажи, куда применить.

Когда подъезжает машина, люди вытягивают шеи; двери открывают, и все друг за другом падают на колени, исполняя унизительный кхраб – троекратный поклон хозяину, дающему кров, единственному человеку в Крунг-Тхепе, кто по своей воле несет груз забот об этих людях, бережет их от красных малайских мачете и черных дубинок тайцев. Хок Сен смотрит на согнутые спины, думает, знает ли хоть кого-то, и тут же с удивлением осознает, что он – не один из них, припавших к земле в знак почтения.

Собакотрах уводит его в темное нутро башни. Под ногами шныряют крысы, сверху доносится запах потных тел, тесно забивших помещения, у двух разверстых шахт безносый приподнимает крышку на потускневшем латунном рупоре и что-то властно рявкает.

Они ждут, глядя друг на друга: бандит – скучая, старик – тщательно пряча тревогу. Наконец сверху, лязгая металлом о камень и треща механизмами, показывается лифт.

Собакотрах отворяет дверь и входит внутрь. Стоящая внутри женщина, прежде чем закрыть за ним створки, отпускает тормоз и командует в рупор. Бандит с ухмылкой бросает Хок Сену:

– Жди здесь, желтобилетник, – и быстро исчезает в темноте.

Минуту спустя в соседней, технической шахте сверху съезжают люди, которые служат противовесом главному лифту, протискиваются наружу и всей толпой бегут к лестнице. Один из них, заметив старика, принимает его за просителя.

– Нет тут работы, нас у него и без того полно.

– Да-да, конечно, – бормочет в ответ Хок Сен, но того уже и след простыл – только из пролета слышны щелчки сандалий, которые несут рабочих под самую крышу, откуда они скоро снова съедут вниз.

Здесь, у лифтов, залитый солнцем день сжался до светлого прямоугольного проема, в котором плотной толпой неприкаянно стоят беженцы и глядят на дорогу. Еще несколько желтобилетников бродят по холлу. Плачут дети, тонкие голоски скачут между горячих бетонных стен. Где-то наверху ритмично кряхтят – трахаются прямо в коридоре, как животные, у всех на виду. Об уединении здесь давно забыли. До чего же это ему знакомо. Поразительно, но и он когда-то жил в этом самом здании, в тесноте этого самого загона.

Время идет. Собакотраху уже пора бы быть здесь. Может, Навозный Царь передумал? Краем глаза Хок Сен замечает какое-то шевеление и вздрагивает. Но кругом только тени.

Иногда ему грезится, что зеленые повязки превратились в чеширов – умеют незаметно исчезать и могут так же возникнуть в самый неожиданный момент, когда он, например, принимает душ, обедает или сидит в отхожем месте; придут, выпотрошат и выставят его голову на улицу для острастки другим, как когда-то головы Нефритового Цветка или старшей сестры главной жены. Или его сыновей…

В шахте скрежещет. Через мгновение возникает Собакотрах – рычаги двигает сам, лифтерши уже нет.

– Не убежал? Это хорошо.

– Чего мне тут бояться?

– Ну да. Ты же сам отсюда, так ведь? – Бандит глядит на него оценивающе, потом выходит, делает знак рукой куда-то в темноту, довольно замечает, как Хок Сен вздрагивает и чуть не взвизгивает, когда видит, что из ниоткуда, из теней вдруг возникают охранники, – и командует: – Обыскать.

Хок Сена обхлопывают по бокам, ощупывают ноги, тычут в пах, потом Собакотрах зовет его в лифт, прикидывает их общий вес и отдает приказ в рупор.

Высоко под крышей стучит клеть-противовес – в нее залезают рабочие, и кабина идет вверх сквозь этажи ада. Чем дальше, тем жарче. В самом центре здания, ничем не прикрытого от палящего тропического солнца, настоящее пекло.

