Лето, когда мы пропали

Я тихонько смеюсь.

– Ну… да. Я-то ушла из дома в пятнадцать.

– Ты ушла по собственному желанию, – поправляет он, а я скрежещу зубами. Не сказала бы, что у меня было пипец какое огромное желание. Учитывая, что я ушла после того, как сводный брат выдернул мне плечо из сустава. Дэнни порой чуть ли не сознательно искажает представление о моем прошлом.

– Мне кажется, я ему не очень нравлюсь.

Дэнни качает головой.

– Он спокойный парень. Дело не в тебе.

Я хочу объяснить, что в выражении лица Люка есть что-то жестокое, когда он смотрит на меня; есть что-то, чего нет, когда он смотрит на остальных. Но если я продолжу об этом спорить, то буду выглядеть сумасшедшей. Лучше буду надеяться, что после выходных он решит уехать.

* * *

Когда мы просыпаемся в субботу, чтобы поехать на пляж, с океана дует сильный ветер, и я сильно жалею, что взяла выходной. Я взяла его только потому, что рассчитывала провести день с Дэнни. Погоду в Северной Калифорнии в конце мая в любом случае не угадаешь. Может быть душно в тени или так ветрено, что даже на солнце не согреешься. Сегодня – второй вариант, а с Люком, который ведет себя так, словно я порчу все вокруг, небольшой шанс на приятную поездку сводится к нулю.

Дэнни и Люк спускаются вниз как раз в тот момент, когда мы заканчиваем накрывать завтрак. У Люка едва открыты глаза, но я все равно вижу в них неизменное презрение.

– Ты надела костюм, милая? – спрашивает Дэнни. – Выезжаем сразу, как поедим.

Не могу. Не могу провести весь чертов день с парнем, который ненавидит меня за то, что я жалкая, нуждающаяся и подлизываюсь к людям, которые меня приютили. Не могу.

– На улице довольно холодно, – уклоняюсь я. – А сильный ветер будет поднимать пыль.

– Будет теплее, – говорит Дэнни. – Ты должна поехать. Я тебя не видел столько месяцев.

Вот так Дэнни добивается своего – ведет себя будто он единственный человек, который хочет, чтобы я была рядом. Я тщательно избегаю взгляда Люка, когда соглашаюсь.

Они едят, пока я мою посуду, а как только я сажусь, Дэнни спрашивает маму, есть ли еще сок.

– Я принесу, – говорю я и направляюсь к холодильнику в гараже. Вернувшись, я натыкаюсь на взгляд Люка. Он поднимает бровь, как бы говоря: «Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься».

Я смотрю на него в ответ: «Пошел к черту, Люк». Нет ничего плохого в том, что я изо всех сил стараюсь быть полезной. Стараюсь внести свою лепту. Может, я делаю это, чтобы убедить Алленов, что я не плохой человек, или, может быть, чтобы убедить в этом себя. В любом случае – не его ума дело.

После завтрака мы идем на улицу к древнему раздолбанному джипу Люка. Я одета в толстовку с капюшоном, но дрожу от холода, прижимая к груди книгу и полотенце. Люк оглядывает меня, начиная с лодыжек и постепенно поднимая взгляд выше.

– Где ее доска? – спрашивает он.

Дэнни смеется, обнимая меня.

– Джулиет не сёрфер. – Однажды, прошлым летом, он пытался меня научить, но из это ничего не вышло. – Поверь мне, для всех будет безопаснее, если она останется со своим красивым личиком сидеть на пляже.

На щеке Люка дергается мускул – безмолвный протест то ли против моего провала в обучении, то ли против заявления Дэнни о том, что я хорошенькая.

– Может, поедешь с ней в фургоне? Если ей уже холодно, на дороге без крыши она вообще задубеет.

– Ты же будешь в порядке, правда? – спрашивает Дэнни, аккуратно сжимая мое бедро. – Нам ехать всего десять минут.

Я киваю. Если Дэнни возьмет машину, его родителям придется вместе ехать на одной. Тогда из-за меня им будет неудобно. Я же по возможности всегда стараюсь избегать таких ситуаций.

Я протискиваюсь в малюсенький уголок заднего сиденья, где доски упираются мне в плечо, а ветер из открытых окон не позволяет следить за большей частью разговора.

