Мой (не)любимый дракон

Пусть тоже считает меня немножко с приветом. Авось тогда будет держаться от невесты номер восемь подальше. Потому что мне, несмотря на долгие сеансы самовнушения и строгие выговоры самой себе, держаться подальше от Скальде не хотелось.

А вот поближе – другое дело.

Я снова на себя прикрикнула, велев дурной же себе сфокусироваться на смертельном лабиринте. А зачинщика всего этого беспредела хотя бы на некоторое время выставить из собственных сумбурных мыслей.

Если честно, теперь я была не против еще немного полетать. Стерпела бы и морскую болезнь, и страх высоты. Лишь бы держаться подальше от хитросплетений каменных стен. Мощные, неприступные, в несколько раз выше тех, что опоясывали Ледяной Лог, темным пологом они протягивались от земли к небу. Казалось, стоит вступить в лабиринт, и стены эти безжалостно сомкнутся над головой, погребя, как в склепе.

Ох, чувствую, после сегодняшнего испытания в моем анамнезе будет значиться и боязнь замкнутого пространства.

– Этому святилищу уже несколько тысяч лет, – с придыханием проговорила Ариэлла, явно пребывавшая в благоговейном экстазе от этого места.

И следом за мной сошла с подножки кареты.

А я поежилась. Не то от страха, дикой кошкой точившего когти о мою многострадальную душу, не то от холода. В пустошах было, как на Северном полюсе. Колючий ветер пробирался под накидку, играл тяжелыми складками и загонял снежинки в меховую опушку. Бессовестно дергал меня за головной убор, наверняка мечтая сорвать его или хотя бы украсть для себя венчавший эту жемчужную прелесть серебряный полумесяц. Вместе с морозным воздухом дружно кусал меня за щеки, заставлял коченеть пальцы под тонким бархатом перчаток.

Чудненько. Если не умру от ужаса, то имею все шансы окочуриться от холода. А если не добьет отвратительная погода, эту задачу вполне могут взять на себя ари. И даже если повезет не скончаться от сердечного приступа, мороза или знакомства с родней Ледяного, еще ведь предстоит долгий путь обратно. Полный потрясений и турбулентности.

В общем, как понимаю, при любом раскладе долго не протяну.

Фальвы приземлились у самого лабиринта – возле ворот высотой в три Герхильдовых роста.

Пока Скальде, Игрэйт и остальные маги о чем-то сосредоточенно переговаривались у входа в эту гигантскую комнату страха, эссель Тьюлин поила нас согревающими отварами и привычно наставляла:

– В лабиринт вы будете входить по очереди. Не останавливайтесь, идите вперед и ничего не бойтесь. Каждый закуток, каждый камень был тщательно осмотрен магами, здесь вы в полной безопасности. И их лучезарностей тоже не пугайтесь. Они, конечно, могут быть не в духе из-за того, что их потревожили. Но зла вам не причинят. А уж если вы им понравитесь, одарят благословением на всю оставшуюся жизнь. Сами понимаете, удостоиться милости столь могущественного колдовского рода – большая честь.

Алианы воспрянули духом. Стали переглядываться, заговорщицки перешептываться, делясь друг с другом эмоциями с ушка на ушко. Наверняка каждая была уверена, что именно ей посчастливится и удастся произвести на экс-императриц хорошее впечатление.

А вот я не была столь оптимистично настроена. Бродить в одиночестве по заброшенным развалинам, где высшие силы, пусть и в далеком прошлом, охотились на людей? А если какой Древний решил задержаться на бренной земле, прикорнул на пару-тройку столетий, а мы своим появлением его разбудим? Злого и голодного. Мне совсем не улыбалось стать героиней реалити-шоу «Остаться в живых» и улепетывать от разошедшегося духа. Тем более что на каблуках далеко не убежишь.

– А вы с нами не пойдете? – подняла на распорядительницу отбора полный затаенной надежды взгляд.

– Никто с вами не пойдет, – обломала мне эту самую надежду эссель Тьюлин. – Все, что скажут вам ари, предназначено только для ваших ушей. Нам откроется лишь результат – знак, что после испытания проступит у каждой из вас на ладони.

Значит, будут за стенами отсиживаться. Везунчики.

С одной стороны, конечно, хорошо, что беседа с покойницами пройдет тет-а-тет, и, если меня и раскроют, никто этого не услышит. С другой – что, если ари, воспылав гневом, решат устроить самосуд, а рядом не будет никого, кто может меня защитить?

