Трилогия о мисс Билли

– Да, сэр, так я и думаю, – повторил он. – Кстати, та девушка, которая навела меня на столь разумные мысли, вам известна. Это мисс Нельсон. Мы познакомились в Париже. Прошлым летом она гостила на нашей яхте.

Трое мужчин разом выпрямились в своих креслах.

– Билли?! – воскликнули они. – Вы знаете Билли?

– Еще бы! И вы тоже знаете, судя по ее словам.

– Нет, к сожалению, – решительно возразил Бертрам. – Но мы бы хотели ее знать.

Его гость засмеялся.

– Уверен, вы ее все же знаете, иначе бы не ответили так. Потому что узнавать Билли начинаешь в тот миг, когда понимаешь, что совсем не знаешь ее. Она очаровательная девушка. На редкость очаровательная.

– Ее назвали в честь меня, – объявил Уильям своим «лучшим» голосом, который обычно использовался только для разговоров об его избранных сокровищах.

– Да, она говорила, – улыбнулся Калдервелл, – «Билли» – это от «Уильяма». Странная идея, но неглупая. Так она еще больше выделяется среди других, хотя не особенно в этом нуждается.

– Не нуждается? – удивленно повторил Уильям.

– Нет. Возможно, вам это неизвестно, мистер Хеншоу, но мисс Билли – очень популярная юная дама. Вы можете ею гордиться.

– Я всегда ею гордился, – ответил Уильям несколько высокомерно.

– Расскажите о ней, – попросил Бертрам. – Я уже говорил, что нам хотелось бы знать о ней.

Калдервелл улыбнулся.

– На самом деле мне кажется, что вы мало знаете о ней, – задумчиво начал он, – потому что Билли мало пишет о себе в своих письмах.

Уильям нахмурился. Его голос стал еще более высокомерным.

– Мисс Нельсон не тщеславна, – сказал он, многозначительно подчеркивая имя.

– Разумеется, нет, – от всего сердца согласился Калдервелл. – Она чудесная девушка. Наверное, самая чудесная из всех, кого я знаю.

Наступила неуютная тишина. В углу Сирил курил сигару с почти скучающим видом. Он не сказал ни слова после своего первого удивленного вопроса о Билли.

Уильям все еще хмурился. Даже Бертрам выглядел не слишком довольным.

– Мисс Нельсон провела две зимы в Париже, как вы знаете, – продолжил Калдервелл через минуту. – Она очень популярна как среди американцев, так и среди других студентов. А что до ее «тети Ханны», ее все балуют. Возможно, дело в том, что Билли сама очень ее любит.

Уильям нахмурился от этого фамильярного «Билли», но Калдервелл не обратил внимания.

– Порой некоторые из нас относятся к «тете Ханне» с недостаточным почтением, – рассмеялся он. – Она ведет себя как дракон, охраняющий принцессу. Мисс Билли нравится мужчинам, и у нее достаточно поклонников, которые вскружили бы голову любой девушке, но только не ей.

– Поклонников? – в ужасе вскричал Уильям. – Но Билли еще ребенок!

Калдервелл странно улыбнулся.

– Когда вы в последний раз видели мисс Нельсон? – спросил он.

– Два года назад.

– И то только мельком, за несколько минут до ее отплытия, – поправил Бертрам. – На самом деле мы не видели ее почти три года.

– Хм. Тогда скоро увидите сами. Она же возвращается в следующем месяце.

Никто из братьев не знал этого, но ни один не хотел, чтобы Калдервелл догадался об их незнании.

– Да, она возвращается, – Уильям приподнял подбородок.

– В следующем месяце, – бесстрастно добавил Бертрам.

Даже Сирил не сумел промолчать в своем углу.

– Да. Мисс Нельсон скоро вернется домой.

Глава XXI

Настоящая Билли

В самом начале мая пришло развеселое письмо от Билли, в котором она сообщала о своем скором возвращении.

«Я буду очень рада вас всех повидать, – писала она в заключение, – я так давно уехала из Америки!» Потом она подписалась «с наилучшими пожеланиями». Билли больше никому не писала «с любовью».

Уильям немедленно начал строить планы и готовиться к приезду Билли.

– Уилл, она не написала, что приедет сюда, – напомнил Бертрам.

– А зачем это писать? – уверенно улыбнулся Уильям. – Это подразумевается само собой. Это же ее дом.

– Но она не была здесь несколько лет, а домом она зовет Хэмпден-Фоллс.

