Мой (не)любимый дракон

Об иных Древних почти не вспоминали, в честь других – самых могущественных или, проще говоря, пользовавшихся у народа особой популярностью, возводили храмы. В самых крупных городах, на вершинах гор, посреди морей на безымянных островах.

Предки нынешних магов не просто поклонялись Древним. Дабы почтить своих всесильных властителей, они приносили им жертвы в обмен на силу. Духи, не подпитываемые людскими молитвами и новыми жертвоприношениями, погибали. Те же, которым удалось собрать толпы фанатиков, жирели и крепли с годами. А это значило, что становились сильнее и маги, им поклонявшиеся. Что-то вроде естественного отбора. Этакая жуткая, кровавая эволюция.

Самыми крутыми считались магические роды, поклонявшиеся огненным и снежным созданиям. И все бы хорошо, да только аппетиты Древних росли, а простой люд, служивший им подкормкой, все громче роптал, недовольный таким укладом.

Последней каплей, переполнившей чашу людского терпения, стало появление Перевоплощенных.

Позволю себе небольшое лирическое отступление. Тут, как мне кажется, автор исторического труда с громким названием «Закат эпохи Древних» слямзил идею из земных мифов. Уж не знаю, как он про них проведал, но о распутных богах, принимавших человеческий облик, дабы закрутить роман со смертными девами, писали еще древние греки.

Божества Адальфивы от земных богов недалеко ушли. Тоже стали крутить шуры-муры с первыми красавицами подведомственного им мира. В итоге получались не дети, а черт знает что. Потомство Древних обладало незаурядными магическими способностями. Увы, у своих одаренных предков они взяли не только особые силы, но и переняли их скверные привычки: жестокость и жажду крови.

В общем, психи из них получились еще те. Без совести, жалости и нравственных принципов. Короче, без тормозов.

Подстрекаемые своими верховными родителями (или тараканами, что с рождения множились в их задуренных магией головах), потомки Древних стали проводить премерзкие обряды перерождения. Убивали обычных магов и, напившись их крови (вампиры недоделанные), становились еще более могущественными, являя собой странные существа. Видела я в книге одну картинку. Очень ею впечатлилась. Вроде еще не животное, но уже и не человек. Жадный до людских страданий монстр. Ненасытный и безжалостный.

Тогда-то до глав самых сильных магических родов Адальфивы, в жилах которых текла огненная и ледяная магия, наконец дошло, что они сотворили нечто ужасное, столетиями поклоняясь обнаглевшим духам. Из-за которых, из-за их безумного выводка, целые города и селения исчезали с лица земли.

Узнав о Перевоплощенных, я еще долго оставалась под впечатлением от всех тех ужасов, что они творили. Теперь я понимала, почему старейшины пошли на ритуальное самоубийство. Своими жизнями они расплачивались за ошибки предков. Умерев и передав свою силу достойнейшим юношам Адальфивы, ставшим первыми драконами, они подарили этим землям шанс на спасение. Возможность построить мир без жестоких духов и их уродливого потомства.

После кровопролитной войны с Перевоплощенными многие храмы Древних были разрушены, а те, что уцелели, вроде Лабиринта смерти, на веки вечные запечатаны магией тальденов.

От духов отрекались все дружно и навсегда. Без поклонений и жертвоприношений злобные создания были обречены на исчезновение. Остались единицы, так сказать, самые безобидные и полезные. Вроде Хадааантиса – его премудрости, к которому сильные мира сего, да и простые смертные, время от времени обращаются за советом. Ну и в качестве провидца-гинеколога он, как оказалось, тоже пользуется немалым спросом.

Благо мой старый знакомец неплохо обходится и без жертв, довольствуется только молитвами и мелкой рыбешкой, что водится в его озере, в котором живет уже много тысячелетий.

Я, правда, так пока и не поняла, откуда в итоге взялась Претемная Праматерь, она же Ясноликая, она же Всевидящая, и что такого особенного эта богиня сделала для Адальфивы, что все не перестают ее почитать. Но, думаю, и до этого секрета со временем докопаюсь.

А пока что вернусь-ка лучше к злободневной проблеме – к моркантам. Вернее, к алианам, как и тальдены, тоже появившимся в результате тех давних печальных событий.

Если верить всем прочитанным книгам, женщины не могут быть магами. Вот мужчины – всегда пожалуйста. Налицо дискриминация по половому признаку. Хоть в семье дворян, хоть среди крестьян может родиться одаренный мальчик.

