Однолюб. Сборник новелл

P.S. Картина Караваджо с тех пор хранится в Галерее Боргезе, являясь одной из самых удачных приобретений, сделанных владельцами палаццо за все время его существования.

Мир Кристины

Эндрю был еще маленьким и не мог помнить того, что случилось с его соседкой, Кристиной. Позже узнал, что соседскую девочку пометила злая фея. Принять на веру эту причину несчастья, которое с ней случилось, было намного проще, чем осознать – что такое полиомиелит. Кристина никогда не играла с другими детьми. Ее сторонились потому, что она все время сидела на ступнях своего дома и смотрела на них с завистью. Кто-то пустил слух, что калеке лучше не попадаться на глаза, чтобы она не «заразила». Дети подкрадывались к ней и с визгом разбегались, стоило Кристине поднять голову и посмотреть на них. Она не понимала, во что они играют и потому только улыбалась.

Время шло. Кристина взрослела и все больше времени предпочитала проводить не на ступенях своего дома, а внутри. Так ей было спокойнее, а детям, которые тоже подросли, к тому времени тоже было не до нее. Мальчикам нравились девочки, а девочки строили глазки мальчикам – все, как и должно быть. Свидания, любовные страдания – все это проходило мимо Кристины, которая была только зрителем в театре, который толком не понимал смысла пьесы, но интересовался, чем все закончится. Кристина убедилась, что счастье не задерживалось особенно нигде. Она не радовалась этому, но ее ущербность не казалась ей чем-то исключительным.

– Тем, кто ходит по земле своими ногами, тоже придется однажды умереть…

И все же в жизни Кристины случилось настоящее чудо, о котором она не могла говорить серьезно. Но и смеяться над ним тоже не осмеливалась. Чудо заключалось в том, что соседский мальчишка вырос и стал художником. Не то, чтобы очень знаменитым. Но его картины ей нравились.

– Они настоящие.

– Как и ты, Кристин, – отвечал ей Эндрю, чтобы хоть немного подбодрить.

Несмотря на то, что Эндрю сочувствовал ей, дружбы между ними не возникло. Если они встречались, то только потому, что Эндрю просил Кристин попозировать ему. Он не мог сказать:

– Ты же парализованная, а для натурщика это плюс, а не минус!

Но Кристин и так догадывалась, не глупая, но ничего не говорила Эндрю потому, что щадила его:

– Художники такие чувствительные! Скажешь им что-нибудь и у них пропадет вдохновение. Лучше промолчу, мне не жалко, какая разница – где сидеть, так хоть польза.

Но однажды Эндрю увидел нечто поразительное и не смог от этого зрелища оторваться, настолько оно его потрясло и притянуло к себе. Он увидел Кристин! Она ползла по полю. Он увидел ее случайно потому, что выглянул в окно своего дома со второго этажа. На Кристин было ее розовое платье. Он его узнал и в первую секунду испугался, что Кристин мертва и ее тело выбросили подальше от дороги. А он увидел… Однако Кристина двигалась, она медленно ползла, временами скрываясь в сухой траве.

– Боже мой, Бетси, – Эндрю позвал свою жену. Она знала Кристин. Еще бы не знать, ведь это она познакомила их в свое время. – Что с Кристин?

– Ты разве не знал? Она часто так делает.

– Как так? – Эндрю не мог себе представить, чтобы человек добровольно так мучился. – У нее есть коляска, я точно знаю, видел много раз в церкви и вообще…

– Не знаю, хочешь, спроси у нее.

Эндрю так и сделал. Он не подошел к Кристин в тот раз, только смотрел, как она доползла до своего дома на холме и устроилась на пороге, отдыхала. Но он с тех пор стал за ней наблюдать. И увидел, как Кристин все в том же своем розовом платье выползла из дома и скрылась в сухостое. По тому, как шевелились верхушки, Эндрю угадал направление, в каком она ползла. Кристин направлялась к обрыву. Эндрю вдруг испугался, а что если Кристин решила покончить с собой? И побежал к ней.

– Что тебе? – спросила Кристин, увидев запыхавшегося Эндрю.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, переведя дух и усаживаясь рядом.

– Ничего. Просто смотрю на море.

– А почему не на коляске? У тебя же есть коляска, – допытывался он, не понимая, что ее заставляло так над собой издеваться.

