Грёзы о воздухе. Опыт о воображении движения

Следовательно, асцензиональная психология должна сформировать прямо-таки метапоэтику полета, которая докажет эстетическую ценность грезы полета. Несомненно, одни поэты часто копируют других. Арсенал готовых метафор применяется для того, чтобы оснастить каждую строчку крыльями (зачастую вкривь и вкось). Однако же мы увидим, что именно наш метод – уже в силу того, что он систематически соотносится с ночными переживаниями, – является наиболее надежным для отличия глубоких образов от поверхностных и для определения образов, которые воистину приносят динамическую пользу.

Наконец, отметим одну из трудностей нашей задачи: незначительное число документов об онирическом переживании полета. Тем не менее такое сновидение встречается весьма часто, для него характерна большая распро-страненность и почти всегда – высокая четкость. Герберт Спенсер утверждает, «что в обществе из двенадцати человек трое обязательно видели сны о том, как они, летая, поднимались или спускались по лестнице, и эти сновидения по реальности переживания были столь четкими и впечатляющими, что увидевшим их хотелось пережить их снова. А один из них все еще мучился от последствий полученного таким образом вывиха» (Principles of Society. 3 ed. Vol. I, p. 773; цит. по: Ellis H.[25] Le monde des rêves. Trad., p. 165). Впрочем, это весьма распространенный факт. Ночная греза полета оставляет воспоминание о том, что мы можем летать с такой легкостью, что удивляемся, почему не летаем днем. Брийя-Саварен[26] очень ясно выразил эту веру в реальность полета:

Как-то ночью мне снилось, что я обрел секрет освобождения от тяготения, так что мое тело стало безразличным по отношению к подъему или спуску, и я мог подниматься и опускаться с одинаковой легкостью и по собственной воле.

Состояние это показалось мне упоительным, и, возможно, масса людей испытывала нечто подобное, но вот что особенно замечательно: я вспоминаю, что весьма четко (по крайней мере, так мне кажется) объяснял себе средства, вызвавшие такой результат, и что средства эти казались мне настолько простыми, что я удивлялся, что они не были обнаружены ранее.

Когда я просыпался, эта объяснительная часть полностью от меня ускользала, но вывод оставался у меня в сознании; с тех пор я совершенно убежден, что рано или поздно более просвещенный гений такое открытие сделает, и наугад я назначаю срок.

(Physiologie du goût, 1867, p. 215)

О такой же уверенности свидетельствуют слова Жозефа де Местра[27]: «Молодые люди, в особенности – прилежные молодые люди, а еще более того – имевшие счастье избежать определенных опасностей, весьма склонны грезить во сне, будто они взлетают в небеса и движутся там по собственной воле; один весьма умный человек… сказал мне однажды, что в его юности грезы подобного рода посещали его столь часто, что он стал подозревать, будто человек неподвластен тяготению. Что же касается меня, я могу уверить вас, что мои иллюзии порою бывали столь сильны, что я просыпался и лишь спустя несколько секунд избавлялся от этого заблуждения» (Les Soirées de Saint-Pétersbourg. Éd. 1836. T. II, p. 240).

К тому же к онирическому полету следует отнести некоторые грезы о скольжении по ступенькам и о непрерывном восхождении. Таким нам кажется случай с онирическим повествованием Дени Сора: «Гора не крутая и не усеянная скалами, но на нее приходится взбираться долго и медленно… Длинная сплошная и довольно правильная кривая… Никакого физического недомогания: наоборот, ощущение блаженства и силы, сначала достаточно редкая и низкорослая травка, дальше снег, потом – голые скалы, но прежде всего – все усиливающийся ветер. Мы продвигаемся против ветра и идем по ровной и весьма плавно понижающейся тропке перед тем, как возобновить подъем по большой кривой: мы уже это знаем, мы не ошиблись…» (La fin de la Peur, p. 82). Кое-какие подробности мы убрали, ибо они показались нам излишними. Но динамическое единство рассказа проявляется на протяжении четырех страниц, и по ним можно узнать большую простоту и глубокое доверие, которые внушает онирический полет. И все же чаще всего такими рассказами мы пренебрегаем, потому что считаем их частью более усложненной грезы; непрестанно движимые стремлением к рационализации, мы относимся к онирическому полету так, как если бы он был средством достижения какой-то цели. Никто не видит, что это поистине «путешествие-в-себе», «воображаемое путешествие» – и наиболее реальное из всех, что оно охватывает нашу психическую субстанцию и отмечает глубокой печатью наше субстанциально-психическое становление. Может случиться и так, что в силу противоположного дефекта психологические документы об онирическом полете окажутся перегруженными случайными чертами. Психолог динамической жизни должен, стало быть, заняться особым психоанализом, чтобы защититься одновременно и от слишком однозначной рационализации, и от чересчур живописных образов.

