Казя теперь труп

– Там ниже по течению еще один мост есть, красивей этого. Тот никуда не ведет. Мы каждый день по нему ходим специально, чтобы он не раззыбился. Да толку чуть, скоро сгинет.

При слове «сгинет» Казя вздрогнула и припомнила разговор о том, кто может стать ходильником, а кто нет. Да что за нежизнь такая: то маньяк рядом, то сгинуть можешь…

– Предлагаю посмотреть второй мост в другой раз, а пока найти местечко для твоего будущего дома. Недалеко от моего скромного жилища есть чистая лужайка. Я еще не обустроился, у меня пока времянка, типа сарая… Или можно подальше, по той дороге, где Лекс. Около здорожа селиться не советую, он вечно свой нос в чужие дела сует, советы раздает. От ведуньи тоже держись подальше. Дом, конечно, ты сразу не построишь, первое время придется жить в могиле, спать в гробу. Я до сих пор в гробу сплю, никак не могу с кроватью определиться.

Казю передернуло. Ей было свойственно откладывать неприятное, оттягивать, сколько можно. К зубному Казя попадала, когда уже терпеть не было мочи, к сессии готовиться начинала за день перед первым экзаменом. И все в таком духе.

– А второй мост далеко отсюда?

– Что? А, нет, не очень. Тут вообще все близко. Я потом покажу тебе все.

– Покажи сейчас.

– Не вопрос, давай сходим, если хочешь.

Второй мост и впрямь оказался недалеко, а вел в никуда: дорога за ним обрывалась почти сразу. Далее начинался лысый холм, окруженный со всех сторон густым смешанным лесом. Причем деревья росли и снизу вверх, и сверху вниз, кроны самых высоких из них переплетались. Если на такое долго смотреть, голова начинает кружиться.

Мост был необыкновенный, волшебной красоты. Тоже каменный, похожий на первый, но весь заросший диковинным плющом. Листья его были, во-первых, разной формы, а во-вторых, разных оттенков.

– Мой дом будет тут! – решила Казя.

– На мосту?!

– На холме за мостом. Можно?

Маня развел руками: отчего ж нельзя?

Чтобы возвести на Потустороньке хоть дворец, хоть избуху-развалюху, камни таскать не надо и цемент месить тоже. Строишь ты всё в голове, представляешь во всех деталях. А дальше проговариваешь стихами. Ничего сложного, но есть закавыка: если на самом деле, глубинно, всем своим существом, не возжелаешь построить именно то, что представляешь, ничего не получится.

– Это ключевой момент – хотеть! – сказал Маня, подняв вверх указательный палец. – Не обязательно представлять себе в деталях план дома, что где стоит – это По-Миру по фигу.

– Кому?

– По-Миру, Потустороннему Мирозданию. Короче: захоти, и все получится. Только про стихи не забывай.

– Я хочу, с этим ноль проблем. Но вот стихов мало знаю. «Я вас любил, любовь еще, быть может…», потом «Муха, муха, Цокотуха…»

– Цокотуха не поможет, – отрезал Маня. – Стихи должны быть о том, что собираешься получить. Например…

Пусть на холме этом крутом

Возникнет двухэтажный дом!

Казя немедленно представила себе барак в два этажа и повторила стишок. Дом не возник. Ничего не возникло. Ни одна травинка на горке-пригорке не шелохнулась.

– Торопыга ты! – остудил ее пыл Маня. – Сперва надо попасть в свой гроб, притащить его на нужное место, показать По-Миру, что ты вот на этом месте уже живешь, что тебе тут комфортно. И потом потихоньку, шаг за шагом, год за годом… Ты еще в своей могиле не была, а уже хочешь дом заполучить.