– Есть. Но для этого мне надо просить. А я хочу быть свободной.

Эндрю ничего не сказал и больше ни о чем не спросил. Он понял. Он посидел еще немного для приличия, потом встал и ушел, не попрощавшись – Кристина так внимательно смотрела на море, что он не хотел ей мешать.

Прошли дни и месяцы, а Эндрю все еще не мог завершить свою картину, которую назвал «Мир Кристины». Ему казалось, что трава недостаточно сухая и непонятно, что она обдирала Кристи колени и руки.

Рукам он уделил много внимания – они получились такими, какими он их увидел тогда вблизи – грязные, со стертыми ногтями, со следами порезов о камни, со вспухшими венами. В волосы он тоже добавил «лет», чтобы люди не подумали, что перед ними просто молодая леди, которая лежит в траве. Если и так, то зачем бы она выбирала эту траву, а не зеленую и шелковистую? Ноги и все остальное он написал так, что ни у кого уже не было сомнений – Кристин никогда не сможет ходить, но она не сдалась потому, что нашла способ быть свободной, по-настоящему – и от жалости, которая ее ранила и от своей болезни, которую она не могла победить. И Эндрю ей тоже помог – его картина станет ее крыльями, на которых она облетит земной шар, когда все увидят картину и узнают о ней.

P.S. После того, как работа была завершена, Эндрю Уайет представит ее на суд зрителей. Критика примет картину холодно – мало действия, недостаточно цвета, ничего не понятно. Но зрители отнеслись к увиденному иначе. Слух о том, что такая картина есть, дошел до нужных людей и вскоре ее купил в свою коллекцию Нью-Йоркский Музей современного искусства. «Мир Кристины» имел бешенную популярность. Самого художника, как и картину считают классическими символами современного американского изобразительного искусства.

Что ж, соглашусь.

Провокация на все времена

Не берусь оценивать это произведение. Тем более, что, как выяснилось, в его основе вполне реальный материал, биографические факты, которые имели место быть и не только в России. Об одной из самых нашумевших историй такого рода писали газеты в начале 50-х: любитель нежного возраста, некий Ласаль, как и герой "Лолиты", Гумберт, возил похищенную им девочку по Америке, выдавая за свою дочь. История кончилась тем, что Салли Хорнер, которую Ласаль правдами и неправдами удерживал при себе, все же додумалась позвонить в ФБР… Так что в известном смысле – это про всех. Интересно другое. В одном из интервью с сыном Набокова, Дмитрием, нашел вполне разумное допущение насчет того, зачем Набоков вообще взялся за эту тему.

–«…мама убедила отца сохранить манускрипт "Лолиты". Папа, дописав роман и удовлетворив свое вдохновение, решил было сжечь рукопись…».

«Удовлетворить свое вдохновение» – было главным поводом и причиной написания «Лолиты». Набоков взялся рассказать о том, что предпочитали обсуждать шепотом, не называя имен, но так, что все знали – о ком речь. Работа шла легко, ничего особо придумывать было не надо – он сам не так давно испытал достаточно сильные эмоции. Страстный роман с Ириной Гуаданини едва не разрушил его брак…

Ситуацию спасла жена, Вера. Она поняла, что муж будет врать и убеждать ее:

– Не верь! Это слухи! Сплетни. Ты же знаешь людей…, – а сам в то же время напишет любовнице и будет просить ее «потерпеть».

Возможно, терпение «сумасбродной блондинки», как называли Гуаданини, увенчалось бы разводом. Если бы не настойчивое желание Веры – сохранить Набокова не только как близкого ей человека, но и как писателя. Для этого было необходимо удержать его в семье. Гуаданини не могла по определению оценить талант человека, который на нее «запал» бог знает, почему, возможно, захотелось «черного хлеба» или чего-то «кисло-соленого».

Летом 1937 года между Набоковым и его женой происходит объяснение. Вера припирает мужа к стене и требует признания, «если он хоть немного ее любил». Вместе с признанием, что безусловно, она много значит для него, Вера узнает и об измене. Бурное объяснение, репетиция расставания и… примирение. Набоков обещает, что писать Гуаданини больше не будет. Но хватило его ненадолго. Он жалуется, что жена «убеждает себя и меня, что ты – наваждение».