Тальдены считаются самыми могущественными колдунами Адальфивы, потому как каждый несет в себе силу целого рода. Маги попроще черпают ее из природы. Кто-то тяготеет к земле, а значит, его предки поклонялись земным духам. Кто-то берет магию из водной или воздушной стихий. Источников, откуда можно позаимствовать толику волшебства, в этом мире хоть отбавляй.

Ну а прекрасный пол, обычные женщины – как утверждают ученые мужи, наваявшие проштудированные мною книги, – просто не способны удержать в себе магическую силу. В отличие от женщин необычных – ари, которые, как известно, забирают часть силы у мужа в первую брачную ночь. И носят ее в себе, пока не настает время передать магию рода сыну или сыновьям.

Но случается так, что магия, хранившаяся в ари, может проявиться и в ее дочери. Если только дочь эта не простая, а, как говорится, золотая – ну то есть тоже будущая алиана, да еще и непременно из близняшек-двойняшек. Выношенная вместе с потенциальным тальденом.

Таких одаренных девочек и называют моркантами. Они попросту присваивают предназначенную братьям силу, еще находясь в утробе матери. Не всегда сестра забирает силу у брата. Но если уж такое случается, то выясняется это не сразу. В двенадцатилетнем возрасте, когда девочек и мальчиков из магических родов начинают испытывать, дабы выявить среди них одаренных.

По степени могущества среднестатистическая морканта ничем не уступает среднестатистическому тальдену, разве что в дракона не превращается. А так все при ней. Магия бурлит в крови, и такие, как я, для таких, как Блодейна, – ничтожные муравьи, которых не жалко растоптать, когда отпадет в них надобность.

Интересно, как у эссель ведьмы отношения с братом, по ее милости, вместо того чтобы стать драконом, ставшим никем?

Морканты – создания уникальные, можно сказать, эксклюзивные экземпляры. На рынке невест они даже более ценны, чем алианы. Считается, что от союза тальдена и морканты рождаются супердети.

Представляю, как обломалась Блодейна, когда не сумела принять силу мужа и была вынуждена ни с чем возвратиться домой. Ни тебе титула ари, ни дракона-супруга, ни детей. Осталось только одно утешение – магия, древняя, всемогущая, украденная у родного брата.

Конечно, нехорошо злорадствовать, но я ей вот ни капельки не сочувствую. Скорее, можно снова начинать сочувствовать самой себе. «Повезло» нарваться на суперодаренную колдунью, равную по силе тому же Скальде. А может даже, во многом его превосходящую. Ведь чем старше маг, тем он могущественнее. А Герхильд по сравнению с ней еще зеленый пацан. Сколько ему стукнуло? Лет тридцать, не больше.

Блодейна же дама, так сказать, в самом соку. Это тебе не древние перечницы, мающиеся от скуки и готовые сыграть в крестики-солнышки. Такая запросто может поставить крест в прямом смысле слова. На мне, Леше и моей семье.

Крест на всей нашей жизни.

Глава 28

От тревожных мыслей меня отвлек стук в дверь. Снежок сладко потянулся, растопырив маленькие, но уже довольно острые коготки. Широко зевнув, спрыгнул с кровати и потрусил выяснять, кто же это вдруг к нам пожаловал. Я, в отличие от своего воспитанника, с постели не спрыгнула, а сползла, чувствуя уже ставшее привычным головокружение и ломоту во всем теле.

То ли надо побольше двигаться, чтобы мышцы не затекали. То ли наоборот – поменьше, как велит эррол Хордис, дабы скорее поправиться.

– А я к вам с дарами, – лучезарно улыбнулась Ариэлла, протягивая две толстые книги в роскошных кожаных переплетах, да еще и с золочеными заклепками-замочками.

Ух какие тяжелые.

Опустившись на корточки, алиана что-то быстренько сунула под нос теревшемуся о ее ноги кьерду. Понять, что же ему опять перепало, я не успела. Лакомство было проглочено в одно мгновение, и дальше тишину комнаты нарушало только сосредоточенное хрумканье.

– Разбалуете вы его.

Оставив книги на прикроватном столике, я вернулась к подруге.

– Ну а как такого кроху не баловать, – ласково погладила котенка девушка, ставшая ему кем-то вроде любимой крестной, почти что феи, всегда являвшейся с гостинцами.

