Избегнув чар Сократа…

от Марины 21 июня

Ты ставишь меня в тупик, Аннета. Письма твои романтичны, и сама ты, видно, изрядная мечтательница. А потому, коль скоро я облечена твоим доверием, позволь опустить тебя с неба на землю. Начнем с полевой документации, что стекается в Управление со всех объектов. Просмотрев то, что пришло за твоей подписью, считаю необходимым насторожить твое внимание. Очень небрежно! Ошибки, пропуски, скорый почерк – это никуда не годится. Ты не на практике, милочка, ты на работе, где надо дело делать, а не витать в облаках. Очнись, пока не поздно. Поняла?

Передай Клюеву, это и его вина тоже.

Не знаю, как повернутся дела с очередной сменой названия и начальства в нашем Управлении, но, в любом случае, работа каждого сотрудника отныне совершенно прозрачна относительно его полезности.

Еще раз – поняла?

Далее. В своей восторженности ты упускаешь, что на наши объекты уезжают не без корыстных, вполне понятных и уважаемых целей. Твой доход (извини за вторжение) составляют весьма недурная зарплата инженера-гидрогеолога целого объекта, плюс сорок процентов полевого довольствия, плюс районный коэффициент и кое-какие премиальные. При умеренных тратах, если, как водится у добрых людей, проживать только полевые, что вовсе не сложно, имея под боком служебную курортную столовую, ты вернешься в Москву богатой невестой. Поучись-ка у Раисы.

Еще. Эти молодежные словечки… еще не остыла от них?

И последнее. Не уверена, однако, рискну намекнуть на правах старшей, что любые сплетни с объектов неизбежно достигают ушей Управления. Их ждут с вожделением.

Впрочем, сдаю назад: ты – девица взрослая, своенравная, поступай, как знаешь. Пока все. Пиши.

от Аннеты 26 июня

Благодарю за строгость, многоуважаемая Марина.

И теперь, внявши добрым советам, я стану… в общем, сама полезность. И не за страх вовсе, но за совесть, потому что прониклась и люблю порядокы.

Вот-тц.

Итак, место действия – стог сена, лучший среди лучших на светлом лугу. Я лежу на самом верху и навожу блеск на полевую документацию. Предо мной буровые журналы, бланки, чистая бумага, а вокруг духота и прелость, землянично-брусничный настой. И медовый – от пушистой мордочки лилового короставника. Надо мной туманно-крылые полупрозрачные облака, на мне – стрекозиные дымчатые очки и беспредельно-открытый сарафан с кружевной крахмальной нижней юбкой, сшитой собственными руками. Люблю пережитки!

Солнце жжет мою спину, мне чудится пляж, синяя кромка моря и счастье, счастье, поджидающее меня за поворотом. Ах, море! Говорят, им грезят потомки Атлантиды, люди с голубыми глазами. Необыкновенно! Купила тетрадь с изображением парусного корабля и вздрогнула предчувствием счастья.

…Вдохни аромат цветка – и поймешь лето, пройдись по тропке, примусоренной соломинками – та-та-та! Ах, счастье! Оно грезится мне постоянно, и разве может быть иначе под этим солнцем, в такой прекрасный летний день?!!

…А из сена меж тем наползают мошки, жучки-паучки-мотылечки, пёстрые обитатели одной копны. И далеко не всем улыбается солнышко-счастье. Вот на бумагу с трудом взобралась ободранная мóха – крылья изломаны, ног не хватает, усики тоже не целы; вскарабкалась и застыла в изнеможении прямо на строчке. Мешает, да жаль сгонять, кругом необоримый сенной навал. Сколько их пострадало в несчастии "сенокос"!

Лежу, смотрю… я в тупике. Ободранная моха и я… связи не улавливаю, а ведь должна быть… Нет, безнадежно. Лежу, смотрю.

Зато производственные дела у нас в большом-большом порядке. Бурим, пишем, опробуем. Да еще уехал Клюев. Повез Вам мой привет и льдисто-лиловый образец гипса с глубины сто метров. Мы взяли его горяченьким от обуривания и с ювелирным тщанием отбили по затертостям геологическим молотком. Да украсится им Ваш рабочий стол!

Вот-тц.

А и прощался Боря четыре дня, а и гуляла на проводах вся обслуга, все, с кем он не успел поругаться. Бедный Боря! На причале, смурной и мутный, он сжал мою руку и сказал с проникновенной запиночкой.

– П-прощай, Аннета. Жалею, что не встретил тебя раньше.

