Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

Михаил Ланцов

Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

Предисловие от автора

Русско-японская война – настоящая трагедия Отечества, о которой не прекращаются споры до сих пор. И Алексей Николаевич Куропаткин[1] – ее привычный символ. Современники возлагали на него огромные надежды, однако он их не оправдал. Почему? Традиционно принято винить в этом неудачную кадровую политику Николая II, дескать, поставил умного и толкового, но нерешительного и слишком осторожного штабиста командовать войсками. Популярная теория. Но есть нюанс…

Алексей Николаевич обладал по-настоящему геройской биографией. То он первым врывался на укрепления противника, то успешно вел штурмовую колонну в бой, то организовывал сложнейший марш через пустыню. Нигде и никогда он не проявлял той самой нерешительности и осторожности до самой Русско-японской войны. Что на низовом уровне, что на посту военного министра. Везде решительность граничила с лихостью, дополняясь тонким чувством конъюнктуры, трезвым восприятием новинок и незамедлительным внедрением их в дело. Например, всего за пять лет сидения в министерском кресле он смог качественно переломить катастрофическое положение Русской императорской армии в области снабжения, организации быта и подготовки личного состава. Именно он внедрил в войсках полевую кухню и массовое применение консервов. И прочее, прочее, прочее.

Почему же тогда, приняв командование Маньчжурской армии, он так резко переменился? Что произошло? При попытке разобраться я наткнулся на так называемый «казус Ухач-Огоровского», который подает ситуацию в совершенно ином ракурсе.

Полковник Николай Александрович Ухач-Огоровский, опытный интендант, прибывает на Дальний Восток в апреле 1904 года и сразу становится начальником разведки Маньчжурской армии России. Разведки! Никогда с ней не был связан, а тут раз – и стал руководить. И надо отметить, делал это он очень «умело». Как показало следствие в 1911–1912 годах, Ухач-Огоровский присваивал деньги, выделяемые ему на работу с агентами, а в штаб докладывал сущие выдумки. После того как Николай Александрович «наладил» работу разведки[2], Куропаткин сделал его «начальником транспортного цеха». И здесь он развернулся на славу! Именно этот человек был ответствен за срыв обеспечения продовольствием, фуражом, амуницией, боеприпасами и тягловыми животными всей армии, «освоив» под шумок поистине гигантские суммы.

Знал ли об этом Куропаткин? Конечно, знал. Ведь именно он представил Ухач-Огоровича на повышение, несмотря на массовые жалобы на него боевых офицеров и постоянные сложности со снабжением армии. Да и потом, когда шло следствие, давал очень благожелательные для Николая Александровича показания…

Совершенно очевидно, что он как-то был связан со всем этим делом. Но как? Никаких внешних признаков улучшения материального благополучия ни у него, ни у его родственников после войны не наблюдалось. Масштаб хищений был огромен – по разным оценкам, он достигал нескольких десятков миллионов рублей. Тех рублей. Николаевских. Если пересчитать на современные деньги по золотому эквиваленту, получатся сотни миллиардов образца 2016–2017 годов. Очень солидные деньги! Куда они делись? Неизвестно.

И тут всплывает еще три интересных момента.

Первый связан с судьбой самого Куропаткина. Дело в том, что в 1918 году он был взят в заложники большевиками, но, когда дело дошло до расстрела, руководство Губ ЧК не решилось его убивать. Вместо этого старого военного министра отправили в Петроград, откуда он вскоре вернулся с «охранной грамотой» от руководителя ЧК и револьвером, выданным ему «для защиты от бандитов». После чего от него отстали, позволив спокойно дожить свою жизнь. Почему его не тронули? Из-за чего? Откуда такое благодушие?