– Я знаю, но это было раньше, – возразил Уильям с тревогой, – к тому же тот дом уже продали. Ей остается только приехать сюда, Бертрам.

– Хорошо, – с некоторым сомнением уступил ему брат, – может быть, ты и прав. Может быть. Но… – Он не закончил фразы, с тревогой глядя, как Уильям начинает перестановку в комнатах Билли.

Уильям был так уверен, что Билли вернется в дом на Бекон-стрит, что Бертрам тоже в это поверил. Почти с таким же энтузиазмом, что и сам Уильям, он принялся за приготовления к приезду Билли.

Что это были за приготовления! Даже Сирил помог в этот раз, положив на пианино Билли экземпляр своей новой книги и кучу новых нот. И это были не те похожие на похоронные марши мелодии, которые доносились с верхнего этажа. Эти ноты были опасно близки к регтайму.

Наконец все было готово. Ни одна пылинка не ускользнула от взгляда Пита, ни одно украшение не избежало заботливых рук Уильяма. В комнатах Билли повесили новые занавески и постелили новые ковры. В комнате миссис Стетсон тоже.

Самое новое и лучшее «Лицо девушки» улыбалось со стены над пианино Билли, а на каминной полке красовались главные сокровища Уильяма. Теперь никто бы не нашел здесь пистолетов, ножей и удочек.

Вместо этого комнаты наполнили вещами, соответствующими тонкому женскому вкусу: зеркало, рабочая корзинка, низкий стул для рукоделия, столик с чайным подносом. Везде: вверху и внизу расставили розы, воздух загустел от их аромата. В столовой Пит болтался как маятник, но это был радостный маятник, не желающий терять ни секунды. Печаль царила только в кухне и то только потому, что Дон Линг испортил огромную плитку шоколада, пытаясь приготовить любимые ириски Билли. Даже Спунки, который вырос в гладкого, ленивого и величественно безразличного кота, принял праздничный вид. Его толстую шею впервые за много месяцев охватывал розовый бант впечатляющих размеров.

– Понимаешь, – объяснял Уильям Бертраму, – я надел на него ленту, потому что подумал, что так кот будет выглядеть поуютнее и станет больше похож на Спунка. Когда Билли уехала за границу, она сильнее всего скучала по котенку. Тетя Ханна так сказала.

– Знаю, – Бертрам рассмеялся. – Но все же Спунки – не Спунк, сам понимаешь, – закончил он, представляя Билли, которая радостно вынула из зеленой корзинки серого котенка с огромным розовым бантом.

На этот раз не было нужды в окольных путях и тайной поездке в Нью-Йорк. Трое братьев решили встретить Билли, и они ее встретили. Единственным облачком на горизонте их счастья было появление Калдервелла. Он тоже пришел встречать Билли, и братья Хеншоу почувствовали, что Калдервелл им не нравится.

Билли очень обрадовалась, увидев их. И увидев Калдервелла. Пока она разговаривала с ним, братья Хеншоу сумели разглядеть ее и понять, что с ней сделало время. Они сразу решили, что время было очень великодушно.

Они увидели стройную девушку с царственно поднятой головой. Подбородок, пусть мягкий и округлый, все равно выдавал решительный характер. Ее взгляд остался трогательным, но теперь за этой трогательностью прятались какие-то глубины, которые братья не поняли, но дружно решили разгадать. Вьющиеся волосы она заправляла за прелестные ушки, а выбившаяся из прически прядь горела полированной бронзой. Щеки стали бледнее, хотя нежный розовый румянец не покинул чистую гладкую кожу. Что до рта… Бертрам вдруг понял, что рот Билли всегда был очарователен. Ему захотелось снова нарисовать его. Он был не настолько велик, чтобы его можно было назвать некрасивым, и не так мал, чтобы выглядеть строгим. Губы имели восхитительный изгиб, а нижняя губа, полная и розовая, была как раз такая, как ему всегда нравилось… рисовать, конечно же рисовать.

Уильям тоже смотрел на губы Билли. На самом деле, пусть Уильям этого и не знал, никто не мог оказаться рядом с Билли и, если она заговаривала, не заметить ее губ. Уильям думал, что ротик у нее красивый, милый, и его приятно было бы целовать, но сейчас ему хотелось только, чтобы Билли поговорила с ним, а не с Калдервеллом. Сирил, само собой, обращал на Билли мало внимания.

Он заговорил с тетей Ханной. Честно говоря, Сирилу показалось, что Билли очень похожа на любую другую веселую, беспечную и шумную молодую женщину, каких он знал множество и не любил. Ему вдруг показалось, что жизнь с юной тезкой Уильяма не будет таким уж невероятным удовольствием.