Назвав Гуаданини наваждением, Набоков уже объяснил себе об этом романе все, что нужно, чтобы оставить его в прошлом и обратить пережитые эмоции в слова.

Неизвестно, сколько еще он бы тянул, но Гуаданини сама подтолкнула его к разрыву. Она поехала за ним в Канны, выследила по дороге на пляж, куда он шел с сыном. Избежать скандала удалось – Набоков пообещал Гуаданини поговорить и назначил встречу на нейтральной территории, в парке.

– Ты же понимаешь, что я сейчас не готов..

– Но ты же обещал!

–Да, но не сейчас.

–Когда?

–Не знаю. Наберись терпения…

Гуаданини все это уже слышала. Вернувшись из Канн в Италию, она сама оборвала эту связь – убедилась, что Набоков ее любит, но из семьи не уйдет, ни сейчас, ни тем более после – терпеть и ждать можно было вечно. Страсть его напитала, для работы над книгой требовался комфорт семьи. Все объяснимо.

Через несколько лет, уехав в Америку, Набоков напишет свою «Лолиту». В образе Лолиты не будет ничего общего с Гуаданини. Зато эмоции, страхи, фантазии – все это заживет новой, непрожитой в реальности жизнью. Выпив до дна этот «кувшин запретной страсти», Набоков утрачивает интерес к прошлому, хочет уничтожить следы «откровений», опасаясь, что критика и читатели будут искать автобиографические следы в романе. Всем всего не объяснишь. Тем более, что многие находили весьма убедительными утверждения Кэтрин Рин Пиблз, которая однажды брала интервью у Набокова для студенческой газеты:

–"Профессор любил не маленьких, а именно молоденьких девушек".

«Я была восприимчивой юной особой, и мне нравилось изучать мужчин. Мне понравился этот мужчина, потому что для меня он был загадкой», – Кэтрин не скупилась на признания, вплоть до того, что рассказала о прогулках по аллеям парков, поцелуях и прочих милых "недоразумениях" между студенткой и профессором, который "шнырял по кампусу с жадным и ищущим взором антрополога".

Как бы там ни было, Набоков "Лолиту" создает и делает целых две попытки сжечь рукопись. Жена помешала в первый раз, когда топтала и тушила горевшие листы и во второй, уговорив Набокова отдать роман ей. Она распорядилась им со свойственным ей прагматизмом, взяв «Лолиту» под свою опеку вплоть до того, что один из тиражей распорядилась сжечь лично – не понравился перевод.

То, что «Лолита» в итоге была напечатана, заслуга жены Набокова. Не найдя подходящего издательства для романа своего мужа в Штатах, она увозит рукопись в Европу и там, во Франции в 1955 году договаривается с «Олимпия Пресс»… Благодаря ей, жене, испытавшей горечь измены, предательства и покаяние неверного супруга, «Лолита» увидела свет и стала одной из самых дерзких литературных провокаций на все времена.

Безногая танцовщица

История индийской танцовщицы Судхи Чандран – путеводная нить для тех, кто уверен, что бог отвернулся от него.

Способности к танцам у девочки проявились рано: в три года, когда все дети прыгают и кривляются, подражая взрослым и обезьянам, она уже танцевала. Первые движения Судха пыталась копировать, но детское тело выдавало своё, соединяя желание повторить красивое движение и физические возможности. Взрослые смотрели на нее с удивлением – откуда в этой маленькой и к тому же пухленькой куколке столько грации?

Несмотря на увлеченность танцами, ни семья, ни сама Судха о карьере танцовщицы не помышляла. «Разве что в свободное от основной профессии время», – думала девочка, поступая в экономический колледж в Мумбаи. Родители тоже считали, что крепкая профессия экономиста надежнее танцев. И не ошиблись. Но судьба, которая у каждого своя, распорядилась по-своему – так, что «сценарий жизни» молодой одаренной девочки впоследствии был включен в учебную программу для подростков – «Когда тебе плохо и ты думаешь, что весь мир против тебя, вспомни о ней».

Радость жизни Судхи была перечеркнута жирным крестом в мае 1981 года. Ей было 16 лет. Она вместе с родителями возвращалась из Мадраса. Автомобиль попал в аварию. Пассажиры почти не пострадали. Наиболее серьезные проблемы были у Судхи потому, что ее ноги зажало передним сиденьем.