– А зачем? – пренаивно спросила я.

– Н-ну, я бы что-нибудь придумал.

– Например?

Тут я хихикнула, а он чмок меня в щеку, а я дерг его за хохол на темечке. На том и расстались.

Странный чел! Шутки и анекдоты не смешат его, красоты природы не впечатляют, если он в одиночестве и не с кем поделиться; всегда напряжен, застенчив до косноязычия. И с таким характером ссорится напропалую… Или потому и ссорится, что "с таким характером"? Бедный Боря!

После его отъезда в огромном доме остались три человека. Вы знаете Коробковых, Марина, красивая пара, не правда ли? Полгода, если не больше, придется жить бок о бок с этим семейством. Молодые, им всего по тридцать два года, а они вместе уже одиннадцать лет! И, как я посмотрю, между ними далеко не все ладно, стычка не катит, хотя это, трам-пам-пам, и не мое дело. Синеокая Рая влюблена в него рабски, безоглядно, она без него не живет, каждую минуту ждет, ищет, а, найдя, ведет домой, где ссоры и насущные нужды составляют обыкновение их семейной жизни.

"Ах, если бы, – мечтается ей, – если хоть одним годочком быть моложе него!" Ей хочется бо́льшей уверенности.

Зато сам Иван, когда трезв, человек удивительный, необыкновенный, бескорыстная простая душа. Последнюю рубашку, как говорится, снимет и отдаст. А как четко знает буровое дело, орудует рычагами, отдает команды – любо-дорого! А гоняет машину! Я сижу, не жива, не мертва, твержу-заклинаю "и какой же русский не любит быстрой езды, и какой же русский…", а он лишь посмеивается да позволяет себе прикуривать на скорости в сто тридцать километров в час! Аж заколебал удалью. Сама я сажусь за руль лишь по необходимости.

Да, Марина, смешные дела: помните, тот мастер? с ним полный конфуз. Вобравши в голову невесть что, он пожаловал при полном параде – в черном костюме, в шляпе! И что же? В белой рубашке с галстуком, с прилизанными волосами он показался затрапезным мужичком с плоским лицом и желтыми кошачьими глазами. Где его стать, где литая медь в берендеевой темной чаще? Их нет, их нет, вот и сходи с ума…

Зато теперь можно шутить, как вздумается, быть, наконец, свободной и раскованной… Тра-ля-ля! Как, думаете, его лесное имя? Людвиг. Людвиг ван Кротов. Хи-хи.

Моя беда: я типа прогибаюсь под впечатлением "другого". Таковы плоды интернатского взращивания. Любимые дети смелы и победоносны, а другие… другие выруливают в мир кривыми дорожками, борясь с напутствием "все равно ничего не выйдет". Обиды детства жгут огнем. "Под старость все матеря находятся," – говаривала нянечка в интернате.

Я держусь. Главное, не строить из себя жертвы.

Словечки, Вы говорите, молодежные. Пусть. Я их обожаю. Они, словно живые глазки нашего дивного языка, свежие болотца, что питают родники и реки. Большинство их, сто пудов, соскочат, но самые чумовые останутся.

Лежу, смотрю.

Тень от моей головы сместилась, солнце заглядывает слева… Вопрос: на какую сторону света я смотрю? Ответ: я, геолог, смотрю на северо-запад. Ура!

Я легкомысленная, да, Марина? Я, я… Валяюсь тут на стоге сена и даже не поинтересуюсь, как ваши дела?

Как ваши дела? Как вам живется, тонкая женщина с золотыми волосами? Вам смешны мои бредни, не правда ли? А знаете, как я храню ваши письма? Распечатываю тонким женским почерком на розовой бумаге с кружевным обрезом. И душистую полоску в конверт.

от Марины 29 июня

Скажи-ка, моя красавица, что "необыкновенного" в том, что буровик водит машину, ладит с бригадой (и пьет, разумеется, вместе в нею)? Ровно ничего. Так не прогибайся и не твори себе кумира. Коробков, без сомнения, видный мужчина и на отличном счету у начальства, но ведь он груб, Аннета, необоримо груб, как ты не замечаешь? В его присутствии я всегда ожидаю хамоватой шутки, готовой сорваться с его губ. Со всем тем, он парень не промах, а ты слишком наивна, чтобы скрыть восхищение. Остерегись. Вспомни звон разбитой посуды, да пораскинь мозгами.

