Неполное собрание сочинений. 1979—2024

Вдруг он споткнулся о чье-то упавшее тело, вскинул руки и рухнул под ноги толпе. Красный свет закрыла белая вспышка и всё прекратилось. Он лежал весь в поту – в своей постели, откинув одеяло и пытаясь припомнить что-нибудь из своего сновидения. Вспомнить он ничего не мог, но от сна осталось чувство неодолимого ужаса.

26 октября 1982 г., Москва

Глубина

– В этой бухте с аквалангом никто не нырял. Мы будем первые. Можем найти что-нибудь интересное. Ты всё понял? Вдох, считаешь до шести, выдох. Всплывай на выдохе. Посматривай на манометр. Держись за мной и ничего не бойся.

Мы стоим по колено в воде и надеваем ласты. Вовка даёт последние наставления. Я погружаюсь первый раз. Ласты длинные и упругие, с ними можно плыть очень быстро. Гидрокостюм. Акваланг с двумя баллонами. Нож пристегнут к ноге. Маска. За ремень, которым к поясу пристегнут акваланг, заткнута дыхательная трубка. Вроде всё в порядке. Проверяю, как идет воздух из загубника. Промываю маску. Всё готово. Вовка засекает время, и мы уходим под воду.

Склон оказался очень крутой, и серебристая поверхность быстро удаляется. Наступают мутноватые сумерки. Мне вдруг становится страшно. Появляются жуткие мысли. Начинаю часто дышать, но воздуха не хватает, и я чувствую, что задыхаюсь. Пробирает холод и безотчетный страх. Это бунтует инстинкт самосохранения. Ему кажется, что я окружен пока невидимыми, но многочисленными опасностями.

Стискиваю зубами загубник и ругаю себя последними словами. Успокаиваю дыхание. Вдох, считаю до шести, выдох. Володя оборачивается, делает успокаивающий жест и плывет дальше. Страх отступает, на его место приходит любопытство. Под водой всё необычно. Вдох, раз, два, три, четыре, пять, шесть, выдох. Всё нормально. Ну и красота!

Владислав Ларин и Владимир-аквалангист, первое погружение на острове Большой Утриш, идём на 27 метров, август 1982 г.

Склон быстро понижается. Он завален огромными камнями, между которыми ползают крупные крабы. Вот это чудище! На камне, похожая на огромную бородавку, сидит скорпена, не меньше тридцати сантиметров длиной. Слегка шевелятся её плавники с ядовитыми иглами. Этого зверя лучше не задевать – потом долго будешь жалеть. Рядом к камню прикрепились несколько рапанов. Таких крупных я еще не видел. Интересно, какая глубина? На манометре акваланга сто двадцать атмосфер. Воздуха ещё много. Продуваю уши и быстро работая ластами, плыву за Володей. Склон кончается. Мы оказываемся на подводном пляже из очень белого, мелкого песка. Огромные крабы бросаются в свои укрытия среди камней. Нескольких мы хватаем и кладем в сетку.

Работая ластами, плывем в метре над дном. Тяжелые акваланги прижимают ко дну, но какая-то сила все время пытается вытолкнуть на поверхность. Это гидрокостюмы. Мы не одели грузовые пояса, которые необходимы при погружении в гидрокостюме, ведь он имеет положительную плавучесть. Решили, что раз одеваем только верхнюю часть гидрокостюма – справимся без грузов.

Бросаются в стороны мелкие рыбки, блестя светлыми боками. Проплывают крупные рыбы. Смотрю на манометр. Девяносто атмосфер. В стороне на дне лежат какие-то обломки. Сворачиваем к ним. Это старый парусник метров восемь длиной. Мачта сломана. Из песка торчит якорь. Корпус лежит наклонно, примерно на треть его занесло песком. Через пролом в корме заглядываем внутрь. Темно! Включаем фонарь. Отличный японский фонарь Toshiba. Его мощный луч упирается в переборку, из пролома выскакивает несколько рыб. Володька делает мне знак остаться, и заплывает в пролом. Проверяю, легко ли вытаскивается нож. В этих водах редко встречается кто-либо опаснее скорпены, но под водой чувство опасности усиливается. Тем более на такой глубине. Мы погрузились уже метров на пятнадцать. Неприятно быть одному. Начинает пробирать холод. Чтобы согреться, выворачиваю из песка якорь. Надо будет захватить. Он поржавел и оброс жилищами каких-то червей. Ничего, пригодится.