Второй момент тесно связан с Ухач-Огоровичем. Сразу после войны он ушел в отставку, развелся с женой и уехал в Киев, где в кратчайшие сроки занял видное положение в обществе. Кутил, гулял, волочился за бесчисленным количеством дам. Ну и уделял немалое внимание патриотическому воспитанию молодежи – ездил по учебным заведениям, рассказывая всем, как нужно любить Родину. Ему ли не знать? Не жизнь, а сказка! Одна беда – еще во время войны из-за его действий был поднят шум, не утихающий и после. Боевые офицеры требовали расследования. Но ни полиция, ни жандармерия делами Ухач-Огоровича не интересовались. И только прямой приказ Столыпина в 1911 году заставил нехотя начать дело. Вяло и очень неактивно. Мало того, когда следствие зашло в тупик, именно Петр Аркадьевич приказал Ухач-Огоровича арестовать, подивившись странным и бесплодным уговорам подозреваемого добровольно приехать. Но вот беда. Месяца после этого приказа не прошло, как самого Столыпина застрелили в Киеве, а дело спустили на тормозах. Да, обвинительный приговор прозвучал, но он был невероятно мягок, а сам Ухач-Огорович после этого исчезает в неизвестном направлении со сцены истории. Вероятно, чтобы отбывать наказание в лучших борделях Парижа.

Третий момент заключался в том, что, занимая пост военного министра, Куропаткин проводил такую политику по своему ведомству, при котором на укрепление Порт-Артура выделялась лишь малая часть от тех средств, что исправно поступали армейцам на это дело. Из-за чего возведение фортификационных объектов и их вооружение шло с радикальным отставанием от графиков и планов…

Все это наводит на определенные мысли.

Я не знаю, что там произошло на самом деле. Но рискну предположить, что некая оппозиционная группа в элитах страны, вроде той, что организовала и провела Февральскую революцию 1917 года, пыталась это сделать еще в 1904–1905 годах. Куропаткин же, как один из наиболее высокопоставленных военных чиновников России, был с этим как-то сопричастен. Ведь только в его руках была возможность превратить «маленькую победоносную войну» в национальную трагедию. Зачем? Сложно сказать. Своих финансовых выгод в этом деле он не имел…

Внесем же коррективу в этот изгиб истории и добавим Куропаткину понимания последствий его поступков. Одарим Алексея Николаевича своего рода одержимостью «нечистой силой», то есть наглым и циничным соотечественником из наших дней.

Пролог

28 марта 1904 года, недалеко от Ляояна

Ординарец тихонько постучался. Не услышав никакого ответа, осторожно приоткрыл дверь купе и уставился на Куропаткина, который с каким-то одуревшим видом осматривал все вокруг… сидя на полу.

– Упали, ваше превосходительство?

Вместо ответа Алексей Николаевич устремил свой взгляд на него и что-то бессвязно промычал.

– Устали от трудов праведных? – сочувственно произнес ординарец. – Эх! Это мы сейчас поправим! Сейчас рассольчику выпьете и сразу полегчает!

Куропаткин попытался встать, опираясь на сиденье, но руки подвели его, и он брякнулся опять на попу, неудачно щелкнув подбородком о покрытую деревом металлоконструкцию.

– Э-э-э-х, ваше превосходительство! Ну что же вы? В столь немалых годах уже и поберечь себя можно! Ну, зачем же так самоотверженно? Давайте я вам помогу. Вот. Вот так. Вот, извольте откушать, – протягивая стакан рассолу, произнес ординарец и, несмотря на вялые протесты, помог его испить. Залил насильно то есть.

Так начинался первый день Алексея Николаевича в новом мире…

Последнее, что он помнил – нарастающий гул, стремительно приближающегося автомобиля. Удар? Наверное, он был. Но Алексея Николаевича Орлова – тезку Куропаткина – размазало в тонкий блин быстрее, чем он успел испугаться.

Шмяк.

И он уже открывает глаза в железнодорожном вагоне со странного вида обстановкой. Натуральный винтаж с немалой претензией на вкус и стиль. А голова… она, казалось, вот-вот расколется от чудовищного вихря разнообразных воспоминаний, что безумным роем пьяных пчел лезли во все щели. Глаза открыть было больно. Ориентироваться в пространстве толком не удавалось. Про то, чтобы подняться самостоятельно, и речи не шло. А тут еще этот чертов ординарец со своим рассолом…

Вагон поскрипывал и покачивался, отсчитывая стыки рельсов.