В Управлении все так, как тебе помнится, разве что жарко и воняет резиной, которую жгут под столь памятной тебе стеной. Перемены-переименования мало-помалу движутся, с кем-то мы сливаемся-разливаемся, но полевиков, в том числе и тебя, пока не касается, тем более что тобою довольны.

Да еще приехал Клюев. Он полон впечатлений от нового гидрогеолога, "девушки с пушистой русой косой и набором серьезной музыки". Поздравляю. Мелькнул и скрылся, как мимолетное видение, мстит, надо полагать, в ближайшем трактире за долгую разлуку с культурными центрами.

Еще раз: не увлекайся грубой силой, не ищи приключений на свою голову. Так-то.

от Аннеты 1 июля

Нет, нет, Марина, Вы не правы, Коробков не заслуживает плохих слов. Он и вправду не "принц", а простой буровик, умный, веселый, а грубость… на меня же она не распространяется. А ведь едучи сюда, я боялась начальства. Сказать по совести, работник-то пока на троечку ведь я. Так что Иван Николаевич – моя удача. Тут я не уступлю!

Ах, если бы он не пил! Горе-горькое… сколько наших богатырей стучат стаканами по кабинам, по машинам!

Вот он идет, пошатываясь, навстречу мне по тропинке.

– Ш-ш, не шуми, – прикладывает палец к губам, – хоть ты не ругай меня.

Жена встречает его бранной картечью, и вот уже Иван, словно раненый медведь, начинает крушить все и вся, а нежная блондинка – орошать слезами подушку, будто и не она минуту назад рвала его на части. Но спокойствие: к вечеру он придет в себя, даст "твердое обещание", а она поверит с тихим счастьем в небесно-голубых глазах.

Не соскучишься.

Вы… в чем сегодня? В зеленом? Мой любимый цвет. С Вашей бледностью и глазами русалки это восхитительно! Вам поклоняются, с Вас не сводят глаз, о Вас мечтают все окрестные мены.

от Аннеты 10 июля

Марина, извините, большая просьба. Срочно, срочно, я даже подпрыгиваю от нетерпения. Гвоздь программы, бурение глубокой скважины, начнется, как только прибудет тяжелый станок, каким в Поволжье работают настоящие нефтяники. На глубине полторы тысячи метров залегает то заветное, что сделает скромный курорт мировой знаменитостью – йодо-бромные рассолы, природное успокоительное для хлипких современных нервишек. По словам главврача Рината Ахтямова, надутого гендерным превосходством, по его словам, стоит лишь поплавать в таком бассейне, как станешь спокоен и невозмутим, как обитатель Олимпа.

Я многого жду от этой проходки. В отличие от вечно спешащей нефтеразведки, мы предполагаем бурить с остановками, частыми опробованиями, с чувством и толком, чтобы сделать нашу скважину настоящим оком в земную твердь.

Так вот. Неделю назад я послала в Управление заявку на полевую химическую лабораторию, тесты и программы для компьютера. Мне интересно проследить изменение химического состава подземных вод с нарастанием глубины, сверху вниз, от пресных грунтовых до высокоминерализованных рассолов. Это так интересно, это мороз по коже! Голова моя просит нагрузки, руки – занятий, а времечка здесь не занимать! Посодействуйте, пожалуйста! Зеленый ящик, полный пробирок, колб, реактивов должен занять свое место в нашей камералке!

О, что происходит на небе! Находит гроза! Ветер, порывистое сопротивление сосен, зеленый переполох кустов, полосы ряби на потемневшей Каме. Кипят черные тучи, прочеркиваются ветвями молний. А грохот! Рушится небесная твердь! Нелегко Творцу совладать с Хаосом, нелегко созидать гармонию.

Бегу на крыльцо за дождевой водой.

от Аннеты 14 июля

Ой-ой! Вы обиделись, Марина, за "окрестных менов", Вы не отвечаете. Ой-ой! Я слониха, дубовая колода, ахти мне, ахти мне! Вечно меня заносит. Каюсь, каюсь, простите меня!

У нас все по-старому. "Северную Мацесту" мы разведали, одели в пластик, сдаем заказчику, а тяжелый станок еще не появлялся. Длинные, ничем не заполненные дни кажутся бесконечными. Брожу, как потерянная, не знаю, куда себя деть. Муки безделья и беззанятости… что происходит? Разве мне мало себя самой, книг, музыки, сияющего мира вокруг? Откуда эта пустота? И что в таком случае есть наша "работа", как не развлекалочка , не заслонка, повод не думать… о чем? За делами, как за щитами, незаметно перебегаем по дню к вечеру, и не думаем, не думаем… о чем?