Возвращаюсь к пролому и заглядываю внутрь. В лицо мне бьёт луч фонаря и оттуда выплывает Вовка. В одной руке фонарь, другой он держит за кольцо небольшой судовой колокол. Он опускает колокол на дно и показывает большой палец. Видно, внутри есть что-то интересное. Смотрит на манометр, на часы и показывает мне глубомер. Мы уже двадцать минут находимся на глубине двадцати семи метров! Для первого раза неплохо. На моём манометре сорок атмосфер. Надо быстро возвращаться. Беру сетку с крабами и якорь. Вовка поднимает колокол.

Быстро всплывать нельзя, поэтому мы, лениво работая ластами поднимаемся под углом к поверхности. Дно видно все хуже, постепенно оно растворяется в подводных сумерках. Поверхности ещё не видно. Медленно плывем. Компаса у нас нет. Надо всплыть и сориентироваться. Едва ли мы уплыли далеко от берега. У меня выстреливает предохранительный клапан. Пошли последние тридцать атмосфер. До берега не хватит.

Удивительно, как медленно воздух расходуется вначале и как быстро – под конец погружения. Вдох, раз, два, три, четыре, пять, шесть, выдох. Володька всё ещё не выдыхает. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, выдохнул. Сильные лёгкие. Видно, у него тоже воздух на исходе. Надо бы дышать реже, но легкие устали. Начинаю задыхаться. Быстрее работаю ластами, чтобы не отстать. Вот и поверхность. Выплевываю загубник акваланга и дышу.

Мы плыли под углом к берегу. Ориентируемся и уходим под воду. У меня осталось пятнадцать атмосфер. До берега метров четыреста. Плывем на глубине двух метров, чтобы успеть всплыть, если кончится воздух в баллонах. Стараемся плыть быстро, но мешают найденные железки. Всё. В моих баллонах воздух закончился. Хорошо, что я взял трубку. Беру сетку с крабами и якорь в одну руку, выпускаю загубник акваланга и вытаскиваю из-за пояса трубку. Выставляю её над поверхностью и продуваю. Делаю несколько глубоких вдохов. Приятно дышать, не считая до шести! Дальше плыву с трубкой. А Вовка молодец! У него воздух кончается метрах в двадцати от берега…

А потом, сняв акваланги и стащив гидрокостюмы, мы лежим на горячих камнях, под жгучим солнцем. Нас уже не трясёт. Начинаем согреваться. Замечательная бухта! Здесь и в самом деле можно найти много интересного.

13—15 декабря 1982 г., МоскваО погружении на острове Большой Утриш в июле 1982 г.

Москва 1992

– Вот его «копейка». И его подъезд напротив. Кажись, пятый этаж.

– Ты смотри, только фара треснула и бампер загнут. Да, ещё решётка радиатора разлетелась. Даже крыло не помято.

«Жигули» первой модели привычного московскому глазу неопределённого серо-бежевого цвета стояли возле подъезда сталинского дома на Соколе во дворе. Красная жигулёвская «пятёрка» прижалась рядышком – задом к заборчику, чтобы смятый в гармошку багажник не так бросался в глаза.

Разговор был три дня назад. Мужик, разбивший ему машину на светофоре прямо возле милицейского «стакана» на набережной недалеко от Кремля, разумеется, юлил и пытался отложить выплату. Но откладывать было некуда – рубль рушился. Да и вообще, известно – завтра, значит никогда.

Вообще-то он думал, что всё пройдет быстро – если пойдёт по сценарию. Поэтому сразу после работы решил заехать к своему компаньону, и вдвоём – для убедительности – подъехать за деньгами. У того был приятель – бывший мент (как его представил компаньон). Тот прежде работал в следственном отделе и мог убедительно объяснить человеку – почему надо заплатить за разбитую машину немедленно, не откладывая. И какие будут последствия, если этого не сделать. Ладно, пусть будет третьим.

– Значит так, наша задача – объяснить человеку, что расплачиваться надо сейчас. Ждать мы не можем. Он обещал приготовить деньги. Он нам – деньги, я ему – расписку, что претензий не имею. И уходим. Вроде, ничего сложного. Но как пойдет – хрен знает.