Тук-тук, тук-тук.

Прошел час.

Мысли улеглись. Немного. Хотя голова все еще гудела. Но Алексею Николаевичу не стало легче ни на йоту. Скорее наоборот. Пришло понимание ситуации. Страшной. Чудовищной. Безнадежной.

Он умер. Это было очевидно. После такого столкновения с автомобилем только терминатор смог бы выжить, да и то – частично. Но вместо того чтобы исчезнуть, попасть в ад или переродиться в баобаб, он оказался в этом теле. Дышал. Чувствовал. Шевелился. Мыслил. И все бы ничего. Да вот только настоящий хозяин «этого сосуда», судя по ощущениям, оставался на месте. Просто смутился, испугался и забился в угол. Не каждый день к тебе в голову подсаживается дерзкий хулиган-безбилетник.

И что делать дальше? Ведь оригинальный Куропаткин, как придет в себя – житья не даст. А его, между прочим, командовать войсками направили. Очень своевременно генерал получил раздвоение личности. Командир-шизофреник, что может быть лучше? Кроме того, Алексей Николаевич ясно и четко понял, что его жизнь закончилась. А этот бородатый перрон – временная остановка, на которой он вряд ли задержится надолго.

Зачем он сюда попал? Кому это было нужно? Совершенно очевидно, что случайность в данном вопросе можно смело исключать. Почему? Сколько особей этого вида за последние сорок тысяч лет народилось? Под сотню миллиардов, плюс-минус. Так почему же он вселился именно в Куропаткина, да еще в такой момент? Почему не в дикаря-туземца из палеолита за секунду до пожирания того саблезубым тигром? А ведь мог и в тело близкородственное перенестись, вроде неандертальца какого-нибудь. Или на другую планету. Вариантов – масса. А значит что? Правильно. Тут был явно чей-то умысел. Вопрос только в том, чей и какой…

Алексей Николаевич привел себя в порядок и закурил, уставившись куда-то в даль, что простиралась за грязным окошком. Свежие воспоминания пугали. Сильно. Потому что старый владелец этого тела был замешан в ТАКИХ делах, что и не пересказать.

Например, среди прочих, он готовил великие потрясения в России. Бывший военный министр трудился над этим проектом вот уже десять лет. И не он один. Впрочем, здесь и сейчас от него требовалось только одно – завершить начатое и проиграть войну. Ну и денег добыть для заговорщиков под шумок.

От осознания того, в какой кошмар он влез, Алексей Николаевич нервно дернул головой, словно Мюллер в старом советском сериале. Эта гнилая роль откровенно его раздражала. Старый же владелец тела, почувствовав эту волну негатива к своему делу, попытался убедить гостя в своей правоте. Завязать внутренний диалог. Но не тут-то было.

Алексей никогда не испытывал теплых чувств ко всяким социально-политическим потрясениям. Он твердо знал, что каким бы плохим ни был режим, все эти уголовники, что с наганом в руках рвутся к власти, никого и никогда до добра не доводили. Обычно все заканчивается морем крови и разрухой, которую потом десятилетиями нужно восстанавливать. Зрелость в таких вещах к нему пришла довольно рано.

Поэтому, желая смутить своего «сокамерника» по бородатому телу, он постарался вспомнить все наиболее грязное и отвратительное, что когда-либо видел и слышал о всякого рода революционерах. Например, поднял воспоминания из фильма «Чекист»[3]. Череду расстрелов обнаженных людей, чья вина заключалась лишь в том, что они родились не у тех родителей. Классовые враги. Потом «украсил» впечатления дивными образами бортовых грузовиков, заваленных тушами людей, сваленных кое-как. Словно на какой-то скотобойне. Прошелся по другим грязным и отвратительным эпизодам контрреволюционной пропаганды. И завершил квинтэссенцией – сценкой из фильма, где революционеры добивают штыками визжащих и перемазанных кровью великих княжон.