При изучении нескольких текстов мы постараемся уловить их динамическое происхождение и определеннее установить глубинно-стихийное жизненное начало онирического полета.

В этом очерке мы встаем на точку зрения психолога, а следовательно, изучаем психологические толкования этого ночного переживания. Хэвлок Эллис, посвятивший этому в своей книге «Мир сновидений» главу под названием «Авиация в сновидениях», интересовался прежде всего физиологическими условиями, в которых проходит эта конкретная греза (р. 171); он пишет об «объективации ритмического повышения и понижения… дыхательных мускулов – а в некоторых снах, возможно, и систолы и диастолы мускулов сердца, под воздействием какого-то легкого и неведомого физического гнета». Но затеваемая им длительная дискуссия как следует не проясняет приятного – и зачастую психологически благотворного – характера грезы полета. Эта дискуссия не дает объяснения отчетливым образам, умножающимся в воображении. Итак, ограничимся психологической проблемой образов.

II

Для постановки психологической проблемы онирического полета начнем с одной страницы Шарля Нодье. Вот вопрос, который Шарль Нодье намеревался поставить перед Академией наук, если – по его словам – он когда-нибудь сделался бы «достаточно знаменитым, достаточно богатым или же достаточно знатным господином, чтобы в полный голос спросить следующее: отчего человек, коему никогда не снилось, что он рассекает пространство крылами – как это делают окружающие его летучие твари, – столь часто грезит, будто он возносится ввысь какой-то упругой силой, наподобие аэростатов, почему он грезил об этом задолго до их изобретения и почему этот сон упоминается во всех старинных сонниках, если только это предвидение – не симптом его органического прогресса?»

Для начала устраним из этого документа все следы рационализации. А ради этого посмотрим, как работает рационализация, как рационализация обрабатывает грезу, или, иными словами, поскольку все наши способности проницаемы для грезы, посмотрим, как грезит разум.

В ту пору, когда писал Нодье, в начале XIX века, аэростаты играли ту же объяснительную роль, что и авиация в начале века ХХ. Благодаря аэростату и самолету полет человека перестает быть бессмыслицей. Подтверждая содержание сновидений, эти средства полета умножают количество грез если не о реальных полетах, то уж, по крайней мере, о полетах рассказанных. Будем также иметь в виду, что логическая конструкция часто склонна хвастаться подготовительной работой воображения, так что некоторые мыслители любят описывать свои грезы как «разумные» предвосхищения. В этом отношении чрезвычайно интересно эссе Шарля Нодье «Палингенез[28] человека и воскресение». Вот главная цепь рассуждений: поскольку человек в своих подлинных сновидениях переживает полет, поскольку изобретателю в результате длительных объективных поисков удалось создать аэростат, постольку философ должен найти способ, связующий интимную грезу с объективным опытом. Чтобы осуществить эту связь, чтобы об этой связи погрезить, Шарль Нодье воображает «воскрешаемое существо», которое станет продолжением человека и усовершенствует человека, превратив его в существо, наделенное аэростатическими свойствами. Если такое предвосхищение ныне кажется нам барочным, то это потому, что мы не пережили новизны аэростата. Аэростат, этот неэлегантный «сфероид», кажется нам образом устаревшим и инертным, весьма рационализованным понятием. Стало быть, в наши дни это предмет без особой онирической значимости. Однако же перенесемся мыслью в эпоху воздушных шаров, и тогда мы сможем вынести суждение относительно упомянутого абзаца из Нодье. Несмотря на то что, когда речь заходит о Нодье, следует всегда делать скидку на литературную игру, мы не преминем ощутить за тканью образов воображение искреннее, воображение, наивно наблюдающее за динамикой собственных образов. Итак, вот человек-аэростат, «воскрешаемый человек»: у него будет утолщенное, широкое и крепкое туловище, «каркас воздушного судна», – и полетит он, «по собственной воле наполняя вакуумом свой громадный пневматический кишечник и оттолкнувшись ногой от земли, взяв за основу то, чему инстинкт развивающегося организма учит человека в сновидениях».