Телефон звякает – пришло сообщение. Когда я понимаю, что оно от подруги, Хейли, то сползаю чуть ниже на сиденье. Я уже представляю, что она написала, и эта информация не для посторонних глаз.

Она была уверена, что прошлой ночью все должно произойти.

Я же была уверена, что ничего не произойдет, и оказалась права.

Ответила бы я да на многочисленные предложения Шейна, если бы не встречалась с Дэнни? Возможно, но я с Дэнни, живу с его родителями, поэтому нет смысла задавать себе этот вопрос.

Джип съезжает на обочину, когда мы подъезжаем к Киркпатрику. Я дрожу, когда выбираюсь с заднего сиденья, а Люк закатывает глаза, видя, как я заматываюсь в полотенце, чтобы согреться.

Я следую за ними на пляж, усаживаюсь, засовывая коленки под толстовку, пока они снимают шорты и натягивают гидрокостюмы. Ветер доносит запахи солнца, морских водорослей и диких цветов. И хотя все еще прохладно, я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, поднимая лицо к небу. Бывают моменты, когда здесь светит солнце и дует легкий ветерок, а я почти уверена, что меня снова можно починить.

Когда я открываю глаза, Дэнни уже шагает к воде, как стойкий и умелый солдат, а Люк – нет.

Замерев, он стоит и наблюдает за мной, но когда я открываю глаза, отворачивается и молча следует за Дэнни.

Он легко несет доску под мышкой, как будто она вообще ничего не весит. Из-за роста он выглядит долговязым, но у него широкие, как у пловца, плечи, и в нем есть грациозность, которая точно не ассоциируется с футболом, но и с балетом тоже. Он больше похож на тигра в человеческом обличье, обладающего своего рода изящным атлетизмом, даже когда просто идет к воде.

Они гребут от берега до предполагаемой линии, где будут ловить волны, а я закапываю стопы в прохладный песок, чтобы закрыть их от ветра. Скоро станет теплее, но я все равно жалею, что приехала.

Дэнни ловит первую волну, такую же, как и всегда, – умеренную и предсказуемую. Он пытается разрезать ее, но у него не выходит.

Я жду, что Люк возьмется за следующую, но он не плывет к ней. Он пропускает мимо одну волну за другой. Дэнни утверждает, что Люк на самом деле хорош – рос, занимаясь сёрфингом, пока семья не переехала, когда он был в старших классах, – а мне интересно, страшно ли ему, ведь он занимался сёрфингом только в Сан-Диего. Глупо, конечно, но я надеюсь, что ему страшно.

Надеюсь, ему совсем не понравится, и он никогда больше не вернется.

Однако как только я об этом думаю, он садится прямо, устремляя взгляд вдаль и напрягая каждый мускул. Он снова напоминает мне тигра, но в этот раз он будто только что заметил добычу. Волна вдалеке начинает сгущаться и подниматься. Люк ложится на живот и гребет изо всех сил, широкие плечи находятся в постоянном движении, пока позади него вырастает стена воды.

Это волна не для новичков – такая может уделать тебя, если ты не понимаешь, как с ней справляться. И хотя Люк мне не нравится и я не хочу, чтобы он здесь находился, я задерживаю дыхание, приготовившись к беде.

Вдруг он уже на ногах, словно по волшебству. В то время как Дэнни аккуратно подпрыгивает, осторожно ставит одну ногу, потом другую, вставая с колен, Люк каким-то образом одним плавным движением устремляет свое длинное тело в воздух, легко приземляется и твердо встает на ноги. Он так быстро все делает, что я едва успеваю проследить; настолько быстро, что я сомневаюсь, не привиделось ли мне это.

Я думала, рост будет мешать ему, но он словно вообще не имеет значения. Волна – чудовищная, бугристая, беспощадная. Он мог так стоять босиком на кухонном полу – настолько спокойно и уверенно он выглядит.

Люк врезается в стену воды, легко подлетает, затем снова врезается, опуская руку так, чтобы она касалась воды, пытаясь снизить скорость и проехаться в трубе как можно дольше. Он выглядит одним из профи: это парни, которые каждый год готовятся приехать в Северную Калифорнию и покорить Маверикс – огромные волны в период зимних штормов. И даже на расстоянии я теперь вижу, почему он готов ехать восемь часов на север и терпеть пребывание в доме пастора, чтобы поймать лучшие волны. Он счастлив. Я видела, как он улыбался, слышала, как он смеялся, но он совсем другой, когда парит над волнами, глубоко сосредоточенный и цельный.