Как ни крути – пора в могилу. Казя решила: хватит уже бояться, ну могила и могила, подумаешь! Своя же, не чужая…

– Есть два способа, – принялся объяснять Маня. – Один быстрый. Закрыть глаза, топнуть правой ногой, топнуть левой, сказать: «Топ, топ, хочу в свой гроб!» – и вуаля! Второй способ дольше. Надо по возможности приблизиться к месту своего захоронения, а потом… Иди за мной, нам туда.

Маня потопал вниз, к мостику, продолжая посвящать новенькую в детали второго способа. На мосту он оглянулся и замер на полуслове: Кази рядом с ним не было. На холме, на самой его макушке, высился металлический куб размерами два на два на два метра.

– Мать честная! – прошептал Маня и бросился к кубу.

Потрогал: холодный. Умершим не холодно и не жарко, но отличать одну температуру от другой они могут.

Прислушался: тишина. Осторожно сказал:

– Эй!

Тишина.

Он громче:

– Эй, Казя! Ты там?

Из куба раздались приглушенные рыдания:

– Да-а-а…

– Ну так вылезай!

– Не могу-у-у! Тут дверей нет.

– А что есть?

– Гроб мой есть. В нем платье, красивое, бальное, меня в нем хоронили. Подушка и простыня какая-то, типа покрывала. И что при мне было, все осталось, даже заяц. И все! Дверей нет. Окон тоже.

– Ничего себе у тебя могила! Ни окон, ни дверей! Ты ж девочка. У тебя все красиво должно быть. Бантики, занавесочки, вход-выход… Да как же так?

Убедившись в том, что своими силами им не справиться, Маня побежал за подмогой. Вскоре у куба собрались все: и Таня с Маней, и Лекс с Игнатом, и Склеп с Фёдром. С подобным все шестеро сталкивались впервые. Подивились, поахали. Попытались применить стихи, попытались проникнуть внутрь, попытались поковырять. Никогда они такого в По-Мире не встречали!

– Тут автоген нужен! – авторитетно заявил Игнат.

– Так скажите стишок, пожелайте автоген! – взмолилась Казя. – Вы же опытные, у вас получится!

Ха. Наивная Казя, решила, что в сказку попала! Никакие желания по стишкам Потусторонька не исполняет. Жилище – другое дело, это исключение. Да и то как пойдет, как По-Мир решит. Вон Таня какую домину возвела, а стиральной машины в ней как не было, так и нет. Компов в домах тоже ни у кого нет, а уж как Лекс старался!.. И еду всю дублить приходится. И сиденья автомобильные в кают-компании в склепе Склепа не просто так стоят, а потому, что сдубленные вещи не сгинут, на раззыбятся и тьма-кустам они не нужны. На века вещи.

– Неоткуда нам автоген добыть! – ответили Казе. – Без вариантов.

– И что же мне делать?

– Сидеть там, а я напишу о случившемся в Небесную Канцелярию, – решил здорож Фёдр. – Мне, конечно, следовало сразу это сделать, да я чот тормознул… Но теперь придется.

– Погоди писать, – остановила его тетя Таня. – А то тебя снимут, и кого поставят – неизвестно. Может, новый здорож дублить запретит, может, что… И вообще мы к тебе привыкли. Давайте еще варианты.

– Коллективный мозговой штурм! – объявил Лекс. – Кидайте идеи.

Игнат поднял руку:

– Пусть проверит, вдруг у нее под гробом автоген есть.

Казя проверила: под гробом было пусто.

Игнат не сдавался:

– Пусть в гробу посмотрит хорошенько. Может, под платьем там что завалялось. Отвертка. Пассатижи. Гвоздь.

Казя проверила:

– Отверток нет. Нашла украшение: браслет с подвесками. Некоторые подвески светятся, наверное, в них фосфор или светодиоды. Еще тут сумочка бальная, но в ней совсем ничего, только платочек и несколько то ли карточек, то ли открыток…

– Читай, что на них написано! – завопил Лекс.