Я шумно сглотнула, тщетно пытаясь протолкнуть застрявший в горле едкий комок страха и невыплаканных слез. Даже живительный горячий настой не помогал согреться, успокоиться и расслабиться.

– А как мы найдем обратную дорогу из лабиринта? – озвучила злободневный вопрос Хелет.

– На каждой из вас будет кольцо-артефакт. Оно и приведет вас к выходу, – раздался за спиной голос тальдена. Голос, который, забравшись под платье и даже под нижнюю сорочку, мурашками, опасной дрожью пробежал по обнаженной коже.

Алианы, потупившись, слаженно опустились в реверансах. Я тоже присела, каждой клеточкой тела ощущая замершего позади мага.

Раньше не замечала, а теперь вдруг бросилось в глаза, как начинали алеть щеки девушек при появлении Герхильда. Как губы их растягивались в застенчивых улыбках и ресницы трепетали, оттеняя светлую кожу. Было непривычно наблюдать за действием привязки, так сказать, на трезвую голову. Неужели я так же по-глупому улыбалась, кивала как болванчик на слова Ледяного и кокетливо хлопала глазами?

Хорошо хоть сейчас я хозяйка себе и своему разуму. Щеки у меня не пылают, губы не разъезжаются в дурацкой улыбке и колени предательски не подрагивают, как бывало раньше. Ну а то что внутри диким цветком распускается пламя, обжигая грудь, раскаленной лавой стекая к низу живота, так то, должно быть, нервное.

Да, определенно, это ненормальное влечение развилось на почве стресса.

– Если понадобится помощь, просто сожмите артефакт в кулаке, и вас сразу найдут.

– Можно уже начинать сжимать? – слетело с дрогнувших губ.

– Вы здесь в безопасности, эсселин Сольвер, – смерил меня ироничным взглядом Герхильд.

Еще и веселится, изверг.

В глазах мага бегущей строкой читалась насмешка, мол, какая из этой трусихи правительница империи.

– Никто вас не обидит. Не украдет и не съест.

Успокаивал его великолепие отвратительно. Ведь если вспомнил про «съест», значит, прецеденты имелись.

– Но если что-то из этого все же со мной случится, знайте: вы не приглашены на мои поминки.

Ощутив себя под перекрестным прицелом взглядов, поняла, что опять сморозила глупость. И так всегда, стоило только занервничать. А нервничала я в этом мире постоянно.

Да и как тут не волноваться, стоя перед входом в забытое людьми и богами место, в нескольких сантиметрах от драконочеловека, оказывающего на меня какое-то гипнотическое воздействие.

Дурман в голове рассеялся, когда в сознание ворвались громкие голоса магов, на которые наслаивался зловещий скрежет расползающихся в стороны металлических створок.

Бывшее пристанище Древних встретило нас холодом, сумраком и леденящей душу мглой, хлынувшей из распахнутых ворот.

* * *

Когда с наставлениями было покончено, нам всем выдали по артефакту. Колечко из черненого серебра как влитое село на безымянный палец. Стоило металлу соприкоснуться с кожей, как по украшению, будто рябь по воде, побежали искры, зажигая каждый выгравированный на кольце символ.

Засмотревшись на игру света, золотыми бликами касавшегося кисти, я не сразу заметила, что к магам, продолжавшим с упоением читать заклинания, подвели теленка. А услышав жалобное мычание животного, неуклюже переступавшего с ноги на ногу, поспешила скрыться в карете, понимая, что прихватили его с собой не в качестве болельщика.

Я всегда любила зверушек, больших и маленьких. Поэтому десятой дорогой обходила цирки и зоопарки, не способная вынести вида животных в клетках, предпочитая вообще на них не смотреть. А вот мимо дворняжки с голодными грустными глазами, наоборот, пройти не могла, тут же бежала в магазин за чем-нибудь вкусненьким для «беспризорника». Своего последнего кота тоже на улице подобрала.

Интересно, как там без меня Котений Котеньевич? Раньше, когда был помельче, мы его ласково называли Котей. Но с тех пор как возмужал и стал напоминать тигра в мини-формате – такой же рыжий-бесстыжий, с темными продольными полосками по всей немалых объемов туше – все к нему обращаются не иначе как Кот или уважительно по имени отчеству.

Покупает ли ему Фьярра его любимую куриную печень? Вредную, конечно, но иногда ведь можно побаловать любимого питомца.

А вот стал ли он любимым для нее… Как и мой Лешка.