Пострадавших доставили в ближайшую больницу, где им обработали раны, а Судхе сделали перевязку. Ничто не предвещало беды, казалось, что самое плохое, что могло случиться, уже произошло. Ноги болели, но врач так и сказал, что боль уйдет не сразу, надо подождать. Судха терпела до той поры, пока уже родители не обратили внимание, что цвет кожи на правой ступне изменился – к отечности добавилась чернота. Судху снова повезли в больницу. На этот рад диагноз был шокирующий – гангрена.

Врачи почти месяц боролись, делали все возможное, чтобы сохранить ступню. Судхе до последнего не говорили, насколько опасно ее положение и чем все может закончиться. Она и так была напугана, к тому же боль усиливалась и краснота стала подниматься выше.

Лечащий врач собрал консилиум.

– Гангрену локализовать не удалось. Ситуация ухудшается. Прогноз неутешительный. Нужна ампутация.

Все молчали. Никто не хотел быть тем, кто подпишет приговор 16-летней девушке и обречет ее на жизнь инвалида. О том, что Судха прекрасная танцовщица, знали и здесь – она часто выступала на местном телевидении и на городских мероприятиях, в колледже без Судхи не обходился ни один концерт.

– Мы рискнули и проиграли. Теперь речь уже о другом – не о том, станет ли она инвалидом, а будет ли у нее нога, вернее, что от нее останется. Чем дольше мы тянем с принятием решения, тем меньше от нее останется.

Жестокость слов в точности отражала реальную картину, которая была очевидна всем присутствующим.

– Я уже не спрашиваю никого – нужна ли ампутация. Я прошу согласовать время – сегодня или в крайнем случае – завтра. В противном случае будет так, как я сказал. Нет гарантии, что удастся обойтись одной ампутацией. Надо предупредить родственников.

– А кто поговорит с девочкой?

В комнате снова стало тихо…

– Лишний стресс ей не на пользу. Предлагаю поставить ее перед фактом после того, как все закончится. Дети не так слабы, как мы думаем. Иногда они сильнее нас, взрослых. Будем надеяться на ее ресурс. У нас нет другого выхода. Больше тянуть нельзя.

Решение об ампутации было принято после долгого обсуждения и это могла быть уже запоздалая мера – линию ампутацию надо поднимать выше.

Судху отвезли на операцию и сказали перед тем, как начал действовать наркоз:

– Это необходимо, поверь нам. Мы сделаем все, что в наших силах. Но ты должна знать – если мы не сделаем ничего, будет только хуже.

– Хуже? – удивилась Судха. – А что может быть хуже? Будет болеть еще сильнее?

Врач не нашелся, что ответить. Да и не нужно – Судха погрузилась в сон. Операция началась.

Как и предполагалось, гангрена успела захватить новые участки. Остановить ее могла только ампутация. Вопрос – насколько высоко следовало делать линию отсечения..

– Гангрена коварна, – вспоминал хирург, который делал операцию. – Жалось и желание сохранить побольше ткани могло обернуться еще большими проблемами. Мы работали ювелирно, высчитывая каждый миллиметр, чтобы не пропустить даже намека на воспаление. После операции начался курс усиленной терапии. Судха молодец. Ее организм справился. Она потеряла ступню и сохранила ногу. Дальше все зависело от нее самой. Мы беспокоились, как она адаптируется к переменам, сможет ли приспособиться, найти свое место в жизни. О танцах, как мы все думали, Судхе надо было забыть навсегда.

Осознав, что у нее нет стопы, Судха впала в депрессию, которая длилась почти восемь месяцев. Это при том, что ей давали специальные препараты, которые смягчали боль, помогали примириться с ударом судьбы. Радикальные перемены наступили после того, как ей изготовили протез и надо было осваивать его, приноравливаться.

Между близкими родственниками произошел разговор, который касался Судхи и ее будущего.

– Ей надо продолжить учебу в колледже.

– Она ни за что не согласиться появиться там без ноги.

– Кто сказал, что она появится там без ноги! Она очень быстро осваивается со своим протезом.

– Не знаю… Судха никогда не будет прежней. Ее походка, как у манекена или ей надо опираться на трость. Но она категорически против нее.