Некоторое время из куба не доносилось ни звука. Затем Казя произнесла:

– Ничего не написано. Только на одной штамп на обороте, что сделано в Польше. Там нарисован автобус без одной стены, наполненный монстрами. Еще на другой картонке, на квадратной, есть четыре цифры и четыре символа. Там четыре половинки картинок, на каждой по символу. Вообще ни о чем.

– Автобус? – переспросил Лекс. – Так, это зацепка. Сиди тихо, я сейчас Станиславу приведу.

Стася Острожина не посещала мертвяцких сборищ и вечеринок, но по такому случаю явилась незамедлительно. Все почтительно расступились.

– Всем счастливой нежизни, хорошие мои… – поприветствовала Стася сокладбищников. – Кого спасать?

– Меня! – пискнула Казя. – Здравствуйте!

Травница извлекла из сумы пучок сухой полыни, подожгла его, обошла куб. Молча, молча.

– Вытащить тебя не могу, – сказала она. – Зато вижу, у тебя там бабушкина ниточка есть. Зеленая.

– Я поищу сейчас…

– А чего ее искать, она ж светится!

– У меня только подвеска на браслете светится.

– Вот это она и есть, ниточка.

– Но это не бабушкин браслет! Это мне год назад Пашка подарил, мой брат. Я толком не знаю, из какой это игры или что. Я его и не носила. Видимо, мне его Павел в гроб положил. Бабушка тут ни при чем.

– При чем, – возразила баба Стася. – Бабушки всегда при чем, а уж мертвые бабушки, которые в нас при жизни души не чаяли, всегда с нами на зеленой ниточке. Твоя бабушка Нина Николаевна, верно? Тут покоится, знаю… Всех я тут знаю.

– Да, Нина! Моя, моя!

– Добрая была женщина, на ее могилке птички поют… В общем так. Одень браслет и…

– Надень! – тихо взвыл Лекс. – «На-день» надо говорить!

Тетя Таня немедленно наградила его подзатыльником:

– Заткнись, умник!

– Одень браслет на руку, застегни понадежнее, – не обращая ни на кого внимания, продолжила баба Стася. – И следуй за ниточкой. Стены тебе не помеха. Иди, куда идется, приди, куда приведется. А приведется, скорей всего, на автобусную остановку. На любой не садись, садись на тот, который приедет. Выйди, где выйдется.

– А если заблужусь?

– Не заблудишься, ниточка поможет. Найди бабушку. Побывай у нее в костях – в гостях. Захочешь обратно, отыщи тот же автобус.

– А если не найду бабушку? Если автобус обратный не приедет? Если что пойдет не так?

– Тогда «топ-топ, хочу в свой гроб», а мы дальше будем думать, как тебе помочь, – сказала Стася Острожина, потушила тлеющую полынь и тихонько ушла.

Все вновь сгрудились у куба и некоторое время молча провожали ворожею взглядами.

– Значит, Казин браслет – навигатор! – проговорил Лекс. – Круто. Слушай, Казя, это круто!

Казя не ответила. Возможно, она уже ушла на автобусную остановку, следуя за зеленой ниточкой.

– Вот и сгинула наша Казя… – тихонько произнесла тетя Таня.

На нее зашикали:

– Погоди наговаривать! Подождем.

Глава 5

День открытых дверей

Убедившись в том, что из куба более не доносится ни звука, пущинские мертвецы разошлись. Маня предложил продолжить вечеринку и доесть торт, но остальные не проявили энтузиазма.

– Хочешь, так иди и доедай, – отмахнулся Склеп. – А я пойду по верху пройдусь.

– Я лично – спать, – зевнула тетя Таня. – Умираю, как спать хочу!

Шутница.