Вздохнула грустно, пытаясь понять, ревную ли до сих пор. По идее, при мысли об этой воровке чужих мужей и, собственно, самом муже сердце должно скакать галопом. А вот не скачет, стучит себе ровно. Я бы даже сказала – как-то отстраненно.

Наверное, правы мама с бабушкой: женщины в нашем роду действительно прокляты. Раз стоит только выйти замуж, и все, конец лав стори. Раньше я в это не верила, но после знакомства с Адальфивой была вынуждена пересмотреть свои жизненные убеждения.

Я сидела в карете все то время, пока маги приносили в жертву невинное существо и призывали в лабиринт души умерших. Алианы стояли неподалеку, совершенно спокойные, безразличные к смерти животного. Наверное, для них жертвоприношение в порядке вещей. Мне же многие здешние обычаи казались дикими, страшными и отвратительными.

– Княжна, вы что здесь, уснули? – вырвала меня из мира мрачных раздумий эссель Тьюлин, несколько раз ударив кулаком по изрисованному морозными узорами стеклу. Скомандовала резко, словно я была не невестой, представительницей древнего дворянского рода, а новобранцем, призванным на войну: – Скорее за мной! Будете входить в лабиринт третьей.

Жаль, что не минус первой, то есть не входить в него вообще.

Подобрав юбки, я покинула карету и поплелась за распорядительницей отбора, чувствуя себя еще одним жертвенным теленком. На магов и туда, где снег окрасился багровым, старалась не смотреть.

– Лучше бы Герхильду пустили кровь, – бормотала себе под нос, следя за тем, как в туманном зеве лабиринта исчезает первая невеста – Гленда.

– А ему и пустили, – услышав мое ворчание, сказала Майлона, переминавшаяся с ноги на ногу в попытке согреться. – Ты что не следила за призывом? Это же было так интересно! Только его великолепие жаль немного. Резать ладони, должно быть, очень больно. Но иначе бы, без крови потомка, покойные ари не откликнулись на наш призыв.

– Не больнее, чем когда тебе перерезают глотку, – буркнула я, невольно посмотрев в ту сторону, где лежало мертвое, истекающее кровью животное.

Темная, почти черная. Под ней таял снег, а у меня внутри от этого зрелища, наоборот, все холодело. Почувствовав, как к горлу подступает терпкий комок, отвернулась и услышала собственное имя.

– Эсселин Фьярра-Мадерика Сольвер, вы следующая! – приговором прозвучали слова.

Я последовала к воротам, провожаемая дюжиной взглядов. Один из них то заставлял покрываться испариной и провоцировал учащенное сердцебиение, то морозил меня с ног до головы. Сейчас я чувствовала его как никогда остро, всем своим естеством. И даже когда туман за спиной сомкнулся, скрыв меня от наблюдателей этого безумства, продолжала ощущать тальдена. Каждым сантиметром кожи, каждым своим волоском. Будто Ледяной по пятам следовал за мной.

Впрочем, мысли о Герхильде очень скоро добровольно покинули мое сознание. Стоило очутиться в ловушке пугающей мглы, как стало не до сердечных или черт его знает каких там переживаний. Чем дальше оказывалась от входа в лабиринт, тем больше густела хмарь перед глазами, становясь почти непроницаемой. Словно где-то на небесах опрокинули огромную кастрюлю с молочным киселем, и теперь он разливался по промерзшей земле, стекал с обледенелых стен.

От промозглого воздуха першило в горле, а от неспособности видеть дальше собственного носа тревожно ныло в груди. Я вздрагивала от малейшего шороха. Даже от звучания своих же шагов и собственного дыхания, с хрипом вырывающегося из легких.

Казалось, это вовсе не я дышу, а кто-то или что-то, что идет по моему следу. Крадется, с каждым шагом становясь все ближе к своей поживе, то бишь ко мне.

Надеялась услышать голоса других алиан, а лучше – повстречать одну из них и дальше уже идти вместе. Желательно – взявшись за руки. Сейчас бы я обрадовалась даже Керис.

Но меня окружали лишь вздымающиеся к небу стены и карабкающийся по ним туман. Лишь однажды впереди, у излома лабиринта, мелькнула чья-то облаченная в светлое фигура. Может, Ариэлла? Это на ней было горностаевое манто.

Или мне просто почудилось…

И тем не менее ускорила шаг, крикнула:

– Подожди!

А в следующую секунду почувствовала себя ари, не пережившей брачную ночь и превратившейся в ледяную статую. Беспомощную и неподвижную.