– Гленда даже на полчасика не заглянет? Уже вовсю готовится к свиданию?

Вот что со мной такое?! Язык откусить себе, что ли. Хотя дело ведь не в языке, а в моей дурной голове. Или в сердце. Уж не знаю, какой орган или часть тела отвечают за одолевшее меня умопомрачение. Благо алиана не придала вопросу значения. Кивнула, пристраиваясь на наше любимое место.

Уселась на толстой шкуре, разостланной у камина, и сказала:

– Гленда решила, несмотря на плохую погоду, съездить с его великолепием в город. Все следуют твоему примеру, – подмигнула мне хитро.

А я попыталась растянуть губы в улыбке, хоть и не уверена, что получилось.

И кто их просил превращать меня в законодательницу романтической моды? Теперь все взяли в привычку кататься со Скальде по городу. Вот только сомневаюсь, что его великолепие в восторге от таких променадов. Та же Ариэлла рассказывала, что обычно после свиданий на свежем воздухе тальден возвращался в замок угрюмым и мрачным. Настоящим букой.

Хотя это его всегдашнее состояние.

Мне даже икалось несколько вечеров. Небось в том, что теперь должен выгуливать невест, меня обвиняет. И вспоминает. Незлым тихим словом.

Впрочем, пусть тоже немножечко пострадает. Все равно прогулки с невестами ни в какое сравнение не идут с тем же моционом по Лабиринту смерти или катанием в лодке по заледеневшему озеру.

– А ты уже решила, где будешь с ним встречаться?

Ариэлла неопределенно пожала плечами.

– Честно говоря, еще даже не думала.

Устроившись рядом с подругой, увлеченно рассказывавшей о том, как сегодня за обедом Керис погрызлась с Майлоной, опять же на почве ревности к нашему венценосному дракону, я все гадала, как ненавязчиво задать Ариэлле вопрос, вот уже который день не дававший мне покоя.

В итоге никакой светлой идеи мою затуманенную странной хмарью голову не посетило. Пришлось спрашивать прямо, тем самым обнажая перед девушкой свои чувства:

– Скажи, а когда ты со Скальде, у тебя появляется такое ощущение… ну… будто земля уходит из-под ног. Сердце не колотится? А руки? – Я взволнованно сглотнула. – Руки не становятся влажными? Только чур не смейся! – воскликнула нервно, предвосхищая вполне ожидаемую реакцию. – Я просто пытаюсь понять, что со мной.

Ариэлла понятливо хмыкнула:

– Когда он рядом, я, конечно, ощущаю действие привязки. Волнуюсь, смущаюсь. Но равновесия точно не теряю. Мне кажется, – она замолчала, а заметив, что я ерзаю от нетерпения, мягко продолжила: – Мне кажется, это другое.

– Другое – что же?

Наш задушевный разговор, который черт дернул меня начать, прервало появление Мабли, вернувшейся с моим заказом.

Поблагодарив девушку за то, что обернулась так быстро, и попросив в ближайшее время нас не беспокоить, я перетащила графинчик с ежевичной наливкой, приобретенной давеча Мабли в «Старом друге», поближе к камину.

По правде говоря, мне эта наливка и даром была не нужна. Но ведь надо же чем-то занимать досуг своенравной служанки. А раз уж все равно купили, не стоит пропадать добру. Тем более что все, что успела попробовать в этом трактире – пальчики оближешь. Не знаю, применимо ли данное выражение ко всякого рода напиткам или только к твердой пище.

Наверное, не стоило затевать разговор о Герхильде. Да и вообще, мне уже давно не семнадцать, чтобы клянчить советы у подруги и надеяться, что та объяснит, что со мной происходит. Я уже большая девочка и сама должна все понимать.

А вот не понимаю!

Вернее, не хочу понимать.

Мабли надолго в комнате не задержалась. Водрузив на стол блюдо с пирожными, аромат которых дразнил обоняние и настойчиво советовал попробовать медовое лакомство, молча направилась к выходу, не забывая при этом независимо задирать подбородок. Когда за страдалицей закрылась дверь, я плеснула наливки в стеклянные кубки (увы, рюмок в спальне отродясь не водилось) и подала один Ариэлле.

– Возвращаясь к Скальде…

Сделав небольшой глоток, алиана потянулась за угощением.

– Забудь, – отмахнулась я и попыталась спрыгнуть с щекотливой темы. – Глупости все это. Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим.