Хок Сен вспоминает, как спал здесь на лестничных пролетах, как тяжело ему дышалось среди вонючих тел других беженцев, как желудок прилипал к позвоночнику и – внезапно – свои ладони в горячей свежей крови желтобилетника, тянущего к нему руки, молящего помочь, хотя это он, Хок Сен, полоснул его по горлу острием разбитой бутылки из-под виски.

Старик гонит жуткий образ прочь.

«Ты умирал с голоду. Что еще оставалось?»

Но так просто себя не убедить.

Лифт идет выше. Воздух делается прохладнее, легкий ветерок доносит аромат гибискуса и цитрусовых.

Мимо проплывает открытая галерея: аккуратные садики, широкие балконы с лаймовыми деревцами по краям. Хок Сен представляет, сколько воды нужно поднять на такую верхотуру, сколько извести калорий и что это за человек, у которого есть такие возможности, – страшно и вместе с тем восхитительно. Он уже близко. Совсем близко.

Наконец крыша. Вокруг расстилается залитый солнцем город: золотые шпили Большого дворца, где восседает Дитя-королева и властвует Сомдет Чаопрайя, рядом на холме чеди храма Монгкута[63] – единственное место, которое не исчезнет под водой, если прорвет плотину; обветшалые небоскребы эпохи Экспансии. А вокруг – море.

– Неплохой вид. Да, желтый билет?

Соленый ветер чуть шелестит тентом, растянутым над широкой крышей. В тени в ротанговом кресле раскинулся Навозный Царь. Таких толстяков Хок Сен не видал с самой Малайи – был там человек, который один на всю страну торговал незараженными ржой дурианами. Может, этот и не дотягивает до А Дена, продавца сладостей в Пенанге, но все равно толст невероятно, учитывая, в какой нужде живут все остальные.

Старик подходит медленно, потом делает чрезвычайно почтительный ваи – подбородок в грудь, руки почти над головой.

– У тебя, говорят, ко мне дело?

Хок Сен только кивает – перехватило дыхание. Толстяк терпеливо ждет. Ему подносят сладкий холодный кофе, он делает глоток и спрашивает:

– Пить хочешь?

Старику хватает ума отрицательно помотать головой. Навозный Царь только пожимает плечами и делает еще глоток. Ждет. Четверо слуг в белом торопливо ставят перед ним накрытый скатертью стол. Толстяк кивает Хок Сену:

– Подходи, не церемонься. Ешь, пей.

Подают стул. Навозный Царь предлагает гостю широкую жареную лапшу из ю-текса, салат с крабом и зеленой папайей, потом лааб му, гэнг гай[64]. И еще тарелку с ломтиками папайи и приготовленный на пару ю-текс.

– Не бойся. Курица новейшей генной версии, а папайя только с ветки. С моих восточных плантаций. За последние два сезона – ни следа пузырчатой ржи.

– Но как…

– Замечаем болезнь – сжигаем само дерево и все соседние. А еще раздвинули санитарную зону до пяти километров. Плюс стерилизация ультрафиолетом – вполне хватает.

– Мм…

Толстяк показывает на лежащую на столе пружину:

– Гигаджоуль?

Хок Сен кивает.

– Продаешь?

Старик мотает головой:

– Продаю то, как их делают.

– И по-твоему, я куплю?

Скрывая волнение, Хок Сен пожимает плечами. Такие переговоры ему всегда давались легко – чувствовал себя как рыба в воде. Но раньше не мешало отчаяние.

– Не ты, так кто-нибудь другой.

Навозный Царь кивает, допивает из чашки, ему подливают еще.

– А ко мне зачем пришел?

– Ты богатый.

Толстяк хохочет, чуть не расплескивая кофе, – живот ходит ходуном, все тело так и трясется. Слуги, замерев, следят за каждым движением. Наконец успокоившись, он вытирает рот и мотает головой.

– Честный ответ, – говорит он и тут же серьезнеет. – А еще я опасный.