Только через час Билли, тетя Ханна и Хеншоу добрались до отеля, где собирались провести ночь, и братья Хеншоу вновь познакомились с Билли. Это была их прежняя Билли, которую они так хорошо знали.

– Я так рада вернуться! – воскликнула она. – Америка – лучшее место на земле!

– А Бостон – сердце Америки, – напомнил Бертрам.

– Да, – кивнула Билли.

– И он ни на йоту не изменился, разве что стал больше. Завтра сами увидите.

– Да я дни считала до приезда в Америку! А чем вы все теперь занимаетесь?

– Увидите, – рассмеялся Бертрам, – они все ждут вашего взгляда.

– Новые «Лица девушек»?

– Целые ярды лиц!

– И горы черного базальта и «адмиралов»? – спросила она у Уильяма.

– Ну немного, – скромно ответил Уильям.

– И, конечно, музыка. Какая? – Билли смотрела на Сирила.

– Увидите, – он пожал плечами. – В конце концов, все это сущие пустяки.

Билли с мудрым видом покачала головой.

– Мне лучше знать. Я хочу видеть все. Мы постоянно об этом говорили. Правда, тетя Ханна? О том, что станем делать, когда вернемся в Бостон.

– Да, милая моя, ты говорила.

Девушка рассмеялась.

– Поправка принимается, – с притворным смирением согласилась она, – думаю, говорю всегда именно я.

– Так и было, когда я вас рисовал, – поддразнил ее Бертрам. – Кстати, если вы снова согласитесь мне позировать, я позволю вам говорить столько, сколько вам захочется, – вдруг закончил он.

Билли задрала нос.

– Вы полагаете, сэр, что после этой речи все еще этого заслуживаете?

– А как же твоя собственная музыка? – вмешался Уильям. – Ты так мало упоминала о ней в письмах.

Билли замялась и взглянула на Сирила. Он, кажется, не услышал вопрос брата, потому что говорил с тетей Ханной.

– Я играю, немного, – уклончиво пробормотала девушка. – Расскажите мне лучше о себе, дядя Уильям. Чем вы занимаетесь? – Второй просьбы ему не потребовалось.

И вдруг Билли удивленно воскликнула в ответ на какую-то его фразу:

– Домой с вами? Дядя Уильям, о чем вы? Вы же не думали, что я по-прежнему буду докучать вам? – весело сказала она.

Уильям побледнел, а потом покраснел.

– Билли, ты нам не докучаешь, – тихо сказал он, печально глядя ей прямо в глаза. Всякое веселье его покинуло.

– Простите меня, – вежливо сказала она, – я высоко ценю вашу доброту, но, конечно же, и подумать не могу о таком.

– А вам не нужно думать, – вставил Бертрам, который понял, что ситуация накаляется. – Вам нужно просто приехать.

Билли покачала головой.

– Вы все очень добры, но не думаете же, что я на самом деле поеду к вам, – возразила она.

– Разумеется, думаем, – быстро сказал Бертрам. – И мы все для вас подготовили, даже замаскировали Спунки под вашего Спунка. Я могу поклясться, что Пит уже несет вахту у окна на случай, если мы приедем прямо сегодня, и страшно даже представить, сколько шоколада успел перепортить Дон Линг. Он готовил ириски.

Билли засмеялась и заплакала – по крайней мере, глаза у нее вдруг стали мокрые. Бертрам потом долго пытался понять, она смеялась до слез или сквозь слезы.

– Нет-нет, – дрожащим голосом возразила она, – не могу. Я и не собиралась.

– Но почему нет? И что ты будешь делать? – спросил Уильям c болью в голосе.

На первый вопрос Билли не ответила. На второй ответила быстро и весело, чтобы отвлечь внимание от первого.

– Мы с тетей Ханной едем в Бостон. Мы сняли номер в отеле, но потом купим дом и будем жить вместе. Вот и все.

Глава XXII

Хью Калдервелл

В доме на Бекон-стрит Уильям с траурным видом сдернул розовый бант с шеи Спунки, а Бертрам выбросил все розы. Сирил поднялся наверх вместе с грудой нот и своей книгой, а Пит, повинуясь приказам, убрал рабочую корзинку, чайный прибор и низкий стул для рукоделия. В рамках подготовки к великому возвращению домой Бертрам перенес многие свои вещи наверх, но в течение недели он снова перетаскал их вниз, утверждая, что все-таки второй этаж ему нравится больше всех. Комнаты Билли заперли, и они вновь стали такими же, какими были много лет – тихими и пустынными.