Но думать-то надо!

Вопросы, вопросы…

По берегу, на фоне сверкающей реки и полыхания заката, словно вырезанные из черного картона пинают тазики ленивые сдыхи. Отдыхающие отдыхающие. Их безделье оплачено, освящено законом. Но… не есть ли в муках праздности выход на размышления? Иначе когда?

И я решила пройти испытание насквозь, героически сложа руки. Чего я боюсь? Ну-ка. Острый вихревой напряг в душе… выдержка… острый перелом… и он потек, потек, мой вечер, будто бы сквозь меня. Научиться светло и тихо принимать уединение.

Зато на следующий день, полная сил, я одним махом перерыла курортную библиотеку и заселила свое море цепью обитаемых островов. Есть находки. Во-первых, конечно, русские гении и таланты, во-вторых, мировые: Стендаль, к примеру, дневники и письма, Голсуорси, Уитмен, Хемингуэй, ранние немцы. Должно хватить на всю осень и зиму, если придется здесь зимовать.

Предовольная, переписав бумажку набело, протянула библиотекарю. И тут седенькая старушка шепнула тихонько и повела в хранилище. Дух захватило! Старые, еще дворянские, собрания, которых не касалась рука ни одного курортника: Карамзин, древнерусские сказания, былины, Гомер, Паскаль, Ницше, Уитмен, Библия. Даже Геродот! А сколько на иностранных языках! Увы, это клад без ключа, в моей башке хоть и вертится парочка, но ни одного «без словаря». Хотя и то не беда, если вспомнить долгие вечера.

Ах, как хорошо можно жить!

Последняя новость. Раиса уезжает в отпуск. Сперва к морю, на черноморские пляжи, затем к родителям в Белоруссию за детьми, чтобы привезти их к учебному году. Едет, бедняжка, сама не своя, боится оставить мужа.

Честно сказать, это семейство истомило меня, загнало в тупик, разбило хрупкие мечтания о семейном согласии. Скандалы, драки, упреки-подозрения… что-то опошлилось во мне от их присутствия.

Марина! Не обижайтесь. Пишите, это очень-очень нужно.

от Марины 16 июля

Не смеши меня, девочка! Не было печали – искать себе обид. Даже приятно узнать о благоволении окрестных мужчин!

Нет, дорогая, нет и нет.

В нашей комнате, как помнишь, сосуществуют пять человек, из коих четыре женщины плюс душка-Очёсков. Сидим, кажется, день-деньской, знаем друг друга, как облупленных, а все же время от времени кто-то да ерепенится, да петушится, да выскакивает из себя, чтобы не сели на голову, не цапнули за бок, не размазали по стенке, как случилось со мной час тому назад, когда Очёсков, завравшийся о своих "шансах" у любой женщины и получивший от меня по мозгам, сразил меня метким ударом.

– А вот на Марине, – провозгласил он, став в позу с поднятым указательным пальцем, – а вот на Марине я бы никогда не женился. Ни-ког-да.

Суди сама, как меня любят здешние мужички. Уважают – это ближе, или побаиваются ввиду членства в Совете по жилищным ссудам, или того, что мне доверяют крупные клиенты, на буровом ста что я недаром проживаю свой день и меня не упрекнешь в отупелом сидении перед стеной, которая давно осточертела своими подробностями.

от Аннеты 30 июля

Бессонница, Марина, не спится, не могу. Скудно светится ночник, звучит меланхолический Шуман, не шелохнувшись, стоят сосны. Скрипка плачет, утешить бы, но она сама встает, летит, парит.

Ах, что мне делать в эти светлые северные зори? Лежит на подушке моя рука, загорелые длинные пальцы…

Рассвет. Розовое небо, розовый туман. Под окно подбегает розовая собака, крапчатая, охотничья, горячий розовый язык. Иванова собака. В голове звон. Искупаться, что ли?

от Марины 1 августа

Как остеречь тебя, Анна? И надо ли…

В Москве, будто в пекле, нечем дышать. Тлеют торфа в Подмосковье, в воздухе сизая дымка гари. Только и свежести, что в твоих письмах.

Анюта… будь благоразумной.

от Марины 10 августа

Анне-та, где ты? Вторую неделю ни строчки. И телефончик отключен. Пи-ши.

от Марины 25 августа

Молчишь, молчальница. Ну-ну.

К вам по случаю забурки глубокой скважины вылетает наш главный специалист, мой давний спутник еще по институтскому туризму Котик-Васик (для тебя Константин Евдокимович Васин). Он был уже аспирантом, когда я появилась на первом курсе.