Игнат посмотрел на нее с плохо скрываемой завистью: мертвяки не нуждаются во сне (как в еде, умывании и прочих человеческих глупостях), и у кого эти желания после смерти остаются – тот, считай, получил подарок от судьбы, от Потустороннего Мироздания. Тетя Таня ест за компанию, но без энтузиазма, а вот дом свой любит и содержит в идеальном порядке. И поспать не дура, говорит, ей даже сны снятся. Маньяк Маня может жрать сутками без остановки – помер, а аппетита не потерял. Лекса не поймешь, он вроде бы и спать горазд, и есть, и гулять. Но ему это все не надо: есть, так есть, а нет, так и ладно. Алексей страдает только от отсутствия Интернета. А сейчас, кажется, в новенькую, в Казю, влюбился. Труп трупом, а влюбился!.. Игнат не помнил уже, когда в последний раз влюблялся, когда видел сон, когда на самом деле хотел съесть кусок торта. Комп или смартфон ему вообще не нужен, поскольку умер он в доинтернетную эпоху. У Игната была мечта: построить машинку, на которой можно было бы путешествовать, не будучи ходильником. Надежную машинку. Но как к этому вопросу подступиться, Игнат не знал. Пока что он пытался наладить электричество на Потустороньке. Но и это у него не получалось, поскольку сдубленные механизмы под землей не работали так, как в реальном мире. Здесь даже металлы теряли свои свойства. В тут-мире были иная химия, иная физика, иные законы, постичь которые Игнат не мог.

Что же все-таки происходило с гаджетами на Потустороньке? Максимум цифрового счастья: сдублить смартфон и, стоя наверху, на самом кладбище, пользоваться теми файлами, которые уже есть в устройстве, пока не кончится заряд аккумулятора. Кончался он при этом стремительно, со ста процентов нырял в ноль за десяток минут. Фёдр каким-то образом умел подзаряжать некоторые устройства, но заряжались они чуть ли не неделями, а обнулялись так же мгновенно. И раз так – какой смысл? Проще пристроиться потихоньку к кому-нибудь из посетителей, если тот смотрит видосик или еще что делает. Увы, мало кому из живых приходило в голову смотреть фильмы, находясь на кладбище. Разве что могильщикам да уборщикам. Да когда им смотреть, они сюда работать приходят.

У Лекса мечты не было, если не считать желания иметь нормальный ноут с выходом в Инет. За спины посетителей, упершихся в смартфоны, Лекс тоже любил пристраиваться, на этой почве они с Игнатом даже пару раз ссорились, поскольку Фёдр это дело пресекал и периодически контролировал. А уж вдвоем или толпой вокруг живых кружить вообще категорически запрещал, грозился, что напишет в Канцелярию.

Подглядывать в экраны – хорошее развлечение, но Лексу нужен был свой смартфон! Свой планшет! Свой ноут! Хорошо-о-о, мертвым нельзя связываться с живыми, постить что-то в соцсетях. Ладно-о-о. Но почему нельзя смотреть?! Дискриминация по трупному признаку!

Дойдя вместе со всеми до первого мостика, Лекс попрощался с остальными и отправился к себе, раздумывая о том, чем бы заняться. Кинкейдовски-пасторальная, приторная и душная, по мнению Лекса, часть их деревеньки вскоре окончилась (всего-то пятьдесят три дома, некоторые из которых уже превратились в руины). Начался небольшой парк – дело рук двух подруг, которые обитали тут еще до смерти Лекса, обустроили дороги, занялись облагораживанием территории, а затем стали ходильниками. Когда жили – не дружили, волею судеб погибли в один день в автомобильной катастрофе, а потом и ходильниками стали одновременно. Одна возвращалась из путешествий уже четыре раза, вторая – два. Дома их стояли чистые, ни парк, ни дорожки не портились, значит, дамы были в полном порядке и собирались еще вернуться, «рано или поздно, так или иначе». Фраза эта была из когда-то любимых Лексом книг Макса Фрая. Потом он их разлюбил, поскольку внезапно начал ассоциировать себя с сэром Максом, угодившим в Тихий город, обволакивающий тебя уютом и заботой, убаюкивающий и в итоге сводящий с ума. Нет, тут был отнюдь не Тихий город! Никакого уюта, блинский оладик! Хотя тоже свихнуться можно от скуки и безысходности.