Билли и тетя Ханна отправились прямиком в отель в Бэк-Бэй.

– Это только на время, пока я ищу дом, – сказала девушка.

Но очень скоро она решила уехать в Хэмпден-Фоллс на лето и отложила покупку дома до осени. Билли исполнился двадцать один год, и ей нужно было обратиться к поверенному Хардингу и уладить дела насчет своего наследства. Билли не возвращалась в Бостон до сентября, и у братьев Хеншоу не было шансов возобновить знакомство с тезкой Уильяма.

– Мне нужен дом, – сказала Билли Бертраму и Уильяму в день своего приезда (как и раньше, миссис Стетсон и Билли остановились в отеле). – Мне нужен настоящий дом, с печкой и землей, в которой можно было бы покопаться.

– Думаю, такой дом найти нетрудно, – улыбнулся Бертрам.

– Но это еще не все, – спохватилась Билли, – я хочу очень много кладовок и веранду. Это важно.

– Да, тут могут возникнуть проблемы. Может быть, проще построить дом?

Билли сделала нетерпеливый жест.

– Слишком медленно. Мне нужен дом сейчас.

Бертрам рассмеялся, а потом загадочно прищурился.

– Судя по словам Калдервелла, – добродушно заявил он, – я полагаю, что множество ваших воздыхателей готовы обеспечить вам дом тотчас же.

Щеки Билли порозовели.

– Я сказала про кладовки, веранду, печку и землю, – весело ответила она. – Я не говорила, что мне нужен муж.

– Конечно же не нужен, – решительно вставил Уильям. – Ты слишком молода для этого.

– Да, сэр, – кротко согласилась Билли, но Бертрам готов был поклясться, что глаза ее весело сверкнули.

– А где Сирил? – спросила, входя в комнату, миссис Стетсон.

Уильям беспокойно заерзал на месте.

– Сирил не смог прийти, – сказал он под напряженным взглядом брата.

Билли вдруг засмеялась.

– Как жаль, что мистер Сирил не пришел, – пробормотала она.

И Бертрам вновь заметил искорку в ее глазах. Бертраму она показалась очень интересной. Возможно, стоило познакомиться с ней поближе. Но тут принесли визитную карточку Калдервелла, которая положила конец… всему, как строго сказал себе Бертрам.

Билли нашла свою печку и свою землю в Бруклине. Были там и кладовки, и огромная веранда. Все это скрывалось в симпатичном маленьком домике на склоне холма Кори.

С веранды и из многих окон открывался восхитительный вид на разноцветные крыши, угнездившиеся между высоких деревьев, огромное небо и туманный силуэт холмов на горизонте.

– Этот дом настолько близок к совершенству, насколько только возможно. Главное, чтобы он не отрастил крылья и не улетел, – объявила Билли. – Я назову его Гнездом.

В самом начале своей карьеры домовладелица Билли решила, что, хотя иметь печку очень весело, топить ее уже не так весело. К тому же у нее появился новый автомобиль.

Немного подумав, Билли нашла доброго сильного человека, который не только умел и хотел топить печь, но и мог мгновенно превратиться в шофера. У этого человека была жена, которая готова была с помощью горничной вести все хозяйство, освободив Билли и миссис Стетсон от забот. Все эти люди, а еще канарейка и котенок, настолько похожий на Спунка, насколько это вообще было возможно, составляли хозяйство Билли.

– Теперь я готова принимать друзей, – объявила она.

– Думаю, ваши друзья тоже готовы вас навестить, – заверил ее Бертрам.

Так оно и было. Или, по крайней мере, так оно и выглядело. Маленький домик на склоне холма немедленно стал Меккой для друзей Хеншоу, которые помнили Билли веселой восемнадцатилетней воспитанницей Уильяма. Были и другие, которых Билли повстречала за границей, а еще тихие сладкоголосые старушки, временами сопровождаемые седоволосыми старичками – подруги тети Ханны, – которые находили юную хозяйку Гнезда очаровательной. А еще приходили «мальчики Хеншоу», и в доме постоянно околачивался Калдервелл – по крайней мере, так говорил себе Бертрам.

Бертрам появлялся в маленьком домике часто, даже чаще Уильяма, но Сирил показывался редко. Он нанес один визит и внимательно осмотрел дом под руководством гордой Билли. Он проявил вежливый интерес к открывавшемуся виду и небрежно похвалил приготовленный ею чай. Потом он не появлялся довольно долго, а если и приходил, то сидел молча, предоставляя своим братьям вести разговор.

