Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

В шесть часов утра японцы перешли в общее наступление.

Русские позиции молчали.

Стрелковые полки не спешили открывать огонь, продолжая находиться под густым шрапнельным дождем. А артиллеристы ждали отмашки сигнальщиков.

– Почему они не стреляют? – удивился британский офицер Ян Гамильтон, состоявший при генерале Куроки военным агентом. Командующий 1-й армией промолчал. Его этот вопрос волновал не меньше. Поведение русских выглядело в высшей степени странным. – Может быть, они отошли? – не унимался англичанин. – Могли же узнать, насколько серьезные силы подходят к ним, и отойти без боя… – Японец же лихорадочно пытался сообразить, перебирая в голове все донесения последних дней. Наоборот. По словам наблюдателей, русские полки вели последние два дня земляные работы, укрепляя свои позиции. Как после такого отходить? Странно.

Но вот к рукаву реки, отделяющему крупные острова от правого берега Ялу, вышли команды с плавательными средствами. Различными лодками. Спустили их на воду. Стали загружаться, радуясь своему счастью. Ведь ожидалось, что все это проделывать придется под огнем неприятеля. И тут вдали загрохотало – это артиллерийские орудия. Расположенные на закрытых позициях, они открыли огонь по заранее произведенным счислениям.

В практике Русской императорской армии таких приемов не использовалось в полевых сражениях. Этот метод ведения боя был нормой только в осадных делах и обороне крепостей. Впрочем, Куропаткина послушались. Да и как не послушаться, коли тот письменный приказ «накатал». Так что все артиллеристы еще 16 апреля покинули открытые позиции и занялись подготовкой к новому делу. Их, конечно, учили, но когда это было? Да и не нужные в полевой артиллерии знания выветрились у большинства. Приходилось коллективно восстанавливать по обрывкам. Это оказалось не по душе многим, но что делать? Письменный приказ командующего – не шутка, тем более что Алексей Николаевич написал его так, что разночтений при всем желании не получалось. Против такого аргумента не попрешь. Вот и занялись.

Понимая, что предугадать планы японцев в деталях невозможно, вся зона предполагаемого боя была разбита на квадраты. Артиллеристы провели расчеты для наведения в каждый из них. А сигнальщики с цветными флажками обеспечили оперативную корректировку. Ведь пушки пришлось отодвинуть от позиций на три-четыре километра. Систему же флажных сигналов Куропаткин был вынужден делать на коленке, благо никаких особых требований она не предъявляла…

Пятьдесят два 87-миллиметровых орудия слитно ударили обычными чугунными гранатами, подняв столбы грунта и воды вперемешку с осколками. Устаревшие пушки, стрелявшие еще дымным порохом, оказались очень кстати в сложившихся условиях. Их поганая баллистика пришлась как нельзя лучше для работы с закрытых позиций. И дыма не видно, и настильность траектории снарядов низкая. Ситуацию портили только слабые снаряды. Да невозможность использовать крайне архаичную шрапнель с чрезвычайно «короткими» трубками[19].

Японские полевые артиллеристы оказались не готовы к классической контрбатарейной борьбе. Почувствовали, что надо что-то делать. А что? Не ясно. Удавалось определить только примерный азимут расположения русских батарей. Да и то – на слух по методу «плюс-минус лапоть». А что делать с дальностью? В трех или четырех они километрах? А может, в пяти? Кто знает. Учитывая беглый характер стрельбы на русских батареях, определять время полета снаряда не удавалось. Непонятно было, где чей «подарок». Для чего, собственно, этот метод и применялся. Работать же через триангуляцию они банально не догадались, что также было ожидаемо. Куропаткин отлично знал, что в Японии все более-менее вменяемые артиллеристы принудительно «переводились» на линейный флот по мере их появления, оставляя на долю «сухопутных крыс» только новичков и бездарей.

Канонерские лодки, подошедшие к островам, чтобы поддержать натиск войск 1-й японской армии, попытались что-то сделать. Но без особого результата. Просто «попугали воробьев» из своих короткоствольных стареньких 120-миллиметровых пушек. Ведь артиллеристы на этих кораблях практически ничем не превосходили своих береговых коллег.

Русская пехота, впрочем, продолжала стараться не высовываться на своих позициях. Для прицельного огня было пока еще слишком далеко. А удары по площади, по мнению Куропаткина, в данном случае неплохо и артиллерия выполняла. Нечего тратить патроны попусту.