Лифт гулко остановился на этаже. Дверной звонок прозвучал далеко и глухо – видно, в квартире была двойная дверь. Такое редко встречалось, но мужик сказал, что он какой-то начальник в «почтовом ящике». После третьего звонка дверь открыл тот самый мужик и, увидев троих за дверью, молча отступил назад. Они вошли в прихожую, и как только входная дверь закрылась, с двух сторон – из комнаты и из коридорчика на кухню, одновременно с лязгом передернув затворы коротких «калашей», выскочили два человека в камуфляже. Из комнаты – здоровенный амбал с сержантскими мятыми полевыми погонами, а из коридора – невысокий, с двумя зелеными звездочками и красным просветом на погонах.

В принципе, если б он остался в войсках – у него на плечах должны были лежать такие же погоны, только на две звездочки больше. Как он смог в этот момент разглядеть погоны – хрен знает. Говорят, в миг опасности мозг работает во много раз быстрее. И в этот миг он понял, что всё происходящее надо принять спокойно. Едва ли будет пуля. Но если будет – он этого не узнает.

Он много раз слышал, как звучит передёргиваемый затвор автомата – и одиночный, и общий – когда весь взвод по команде передергивает затвор, показывая, что в патроннике не осталось патрона. И в школе, и в армии он сам делал это много раз. У него ещё в школе было лучшее время разбора-сбора АК 47 – тридцать восемь секунд. За это его любил НВПэшник1, и даже дал грамоту в десятом классе – за отличное изучение военного дела. И кучность стрельбы одиночными у него была самая высокая в группе. Так что эту игрушку он знал неплохо. И он знал, что если после передёргивания затвора не прозвучит щелчок предохранителя – дело плохо. Щелчка не было.

– Лицом к стене! Руки на стену! Ноги шире, – крикнул меньший из нападавших и своими ногами в высоких армейских ботинках помог ему быстрее выполнить команду. Ствол автомата смотрит вверх – на высокие антресоли. Перекрытия в этих домах из дранки – если шмальнёт – на верхнем этаже не обрадуются. Амбал с сержантскими лычками быстрыми и сильными движениями левой руки притиснул его спутников к стене, держа автомат стволом вниз и не снимая пальца с курка. Странно, может он всё-таки поставил на предохранитель? Ведь палец на курке мог дёрнуться от любого резкого движения. Но выстрел не прозвучал. А может, у них вообще рожки пустые. Случайный выстрел из ментовского «калаша» в жилой квартире – это даже для девяносто второго года в Москве событие необычное… То, что это не бандиты, а ОМОНовцы2 – он уже не сомневался. Ну и «крыша» у этого упыря.

– Что происходит? – Поскольку его приятели оказались в этих странных позах из-за него – он понял, что надо действовать. Подпирая руками стену коридорчика, он оглянулся через плечо и встретился глазами с кивнувшем ему, от потолка – в лицо пламегасителем калибра пять сорок пять.

– Стоять! Не поворачиваться!

Он опять уставился в стену. Так близко в ствол снятого с предохранителя автомата ему заглядывать не приходилось.

Было дело, в восьмидесятом году в Узбекистане пришлось лежать за камнем, укрываясь от человека с карабином. Но тот оказался егерем заповедника, и после переговоров из положения «сидя за камнем», всё уладилось.

В восемьдесят четвёртом на пограничной станции в Наушках довелось лежать за колесом товарного вагона на станционных путях, пока пьяный прапорщик из ЧМО УБ3 не расстрелял всю обойму своего «макарки». Тогда, отсчитав восемь выстрелов, они со старлеем из железнодорожной комендатуры бросились к теплушке чумарей, молясь на ходу, чтобы этот урод не дотянулся до солдатского калашникова. На бегу старлей успел крикнуть страшным голосом: смирно! не стрелять! идет военный комендант! Так было положено по уставу. Караульный – рядовой боец, охранявший воинскую часть железнодорожного состава, мог применить оружие к любому, подошедшему к охраняемым вагонам. Проще говоря – одиночный в небо и очередь – по цели. Так они делали в Монголии, простреливая длинными трассирующими очередями вдоль состава в тех местах, где поезд двигался на подъём, снижая скорость до минимальной, а монголы забирались на платформы состава и сбрасывали с них грузы – которые затем увозили на повозках в степь. Помощник машиниста в таких местах шел перед локомотивом и сыпал песок на рельсы – для сцепления, чтобы состав не покатился обратно…

А он сам в то время, в звании младшего сержанта, тащил срочную армейскую службу в приграничной транспортной железнодорожной комендатуре, распределяя воинские грузы по всей Монголии. Оружия, стрельбы и дезертиров в тех краях было предостаточно…

Пока добежали – солдатики из караула уже разоружили своего командира. Один, заломив ему руку за спину, сидел сверху. Другой протягивал старлею-коменданту «макарку» рукояткой вперёд – показывая, что магазин пуст. Третий стоял по стойке «смирно» на карауле возле теплушки – ожидая, что скажет комендант. Ребята были опытные, у коменданта к ним претензий не было. Как оказалось – у прапора случился приступ «белочки» – распространенного явления среди прапорско-офицерского состава советской армии в Монголии.