Стать ходильником Лекс не мог: он, как никто другой, боялся сгинуть. Вон эта новенькая, Кассимира, как лихо послушалась бабу Стасю – хлоп! – и умотала по какой-то там едва видимой ниточке.

– Не вернется она… – пробормотал Лекс. – Не вернется. Сгинет.

При жизни Лекс был скорее бабником, нежели однолюбом. Ему больше нравились пышные, мягкие веселушки, в которых легко утонуть, как в перинках-подушках. Но при этом около двух лет он прожил именно с худышкой, такой как Казя. Потом они все-таки разбежались. А потом он умер.

Надо было выкинуть Казю из головы, но она не выкидывалась.

Передумав идти домой, Лекс решил покружить, дойти, например, до Алины-Малины.

– Как так вообще можно? – Лекс принялся рассуждать вслух, тут так все делали, кто реже, кто чаще. – Хлоп – и умотать? Легко! Запросто! Как в омут…

За парком почти сразу начиналось… Кладбище. Подземное кладбище под кладбищем реальным – это нечто! Они называли его по старинке: погост. Хотя… Какой же это погост? Оград, холмиков, крестов и памятников нет и в помине. Ни намека на церквушку или часовню. Неровными рядами стоят чистенькие новенькие гробы, по большей части закрытые. Не зная, что это, можно подумать, что они продаются. В гробах никаких тел нет, хотя скелеты встречаются. Иные завалены цветами и больше похожи на клумбы. Некоторые стоят на возвышении, а над некоторыми даже шатры, как альковы над кроватями. Все гробы принадлежали усопшим, попавшим хоть ненадолго в деревеньку. Почти все из них сгинули, попытавшись стать ходильниками, причем многие, как Казя, не пробыли тут и трех дней и домами обзавестись не успели. Гробы периодически становились зыбкими и рассыпались, оставляя вместо себя кучку пепла. Но бывало и так, что и человека уже нет, и трупа нет, а гроб целехонек. Лекс спрашивал у Фёдра, отчего это. Но Фёдр и сам не знал.

Алина нежила за кладбищем. С виду ее дом был – обычный современный одноэтажный дом: три пластиковых окна с одной стороны и дверь с другой. Невысокая крыша. Чистенько и бедненько. Всё в бело-кремовых тонах. Перед окнами растет куст малины, за это Алинка-Малинка и получила свое прозвище.

Алина ушла в возрасте двадцати пяти лет от передоза. Причем она вовсе не была наркоманкой. Отучилась в институте, удачно устроилась на работу «специалистом по проектам» (по каким – неведомо, да и неважно), сняла квартиру, получила права. Страсть у нее была одна, точнее, одна с половиной: Алина обожала компьютерные игры, больная была на всю катушку в этом смысле, и еще уважала хороший маникюр. Наркотиками она начала баловаться за несколько месяцев до смерти. Попробовала одно – не зашло. Второе – не зашло. С третьим, как выяснилось, можно гамать сутками и не уставать. Алина оканчивала работу, погружалась в любимую игрушку, а когда силы начинали ее покидать, ширялась. И доширялась. Дура. Дура!!! Не повторяйте эту глупость, не будьте идиотами! Если бы Алина могла вернуться в прошлое… Но она не могла. И никто не может.

Для всех близких случившееся было как гром среди ясного неба. Да, жила она одна, но ведь взрослая уже, самостоятельная, без вредных привычек. К родителям-научникам в гости приезжала на Новый год, живая-здоровая, ни намека на… В квартире ее оказалось чисто, не похоже на притон. В холодильнике – здоровая еда: сыр, перцы, сметана, молоко… Когда включили уснувший Алинкин комп, на экране высветился лабиринт с переминающейся с ноги на ногу героиней. Алина искала в лабиринте недостающий артефакт.