Наконец Люк выскакивает в конце трубы, его доска подлетает в воздух и скользит обратно по гребню хвостовой части волны. Парни на линии волн радостно улюлюкают – это те парни, которые обычно проявляют одобрение лишь движением подбородка и ровным «ничё так». Он действительно настолько крутой. Он спрыгивает и снова ложится на доску, гребет, его радость сменяется чем-то другим, чем-то бо2льшим. Концентрацией. Словно ничто на свете не имеет значения – только желание повторить этот трюк.

Дэнни не такой. Он не хочет большего. Он рад именно тому, что у него уже есть. Я бы хотела больше походить в этом на Дэнни. Я очень стараюсь.

Когда они через два часа наконец возвращаются на берег, все в песке и соли, уставшие, то это другая усталость, не та, которую я испытываю после смены в закусочной. Она кружит голову и приводит в восторг. Хотя они и рослые ребята, сейчас напоминают мне маленьких мальчишек.

– Детка, ты это видела? – спрашивает Дэнни, радуясь тому, что у него наконец получился небольшой воздушный трюк. – Кажется, я наконец-то понял, что до этого делал не так.

– Плохо катался? – подшучивает Люк. – Это ты делал не так? – И он смеется, так низко и хрипловато, так бесспорно по-мужски, что я чувствую, как меня пронзает искра и болезненно отдается в животе.

Дэнни пинает его и тоже смеется, падая на песок рядом со мной.

– Придурок.

Люк закрывает глаза и поворачивается лицом к солнцу.

– Больше никогда не хочу кататься в Сан-Диего.

– Это означает, что я все-таки убедил тебя остаться на лето? – спрашивает Дэнни.

Люк бросает на меня взгляд и отворачивается.

– Да. Думаю, убедил.

Но его радость немного поубавилась. Подозреваю, это из-за меня.

Глава 3

Сейчас

Большинство людей говорит о поездке домой с теплотой. Но для меня даже теплые воспоминания о доме сейчас болезненны – из-за того, что я потеряла. Это одна, но не самая важная из причин, из-за которых я семь лет откладывала возвращение домой.

Автострада огибает Хаверфорд – такой же скверный городишко, каким всегда и был. Кэш хохотал бы до упаду, если бы оказался сейчас здесь. После пары стаканчиков он бы снова завел разговор о белом отребье в моем роду. Скорее всего, он никогда не перестанет поднимать эту тему.

Донна похлопывает меня по плечу, ее взгляд следует за моим.

– Я навещаю ее иногда, – говорит она. – Мало что изменилось.

Это означает, что моя мать по-прежнему та женщина, которая в любом споре займет сторону мужа. Женщина, которая меня ненавидит, но при этом без колебаний просит у меня деньги снова и снова.

И я их даю, просто чтобы купить ее мол- чание.

Мы едем к Родосу – съезжаем с автострады на двухполосную дорогу, ведущую к побережью с милыми однообразными домиками с аккуратно подстриженными газонами и почтовыми ящиками, по которым никто никогда не долбил битой. Они настолько не похожи на те, где выросла я, насколько это вообще возможно.

Когда мы наконец останавливаемся перед желтым домиком Донны, обшитым вагонкой, я чувствую, как сводит живот. Новая пристройка с задней стороны настолько велика, что затмевает основной дом. На контрасте с ней он выглядит крошечным и причудливым. Но я до сих пор помню, каким красивым и ярко освещенным он мне показался в первый вечер, когда я сюда приехала. Он символизировал все, что было у Дэнни и чего не было у меня, – любящих родителей и безопасное место для жизни. У него все было… тогда.

Им не следовало пускать меня на порог.

– Ух ты, – шепчу я, вылезая из машины. – Это… словно другое место.

Пальцы Донны переплетаются с моими.

– Только благодаря вам, детки.

Все, что мы делали, – это выписывали чеки. Настоящая работа начнется через несколько недель, когда официально откроется Дом Дэнни.

Во многих подобных местах – как хороших, так и ужасных – предлагают экстренную помощь и долгосрочное пребывание, а в Доме Дэнни будут работать высококвалифицированные специалисты: психологи, юристы, консультанты по образованию. Когда Донна впервые предложила эту идею, она казалась слишком грандиозной, чтобы воплотить ее в жизнь, и именно поэтому я согласилась приехать на открытие, если у нее это когда-нибудь получится, – я была уверена, что мне никогда не придется приезжать.