Рационализация, которая кажется нам столь топорной и надуманной, все же становится в высшей степени пригодной для вычленения онирического опыта и опыта реального. Человек, вернувшийся к бодрствованию, рационализует собственные грезы посредством понятий обыденной жизни. Он смутно припоминает пригрезившиеся образы и уже деформирует их, выражая на языке бодрствования. Он не учитывает того, что греза в чистой форме всецело отдает нас на волю материального и динамического воображения и что тем самым она освобождает нас от воображения формального. Глубочайшая греза, по сути, представляет собой феномен оптического и вербального отдыха. Существует две основные разновидности бессонницы: оптическая и вербальная. Ночь и молчание – два стража сна; чтобы уснуть, нужно перестать говорить и видеть. Необходимо предаться жизни стихий, воображению родственной нам стихии. Такая стихийная жизнь ускользает от того «рынка» живописных впечатлений, каким является язык. Несомненно, молчание и ночь – два абсолюта, и они не даются нам в своей полноте, даже в глубочайшем сне. Но, во всяком случае, мы должны ощутить, что онирическая жизнь становится настолько ближе к своей сущности, насколько она освобождает нас от гнета форм и возвращает нас субстанции и жизни нашей первостихии.

Каким бы естественным при таких условиях ни казалось смыкание с формой, оно рискует скрыть некую онирическую реальность, а также отключить глубочайший поток онирической жизни. Так, встречаясь со столь беспримесной онирической реальностью, как греза полета, ради проникновения в ее сущность, по нашему мнению, необходимо остерегаться притока визуальных образов и по возможности приблизиться к наиболее существенному переживанию.

Если мы имеем основания говорить об иерархической роли материального воображения по сравнению с воображением формальным, то мы можем сформулировать следующий парадокс: с точки зрения такого глубокого динамического опыта, каким является онирический полет, крыло уже представляет собой рационализцию. И как раз тогда, когда Нодье лишь задумался над этой темой и еще не увлекся игрой фантастических рационализаций, он коснулся той существенной истины, что онирический полет никогда не бывает полетом на крыльях.

А коль скоро это так, мы считаем, что при появлении крыла в пересказе грезы полета следует заподозрить рационализацию повествования. Можно быть почти уверенным, что в рассказ вкралась контаминация, будь то под влиянием образов бодрствующей мысли или же вследствие книжных инспираций.

Ни одно естественное свойство крыла не имеет отношения к сути вопроса. Природный характер настоящего крыла не может помешать тому, чтобы оно было естественным элементом онирического полета. В действительности крыло представляет собой его древнюю рационализацию. Именно такая рационализация и сформировала образ Икара. Иными словами, в поэтике древних образ Икара играет ту же роль, что и аэростат, или «пневматический каркас», в эфемерной поэтике Нодье – и самолет в поэтике Габриэля д’Аннунцио. Поэты не умеют навсегда оставаться верными самому источнику своего вдохновения. Они покидают глубокую и простую жизнь. Они преобразуют изначальный глагол, так и не прочитав его как следует. Из-за того, что у древнего человека для осуществления онирического полета не было явно рациональной реальности, т. е. реальности, «изготовленной» разумом подобно воздушному шару или самолету, ему приходилось прибегать к реальности природной. Вот так он и создал образ летающего человека по подобию птицы.

Итак, мы можем постулировать следующий принцип: в мире грез не потому летают, что имеют крылья, а потому считают себя крылатыми, что летают. Крылья – это лишь следствие. Принцип онирического полета гораздо глубже. Именно этот принцип и предстоит обнаружить воображению стихии воздуха.