Алину кремировали, как она хотела. Не то чтобы она предчувствовала, просто когда-то при случае высказала свое желание: кремировать, пепел высыпать и на этом месте посадить что-нибудь полезное, хоть малиновый куст. Вторая часть ее желания исполнена не была. Урну с прахом тупо закопали в землю, к бабушке и умершей во младенчестве двоюродной сестренке. И малину сажать не стали, чтобы не разрослась и не разворотила мрамор.

В итоге малиновый куст вырос на Потустороньке, и какой же роскошный! Не колючий и весь в крупных сладких ягодах, причем ягоды не созревали сезонно, а наличествовали постоянно, даже в морозные дни. Пока с одной ветки ешь, на другой новые появляются. Все были в восторге от такого новшества и первое время объедались. Потом поднадоело.

За Алиной прилетали спутники, они сопровождали ее до самого погребения, это и Фёдр видел, и Склеп с Игнатом. Видели все трое и открывшийся в вышине над урной с пеплом обычно непроницаемый купол. Но Алина на спутников и внимания не обращала. Они дождались окончания церемонии и улетели, насильно девушку с собой брать не стали. И бабушка появилась: милая бабуля, держащая за руку девочку лет пяти – подросшую сестренку. Алина бабушку обняла, поплакала, уткнувшись в ее плечо, и… Не пошла с ней. Бабушка постояла-постояла и растворилась.

А вот за здорожем Фёдром Алина пошла сразу, не задав ни единого вопроса. Сразу же послушно нырнула в свою могилу, за считаные часы «построила» себе дом. Место для него не выбирала, сказала:

– Где будет, там и ладно.

– А какой дом ты хотела бы? – спросил Фёдр.

– Мне все равно, – пожала плечами Алина. – Какой получится.

Вечеринку провели в ее домике. На тот момент он состоял из одной комнаты, в которой ничего, кроме гроба, не было.

– Я хотела комп… – разочарованно прошептала Алина, оглядев пустые стены. – Вы точно уверены, что у меня его никогда больше не будет?

Все были точно уверены.

– Дом в первый же час после погребения – это зашибись, как круто! – попытался утешить ее Маня. – Постепенно ты тут все сделаешь, как хочешь, и…

Но Алина хотела только играть. Хотя бы доиграть. Хотя бы найти артефакт, который она так и не отыскала.

Выяснив, что на Потустороньке не поиграешь, Алина впала в депрессию.

Спустя некоторое время интерьер ее домика изменился. Теперь из пустой комнаты с гробом вниз вела лестница, а вместо погреба под полом нарисовался фрагмент лабиринта, похожий на тот, который был в игре. Вожделенный артефакт – красивая бронзовая чаша с бронзовыми же змеями – стоял в нише, в дальнем углу лабиринта. Толку в нем теперь не было никакого. В надземной части дома тоже произошли незначительные перемены: как издевательство и насмешка возник угловой компьютерный стол с неработающей настольной лампой и без компа. У стола – офисный стул на колесиках. Появилось еще несколько предметов: большая бульонная чашка, яркое махровое полотенце, блокнотик с ручкой… Все месяцами не сдвигалось с места, оставаясь там, где внезапно обнаруживалось.

Сама Алина тоже постепенно изменилась, иссохла и посинела. Перестала выходить из дома и почти все время лежала в гробу, укрывшись пледом, который принесла ей тетя Таня.

Первое время все пытались ее расшевелить, развлечь, уговорить и заинтересовать хоть чем. Алина вежливо отвечала, коротко и одинаково: не хочу, не буду, спасибо, все нормально… Изредка она вставала и спускалась в свой лабиринт. Бродила там, как зомби. Затем поднималась и ложилась в гроб. Малину со своего куста она так и не попробовала.