Бывали и другие случаи. Но так близко – никогда.

ОМОНовский лейтенант сунул ему под ухо диктофон, из которого доносились какие-то обрывочные слова.

– Узнаете свой голос?

– Нет.

– Это ваши переговоры, когда вы шантажировали гражданина, – он назвал имя мужика, разбившего ему машину.

– Это ложь. – В минуту опасности на него находило невероятное спокойствие и ясность мысли. Это помогало понять, что делать – убегать, драться или ждать развития событий. В этот раз ни убежать, ни подраться. Надо было ждать. – Если вы из милиции, то должны представится и сообщить о причинах задержания.

Видно, мент ожидал чего-то другого. Он убрал из поля зрения диктофон и уже менее уверенно сказал:

– Вы вымогали у гражданина деньги и явились за ними.

– Я пришел по приглашению этого гражданина, чтобы получить деньги за разбитую им мою машину. Все документы на этот счёт у меня в рюкзаке.

Мужик, который до этого скрывался из поля зрения, возник из комнаты и начал что-то мямлить.

– Помолчите! – оборвал его лейтенант. – Вернитесь в комнату.

По тону стало ясно, что менты знали какую-то другую историю. Надо было переходить в наступление – чтобы усугубить их сомнения.

– ОМОНовцы стали помогать мерзавцам, которые не хотят оплачивать нанесённый ими ущерб?! Это что, новая услуга? В свободное время подрабатываете, запугивая пострадавших?

Мент не успел ответить – приятель компаньона, который был представлен бывшим следователем, стал медленно оседать вдоль стены, к которой стоял лицом с поднятыми руками.

– Это мой адвокат! У него слабое сердце! Дайте ему стул!

С чего он взял про слабое сердце своего случайного знакомого – неведомо. Но ситуация разрядилась – из комнаты принесли стул, а ему и его компаньону разрешили опустить руки. И наконец-то щелкнул предохранитель «калаша», смотревшего ему в голову.

– Мы сейчас проедем в отдел и там во всём разберёмся. Вы – он ткнул стволом в сторону мужика – поедете на своей машине и возьмете их – он указал на сержанта и на «адвоката». А вы, я и этот – он ткнул рукой в сторону компаньона – поедем на вашей машине.

Ну, разумеется, окна во двор и эти видели, как они подъехали и где оставили машину.

Лифт был небольшой – максимум на троих, поэтому ОМОНовцы проконвоировали их по лестнице – лейтенант с автоматом впереди, амбал – сзади. Причем мужик шёл также под конвоем.

Потолки в этом доме были высокие, лестничные пролёты – длинные, спускаться с пятого этажа под конвоем оказалось делом небыстрым. Надо было заполнить паузу и ещё больше настроить омоновцев против хозяина квартиры.

– Кавказские бандюки в кабаках гуляют, а вы в это время помогаете всяким, – он сделал паузу, – начальничкам отмотаться от уплаты долгов! Не стыдно, ОМОНовцы? Делом надо заниматься.

– Поступил сигнал. Мы его должны были отработать. – В голосе лейтенанта больше не было металла. Он посмотрел через плечо на мужика.

– Гражданин сообщил, что у него бандиты вымогают деньги. Нам дали команду проверить.

– Хорош, гусь! Бандиты, которым он разбил машину и пригласил к себе, чтобы расплатиться. Похоже, вас подставили.

Лейтенант ничего не сказал. Но он продолжал напирать:

– Ну, ясно – вас подставили. А если бы мы от неожиданности задёргались – что бы вы стали делать?

– Стрелять, – коротко бросил лейтенант. Было ясно, что ситуация ему неприятна.

Во дворе расселись по двум машинам. У ОМОНовцев своей не было. Получалось, что этот хмырь сам их привёз. Ехать пришлось не далеко – в отделение милиции, что на троллейбусном круге возле метро «Сокол».

Вообще-то, брать рюкзак в ментовку не хотелось – он был набит деньгами. День выдался удачный – пока они не приехали сюда. Но оставить его в машине с разбитым и закрытым кое-как багажником, без сигнализации – тоже было бы странно.