С этой оказией ты получишь полевую лабораторию и ореховый торт. Советую приглядеться к означенному господину, в твоем окружении это подарок. Пиши же.

от Аннеты 3 сентября

Марина… вот вам мои слова, а вот и покаянная голова. Надо ли объяснять? Что было, то было, теперь нет ничего, только горечь и боль.

…Я проснулась от нежных прикосновений. Была глубокая ночь. Окно было распахнуто, Иван стоял на коленях у моего изголовья. Нежность… от нее ослабели руки. Мы были одни в огромном доме.

Вы хмуритесь, Марина. О, понимаю: слухи, сплетни, карающий перст Управления. Ах, пусть. Что они понимают?

Конечно, нам стало тесно в маленькой Усть-Качке. Сколько глаз, сколько ушей! И по сибирскому тракту, обсаженному двухсотвековыми, кое-как уцелевшими березами, мы помчались за тридевять земель к другу-охотнику в отдаленное уральское село.

Леса, старые горы, синева небес.

Иван заслонил мне все. Все! О лучшем мечтать невозможно.

– Счастлива? – спрашивала я себя. – Да, да…

Так прошла неделя и другая. Помню, как я словно очнулась на мгновенье в моем беспамятстве. Вокруг светлела березовая роща, зеленела листва. Я стояла на поляне и смотрела на шляпки грибов, что краснелись сквозь тонкую траву, словно обитатели лесного царства. Я наклонилась: грибов стало больше, много, много.

– Счастлива? – спросила я себя. – Да, да.

На телефоне появилась весть от Раисы. Все во мне сжалось, тень беды впервые коснулась души. Потом пришла вторая весть: "Встречай…" Иван не утешал меня, не ободрял, сидел, взявшись за голову, и молчал.

Случай пришел на помощь, улыбка судьбы в лице появившегося Васина и его спутников. И когда в сопровождении детей, загорелая, синеглазая Рая ступила на пристань, ее встречала орава местных ребятишек и супруг, в то время как мы с Константином Евдокимовичем, его сыном Киром и другом Окастой Веховым (вот имечко-то!) выбирали площадку для глубокого бурения вдали от места событий.

Первый испытывающий взгляд не состоялся. Гром не грянул.

Но и только. Горе, горе! Куда мне пропасть, когда он, соскучившийся отец, целует детей, трогательных птенцов с чистыми материнскими глазами, когда покровительственно треплет свою блондинку, а я рядом, я, я, которую он носил на руках…

Простите, Марина, не могу больше.

от Марины 5 сентября

Как прикажешь понимать тебя, своевольная? Заварила кашу, с ума сойти! Слабое утешение, что Коробков был искренен, что и сам увлекся "девушкой с пушистой косой". С него станется, парень-огонь. Нет объекта, где бы он не отличился так или иначе. И пожар тушил, и в прорубь за машиной нырял (сам утопил, сам и выволок), и по обледенелому Чуйскому тракту сползал на буровом станке, как кошка на когтях, а там пропасть над пропастью, без трактора ни шагу. К зазнобе летел, как иначе!

Скверно, скверно. С Раисой шутки плохи, это и ежу ясно, Правда, то, что она не вцепилась доселе в твои прекрасные волосы, оставляет надежду на благополучие вашего треугольника. Пожалуй, да. И это отнюдь не игра судьбы, но целиком твоя заслуга, милочка, не прикидывайся. Умеешь. Ба! Уж не собираешься ли ты отбивать чужого мужа, сиротить малых детей?

Это было бы ошибкой, Аннета, выбрось из головы. Ты разобьешься о них, как об утес. Так-то.

от Аннеты 7 сентября

Спасибо, Марина.

И пожурили, и пожалели. На мне грех, на мне и ответ. Живу дальше… Не спрашивайте, как.

У нас заботы. Прибыл станок, огромный, как динозавр. Все тряслось, когда он проезжал мимо. И на выбранном месте над зеленой стеной леса поднялась ажурная вышка. Все замерло, когда эта махина приподнялась и стала медленно восставать. У Ивана, по-моему, даже дыхание перехватило.

– Ты думал о чем-нибудь, когда поднимали вышку? – спросила я по окончании.

– Как можно!

А я думала. О том, как стою, как выгляжу в джинсах. Я, я, я… по обыкновению.

Но Вы ждете слов "за Васина".