Что до Калдервелла, то он вдруг утратил всякий интерес к непроходимым лесам и неприступным горам. Он не стремился теперь исследовать ничего более запутанного, чем длинная Бекон-стрит, и штурмовать что-то более неприступное, чем холм Кори. По его собственным словам, он решил «остепениться» и «заняться чем-то достойным». Утренние часы он проводил в юридической конторе в Бостоне в компании увесистых, переплетенных в телячью кожу томов. Другие часы – много часов – он проводил с Билли.

Однажды, вскоре после приезда в Бостон, Билли спросила Калдервелла о Хеншоу.

– Расскажите мне о них, – попросила она. – Чем они занимались все эти годы?

– Рассказать о них? Неужели вы не знаете?

Она покачала головой.

– Нет. Сирил ничего не говорит. Уильям почти ничего не говорит о них самих, ну а Бертрама вы знаете. Никогда не поймешь, всерьез ли он.

– Значит, вы не знаете, каких успехов добился Бертрам в живописи?

– Нет. Разве что случайные слухи. У него правда получилось?

– Еще бы! Публика обожает его, а критики бьются за возможность петь ему дифирамбы. Они превозносят его «нежную, блестящую, выразительную манеру», что бы это ни значило, его «великолепное чувство цвета» и «красоту штриха». И постоянно спорят, реализм или идеализм придает такое очарование его работам.

– Как я рада! Он все еще пишет «Лицо девушки»?

– Да, но теперь он пишет еще и обычные портреты. Стало очень модным иметь портрет кисти Хеншоу, и многие благородные леди милостиво поручают ему писать свои портреты. К тому же он прекрасный человек. Вы можете не знать, но три или четыре года назад он, бывало, вел себя… несколько «шаловливо», как мог бы выразиться он сам. Он водился с некоторыми людьми, которые… не годятся в друзья человеку с темпераментом Бертрама.

– Вроде мистера Сивера?

Калдервелл вздрогнул.

– Вы знаете Сивера? – видимо удивился он.

– Я видела его в компании Бертрама.

– Да, он, к сожалению, был одним из них. Но Бертрам поссорился с ним несколько лет назад.

На лице Билли просияла улыбка, но девушка немедленно сменила тему.

– А мистер Уильям все еще собирает свои коллекции? – спросила она.

– Еще бы! Я забыл тематику последней, но он тоже прекрасный человек, как и Бертрам.

– А… мистер Сирил?

Калдервелл нахмурился.

– Этот человек – загадка для меня, Билли. Я никак не могу разгадать его.

– А в чем дело?

– Не знаю. Может быть, я просто не «настроен на его волну». Бертрам однажды сказал мне, что Сирил – как чувствительная струна, которая не отзывается, если не найти правильную ноту. Я ее еще не нашел, признаюсь.

Билли засмеялась.

– Я не слышала такого от Бертрама, но, кажется, понимаю, что он имеет в виду. И он прав. Теперь я начинаю понимать, какой диссонанс я внесла в его жизнь, пытаясь подружиться с ним три года назад. Но я хотела спросить, как у него дела с музыкой.

Калдервелл только пожал плечами.

– Все так же. Иногда он играет, и играет хорошо, но он настолько непредсказуем и капризен, что уговорить его непросто. Все должно быть идеально: обстановка, инструмент, публика. Мне говорили, что он выпустил очередную книгу, какой-то глубочайший трактат о чем-то… музыкальном, само собой.

– Он раньше сам писал музыку, больше он этого не делает?

– Пишет, наверное. Иногда я слышу о нем от моих музыкальных друзей, пару раз мне даже играли что-то. Но я не смог вынести этой чепухи, в самом деле не смог, Билли.

– Вот как! И почему же? – в глазах Билли вспыхнула странная злоба.

Калдервелл вновь пожал плечами.

– Не спрашивайте. Не знаю. Его вещи всегда мучительно медленные и мрачные, как будто неупокоенный дух стенает.

– А мне нравятся стенания неупокоенных духов, – заявила Билли с явным упреком.

Калдервелл удивился, а потом покачал головой.

– Спасибо, без меня, – ответил он. – Я предпочитаю разумных и радостных духов.

Девушка засмеялась, но почти тут же замолчала.

– Меня иногда удивляет, – задумчиво сказала она через некоторое время, – почему никто из них троих не женится.