Где-то около восьми часов утра 12-я японская дивизия при поддержке гвардейской пехоты попыталась пройти бродами. Ожидаемый шаг. И к нему были готовы.

Как только японская пехота зашла в реку метров на десять, сигнальщики дали отмашку и все восемь пулеметов ударили по бродам с закрытых позиций. Да-да, именно с закрытых. В годы Первой и Второй мировых войн практиковалась такая штука. А тут с ранними, тупоносыми, пулями сам бог велел развлекаться подобным образом. Пуля ведь не луч лазера и летит по некой траектории. Откатил «ствол» на километр-полтора и работай через небольшой холмик метра в полтора-два высотой.

Сухо, комфортно, и мухи не кусают.

И вот на бойцов, что попытались форсировать брод, обрушился самый натуральный дождь из пуль, ослабленных, конечно, из-за дистанции, но все равно – еще достаточно опасных. Тем более что ползать по броду раненым не с руки – дышать-то под водой неудобно. А потому в сложившихся обстоятельствах, ранили тебя или убили, особой роли не играло.

Генерал Куроки, наблюдавший один из таких эпизодов, мог себе позволить только молча играть желваками да сжимать до белых пальцев латунный корпус бинокля. Сэр Гамильтон тоже не сыпал вопросами. Все встало на свои места. Русские не стреляли, потому что не считали нужным. Банально и грустно…

В половине девятого утра японское наступление окончательно захлебнулось по всему фронту. Войска отошли. Орудия замолчали. А по рукаву реки медленно плыли многочисленные тела погибших.

Гудящая тишина.

Русская пехота осторожно выглядывала из траншей и потихоньку оживала. Пошли шутки с прибаутками. Нервные смешки. Многие видели – СКОЛЬКО войск шло на приступ. И радовались сложившемуся успеху. Но недолго. Через час по пехотным позициям начали «работать» канонерки. Не шрапнелью, а вполне себе увесистыми чугунными гранатами из своих «стодвадцаток».

Взрывы мерно поднимали султаны земли и сотрясали грунт.

Результативность их огня была довольно слабой. Тут и низкая скорострельность старых орудий, и качка, и постоянное смещение по реке. Ложился снаряд в районе позиций русской пехоты? Уже хорошо. Нет? Не беда. Однако на нервы это давило довольно сильно.

Чуть погодя к ним присоединились и прочие орудия японского артиллерийского парка. Так что, по жидкой линии траншей долбило уже почти двести «стволов», большая часть из которых, впрочем, была весьма умеренных калибров. Да и современных мощных гранат, позволяющих уверенно вскрывать такие укрепления, у них не имелось.

Два часа спустя, наведя порядок в своих рядах, японцы вновь перешли в наступление.

И вновь заработали молчавшие русские пушки с пулеметами. Их запасы боеприпасов были скромны. Не к таким боям готовилась Россия. Ведомая «гладкоствольными»[20] генералами вроде Драгомирова. Совсем не к таким. Поэтому без дела не стреляли.

В этот раз японцы двигались волнами. Так, чтобы следующая волна стояла достаточно далеко и не попадала под обстрел одновременно с первой. Однако это не принесло успеха. Разве что увеличило расход боеприпасов в русской армии. Ну и потери японцев. Кроме того, уже к концу этого натиска оказалось, что форсировать водную преграду не на чем. Почти все лодки были разбиты или серьезно повреждены. Приличное их количество затонуло…

Еще несколько часов затишья.

Японские артиллеристы пытались придумать, как разрешить ту ситуацию, в которой они оказались. Кроме того, требовалось подтянуть боеприпасы к орудиям. Генерал Куроки не планировал СТОЛЬКО стрелять. Разве что канонерки все эти часы методично работали по наблюдаемым позициям русской пехоты. Ну, так – не серьезно, ведя больше беспокоящий обстрел, чем действенный.

И вот, в начале седьмого часа вечера японцы, завершившие перегруппировку, предприняли новое наступление. В этот раз оказались задействованы все броды. Это привело к резкому снижению эффективности пулеметного огня, который не удавалось фокусировать. Казалось бы, успех был уже близок. И командование 1-й армии воспрянуло духом, видя, как русская пехота оказалась вынуждена открыть огонь по первым прорвавшимся японским пехотинцам. Но… Куропаткин, заметив, что натиск идет только на бродах, распорядился перенести огонь освободившихся батарей на наиболее опасные участки. Три минуты возни. И вот уже в неглубокой воде бродов поднялся целый лес взрывов.