Когда чьи-то жесткие пальцы сомкнулись на моем плече.

Глава 25

Мгновения счастья быстротечны. Иные же, вот как эти, кажутся бесконечными. Тянутся, будто резиновые, не желая становиться прошлым. А с ними и нервы натягиваются до предела, готовые в любой момент лопнуть, словно изношенные гитарные струны.

Я стояла, забыв, как дышать. И двигаться тоже разучилась. Казалось, замерла не только я, вдруг утратив способность управлять своим-чужим телом, но и мир вокруг. Даже само время застыло, будто замурованное в невидимом янтаре.

Из оцепенения, которое вот-вот должно было закончиться спасительным обмороком, меня вывел голос. Словно где-то поблизости зашелестела сухая листва, потревоженная порывом ветра. У меня тоже что-то зашелестело, вернее, зашевелилось – волосы на голове. Если бы не жемчужный шедевр, ее венчавший, уверена, встали бы дыбом.

Ну а что касается цвета, чует мое сердце, быть мне отныне платиновой блондинкой.

– Куда это ты так рванула, милочка? А с нами пообщаться?

Узнав вчера об испытании, я настраивалась на встречу с призраками. С этакими бесплотными созданиями, чем-то вроде маскировавшейся под фантома Блодейны. Но ари, коварно подкравшаяся сзади, а теперь, будто по мановению волшебной палочки, внезапно возникшая передо мной и преградившая дорогу, не была прозрачной. Разве что какой-то неяркой. Я бы даже сказала – сероватой. Будто персонаж из ретро-фильма, с помощью неведомой силы переместившийся в мой ужастик.

И уж точно покойную императрицу нельзя было назвать бестелесной. Кожу до сих пор покалывало от острых, совсем не эфемерных ноготков, даже сквозь плотную ткань накидки больно жаливших мне плечо.

– Молодежь – что с них взять? Вечно куда-то торопятся. Всю жизнь, вместо того чтобы ею наслаждаться, спешат. Вот в мое время…

Вопить-кричать сил не осталось, но слабенький писк все же прорвался наружу, когда из замшелой кладки послышался еще один голос, с явными ностальгическими нотками. Мелкие камни посыпались на землю, стена разверзлась, выпуская из своих недр еще одну покойницу. Тоже блеклую, будто вырезанная из раскраски фигура, которой так и не коснулись кисть или карандаши ребенка.

– Опять за старое, Тириль. Ну сколько можно! – закатила глаза ари с пугающе длинными, хищно загнутыми ногтями. Наверное, со дня смерти отращивает. – Никому нет дела до твоего времени. И до тебя, между прочим, тоже.

Ее лучезарность номер два и не думала обижаться. Отмахнулась от ворчливой родственницы, как от назойливой мухи, противно жужжащей над ухом, и принялась заинтересованно меня осматривать. Словно я была музейным экспонатом, и сейчас покойница оценивала мастерство создавшего меня скульптора.

– И эта такая же. Кожа да кости. Где они вообще их понабирали? – подключилась третья ари. – Выброшенные на берег рыбешки и те будут поживее этих дохлячек.

Сама ты дохлая. Дохлее некуда.

Я вздрогнула, уже почти без страха. Видимо, организму надоело вырабатывать адреналин или во мне этого гормона больше не осталось. Туман, ковром стелившийся по земле, схлынул, открыв моим глазам третью оценщицу.

Покойницы были далеко не молоды, но еще не утратили былой красоты. То ли умерли преждевременно, то ли постеснялись явиться юным алианам в своих истинных обличьях, в коих покинули этот мир. В уголках глаз – строгих, испытывающих – едва различимые морщинки. И проблески седины в тусклых, идеально уложенных волосах.

Держались ари, как и подобает истинным императрицам. Прямые, словно по шесту проглотили, с задранными кверху носами и высокомерными взглядами. Такими же холоднющими, как у Скальде. Сразу видно, родственнички.

А еще в глазах вельможных арбитров проскальзывало пренебрежение. Видать, первое впечатление обо мне сложилось так себе.

Ари щеголяли в роскошных платьях, будто сотканных из тумана. Он же тончайшим кружевом оплетал тонкие, словно вырезанные из слоновой кости руки правительниц, драгоценными тиарами украшал прически.

– А мне та румяная и чернобровая понравилась. И имя у нее красивое. Звучное. Майлона, – певуче проговорила первая покойница. – Фигуристая, статная, здоровьем так и пышет. Сразу видно, что сильная, и сыновей Скальде крепких подарит. Не то что эта. Болезная. – Острый ноготь беспардонно ткнулся мне в живот. – Вот где у нее там ребеночек поместится? А вылезать-то как будет?