– Вы бы не удивлялись, если бы знали их лучше, – заметил Калдервелл. – Сами подумайте. Начнем с верхнего этажа Страты. Кстати, Бертрам выбрал очень подходящее название для этого дома! Прежде всего, Сирил. По словам того же Бертрама, Сирил терпеть не может «всех женщин и прочие неудобства», и мне кажется, что он прав. С Сирилом разобрались. Теперь Уильям. Его вы знаете. Любая девушка согласится, что Уильям очень мил, но совершенно не годится для брака. Отец говорит, – тут голос Калдервелла смягчился, – что Уильям и его юная жена были самой любящей парой, которую он встречал в своей жизни. Умерев, она унесла сердце Уильяма в могилу – точнее, то, что осталось от этого сердца после смерти ребенка. У него был сын, который умер.

– Я знаю, – кивнула Билли, украдкой вытирая слезу, – тетя Ханна рассказывала.

– Насчет Уильяма тоже все понятно, – закончил Калдервелл.

– А как же Бертрам? Вы ничего не сказали о Бертраме, – лукаво спросила Билли.

– Бертрам! – воскликнул Калдервелл. – Билли, вы можете себе представить, чтобы Бертрам всерьез влюбился в девушку?

– Хм… Не уверена. Возможно! – Билли наклонила голову набок, как будто изучала картину, представленную ей на суд.

– А я вот не могу. Прежде всего, ни одна девушка не поверит, что он говорит серьезно, а даже если и поверит, то вскоре обнаружит, что он всего лишь восхищался поворотом ее головы или подбородком и хотел нарисовать их. Разве нет?

Билли засмеялась, но ничего не сказала.

– Именно так, и вы сами это знаете, – объявил Калдервелл. – Значит, и с ним покончено. Теперь вы понимаете, почему никто из них не женится.

Билли молчала целую минуту.

– Ни капельки. Вообще не понимаю, – весело сказала она. – Более того, я уверена, что когда-нибудь один из них обязательно женится.

Калдервелл посмотрел ей в глаза. Очевидно, он увидел там что-то, что его испугало. Он помолчал мгновение, а потом вдруг спросил:

– Билли, вы выйдете за меня замуж?

Билли нахмурилась, но глаза ее смеялись.

– Хью, я же велела вам больше не спрашивать меня об этом, – ответила она.

– А я сказал вам, что вы не можете требовать от меня невозможного, – невозмутимо возразил он. – Ну так что, Билли? Выйдете? Только серьезно!

– Серьезно. Нет, Хью. Пожалуйста, давайте не будем снова возвращаться к этому разговору.

– Хорошо, не будем, – весело сказал он, – нам и не придется, если только вы не скажете мне «да» прямо сейчас.

– Хью, почему вы не понимаете, что я говорю серьезно?! – крикнула она, сверкнув глазами, и отвернулась. – Мне кажется, Хью, что даже Бертрам ведет себя в любви менее абсурдно, чем вы!

Калдервелл, мрачнея, засмеялся и вопросительно посмотрел на Билли, сказал какой-то пустяк, который вызвал у Билли невольный смех. Когда он попрощался с ней через несколько минут, то все еще хмурился, и тень не ушла из его глаз.

Глава XXIII

Бертрам задает вопросы

Билли была постоянно занята. Столько существовало вещей, которые она мечтала сделать, а в сутках было так мало часов! Прежде всего, музыка. Она немедленно договорилась брать уроки у одного из лучших пианистов Бостона, а также собиралась совершенствовать свои французский и немецкий. Девушка вступила в музыкальный, литературный и разговорный клубы, а еще во множество благотворительных обществ, которым она щедро дарила свои время и деньги, а не только право использовать ее имя.

Вечера пятниц, разумеется, были навсегда закреплены за симфоническими концертами, а по утрам в среду случались сольные выступления, которые Билли очень любила.

Свет с большой буквы «С» мало заботил Билли, но она очень любила людей. Ее двери всегда были широко раскрыты для друзей, на которых проливался настоящий дождь гостеприимства. Не все эти друзья прибывали к ней в экипажах или на автомобилях. Например, маленькая бледная вдова из Саус-Энда очень хорошо знала, какой вкусный чай подают у мисс Нельсон холодными октябрьскими вечерами, а Мари Хоторн, хрупкая юная леди, которая зарабатывала на жизнь уроками музыки, часто отдыхала на ее диване после дня, проведенного с капризными учениками, зачастую жившими в разных концах города.