– Надо предложить с учебой. А там видно будет. В конце концов все теперь зависит от нее. Будем надеяться, что судьба сжалится над ней и Судха еще будет счастливой. Не видел ни разу, чтобы она улыбалась с тех пор, как произошла та авария…

Никто не мог даже предположить, что чувствовала Судха, когда шла по коридору, стараясь находиться ближе к стене, чтобы вовремя опереться и не упасть, если вдруг не удержит равновесие. На Судху смотрели и все взгляды были обращены на ее ноги. Она услышала шепот.

– Какой ноги у нее нет? Правой или левой? Она идет так, будто у нее нет обеих! Может врач перестарался. Бедняжка Судха.

Судха не обернулась в ту сторону, по голосу она и так знала, кому он принадлежит – давней конкурентке и завистнице. До аварии Судха всегда была первой. После несчастья она уступила это место сопернице и вот Судха снова здесь и ни на что не претендует. Но злость бывшей соперницы ее подстегнула – Судха поняла, что ее роль не сведется к тому, что она инвалид. Все гораздо хуже – она всегда будет предметом для жалости, в которую бывшая соперница будет маскировать свою ненависть к Судхе, которая осталась в прошлом. Но той Судхи больше нет, как и ее ступни.

Ее захлестнуло чувство, которое было в тысячи раз сильнее отчаяния, когда она поняла, что стала инвалидом. Но Судха и правда уже была не та. Боль и страдание ее закалили, сделали стойкой. Она уже не воспринимала реальность, как единственный путь. Каждый шаг мог стать началом новой дороги. Но только она могла решить – пойти или остаться на месте и слушать, как ее жалеют.

Однажды ночью Судхе приснилось, как она танцевала. Будто не было аварии и ампутации. Она танцевала легко и как-то по особенному, будто под правой ногой мешался камешек. Судхе было больно, но она преодолевала ее, и ее движения от этого становились более чувственными, эмоциональными – в них ощущалась сила. Она проснулась и вспомнила о том, что у нее нет ноги. Камешек, который ей мешал во сне и был ее бедой наяву…

Судха поднялась с постели и сделала несколько танцевальных па, вспоминая, как это было в ее сне. Получилось! Она продолжила…

Судха начала заниматься, чтобы ее никто не видел. Ее походка и настроение менялись день ото дня по мере того, как она сама замечала, что у нее действительно получается.

Однажды Судха прошла не по краю коридора, а по середине и лицом к лицу оказалась со своей соперницей.

– Что задумалась Судха? Стена там, ты отклонилась, давай я тебе помогу, отведу туда, – в голосе, который предлагал помощь, яда было больше, чем у гадюки. Судха была напряжена, как струна, но на этот раз она не собиралась отступать.

– Иду, где хочу.

– Как заговорила…ну, иди, – соперница сделала вид, что отошла в сторону, пропуская Судху. Когда та поравнялась с ней, ловко подставила ногу. Судха ощутила угрозу чуть раньше, краем глаза заметила подозрительное движение и, сделав танцевальное па, уклонилась от столкновения. Но не прошла дальше. Судха изящным движение, как бы танцуя, плечом игриво толкнула своего «врага». Та не ожидала, потеряла равновесие и упала бы, но натолкнулась на стену, которая ее и задержала. Раздался смех. А потом аплодисменты.

Судха впервые ощутила вкус победы. В этой минуте сошлось все: отчаяние, боль, крушение надежд, обида и ушло – она переступила через это и стояла, высоко подняв голову.

Судха улыбалась.

P.S. В основе рассказа реальная биография индийской танцовщицы Судхи Чандран. После тяжелой аварии и ампутации девушка два года занималась танцами, восстанавливая мастерство. О ней был снят небольшой документальный фильм, который попался на глаза знаменитому продюсеру. Он задумал снять по этому сценарию полнометражный фильм. Изначально на главную роль предполагали взять профессиональную актрису. Но потом, посмотрев, как танцует Судха, решили, что будет правильно – главную роль предложить ей.

Судха справилась. Почти автобиографичный фильм "Маюри" (1984 г) сделал ее знаменитой на весь мир. Как танцовщица она посетила многие страны. Больших успехов она достигла как актриса, снимаясь в телевизионных сериалах. Ее история вдохновляла тех, кто потерпел крушение надежд и смог найти в себе силы жить дальше и бороться за мечту.