Пока она говорила, я из последних сил боролась с желанием прикрыть руками все, что пониже талии. Вот ведь какие придирчивые. Мы еще даже не познакомились, а они уже раскритиковали меня в пух и прах.

– Майлона трусовата, – не согласилась с родственницей третья дама, скривившись так, будто только что червяка прожевала.

Хотя, может, для этой нечисти червяки – как раз самое то. Любимое лакомство, деликатес.

– Ты всегда, Фэльма, очень придирчива и предвзята. Мы с ней еще даже не пообщались.

– Она только в лабиринт вошла, – поддакнула ворчунье самая благодушная из ари. Тириль, кажется.

– Потому что одного здоровья мало, – назидательно парировала Фэльма и велела, обращаясь ко мне: – Ну-ка, дорогуша, покрутись. Давай, давай, живее! Нам еще пятерых после тебя осматривать.

Как будто корову себе на ярмарке выбирают.

Я покорно потопталась на месте, оборачиваясь вокруг своей оси, а ари, пренебрежительно отозвавшаяся о Майлоне (да и я ей, кажется, не пришлась по душе) с глубокомысленным видом озвучила свой вердикт:

– Н-да, действительно какая-то квелая.

Стало обидно. Очень и очень сильно. Не то чтобы я мечтала их поразить. Наоборот, надеялась оказаться в числе забракованных кандидаток. Но, согласитесь, мало приятного в том, что тебя при тебе же сравнивают с дохлой рыбой и брезгливо морщатся. Будто я не красивая юная девушка, а утопленная в прошлогодней луже калоша.

– Разве вас позвали оценивать наши внешние данные? Так с этим и живые вполне могут справиться.

Каюсь, не сдержалась. Надо же было самой за себя заступиться, раз уж больше некому.

– Ну хотя бы не немая, – расщедрилась на некое подобие улыбки третья лучезарность.

А та, что с длинными ногтями, имени которой я так пока и не узнала, мрачно заметила:

– Наглая. Уж лучше бы была немой.

– Значит, не понравилась, – подвела я итог, обращаясь в большей степени к себе, нежели к бледнолицым и бледнотелым царицам.

Незаметно для себя самой я успокоилась. Почти. Экс-правительницы не выглядели устрашающе. Высокомерные – этого не отнять. И, наверное, немного раздраженные. Может, потому что их разбудили, не предупредив заранее. Но в целом вполне миролюбивые. Заинтересованные больше в моей внешней оболочке, нежели в моей душе.

– Поставите крестик? – попросила заискивающе, едва не прибавив жалобно-тоскливое: «ну пожалуйста, миленькие».

– Не хочешь замуж за нашего мальчика? – по-детски надулась Тириль, чем-то напоминавшая фею-крестную Спящей красавицы из одноименного диснеевского мультфильма. Ту, что была пухленькой и суетливой, и очень походила на великовозрастного ребенка.

– Не то чтобы не хочу… Просто… – выдохнула, собираясь с мыслями, и осторожно продолжила: – Меня пугает перспектива провести вечность в замороженном состоянии. Я тоже трусиха, еще трусливее Майлоны, уж поверьте, и очень не хочу для себя такого финала.

Все, пусть ставят на мне крест, на моей ладони в смысле – он станет моим обратным билетом на Землю.

Ари подозрительно притихли и теперь не сводили с меня суровых, пытливых взглядов, став похожими на трехглавого Змея Горыныча. Только бы огнем за такие откровения не стали плеваться.

– Ты сильнее всех откликаешься на его силу, девочка, – покачала головой ее лучезарность Фэльма. – Я чувствую это. С нашей стороны было бы глупо пренебречь такой невестой.

Приехали.

И зачем тогда распинаться, не жалея эпитетов и расписывая в красках, какая я вся тут неправильная и неподходящая?

Так и хотелось крикнуть, что это не я, а тело Фьяррино откликается. А мне вообще на вашего Герхильда не хочется откликаться. И чувствовать его так остро, и душой, и плотью, и, вообще, всем, чем только можно, не желаю. Вернее, желаю, но я себе это строго-настрого запрещаю!

В общем, не надо мне вашего солнца. Крест хочу! Большой и жирный. Чтобы всем стало ясно, что я – не героиня его романа. А он не мой герой. Он мой самый-самый нелюбимый дракон!