Губ Ариэллы едва коснулась улыбка. Грустная, я бы даже сказала – тоскливая.

– Возвращаясь к нашим глупостям… – повторила упрямо, после чего с теплотой в голосе сказала: – Мне знакомо чувство, которое ты испытываешь. Очень даже знакомо. – Взгляд девушки скользил по кубку, пальцы рассеянно очерчивали каемку, искусно овитую стеклянными побегами; нежно поглаживали витую ножку.

– Расскажешь?

Следя за сменой эмоций, будто узоры в калейдоскопе, мелькавших на лице подруги, я пошла по второму кругу: подлила наливки себе, потом ей. И снова себе.

Хмельной напиток оказался очень сладким, крепость почти не ощущалась. Поначалу. Жаль, что не сразу поняла, насколько он коварный, и, слушая исповедь алианы, беспечно делала глоток за глотком.

– Я ведь уже была обручена. До помолвки с его великолепием, – делилась сокровенным императорская невеста. – С тальденом из Рассветного королевства. После проверки на сочетаемость Хильдебальд сразу сделал мне предложение.

– А как же отбор? Война за драконье сердце с другими невестами.

Еще одна грустная улыбка и смущенный взгляд, устремленный на высокий графин прозрачного стекла, в бликах пламени казавшийся сделанным из янтаря. Волшебная жидкость в нем, будто вобравшая в себя все сияние солнца (наверное, потому оно, изредка выползая из-за туч, напоминало несъедобную лепешку), испарялась быстрее утренней росы в знойный полдень.

– Моего милого Хильдебальда не интересовали другие невесты. Я была его избранницей и должна была стать его ари. Вот с кем у меня и земля из-под ног уходила, и голова кружилась, даже без всяких привязок. От счастья, что он рядом. Со мной.

– А потом?

Ариэлла грустно усмехнулась. Пальцы девушки слегка подрагивали. Чтобы скрыть волнение, княжна Талврин поставила бокал на пол и принялась мять вышивку на юбке – распустившиеся на темно-синей ткани серебряные цветы.

– А потом наш замок посетил наследник и пожелал сделать меня своей невестой. Родители посчитали, что я более достойна короны императрицы, нежели титула герцогини и возлюбленной огненного дракона. Почему-то они уверены, что Герхильд в меня непременно влюбится, я сумею принять его силу и стану счастливой правительницей. Счастливой, – очередная горькая усмешка и тихий вздох. – Помолвку с Хильдебальдом расторгли, и вот я здесь, – закончила она понуро. Оставив в покое ни в чем не повинную юбку, продолжила цедить ежевичную настойку и мучить первое, так и недоеденное пирожное.

Которые лично я, не щадя, уничтожала одно за другим.

– Почти как у Майруэн, – сказала сочувственно.

Ариэлла тряхнула головой и горячо зачастила:

– Вовсе нет! Мой жених был тальденом. Одним из первых магов Рассветного королевства. А главное, он меня любил. А я – его. Всей душою, всем сердцем. Родители знали об этом. Видели. – Всхлипнула и, отвернувшись, украдкой стерла скользнувшую по щеке слезу. – Из-за связи, что между нами возникла, из-за того, что нас так друг к другу влекло, у Хильдебальда проявилась таэрин. Однажды во время танцев на праздничном пиру, когда он взял меня за руку. Это все видели. Не знаю, какое еще отцу требовалось доказательство, что я нужна герцогу. А он нужен мне.

– Таэрин? – зацепилась я за незнакомое слово, рискуя уже, наверное, в сотый раз нарваться на Ариэллин настороженно-недоуменный взгляд.

Но алиана, поглощенная своими переживаниями, лишь грустно кивнула:

– Узор, что появляется на коже тальдена при соприкосновении с девушкой, которая ему небезразлична. С которой у него возникла связь. Эмоциональная, душевная. Своего рода отклик на нее, можно сказать.

Странно, что я в тот момент не ослепла. Перед глазами яркой, пронзительной вспышкой возникло воспоминание, до сих пор похороненное где-то в глубинах моего сознания: лаборатория эррола Хордиса, и я, находящаяся в полубреду, хватаюсь за Скальде, чтобы в следующее мгновенье увидеть витиеватый узор, проявившийся у него на руке.

Таэрин?

Невозможно.