Батареи слегка увлеклись и ударили залпами.

На японских канонерках это заметили. Провели счисление. И открыли огонь на подавление. Шрапнелью из своих 120-миллиметровых орудий. Волнение реки и общее смещение давали довольно широкое рассеивание и позволяли накрыть приличный квадрат без поправок. Не сразу получилось, но, мерно работая по азимуту, они смогли через несколько минут нащупать противника и добиться молчания пары батарей.

Русские артиллеристы, сделав всего по десятку залпов, бросились в укрытия. Куропаткин лично проследил за тем, чтобы возле орудий были вырыты щели для защиты личного состава во время обстрела. Лишние потери ему были ни к чему.

Плотность же огня со стороны Восточного отряда Маньчжурской армии вновь упала. Но это было уже и не важно. Новая, третья атака 1-й японской армии захлебнулась. Впрочем, генерал Куроки был доволен. Удалось нащупать артиллерию русских. С канонерок уже доложили. Да и он сам все видел. Его штабные офицеры напряженно возились с картами, делая пометки и расчеты. А значит что? Правильно, утром, приведя пехоту в порядок, можно будет продолжить. Только уже на его условиях.

Однако Куропаткин не собирался продолжать. На каждое орудие у него оставалось снарядов по десять. С винтовочными патронами – не сильно легче. И если пехота получила перед боем по два стандартных БК и в основном их сохранила, то с пулеметами и тыловыми запасами все было кисло – по паре лент на пулемет. Поэтому с наступлением сумерек русская пехота стала тихо отходить со своих позиций и выступать на Ляоян по мере формирования маршевых колонн. Артиллерия с пулеметчиками поступили так же. Восточный отряд Маньчжурской армии уходил в полном порядке, увозя с собой своих раненых и убитых, благо что их оказалось немного. Триста двенадцать раненых и девяносто семь убитых[21]. Очень неплохо для такого боя! О потерях противника можно было только гадать[22], но они явно превысили несколько тысяч.

В официальном донесении Куропаткин написал, что, «…расстреляв весь наличный боезапас, был вынужден отступить с позиций ввиду невозможности продолжать бой». Ничего особенно унизительного в таком поступке не было. Конечно, по идее Куропаткин и отвечал за обеспечение соединения под командованием генерал-лейтенанта Засулича боеприпасами. Но ничего лично Алексею Николаевичу никто предъявить не мог – Восточный отряд был обеспечен патронами и артиллерийскими выстрелами в рамках нормы. О чем, кстати, генерал тоже написал, заметив, что ведение современного боя требует раз в десять большего количества боеприпасов.

Глава 5

26 апреля 1904 года, окрестности Ляояна

Автомобиль мерно покачивался по изгибам грунтовой дороги, натужно подвывая двигателем. Он был сильно перегружен. Но оно и неудивительно. В этот фаэтон вместо четырех человек влезло пять. Плюс багажное отделение забили до упора, да еще небольшой прицеп, сделанный из зарядной двуколки, сзади болтался. Следом полз второй Mercedes Simplex[23], напрягая свой бензиновый мотор в удивительные для этих дней сорок лошадей. Полз, разумеется, по меркам Куропаткина. Для него эти двадцать-тридцать километров в час выглядели сущим кошмаром. Местные же наслаждались скоростью. Без шуток.

С автомобилями вообще отдельная песня связана.

Когда Алексей Николаевич узнал, что может добраться до этих пусть и не самых надежных и удобных, но авто – все бросил и потянул свои потные лапки с упорством нализавшегося валерьянки кота. В какой-то мере это превратилось в своего рода одержимость. Так что при штабе Маньчжурской армии к середине апреля оказалось уже пять различных автомобилей с водителями, которые самым активным образом использовались. Сначала самим Куропаткиным, а потом, с его подачи, и остальными подчиненными. Люди быстро оценили преимущества этого вида транспорта…

Вот авто скрипнуло и остановилось, продолжая тарахтеть мотором. Куропаткин с трудом вылез с переднего сиденья и принялся разминать затекшее тело. Отвык он на таком кошмаре кататься. Крайне неудобно по сравнению с автомобилями конца XX и уж тем более начала XXI века. Его спутники тоже приводили себя в порядок, но, судя по выражению лиц, не так чтобы и недовольные. Все познается в сравнении. И этот «пепелац» выглядел, безусловно, выигрышнее на фоне разнообразных повозок.