Все эти мысли в одно мгновение пронеслись у меня в голове, сформировавшись в робкие, с надеждой произнесенные слова:

– Лучше я потом за другого тальдена замуж пойду. Не за про́клятого.

Ари возмущенно ахнули, запыхтели, наливаясь серым цветом, вместо положенного красного. А я зажмурилась, запоздало попеняв самой себе за то, что была такой самонадеянной. Не стоило рассчитывать на счастливое освобождение и милость давно почивших предков Герхильда. Как бы не решили проучить своенравную алиану, нос воротящую от их пра-пра… внука, и не наказали меня за опрометчивые слова.

– А сама-то ты кто? – как гром среди ясного (нет, уже грозового) неба раздался резкий, опасный, как радиоактивная вспышка, голос. Голос, заставивший меня вспомнить о прежних страхах и неприятно поежиться. – Про́клятая ты. И душа у тебя странная. Темная. Чужая.

Прикосновение к лицу, требовательное, побуждающее открыть глаза. Чтобы уколоться о лед, сверкнувший во взгляде замершего передо мной существа.

Назвать маячившую передо мной особу женщиной, пусть и покойной, язык не поворачивался. Я бы скорее сравнила ее со змееволосым чудовищем – Медузой Горгоной. Туман, обрамлявший красивое, но искаженное злобой лицо, казался живым. Колыхался и трепетал, короной сплетаясь над головой ее лучезарности, напоминая копошащихся ядовитых змей. Ядовитым был и ее взгляд, пробиравший до мозга костей.

Под ним я как будто окаменела. Единственное, на что хватило сил – это на невнятное возражение, прозвучавшее как комариный писк:

– Я не проклятая.

– Душа у тебя запятнана. Чуждой, инородной магией. Весь род твой гнилой. Такой, как ты, не место среди невест наследника.

А я, собственно, о чем?

Не знаю, что там насчет души – зачесалось все тело. Стало зудеть неимоверно, словно я не мылась с рождения. Хотелось содрать одежду вместе с кожей, с чертовым проклятием. Вместе с дыханием этой нечисти, опалявшим лицо, и ее словами, ожегшими раскаленным клеймом.

Все-таки прокляла нас, Королевых, та безымянная ведьма, обрекая быть несчастными в браке. И теперь ее злые чары, которых прежде не ощущала, душили, подавляли. Невидимой занозой застряли в груди.

– Уж кто бы говорил, Ллара! – взметнулся до фальцета незнакомый голос.

Ему вторил другой, который я тоже слышала впервые:

– Это из-за тебя все мужчины нашей семьи обречены быть безумцами и убийцами!

Шокированная, раздавленная откровениями покойницы, я не сразу заметила, что к нашей «теплой» компании присоединилась еще пара-тройка ари. А может, их было больше… Перед глазами мелькали лица, в ушах звенело от гула голосов.

Правительницы кружили вокруг меня пчелиным роем, что-то бормоча, непрестанно жужжа, трогая и даже… принюхиваясь. Может, гадают, съедобная ли я? Раз не подошла Скальде, то почему бы не закусить забракованным товаром. Не пропадать же добру зря.

– Не из-за меня! – обиженно вскрикнула ари со змеиной прической, и туман у нее на голове пришел в еще большее возбуждение. – А из-за дурочки Арделии, нагло «самоубившейся» в моем саду. Это все она! Я же просто боролась за свою любовь!

– За трон ты боролась, жадная до власти стерва!

– Не забывай, с кем разговариваешь, Фэльма! – почти в рифму, чеканя слова, парировала печально известная Ллара.

Та самая, что, воспользовавшись правом Йели, явилась на брачный пир и украла у Арделии ее возлюбленного жениха.

На какое-то время обо мне и о моей запачканной, иномирной душе все забыли, увлекшись выяснением отношений. Почтенные ари были прямолинейны, не стеснялись в выражениях и не отказывали себе в удовольствии облаять соседку справа или слева. Оскорбления пушечными снарядами летали в воздухе, попадая то в одну, то в другую покойницу, а у меня от некоторых словечек уши сворачивались трубочками.

Если честно, я так и не поняла, разоблачили нас с Блодейной или все претензии Ллары были исключительно к моему семейному проклятию. Не желая испытывать судьбу и дальше, осторожно, шаг за шагом, я отступала, мечтая под шумок смыться. А они уже потом пусть сами решают, одарить ли меня солнышком или черкануть на ладони крестик.