Я не ожидала, что она добилась такого же обещания от Люка. Вхожу в прихожую и будто попадаю в прошлое – словно вот-вот из кухни неторопливо выйдет Дэнни, лицо горит от пребывания весь день на воде, волосы до сих пор влажные, – но остальная часть дома изменилась. Гостиную увеличили, в столовой теперь можно усадить до тридцати человек, кухня вдвое больше по площади.

Донна с гордостью показывает мне огромную новую кладовую, уже наполненную закусками.

– Есть хотите? – спрашивает она.

Я качаю головой.

Люк фыркает.

– Тебя ожидают интересные три недели. Ни текилы, ни лобстеров.

Излишества моего образа жизни звучат из его уст нелепо, особенно учитывая, откуда мы оба родом, а ведь это даже не мои излишества. Я не писала тот райдер[1] для тура и не публиковала его в прессе, но до сих пор за это расплачиваюсь.

– Это мой менеджер, а не я, – отвечаю я устало. – Ты действительно думаешь, что я буду есть лобстера перед шоу?

Он бросает на меня убийственный взгляд.

– Откуда мне вообще знать, чем ты занимаешься перед шоу?

В точку, Люк. Думаю, ниоткуда.

Донна встревоженно смотрит на нас, а затем скрывает беспокойство за вымученной улыбкой.

– Я собиралась поселить вас с Люком в пристройке. К нам рано утром приедут двое детей. Они могут спать в основном доме, а вам не придется переезжать. Вас это устроит?

– Конечно, – отвечаю я, бросаю взгляд на Люка и быстро его отвожу. Он не хочет находиться рядом со мной. Я не хочу находиться рядом с ним. Этот визит становится все интереснее и интереснее.

Донна провожает нас к пристройке и открывает дверь слева. Там стоит кровать и тумбочка – больше ничего. Стены голые, а окна выходят на просторный задний двор. Нам пришлось снести здание позади дома Донны, чтобы это стало возможным. Это будет хорошее место для детей. Хорошее место для любого, кто придет из такого дома, как мой. Я смаргиваю слезы и с трудом сглатываю, стараясь держать себя в руках. Из всего этого проклятого бардака может выйти что-то хорошее, но я бы предпочла, чтобы его не было изначально.

– Небогато, я знаю, – говорит она.

– Ты же знаешь, как я росла. – Я слегка улыбаюсь. – Если есть, где спать, меня уже устраивает.

Она обнимает меня за плечи.

– Я видела, где ты сейчас останавливаешься. Полагаю, ты привыкла к гораздо большему.

Она права. Я стала тем человеком, который выражает недовольство, если уборку номера не успели завершить, когда я до него добираюсь; который выходит из себя, когда нет свободного люкса. И в то же время я постоянно жду, когда потеряю все это. Не проходит и дня, чтобы перед сном, хотя бы отчасти, мной не овладевало предчувствие, что меня снова выдернут из этой жизни, – рука отчима крепко обхватит мою лодыжку и потянет на пол, чтобы наказать за какой-то проступок; или Джастин потребует выйти на улицу, чтобы не разбудить моего брата. Может, именно поэтому я не особо возражаю, когда Кэш груб со мной, – потому что я переживала и худшее.

Или, может быть, я просто думаю, что заслуживаю этого.

– Все прекрасно, – заверяю я ее и расплываюсь в улыбке. – Я просто попрошу ассистента отправить несколько качественных плотных простыней для кровати.

Я просто пошутила, а Люк, закатив глаза, направляется в свою комнату, и меня распирает от негодования. Я знаю, он имеет полное право меня ненавидеть, без сомнения, но неужели он правда думает, что я так быстро превратилась в такого человека?

Конечно же, да. Он решил, что я была такая уже тогда, семь лет назад, когда уехала.

– Располагайтесь, а я пока пойду готовить ужин. Ванная дальше по коридору, если захотите принять душ. – Донна заключает меня в объятия, и от ощущения знакомой близости у меня ноет в груди. – Хорошо, когда ты дома, Джулиет.

Я крепко ее обнимаю, борясь с желанием расплакаться. Я бы хотела сказать ей, что мне тоже здесь хорошо, но когда и я, и Люк, и все эти воспоминания собраны под одной крышей… я просто не в силах произнести это искренне.