Немного придя в себя, генерал осмотрелся и улыбнулся. Дела в этом месте шли куда нужно.

– Итак, господа, – начал Куропаткин, – мы оторвались от войск на два суточных марша, чтобы ознакомиться с позицией под Ляояном. Здесь нам предстоит остановить японцев. Отдавать им железную дорогу нельзя ни в коем случае. А вот, – он скосился на мужчину, что скачками «хромой кобылы» приближался к ним, – и наш виновник торжества – капитан Антон Иванович Деникин.

История этого человека была удивительна и интересна. Отец Деникина происходил из крепостных крестьян – отданный в рекруты, он смог выслужиться в офицеры, сделал военную карьеру и ушел в отставку целым майором.

Сын отца не посрамил. Реальное училище. Служба в пехотном полку вольноопределяющимся. Киевское юнкерское училище, откуда он был зачислен в артиллерийскую бригаду. Академия Генерального штаба, по завершении которой был произведен в капитаны. А с 1902 года, несмотря на неприятное недоразумение с генералом Сухотиным в 1898 году, был зачислен офицером Генерального штаба. И так далее и тому подобное.

183-й Пултусский полк, в котором служил Деникин, не выдвигался на войну, поэтому Антон Иванович добился личного разрешения быть откомандированным в действующую армию. И это – несмотря на травму, которую он получил в январе того же года[24]. Уже 5 марта он сошел в Харбине, будучи до прибытия назначен начальником штаба бригады Отдельного корпуса пограничной стражи глубоко в тылу. Рутина – обычное поддержание порядка и борьба с хунхузами. Как в насмешку. Хочешь на фронт? На. Наслаждайся. Алексей Николаевич же в свое время сталкивался с биографией этого человека и прекрасно знал, что Деникин не усидит в тылу и уже осенью таки прорвется на фронт, где проявит себя самым лучшим образом. Энергичный, умный, решительный и распорядительный. Он отличится в делах генералов Мищенко и Ренненкампфа. Поэтому как только Куропаткин вспомнил о нем, так и подтянул к себе. Для окружающих и легенды придумывать не требовалось – Куропаткин сам вел родословную из крепостных, так что приглашение Деникина на должность офицера штаба армии по особым поручениям мало кого удивило. Да, не совсем капитанская должность. Но Куропаткин был в своем праве.

– Очень приятно, – кивнул генерал-лейтенант Засулич. – И удивительно. Отчего пехотный офицер занимается саперными делами?

– Так в эти укрепления не саперы сядут, а пехотинцы. Так что это вполне разумно, – улыбнувшись, возразил командующий. – Антон Иванович очень деятелен и инициативен, а дело важное, новое, непривычное. Тут только с молодым запалом трудиться. Кроме того, я дал ему в подчинение офицеров-саперов и отряды китайцев-землекопов. И, надо заметить, капитан прекрасно справляется. Я, признаться, ожидал увидеть меньшую готовность укреплений.

– Укреплений? Я вижу только странные траншеи. А где же редуты с люнетами? Или их будут возводить позже? – вновь удивился Засулич. Там, на Ялу, он уже попытался возражать, когда командующий приказал копать траншеи вместо возведения редутов, но его осадили, сославшись на то, что не место и не время. Дескать, выполняйте приказ, поговорим потом. Он подчинился. Сейчас же ситуация располагала.

– Для этого я вас сюда и привез Михаил Иванович, – с хитрой улыбкой ответил Куропаткин.

Первая мировая война еще не произвела революцию в полевых фортификациях. Не успела. Поэтому, в сущности, то, что как русские, так и японские войска возводили время от времени в поле, не далеко ушло от формаций времен наполеоновских войн или более древних конструкций. В ходу были все те же редуты, люнеты и прочие возвышающиеся над землей укрепления. Прекрасные мишени для нарезной артиллерии легко ею разрушались. А главное – не давали никакой защиты от шрапнели, ставшей «царицей полей» в эти годы. Конечно, ближе к концу этой войны разнообразные редуты стали уходить в прошлое, уступая место цепочкам траншей. Но до этого было еще далеко. Да и уход этот оказался весьма скромный – до того уровня полевой фортификации, какой имелся на Западном фронте к концу Первой мировой войны, у нас не приближались никогда.