Или все-таки…

Жидкость, плескавшаяся на дне кубка, приторной сладостью обволокла горло. Сердце в груди стучало как шальное. Мне нужно успокоиться, собраться с мыслями. А спиртово-ягодная продукция «Старого друга» этому явно не способствовала.

Не сразу заметила, что в дверях нарисовалась Мабли. Запыхавшаяся, взволнованная и какая-то… нечеткая.

– Ваша утонченность, там… – позабыв о том, что смертельно на меня обижена и не желает со мной разговаривать, лепетала девушка. – Там его великолепие… К вам пришел. Настаивает, чтобы я его впустила.

– Ну так впускай. В чем проблема? – рассеянно отозвалась я, все еще пребывая под впечатлением от шокирующего открытия.

Или от наливки, которая вдруг так коварно ударила в голову. Совсем не вовремя. Совсем.

Вот почему я не люблю алкоголь. Не знаешь, когда он подставит тебе подножку.

– Я, наверное, лучше потом, после ужина загляну, – успела шепнуть Ариэлла, прежде чем на пороге возник тальден в темно-багровом плаще и с золотой перевязью через плечо.

Лицо – непроницаемое, взгляд – привычно-ледяной. Но мне вдруг снова стало жарко, и легкая шаль, укрывавшая плечи, с тихим шуршанием соскользнула на пол.

Алиана смущенно потупилась, поклонилась и поспешила ретироваться следом за Мабли.

Спохватившись, что хоть я и у себя в спальне, но все же стоит соблюдать субординацию, я тоже поднялась. Дабы опуститься в глубоком реверансе.

А получив дозволение расслабиться, не придумала ничего лучшего, чем заполнить неловкую паузу, брякнув:

– Не желаете отведать наливочки? Ежевичной.

* * *

Внизу его ждала невеста, чтобы вместе отправиться на прогулку. Сообщив о том, что алиана уже готова, слуга почтительно поклонился и бесшумно скрылся за дверью.

Скальде оторвал усталый взгляд от вороха бумаг, белевших на столе. Указы, отчеты, донесения, бесчисленные челобитные. Рутинная работа, что помогала отвлечься. Не думать о графине д’Ольжи, не оставлявшей попыток воскресить чувства. Чувства, которых, возможно, никогда не было. Была привязанность. Потребность. В ней, в ее теле, как в живом сосуде, в который можно при необходимости сбросить часть бурлившей в жилах силы.

Лишь малую толику, иначе был риск навредить девушке. Потому рядом с любовницей приходилось постоянно себя контролировать, сдерживаться, опасаясь причинить ей боль.

И тем не менее близость с фавориткой и ей подобными дарила облегчение. Ненадолго укрощала магию, яростно жегшую изнутри, ядом растекавшуюся по венам и порой так коварно игравшую с сознанием.

Близость была необходима, но не доставляла того удовольствия, которое якобы могла подарить только ари. То самое воспетое трубадурами упоительное чувство единения, что возникает между тальденом и алианой. Вот только такие, как он, не способны чувствовать и не умеют любить.

Скальде задумчиво усмехнулся. Предания – ложь. Брачную ночь с его первой ари едва ли можно было назвать упоительной. Скорее, самой обычной.

Мавена откликалась на его силу, но была ему безразлична. Ни одна из алиан, участвовавших в том отборе, не смогла пробудить чувства. Их лица, имена – забылись, стерлись, исчезли навсегда под завесой прошлого.

Тяжело откинувшись на спинку кресла, Скальде прикрыл глаза. Пламя свечей неровными бликами касалось его усталого, с заострившимися чертами лица; золотыми кляксами ложилось на листы, затемненные размашистыми, поставленными твердой рукой росчерками.

С головой уходя в работу, он забывал, пусть и ненадолго, о безумии, что следовало по пятам. Зловещим шепотом проникало в разум, воплощалось в неясные образы, неотступно кравшиеся за ним. Тальден чувствовал, как с каждым днем магия в нем все крепнет. Захлестывает, переполняет. Душит своей мощью.

Особенно теперь, когда Далива перестала быть для него спасением. Пусть и временным, но все-таки избавлением. Наверное, эту ночь ему следовало провести с ней, отправиться к любовнице сразу же по возвращении с очередной прогулки.

И прошлую ночь, и все ночи до нее графиня должна была находиться в его постели. Чтобы отсрочить момент, когда он окончательно утратит над собой контроль и превратится в безумца. Момент, о котором грезил Игрэйт.