Он опередил Раю на полсуток, Бог послал его. С его сыном Киром мы оказались знакомы. А его друга Окасту Вехова, доктора наук с прической таежно-каторжного, интересовала радоновая составляющая в пробах воды при будущих исследованиях. Они приволокли чемодан с пробирками и снисходительно поинтересовались смыслом своего подвига.

Я уселась перед штативом. Титровала, подогревала, взбалтывала, пока не выдала собственноручный расчет формулы химического состава пресной воды. Это удовлетворило их вполне. Окаста Савельевич поставил "отлично". Из вежливости, надо думать, но приятно.

С тех пор между нами мир и согласие.

Чувствуется, что в делах Васин резок и крут – тем пленительнее его обиход. В соответствии с последней курортной модой он щеголяет по местному пляжу в полосатом трико и коротенькой распашонке, что необычайно забавно на его тюленьей фигуре. А внешность Окасты так поразила местных мужичков, что они тут же предложили выпить и завели разговор о смысле жизни.

Общение с ними, Вы правы, редкое благо, роскошь, как сказал бы Экзюпери.

Маленький пример.

Дело было у реки после забурки новой скважины. Купаться уже не тянуло, мы расположились на травке, чтобы отметить, как водится, удачный почин. Были Рая, Васин, Окаста, Кир, Иван и я.

Надо сказать, что после своего приезда Рая ведет себя очень неровно, то чуть не вешается Ивану на шею, то чуть не гонит из дома. Вот и сейчас она принялась играть на его нервах, вспоминая недавний успех у черноморских мужчин и полагая это интересным для окружающих.

– Меня чуть не увезли! – хмелея от коньяка, восклицала она, встряхивая светлыми кудрями, – но я осталась верной Коробкову! Ты слышишь меня? Я правильно сделала?

Все молчали. Окаста дернул щекой.

– Ничего не надо "делать", все должно быть само…– и сильно протер пальцами голову.

– Угу, – добавил Васин.

У меня навернулись слезы, я только что подумала то же самое. Отвернувшись, стала смотреть вверх. Было больно от всего. От того, что умный, одаренный, но малообразованный и выпивающий Иван выглядит в присутствии этих мэнов смышленым подмастерьем, от того, что она унижает его или небрежно ласкает словами, которые и я шептала ему…

Так я страдала, глядя в небо.

День был ясный, очень теплый. Носились ласточки, летела, поблескивая, паутина, покачивались в струях воздуха серебристые зонтики-пушинки. Диковинные события разворачивалось над нашими головами. Высоко в бледной голубизне на твердых расщепленных крыльях плавали три птицы, три взрослых коршуна. Но примечательно: двое держались вместе, а третий, вопреки всем стараниям, как-то на отшибе. Они избегали его. Он приближался, они отдалялись, он настигал, они уклонялись. Я не могла не поразиться этому вслух, и все с любопытством присоединились ко мне. Наконец, те улетели парочкой в одну сторону, а этот, сделав тоскливый круг, заскользил в другую.

Раиса игриво рассмеялась.

– Угадайте, чем занимаются сейчас те двое?

– Меня больше интересует третий, – сухо заметила я.

– Угу, – согласился Васин, – разделенная любовь ничего не создает.

И точно. Было счастье, и что же? Ни разу не захотелось ни книг, ни музыки, ни уединения.

Вопросы, вопросы…

С Киром, я говорю, мы оказались знакомы.

– Ты… как живешь-то? – посмотрел он перед отъездом.

Сердце дрогнуло. Сколько тепла в простых словах! Мы встретились в скверное для меня время, когда необходимо было выстоять под стрелами моего семейства. Способ оказался грешным… но я уцелела.

"Главное, не строить из себя жертвы".

Солнце покраснело, тихонько садится. Хорошо сидеть, смотреть на закат. Слезы мои, не лейтесь.

от Марины 20 сентября

Досадно разить тебя новым ударом, подруга, но расчет за содеянное имеет свой черед.

Суть в следующем.

Я держу в руках одну бумажку, на которой красуется твоя подпись. Ты догадалась, это августовская процентовка, перечень работ, выполненных вашей геопартией в августе-месяце. Документ, как видишь, серьезный, требующий сугубой щепетильности, поскольку связан с финансированием. И вот его-то ты и подмахнула, не глядя, всецело доверившись своему избраннику, а тот, не будь простачком, наворотил таких небылиц, что отделу пришлось опротестовывать его, как не соответствующий действительности. Некрасивая история. В итоге Коробков схлопотал "строгача" с поражением в премии на весь квартал, ты – "на вид" с вычетами в течение месяца.