Вот Куропаткин и решил исправить эту «историческую несправедливость» хоть в какой-то мере.

Ничего особенного он под Ляояном не возводил. Для этого не было ни времени, ни возможностей, ни строительных материалов. Однако три линии просторных траншей полного профиля, идущие изломанными линиями, строились. А вместе с ними – деревянные подкрепления стенок, фланкирующие дзоты[25], гнезда для пулеметов и легкой артиллерии, наблюдательные пункты, пути отступления, блиндажи и землянки для размещения личного состава и так далее, и тому подобное. Алексей Николаевич водил эту компанию командиров и объяснял принцип работы такой обороны.

– А вон там, – показывал он рукой, – будет проход между рядами колючей проволоки. Видите, куда направлена амбразура этого дзота? Правильно. С фронта его уничтожить можно будет только прямым попаданием шестидюймового снаряда, да и то – не факт. Так что пулеметчик сможет работать в относительно комфортных условиях.

– А откуда колючая проволока?

– Наместник адмирал Алексеев уже телеграфировал мне, что сумел закупить в Североамериканских штатах большую партию этого товара. Никто ведь ее за военные товары не считает. А зря. Преодоление пехотой таких заграждений – штука непростая. Особенно под плотным стрелковым огнем. Но о том болтать не стоит – сделаем Микадо сюрприз. Да и вообще, болтун – находка для шпиона! Так что думайте, господа, с кем и о чем разговариваете.

– А артиллерия? – не унимался Засулич. – Вы нам показывали только позиции для легких орудий, непонятно для чего нужных. Как их там? Пушек Барановского[26]. А где вы планируете поставить нормальные?

– Так в тылу. Или вы хотите, чтобы японцы нам орудия повыбили в начале боя? Помните, как мы сделали на Ялу? Повторим. Только вместо сигнальщиков с флажками на наблюдательные пункты поставим связистов, а к ним проведем обычные телефоны.

– Телефоны? – удивились все.

– Конечно. А что вас смущает? Я уже заказал из Санкт-Петербурга партию аппаратов, коммутаторы для них, ну и проводов в достатке. Очень удобное средство связи. Или вы хотите, чтобы вестовые под огнем противника бегали оглашенными? Господа, ну что же вы? Мы – цивилизованные люди, и нам такая дикость должна претить. – Куропаткин немного утрировал, он знал, что в Порт-Артуре уже внедряется в крепостном хозяйстве телефонная связь. В том числе и на удаленных укрепленных позициях у Тафашинских высот[27]. Но это знал он, а вот его подчиненные подобными сведениями не обладали. Да и его оборона под Ляояном все равно получалась существенно более продвинутой, но все же столь и уникальной. Не сравнить.

– Но… – попытался возразить Засулич, но осекся. Ведь действительно удобная штука получалась. – А если сломается?

– Вот тогда и пустим вестового. А заодно и сапера – пусть пробежит по проводам, проверит их целостность. Нормальных техников от армейских связистов-то у нас пока еще нет, а саперы с проводами недурно должны разбираться. Как-никак минное дело изучали…

Так они ходили и беседовали до самого вечера.

Куропаткин не стеснялся – рассказывал, показывал, объяснял. Этим офицерам здесь командовать обороной. И недопонимания быть не должно.

Конечно, работ предстояло еще довольно много. Многие километры даже таких укреплений не могли возникнуть внезапно. Но уже сейчас, благодаря тесному взаимодействию с частью местных китайских и маньчжурских элит Ляояна, а также с Николаем Ивановичем Тифонтаем[28] дела шли очень хорошо и быстро. Деникин лишь курировал работы и следил за тем, чтобы все делалось сообразно с общим планом. Китайцы старались, являя неплохой уровень организованности и мотивированности, потому что до каждого землекопа Куропаткин постарался довести общую идею плана «Желтая хризантема». Поясняя, что здесь, с лопатой в руках, тот сражается за жизнь и будущее как свою, так и своих близких…