Но вместо того чтобы приглашать любовницу, тальден запирался в кабинете, до самого рассвета просматривая бессчетные жалобы и прошения, вникая и пытаясь разрешить бесконечные тяжбы.

Делал все, чтобы не думать о девочке с ясными голубыми глазами, оказавшейся опасней любой, самой сильной родовой магии. Фьярра тоже умела сводить с ума. Из невесты, от которой вскорости надеялся избавиться, незаметно превратилась в ту, что должна быть рядом всегда.

Набросив на плечи плащ, тальден уже собирался покинуть кабинет, когда неожиданный шорох заставил его замереть на месте. Размытая тень, сорвавшись откуда-то сверху, поползла по стене, соскользнула на пол, стремительно разрастаясь, разбрасывая по сторонам когтистые кривые лапы. Закрывая собой мебель и даже блеклые белесые точки – заглядывавшие в окна звезды.

Скальде зажмурился, с силой сжав кулаки, так, что хрустнули костяшки пальцев, а потом резко открыл глаза. Просторная комната стала прежней – выдержанная в приглушенных бордовых тонах, освещаемая пламенем каминов. Тени не было, и никакой голос не нашептывал о том, что пора выпустить из клетки слабого человеческого тела зверя, с рождения живущего в нем. Дать волю древней родовой силе.

Тальден заспешил по коридору. К девушке, что ждала его. К приятной в общении красавице – одной из любимиц эссель Тьюлин. К той, которой старейшины не уставали петь дифирамбы. У Гленды у первой зажглось на ладони солнце – благословение покойных ари.

Скальде вдруг поймал себя на мысли, что единственный знак, что-то для него значивший, появления которого он ждал, и подсознательно боялся не увидеть, – солнце, засверкавшее на руке Фьярры.

Она осталась в замке, она была рядом. Хоть его к ней и не подпускали. Эссель Тьюлин делала все возможное и невозможное, чтобы соблюсти приличия. Сторожевым псом дневала и ночевала возле покоев невесты. Пускала только лекаря, да и то лично сопровождая Хордиса к девушке.

А ему, наследнику, вообще запретила появляться у алианы. В вопросах следования традициям эссель Тьюлин была непреклонна.

К удивлению тальдена, последней не оказалось в просторной галерее, что вела в покои юной княжны. Вместо себя распорядительница отбора оставила дежурить служанку, которая при виде наследника побледнела и промямлила что-то насчет того, что его великолепию не следует здесь находиться.

Не обратив внимания на лепет «храброй стражницы», Скальде направился по сумеречной галерее, гадая, почему, вместо того чтобы спуститься к наверняка уже заждавшейся Гленде, он тащится к Фьярре.

Зачем? Чтобы справиться о ее самочувствии? Так об этом ему ежедневно докладывают лекарь и прислуга. Расспросить девушку о том, кому из покойных ари и чем она не угодила, раз ей подбросили ядовитого кьерда? Но все сказанное умершими должно оставаться между ними и алианой. Он не имел права допрашивать Фьярру.

Увидеть ее? Но последнего ему уже давно стало мало. Мало просто смотреть на нее, мельком ли пробегая по такой манящей фигурке взглядом, или прямо, не в силах отвести от нее глаз. Тем самым еще больше дразня себя и распаляя.

Как мальчишка он мечтал о ее губах, которые так хотелось целовать. Исступленно, жадно, вбирая в себя дыхание, нежный шепот и стоны, робкие, едва различимые, которых она сама будет смущаться и которые будет не в силах сдержать.

– Ваше великолепие – с ужасом выдохнула еще одна блюстительница порядка (Мабли, кажется) и несмело проговорила: – вам нельзя к ее утонченности.

– У себя в замке мне везде можно.

Тальден боролся с желанием просто подвинуть служанку и войти.

– Мне й велено вас не пускать.

– Она моя невеста! Отойди! – теряя терпение, рыкнул Герхильд.

Девушка испуганно вздрогнула. Пролепетав что-то насчет того, что предупредит княжну, скрылась за ведущей в спальню дверью.

Чтобы вернуться спустя минуту и с явной неохотой пробубнить:

– Ее утонченность готова вас принять.

«А если даже не была готова, все равно бы приняла», – мысленно закончил тальден, уже не способный повернуть обратно. Уйти. Зная, что она здесь, рядом. Всего в нескольких шагах.