Лекс постучался, прежде чем войти. Васильковой синевы Алина лежала, свернувшись калачиком. Она стала так тонка, что ей и четверти объема гроба хватило бы.

– Привет! – сказал Лекс.

Девушка не шевельнулась.

– У нас новенькая.

Нулевая реакция.

– Она побыла день, построила вместо дома титановый куб и прямо из него сгинула.

Лексу показалось, что под пледом что-то сдвинулось с мертвой точки. Он принялся расхаживать по комнате, продолжая рассказывать про Казю. Но никаких шевелений в гробу больше не происходило.

– Когда пришла баба Стася… – проговорил Лекс и вдруг оборвался на полуслове.

На компьютерном столе лежал, придавленный бульонной чашкой, рекламный листок. В последний раз Лекс видел бумажную рекламу год назад. Тогда Маня сдублил из чьей-то машины сборник «Судоку», и они всем миром стали решать задачки. На задней обложке сборника красовалась реклама других сборников и журналов. Но тут было нечто другое, по стилю и дизайну, по…

К вурдалакам дизайн! Что именно рекламируют?

Лекс сдвинул чашку и взял лист в руки. «Йоки. Подпущинский университет проводит День открытых дверей». Дата. Время. Место сбора. Полезная информация для абитуриентов. И – Лекс просто глазам не поверил! – внизу приписка мелким шрифтом: «Выхода за территорию Подпущино не требуется».

Лекс не поверил своим глазам и прочел все внимательно несколько раз. Выхода не требуется, а сбор – у могилы академика Франка. Но как? Как?! Могила академика находилась в черте академгородка, перед Институтом биофизики. Формально и фактически она относилась к территории Подпущинского кладбища, и Фёдр говорил, что над могилой такой же непроницаемый купол. Но прохода туда не было, туда могли попасть только ходильники! А в рекламе четкое указание: приходите, не бойтесь, вам ничего не будет.

– Алина!

Молчание.

– Алина, откуда эта реклама? Ответь! Умоляю!

Лекс подошел, поднес лист к лицу Алины-Малины.

– Фёдр принес, – отозвалась Алина, едва шевеля губами.

– Фёдр? Ничего себе! Тебе принес, а мне нет! Ни слова не сказал! Гад! Паразит! Предатель! Но это уже сегодня! Вроде бы…

Под землей четкого течения времени нет: чтобы узнать точную дату, лучше вылезти на поверхность. Лекс был наверху, когда хоронили Казю. Это происходило вчера.

– Какое сегодня число?

Алина, естественно, промолчала. Ей давно было по барабану, какое число.

– А что он еще говорил? Говорил, каким образом можно попасть к месту сбора? Говорил? Говорил?

– Да.

– И как?

Алина закрыла глаза.

– Алина! – завопил Лекс. – Ты что, не понимаешь? Университет! В него можно поступить! А где универ, там компы! И Инет!

Алина открыла глаза.

– Там компьютеры, Алина! На любом факультете! Ну же!

Алина села в гробу.

– Ну же, Алинка-Малинка, не молчи, не тяни время! Мы можем успеть. Как попасть к Франку, что говорил Фёдр? Точно не надо ходильничать?

– Не надо, – довольно внятно, хоть и очень тихо, подтвердила Алина. – Есть прямое соединение. Идти три километра. Я…

Она опять умолкла.

– Ну, что ты, что?

– Я не дойду, – вздохнула Алина и легла. – А ты иди.

– А ход этот как найти? Я всю нашу территорию сто раз по периметру оббегал, нет там никаких ходов!

– За чашей, – подсказала Алина.

– Где?!

– В моем лабиринте, за чашей. Сдвинь чашу и иди. Почти сразу попадешь в круглый зал, из него такие же ходы, много. Указателей нигде нет, но только один ход дальше широкий, ты не запутаешься. Широкий проход ведет к могиле Франка.

– Ничего себе! Офигеть. А остальные ходы куда ведут?