Полевое совещание подошло к концу, и все разошлись кто куда. Куропаткин же поехал в Ляоян на почтовую станцию. Ему предстояло сделать еще один большой шаг – он собирался слать письма. Много писем разным людям. Императору, в газеты, меценатам и прочим. Предлагая каждому адресату только то, что тому приятно было бы почитать. Первый ругал пулемет максим? Алексей Николаевич посылал ему развернутую критику оружия, основанную «на опыте боевого применения», и просил посодействовать в том или ином посильном деле. Второго – прибыть на Дальний Восток. Третьего – закупить полсотни пистолетов «маузер С-96». Четвертого – приобрести парочку автомобилей Mercedes Simplex и, наняв водителей, выслать все это в Ляоян по железной дороге. И так далее.

Кураторам своим он тоже слал послание, ожидаемое ими.

Кроме подробного, с акцентами в нужных местах, описания сражения он выступал с любопытным предложением. Им требовалось много «черных» денег для организации беспорядков в стране? Зачем же тогда играть так грубо? Ведь всплывет же – проблем не оберешься. Поэтому он предлагал организовать обширную материальную помощь фронту из частных сил, искусственно создавая завышенную значимость войны. И даже предлагал варианты агитационных заготовок для этого, дескать, там решается будущее России. А он уж тут развернется. Китай большой, и товаров за полцены он проглотит очень много. И автомобилей, и пулеметов, и патронов со снарядами. Что он, дескать, уже и контакты нашел…

Прямо писарем генерал заделался. Подчиненным же такие послания не поручишь.

Над одним письмом он думал дольше всего, никак не решаясь. Алексей Николаевич испытывал прямо-таки трепет какой-то от одной мысли, что прикоснется к этому пласту истории.

Речь шла об Иосифе Джугашвили.

Казалось бы, какая связь? Зачем вообще этот человек был нужен на Дальнем Востоке? Но гостя из будущего просто жгло от желания с ним познакомиться. Ульянов, Бронштейн, Скрябин и прочие его мало интересовали. Проходимцы как проходимцы, талантливые, не без этого, но жгучий интерес вызывал только этот осетин грузинского разлива. Впрочем, про историю с Пржевальским и его переводами на имя матери Сталина он тоже слышал, хотя и считал байкой.

Как его вытащить? Какая может быть связь между генералом царской армии и революционером, что в те дни чинил беспорядки по Закавказью? Но Алексей Николаевич рискнул. Точного адреса проживания этого деятеля он не знал, поэтому послал знакомому в Тбилиси пакет с просьбой разыскать и вручить послание адресату.

«Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!

Извините, что отвлекаю вас от «борьбы за Светлое будущее», но, я надеюсь, мое предложение вас заинтересует.

Вы хотите чего-то большего, чем просто кричать о несбыточных иллюзиях, срывая работу заводов и фабрик? Вы хотите взяться за конкретное и действительно полезное людям дело? Тогда подбирайте двух-трех надежных и толковых товарищей и приезжайте в Ляоян. Деньги на проезд я приложил. Если не поедете, то отдайте их на ваше усмотрение той семье рабочего, что больше всего в них нуждается.

Работа будет простая и сложная одновременно. Мне нужен сторонний уполномоченный инспектор в войсках, который бы следил за бытом простых солдат и не допускал воровства на местах. Во всяком случае, такого, что вредило бы людям. Чина не дам, не могу пока, но полномочия наблюдателя от штаба армии обеспечу.

Сразу хочу предупредить – займетесь агитацией или подрывной деятельностью в войсках – расстреляю. Я позволить себе гуманизма не могу. Не имею права.

Почему вы? Потому что деятельный, а не болтун, в отличие от большинства ваших коллег.

С наилучшими пожеланиями, генерал Куропаткин».

Написал. Отправил. И с легкой душой поехал к себе в штабной вагончик, чтобы отдохнуть. Почему-то думалось, что адресат не рискнет приехать в Ляоян. Кто же добровольно так рисковать станет? Тем более, ведясь на столь странные обещания. Да и что о нем после этого подумают его коллеги по цеху? Экая дискредитация! Считай – публичное сотрудничество с режимом сатрапа. Но попытку Алексей Николаевич сделал. В конце концов, свое любопытство требовалось хоть как-то удовлетворить, хотя бы вот такой сублимацией.