III

Мы отказались следовать какой бы то ни было рационализации и поэтому теперь возвращаемся к фундаментальному переживанию онирического полета, собираясь изучить этот опыт на примере повествований, исполненных по возможности чистой динамики.

В самой книге Шарля Нодье мы почерпнем весьма подходящий документ, который мы уже использовали в исследовании воображения воды[29]. Мы увидим, что впечатление бывает настолько четким, что побуждает грезовидца испытать этот опыт на практике, когда он просыпается. «Один из самых изобретательных и глубоких философов нашего времени… рассказывал мне… что после того, как в годы юности он видел несколько ночей подряд один и тот же сон, будто он обрел чудесную способность держаться в воздухе и передвигаться по воздуху, он так и не смог отрезветь от этого ощущения и проверял его на опыте, переходя через ручей или яму»[30]. Хэвлок Эллис также пишет следующее: «Рафаэлли[31], знаменитый французский художник, подверженный в своих грезах ощущению, будто он парит в воздухе, признавал, что это впечатление является столь убедительным, что когда он просыпался, ему случалось вскакивать с постели и испытывать его на практике (Le monde des rêves, p. 165)». Вот очень яркие примеры, по которым мы видим, что убеждение, сформированное во сне, в бессознательной и поразительно однообразной жизни грезы, – ищет подтверждений среди бела дня. Для некоторых упоенных ониризмом душ дни существуют для объяснения ночей.

Анализ именно таких душ может раскрыть нам динамическую психологию воображения. А следовательно, для создания психологии воображения мы предлагаем систематически исходить из грез, обнаруживая тем самым существующие до форм образы, их истинную стихию и подлинное движение. Нам придется тогда попросить читателя сделать усилие и обрести в своих ночных переживаниях онирический полет в его чисто динамическом аспекте. Если читатель обладает таким опытом, он согласится, что доминирующее онирическое ощущение состоит в подлинно субстанциальной легкости, в легкости всего существа, в легкости-в-себе, причина которой грезовидцу неведома. Зачастую она изумляет грезовидца, словно внезапно ниспосланный дар. Эта легкость всего существа возникает от легкого, не требующего сил и простого импульса: легкое отталкивание пяткой от земли производит на нас впечатление освобождающего движения. Нам кажется, что это отдельное движение высвобождает в нас неведомую нам и открывающуюся в видениях потенциальную подвижность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Жубер, Жозеф (1754–1824) – франц. моралист. Прожил внешне ничем не примечательную жизнь: был учителем, мировым судьей, затем – инспектором университета. Его «Мысли» получили известность в 1838 г., когда их издал Шатобриан. Полное издание его записных книжек вышло лишь век спустя. Здесь и далее примечания переводчика, если не указано иное. – Прим. пер.

2

Blake W. Second livre prophétique. Trad. Berger, p. 143. – Прим. авт.

3

Годограф – траектория движущегося тела в евклидовом пространстве.

4

Fondane В. Faux traité d'esthétique, p. 90. – Прим. авт.

Фондан, Бенджамен (Фундаену) (1898–1944) – франц. писатель румынского происхождения: сценарист и философ-экзистенциалист, ученик Льва Шестова. «Лжетрактат по эстетике» (1938).

5

Рильке P. M. Записки Мальте Лауридса Бригге // Наоборот: Три символистских романа (пер. Е. А. Суриц), с. 152.

6

Рильке P. M. Записки Мальте Лауридса Бригге // Наоборот: Три символистских романа (пер. Е. А. Суриц), с. 166.

7

См.: Chapouthier F. Les Dioscures au service d’une déesse, passim. – Прим. авт.

8

Ubac R. Le contre-espace // Messages. 1942. Cahier 1. – Прим. авт.

Юбак, Рауль (1910–1985) – бельгийский живописец и скульптор, испытавший влияние сюрреалистов. Экспериментатор в области фотографии, автор монументальных декораций, эстампов и иллюстраций.

9

Асцензиональный (франц. ascensionnel) – относящийся к вознесению или к восхождению.

10

Флюксия – по Ньютону (Methodus fluxionum et seriarum infinitorum 1671; опубл. 1736), скорость порождающего движения. Ньютон считал, что любая переменная величина порождается непрерывным движением или потоком (flux).