– У меня в рюкзаке деньги – я начал собирать на ремонт машины. Куда мне его деть?

– Оставите у меня. Всё будет в целости. Слово офицера-афганца.

Это прозвучало убедительно. Да и других вариантов не просматривалось.

– Сейчас подождёте, и вас вызовут. Мы сперва должны опросить гражданина, – он опять назвал фамилию хмыря-начальничка.

Ждать пришлось в обезьяннике. Дежурный прапорщик с грязными ментовскими погонами и такой же формой по очереди обхлопал их карманы – от него плохо пахло, да и выглядел он соответствующим образом. Стояло лето, прятать что-либо было некуда, поэтому он только сказал снять ремни – и подтолкнул их за решётку.

Компания уже собралась. На узких нарах лицом к стене лежали пьяный бомж и такая же проститутка. Две другие – приличные – стояли возле стены. Три или четыре «конкретных пацана» – воришки-напёрсточники с соседнего рынка – сидели на корточках посреди обезьянника и привычно-хмуро следили за обстановкой.

Ждать пришлось долго. Разговор шёл абстрактный – какого черта и когда же наконец. Кто за что – не обсуждалось, и так было более-менее понятно. Да и неизвестность впереди напрягала. Иногда кто-то обращался к дежурному – товарищ прапорщик, в туалет выведите!

– Один дурел4 – следовал ответ и прапор не трогался с места. Доллар перевалил уже за сто рублей. Это казалось слишком дорого для посещения сортира в ментовке. Так что приходилось терпеть.

Через несколько часов его вызвали к лейтенанту. Тот сидел в небольшом кабинетике, на спинке его стула висел автомат с примкнутым магазином.

– Что в рюкзаке?

– Деньги.

– Что ещё? – похоже, рюкзак он уже обшарил. – Откройте и покажите.

Он открыл рюкзак. Вроде, всё на месте. Кроме перехваченных резинками пачек денег, в боковом отделении лежал пистолет «вальтер» – игрушечный, купленный в подарок сыну за тридцать пять франков на барахолке в Париже пару лет назад.

– Не пугайтесь, это игрушка сына. Захватил с собой, поскольку вёз большую сумму, – и подал лейтенанту рукояткой вперёд.

Мент оценил этот жест, быстро осмотрел ствол:

– Изымаю для экспертизы.

– Так видно, что не настоящий…

– Положено…

В первом часу втроём они вышли из ментуры – на круг троллейбуса, где оставили свою машину. Московская ночь. Темно, машин почти нет, троллейбусы с круга разъехались, в закоулках между киосками и палатками какое-то шевеление. Его спутники обсуждали происшествие:

– Ну что, кажется, обошлось.

– Не думаю. Это только начало, – заметил следак.

– Ладно, посмотрим, меня мент обещал вызвать по телефону, когда всё оформится. Вы как – на метро или вас подвезти?

– На другой конец Москвы на метро быстрее.

– Ладно, извините, что так вышло. Если что – во всём виноват я. Вы просто составили мне компанию.

Через несколько дней он поднимался на крыльцо того самого «почтового ящика» на Соколе – то ли «Алмаз», то ли «Рубин», то ли «Аметист», где мужик был каким-то начальником. Он снова шёл получать долг за разбитую машину. Встречу опять назначил тот самый неприятный человек, назвав номер кабинета, куда следует подойти. Полученный опыт общения не понравился, и он ждал новых неприятностей. А в таких случаях надо быть агрессивным и нападать первым. Пропуск был заказан. Контора выглядела как обычный «почтовый ящик», в котором научно-техническая мысль огромного штата внешне простецких работников бьётся над задачей – как бы уничтожить побольше себе подобных.

Накануне ОМОНовский лейтенант по телефону пригласил его к себе на беседу – весьма вежливо. Когда он пришел, то увидел в кабинете того самого мужичка и его жену.

– Подождите, пожалуйста, мы с гражданином не закончили, – сказал лейтенант. В этот раз он был одет «по гражданке» – в тёмном пиджаке, который смотрелся на нем так, как обычно смотрится «цивильный» пиджак на военном.

Через несколько минут пара вышла и поспешно направилась к выходу.

– Заходите, – пригласил лейтенант в пиджаке, – вот ваша игрушка. Его пистолет лежал на столе. – Всё в порядке. Я сказал гражданину, что он должен побыстрее с вами расплатиться. Если в ближайшие дни он вам не позвонит – свяжитесь со мной.