Воспоминания. Не знаю, как, черт возьми, не дать им выползти наружу, но лучше мне это выяснить. Мне нужно, чтобы все они до единого спрятались обратно, где их не найдут. Где ни она, ни Люк не смогут до них добраться.

Глава 4

Тогда

ИЮНЬ 2013

Донна с ребятами здесь в своей стихии. Она подключает меня к готовке, уборке, постоянной заботе о них, даже не думая, что у меня может возникнуть желание заниматься чем-то другим.

В каком-то смысле я досталась ей в виде бесформенного куска глины, и она захотела превратить меня в то, о чем всегда мечтала, – милую дочку, поющую в хоре, вдумчивую и заботливую жену для своего сына. Сама я особых планов на этот кусок глины не строила. Не знаю, почему время от времени возникает порыв вырваться.

Я с трудом добираюсь до дома после двойной смены и обнаруживаю, что ребята уже вернулись после сёрфинга.

Когда я вхожу, Донна улыбается мне, словно я ее самая любимая принцесса из сказки, а Люк молча зыркает. Он уже понял, что я – Большой Злой Волк.

– Можешь поставить вариться рис, милая? – спрашивает Донна.

Я киваю и иду к раковине помыть руки, жалея, что не могу присесть хотя бы на минутку. После двойной смены у меня всегда все тело ноет, а сегодня девчонка из школы Дэнни поставила мне подножку, так что болит сильнее обычного. Каждый раз, когда я сглатываю, чувствую, где ударилась подбородком о стул, когда падала. И как всегда, даже когда не смотрю на Люка, я знаю, что его испепеляющий взгляд направлен на меня и как бы говорит: «Ты меня не проведешь, Джулиет».

И все же я не могу его ненавидеть. По крайней мере, не на сто процентов. Несмотря на свои габариты, Люк выглядит каким-то худым и недокормленным, и от этого у меня щемит сердце. Он ест быстро – так едят, когда умирают от голода, когда очень долго страдают от голода. И он, кажется, страдал – у Донны едва получается приготовить достаточно еды, а он намного крупнее Дэнни и пастора. Он еще и намного более активный. Дэнни досталась работа с бумажками в церкви этим летом, а Люку – работа на стройке. Кроме занятий сёрфингом после обеда с Дэнни, он катается на волнах перед работой, а для этого встает на рассвете. Ему требуется гораздо больше еды, чем он получает, и когда я последняя сажусь за стол и обнаруживаю, что у него уже пустая тарелка, мое сердце сжимается, и я не могу не обращать на это внимания.

Он каждый вечер выходит из-за стола голодным. Не знаю, как Донна не замечает этого.

– Ой, милая, – говорит она, когда я раскладываю рис по тарелкам, – ты сварила в два раза больше риса, чем нам нужно.

– Простите, – отвечаю я, будто у меня это вышло случайно.

Я сажусь за стол последней, и взгляд Люка темнеет, пока он изучает мое лицо.

– Что с подбородком?

Я краснею, когда все поворачиваются посмотреть на меня.

– Оступилась на работе, – отвечаю я тихо.

Не знаю, зачем ему нужно было привлекать к этому внимание и почему у него раздуваются ноздри, как будто я только что соврала. Именно это я и сделала, но какой возможный злой умысел он в этом видит? Он что, думает, я подрабатываю госпожой? Или продаю наркотики по дороге домой? Где, черт возьми, я бы взяла на это время? Между тем он уплетает добавку приготовленного мной риса, как чемпион. Прощаю его еще до того, как признаюсь себе, что я в бешенстве.

– Чая со льдом нет? – спрашивает пастор.

– Ты хочешь кофеин так поздно? – волнуется Донна. Она иногда ведет себя с ним, будто он ее отец, а не муж, особенно после приема кардиолога прошлой зимой.

– Мне нужно вернуться в церковь на наставническую встречу, – напоминает он ей. – Хочу взбодриться.

Она смотрит на меня с извиняющейся улыбкой.

– Джулиет, милая, подашь чай?

– Можешь еще табаско прихватить, раз уж встала? – просит Дэнни, когда я перекидываю ноги через скамью.

У Люка снова раздуваются ноздри. Аллены все время вынуждают меня почувствовать, что я могу стать лучшей версией себя. А постоянный презрительный взгляд Люка говорит совершенно другое: «Джулиет, ты фальшивка. Это вообще не про тебя».