Хок Сен, поборов страх, начинает прямо:

– Когда все остальное королевство нас отвергло, ты дал нам убежище. Даже свои, тайские китайцы, были не так великодушны. Ее величество своей милостью позволила нам въехать в королевство, но приютил-то нас ты.

– Все равно эти башни никому больше не нужны.

– Ты один проявил сострадание. Вся страна – сплошь добропорядочные буддисты, но только ты дал нам кров, а не выгнал прочь за кордон. Если бы не ты – я бы уже не жил.

Навозный Царь ненадолго задерживает на нем взгляд:

– Мои советчики полагали, что я делаю глупость. Что мне это выйдет неприятностями с белыми кителями и ссорой с генералом Прачой. А может, и моим газовым делам навредит.

– Только ты с твоей влиятельностью мог пойти на такой риск.

– И чего же ты просишь за это маленькое чудо техники?

Хок Сен делает ход:

– Корабль.

Брови толстяка ползут наверх.

– Не деньги? Не нефрит и не опиум?

– Корабль. Скоростной парусник. От «Мисимото». Официально зарегистрированный, с разрешением возить грузы в королевство и по Южно-Китайскому морю. – Тут он делает маленькую паузу и прибавляет: – И твое покровительство.

– Хм… Хитрый желтый билет, – усмехается Навозный Царь. – Я-то думал, ты и в самом деле мне благодарен.

– Ты единственный, чьи связи позволят получить такие разрешения и права.

– Единственный, кто может поставить желтобилетника не вне закона, хочешь сказать? Единственный, кто убедит белых кителей разрешить желтобилетнику стать царем морей?

Хок Сен пропускает это мимо ушей.

– Твои предприятия освещают город. У тебя невероятный авторитет.

Внезапно Навозный Царь решает встать из кресла.

– Да. Верно. Так и есть.

Он ковыляет через всю крышу к самому краю террасы, замирает, сложив руки за спиной, обозревает город и говорит:

– Да. Думаю, есть еще рычаги, за которые я могу потянуть. Министры сделают как надо. – Тут он оборачивается к Хок Сену. – Много просишь.

– Предлагаю еще больше.

– А если еще кому-то продашь?

– Мне целый флот ни к чему. Хватит и одного корабля.

– Тань Хок Сен желает возродить свою морскую империю в Тайском королевстве, – провозглашает толстяк и тут же резко спрашивает: – А вдруг ты уже продал?

– Могу только поклясться, что нет.

– Предками? Духами твоей семьи, которые рыщут по Малайе?

Хок Сен нервно переступает с ноги на ногу.

– Да.

– Покажи, как оно работает.

Старик удивленно поднимает брови:

– Разве еще не начали заводить?

– Так покажи сам.

– Опасаетесь западни? Думаете – бомба с лезвиями? Ну нет, я не в игры пришел играть, а за делом. – Он смотрит по сторонам. – Не могли бы вы позвать закрутчика? Давайте вместе поглядим, сколько джоулей он туда зарядит. Закрутите и сами все увидите. Но только очень осторожно – она не такая эластичная, как обычные пружины, – у нее свой скручивающий момент. Ронять нельзя. – Хок Сен машет молодому слуге. – Эй, ты, ставь в мотальный станок, посмотрим, сколько джоулей сможешь в нее впихнуть.

Тот нерешительно смотрит на Навозного Царя, получает добро и устанавливает коробочку с пружиной в похожее на велосипед устройство.

В деревьях шелестит легкий морской ветерок.

Тут Хок Сена снова охватывает беспокойство. Баньят заверил его, что это хорошая пружина, прошедшая контроль, а не из тех, которые всегда ломаются, едва начинаешь заводить; сказал, из какой именно кучи брать. Но теперь, когда слуга уже готов налечь на педали, его гложут сомнения: если он ошибся, если ошибся Баньят – а тот погиб под ногой обезумевшего мегадонта и подтвердить – в последний раз – не успел… Правда, Хок Сен и так был уверен… И все же…