– Я могу идти?

– Подсидите у меня несколько минут – чтобы эти успели уйти. Вам не нужны лишние проблемы.

– Думаете, я побегу за ними?

– Не думаю, но шесть месяцев вам лучше не встречаться. Если с ними что-то случится позже – вас уже не будут подозревать.

– Спасибо.

– И ещё. Вы говорили, что у вас может быть информация про бандитов.

– Сейчас нет, но всё может быть.

– Вот мой номер телефона. Понадобится – звоните. А теперь можете идти.

Получать долг на секретном предприятии – это что-то новенькое. Он без стука открыл дверь кабинета, куда был приглашён. На ней была табличка – золотом по черному стеклу – «отдел кадров». За большим столом сидел неизвестный дядька в очках, с неприятным лицом кадрового КГБэшного чиновника.

– Так, а где, – он назвал фамилию мужика, разбившего ему машину.

– Выйдите! – последовал короткий ответ.

Он вошёл в кабинет, закрыл за собой дверь, сел на стул напротив стола и положил ноги на соседний стул.

– Мне в этом кабинете назначена встреча гражданином, – он назвал фамилию. – Судя по табличке, он начальник отдела кадров. А вы кто?

– Это я начальник отдела кадров, а товарищ, – он назвал фамилию, – заместитель директора.

– А чья должность выше – его или ваша?

– Его, конечно!

– Тогда идите и быстро найдите его – у меня мало времени.

Кадровик за столом притих. Сразу открылась внутренняя дверь и вошёл тот самый мужик, и с ним ещё трое.

– Так, пятеро на одного? Что, опять подставу приготовили вместо того, чтобы заплатить долг?

Двое из вошедших молча сели на стулья возле стены и с интересом смотрели на него – одетого в джинсы, светлую рубашку и на его мокасины, надетые без носков на загорелые ноги, лежащие на стуле. Третьему вошедшему и тому самому заместителю начальника – стульев не хватило, и они стояли в замешательстве.

– Ладно, садитесь, – он снял ноги со стула. – Где деньги? Сумму вы знаете. Она указана в оценке страховой компании, которую вы сами выбрали.

После этого тридцать минут замначальника и кадровик убеждали его повременить с возвратом долга – время трудное, такой суммы сразу не собрать. Двое у стены и третий, оставшийся без стула, помалкивали.

– Ладно. Когда вы готовы вернуть долг?

– Через полгода. В декабре у меня будет премия.

– Хорошо. Вы ведь знаете, что происходит с рублём и с ценами. Где будут цены через шесть месяцев – неведомо. Я готов подождать до декабря. Но вы прямо сейчас, на бланке своей конторы напишете мне расписку, что не позднее пятнадцатого декабря вернете сумму долга, умноженную на десять. Эти четыре свидетеля распишутся, и вы поставите печать отдела кадров – раз уж мы так удачно здесь расположились. Второй вариант. Мы фиксируем сумму вашего долга в долларах на день устроенной вами аварии. И вы обязуетесь до пятнадцатого декабря вернуть сумму в рублях по официальному курсу, который будет в тот день.

Он говорил медленно и следил за лицами участников переговоров. Повисла пауза.

– Погуляйте, пожалуйста, немного в нашем парке, – неожиданно сказал один из сидевших у стены. – Мы обсудим ваше предложение.

Через полчаса он вышел из кабинета кадровика с рюкзаком, в котором лежала вся сумма долга. Дело было закончено. Вместе с ним вышел человек, предложивший ему погулять.

– Этот хмырь, – он назвал фамилию замначальника, – известная скотина. Здорово вы его… Пойдёмте, я вас провожу через проходную.

Возле проходной сопровождающий пожал ему руку.

– Вы поступили правильно. В декабре он бы вам ничего не отдал.

Неделя потребовалась на ремонт машины. На армянском сервисе, который располагался в каких-то гаражах недалеко от места аварии, ему всё сделали быстро и достаточно неплохо. На покраску денег не хватило, и в Париж он поехал на битой красной жигулёвской «пятерке» с белыми от шпаклёвки боками.

Через две недели он уже лежал на песке широкого пляжа возле Аржеле-сюр-Мер – что на границе с Испанией и смотрел на тёплые воды Средиземного моря, в которых плескались его сыновья. Вакансы у французов ещё не начались и пляж был почти пустой.