11

Ле Руа, Эдуар (1870–1954) – франц. философ и математик, член Франц. академии с 1945 г. Основные труды: «Догма и критика» (1906): «Новая философия: Анри Бергсон» (1912): «Происхождение человека и эволюция разума» (1928) и т. д.

12

Амплификация – здесь: преувеличение, усиление; буквально: расширение.

13

Весьма полное изложение данной проблемы с обширной библиографией можно найти в книге: Leroy О. La Lévitation. Contribution historique et critique à l'étude du merveilleux. Paris, 1938. – Прим. авт.

14

Пневматология (от πνεῦμα – дыхание; Святой Дух) – учение о Святом Духе; здесь, по-видимому, подразумевается трактовка воздуха как духовной, божественной субстанции в расширительном смысле термина.

15

Ониризм (от греч. ὄνειρος – сновидение) – состояние психики, при котором включается бессознательное и человек видит сновидение или грезы. Сюда же относится прилагательное онирический.

16

Здесь и на протяжении всей работы Башляр играет в общем-то однокоренными словами vertical и vertige «головокружение». В слове vertical для Башляра существен оттенок значения «вызывающий головокружение».

17

Surmonte – «возвышается» и «преодолевает».

18

Гальциона – греческое название зимородка. Из сборника стихов «Похвалы небу, морю, земле и героям» (1904).

19

Разумеется, психоаналитическая практика чревата множеством усложняющих символизацию нюансов. Так, по поводу грезы о лестнице, зачастую столь близкой к грезе полета, д-р Рене Алланди делает следующее замечание: «Мужчина по ступенькам поднимается (активность), а женщина – опускается (пассивность)» (Rêves expliqués, p. 176). Впрочем, Рене Алланди отмечает многочисленные инверсии, способствующие большему разнообразию этой весьма несложной грезы. – Прим. авт.

20

Слово grâce y Башляра всегда употребляется сразу в двух значениях: «грация» и «благодать».

21

Башляр обыгрывает сходство причастий, образованных от глаголов volvo «скручиваю» (откуда лат. voluta, франц. volute) и volo «хочу». В дальнейшем он непрерывно играет одинаковым звучанием volo «хочу» и volo «лечу» и внешней схожестью их корневых гнезд.

22

Сентив, Пьер (настоящее имя Эмиль Нурри) (1870–1935) – франц. книгопродавец и издатель, один из основоположников изучения фольклора во Франции. Президент Общества франц. фольклора.

23

Saintyves P. En marge de la légende dorée. Paris, 1930, p. 93. – Прим. авт.

24

Термин «грезовидец», которым я – за неимением лучшего – передаю rêveur (франц.), по отношению к грезе полета не совсем точен. Дело здесь в том, что полет – ощущение не зрительное, а чисто телесное.

25

Эллис, Генри Хэвлок (1859–1939) – англ. писатель; врач; основоположник сексуальной психологии. Осн. труды: «Мужчина и женщина» (1894), «Исследования по психологии пола» (1897–1928).

26

Брийя-Саварен, Антельм (1755–1826) – франц. писатель; адвокат; депутат Учредительного собрания; при Директории – комиссар правительства в Версале. Автор гастрономической книги «Физиология вкуса» (1826).

27

Де Местр, Жозеф, граф (1753–1821) – франц. политик, писатель и философ. «Санкт-петербурские вечера, Или разговоры о временном правительстве Провидения» (в 3 т., 1821).

28

Палингенез (греч.) – здесь: реконструкция эволюции в обратном направлении.

29

Nodier Ch. Rêveries, p. 165. – Прим. авт.

30

Ср.: «Как раз в самом лучшем возрасте… в видениях молодости… человеку удается забывать, что он… привязан к земле. И вот он уже взлетает и парит» (Michelet J. L’Oiseau*, p. 26). – Прим. авт.

* Мишле, Жюль (1798–1874) – франц. писатель и историк. Книга «Птица» написана в 1856 г.

31

Рафаэлли, Жан-Франсуа (1850–1924) – франц. живописец, художник и график; участник выставок импрессионистов.