Я знаю, что не про меня. Но разве так плохо, что я хочу измениться? Что я до сих пор верю, что могу стать лучше, чем я есть?

– Ты святая, – говорит мне Донна, когда я все подношу.

Я сажусь и встречаюсь с жестким взглядом Люка.

– Ой. – Он поднимает молоко. – Кажется, пусто.

Смотрит с вызовом: «Давай, Джулиет. Будь хорошей девочкой и сгоняй еще разок. Мы все уже почти закончили есть, а ты еще и не начинала, но мы с удовольствием досмотрим твое представление до конца».

Когда он рядом, моя защита трещит по швам, я уже ощущаю, как старая плохая версия меня высовывается наружу.

– У тебя тоже ноги есть, – отвечаю я.

В его глазах вспыхивает огонек.

– Не очень-то учтиво с твоей стороны, Джулиет.

– Как и с твоей – удалиться с той блондинкой вчера вечером.

– Джулиет, – мягко упрекает Донна.

Люк выигрывает этот раунд. Он хотел доказать, что я дура, и у него получилось. К концу лета они все захотят, чтобы я и близко к ним не приближалась. Я хватаюсь за стол, готовясь подняться в третий раз, и внезапно чуть не плачу.

– Не надо, – вставая, рычит Люк. – Я сам.

Между мной и Люком до конца ужина повисает тяжелая атмосфера, а Аллены, похоже, даже не замечают. Они как маленькие рыбешки, которых окружили две белые акулы. До них дойдет, что произошло, только когда мы с Люком их всех уже проглотим.

* * *

Теперь почти каждый вечер мы проводим на пляже с компанией сёрферов – Калебом, Бэком и Харрисоном – богатенькими студентами колледжа, которые просто хотят посидеть с пивком и девушками у костра и поболтать о сёрфинге. Иногда приходит Либби – она тоже стала петь в хоре, – а когда ее нет, я чувствую себя белой вороной.

Может, потому что я не богатая. Может, потому что я не хожу в колледж или потому, что я не одеваюсь как другие девчонки и не веду себя как они.

Я не сижу у Дэнни на коленях. Не отпускаю шутки про минеты и никого не дразню по поводу предстоящей долгой и утомительной ночи. Эти девчонки одеты только в бикини, а я как Аллены – ничего приталенного, ничего короткого.

И я устала от этого. Я устала постоянно все закрывать, как будто мне нужно чего-то стыдиться; устала от того, что с Дэнни дела никак не продвигаются.

Я стягиваю толстовку. На мне майка и шортики – это больше, чем на других девчонках, но у меня все равно ощущение, что я бросаюсь в глаза.

Дэнни горячо спорит с парнем рядом о том, где самые большие волны, и даже не замечает меня, зато Люк скрипит зубами и отводит взгляд. У девчонки у него на коленях едва прикрыты соски, а я в своей майке почему-то проблема.

Если Дэнни и замечает, что я сняла толстовку, то не подает вида. Весь следующий час Люк скрипит зубами и смотрит куда угодно, только не на меня, пока внезапно не вскакивает и не утаскивает девчонку, сидевшую у него на коленях, в темноту.

Когда мы с Дэнни уходим за мороженым, он предлагает мне снова надеть толстовку.

– На тот случай, если встретим кого-то знакомого, – добавляет он.

Значит, он все-таки заметил, но отреагировал, по-видимому, только лишь… смущением.

Я выбираю мороженое с мятной крошкой и посыпкой, а он – естественно – ванильное. Когда мы возвращаемся к фургону, мимо нас проходит пара со спящим в коляске ребенком.

– Не могу дождаться, когда у меня будут дети, – говорит Дэнни. – Здесь хорошее место, чтобы растить их.

Мне очень нравится, что он думает о том, что сделает его детей счастливыми. Мне очень нравится, что он думает о будущем. Судя по тому, что я слышала о моем отце, он не слишком задумывался о будущем и уж тем более не парился по поводу того, как сделать своих детей счастливыми. Он сбежал еще до того, как мне исполнился год.

Но до будущего очень далеко. Я еще только старшеклассница и почти не знаю жизни. Мне хочется узнать, каково это – сидеть у кого-то на коленках с пивом в руках. Мне хочется узнать, каково это – когда тебя утягивают в темноту добровольно.