Важным моментом ее биографии стало решение судиться с транспортной компанией Thiruvalluvar, по вине которой она лишилась ноги. Судха суд выиграла. Ей выплатили 567 тыс. рупий компенсации за моральный вред и потерянных доходов. Примечательно то, каким образом была высчитана эта сумма.

Судейская коллегия суммировала все, что она могла заработать. – За шесть лет до аварии девушка выступила 76 раз в разных частях страны. Каждое выступление оценивалось в 3 500 рупий. Ущерб за несчастный случай и длительную реабилитацию оценили в 422 000 рупий. Сюда добавили еще 50 000 рупий за страдания, 75 000 рупий за потерю трудоспособности, 16 000 рупий – медицинские расходы, 4 000 – особая диета. К тому же компанию обязали заплатить процент с их доходов за каждый год их увиливания от ответственности после того, как на них семья Судхи подала в суд, а они делали вид, что их это не касается, пошумят и успокоятся. Недооценили Судху – придя в себя, она вспомнила и про них… (Об актрисе Судхе Чандран (narod.ru))

В своих многочисленных интервью Судха говорит, что если бы не это несчастье, она так бы и осталась обычной танцовщицей, каких в Индии полно. Беда сделала ее единственной в своем роде. Главное- не падать духом и бороться за мечту, если она была. А если ее не было – надо придумать.

Тарелка на причинном месте

Великий магистр моды и стиля Джанни Версаче задумал новую коллекцию, которая должна была значительно расширить рамки восприятия самого Дома Версаче. Критики, узнав о том, что мэтр планирует вывести на орбиту новый объект, сначала оживились, но узнав детали, сникли, поползли сплетни:

–Король уже не тот, исчерпал себя. Представляете, ему мало модной одежды и аксессуаров, он хочет продавать посуду!

–И не только это, великий сошел с ума, если помимо тарелок, хочет посвятить себя домашним коврам и подушкам!

– А еще постельное белье и банные халаты…

Однако Версаче этим было не смутить. Его многолетняя интуиция и опыт подсказывали, что все получится при одном условии – если его затея будет иметь должную рекламу.

То, что нужен неординарный ход, было понятно. Встал вопрос – кто мыслит настолько креативно, что сможет обеспечить детищу Версаче достойный старт и запас прочности на время, пока мир будет переваривать «нового Версаче» и поймет, что предлагаемое им – это круто.

–Звоните Ричарду Аведону. Скажите, я к нему заеду. Надо поговорить.

–Аведону? Но причем тут он? Мы же будем делать рекламу вещей для дома! Халат и сексуальность, еще понятно, но тарелки и коврики..? Где тут секс?

–Ричард найдет. Звоните! Или забудем об этой затее, мне уже все равно, в меня никто не верит! Коллекция домашнего текстиля живет с 92 года, сейчас добавилась посуда, а продвижения нет!

Мэтр капризничал, все это понимали, но по-прежнему сомневались в том, что Аведон их спасет. В мастерстве Аведоны никто не сомневался. Кто-кто, а он умел вытащить сексуальность из кого угодно. А уж если она была от природы, то Ричард превращал ЭТО в искусство, достойное музея-Метрополитен и других культовых мест, где были не против разместить в своих выставочных залах его фото-шедевры. Но Аведон и Versace Home Collection..? В итоге позвонили, Аведона выслушал, хмыкнул и согласился при условии, что сам выберет модели для фотосессии.

–Кого ты хочешь? – спросил Версаче, перебирая в голове возможные варианты. – Может быть Наоми? Это актуально, стильно…

Все и Аведона знал, что Наоми его слабость. Но на поводу у такого заказчика не пошел, мог себе позволить:

–Наоми? Она прекрасна. Но нет. Я вижу кое-кого другого и ты, мой дорогой друг, не с того начал. Смотри, я тебе расскажу, как я вижу твою коллекцию. Вещи! Прекрасно! Тарелки, коврики, халаты, постельное белье… все это ассоциируется с домом. Так?

Версаче кивнул.

–Дом это что? Это уют. Уют для кого? Вещи сами по себе ничего не значат, живыми, нужными их делают люди, то есть семья! Понимаешь, о чем я ? О семье! Он и она. В рекламе не должно быть просто домохозяйки, даже если она Наоми Кемпбелл. Семья – это мир и в нем, как минимум двое. Кого ты видишь на своих постелях, в своем халате и со своими полотенцами?