Орлов утрировал, сознательно вымарывая любые светлые аспекты из революционных потрясений. Но давать зацепки и какие-то ненужные надежды своему «сокамернику» он не хотел. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Он был подан во всей своей красе, заставив оригинального Куропаткина заткнуться и забиться куда-то в дальний угол. Не такое будущее он рисовал в своих мечтах…

Зачем Орлов так поступил с соседом? Ясное дело – чтобы задушить к чертям все эти благодушные глупости. Жить в одном теле, пусть и недолго, желательно сообща. Хотя бы согласуясь в главном. И это помогло. Заодно и самого Орлова привело в чувство. Ведь по всему выходило, что ему предстояло разгребать всю ту кровавую кашу, что тщательно подготавливали заговорщики. А заодно еще и японцев бить.

Задачка…

Стук в дверь.

– Войдите, – сухо произнес обновленный Куропаткин, решительно смяв окурок в пепельнице.

– Ваше превосходительство! – сообщил вполне довольный жизнью ординарец. – Мы прибываем в Ляоян.

Часть 1

Крысиный король

Чем искушеннее игра, тем искушеннее соперник. Если соперник поистине хорош, то он загонит жертву в ситуацию, которой сможет управлять. И чем ближе она к реальности, тем ею легче управлять. Найди слабое место жертвы и дай ей немного того, чего ей так хочется.

Кинофильм «Револьвер»[4]

Глава 1

2 апреля 1904 года, Ляоян

Куропаткин вышел 28 марта из вагона практически в чистое поле.

Этот небольшой провинциальный городок стоял на пересечении железнодорожной магистрали КВЖД[5] и большой грунтовой дороги, уходящей в Корею. Стратегически важное, можно даже сказать, ключевое место. Не требовалось большого ума, чтобы оценить его значимость и заранее подготовиться. Однако этого сделано не было, а потому для приезда командующего армией не было готово ничего. Вообще. И не только. Например, отсутствовали площади под заселение войск и армейские склады. Только скудный жилой фонд обывателей, емкость которого для «армейских квартир» была ничтожна. Городок-то маленький. Тут даже дивизию не поставишь с относительным комфортом. Считай – завози солдат да сажай в чистом поле. Как брюкву. Но это ладно. Это терпимо. Однако ничего подходящего не было даже для структур штаба армии. До смешного. Разве что уважаемых людей города со скандалом выгонять на улицу. Неудивительно, что Куропаткин в реальной истории только глубокой осенью занялся развертыванием организационной структуры армейского штаба, уже отступив к Мукдену. А до того решал все дела «на коленке», то есть сидя в своем вагончике.

Как можно было чем-то крупным командовать без штаба, гость из будущего не понимал. Понятное дело, на Руси бардак – дело обычное. Но совсем вот так выглядело откровенным вредительством. Впрочем, первое впечатление осталось в прошлом. И сейчас обновленный Куропаткин потихоньку разворачивался, как мог…

Выйдя из пролетки, Алексей Николаевич чуть отошел в сторону, наблюдая за медленно плывущими вдалеке облаками. Гостя своего он не встречал. Нельзя было. Игра-с.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Куропаткин, отреагировав на звук шагов за спиной. Да, это определенно был не ординарец или адъютант, походка которых была генералу хорошо знакома. Нет. Это кто-то другой. Но кто? Правильно. Только тот, кого он тут ждал.

– Добрый, – раздраженным тоном ответил мужчина. – Не понимаю, зачем я согласился ехать сюда… к вам… да еще на такую странную встречу. Что за игры?

– Потому что здесь мы можем поговорить с глазу на глаз. Пройдемся?

– Пройдемся? Вы серьезно?

– Я похож на шутника? Шагов двадцать отойдем, а то, боюсь, наши спутники слишком уж ушасты. Прошу, – сказал Куропаткин и, не оборачиваясь, прошелся до небольшого холмика.

Алексеев[6] недовольно фыркнул, но согласился, жестом остановив свою свиту ожидать.

– Вы довольны? – наконец произнес он, поравнявшись со все никак не желающим поворачиваться к нему лицом генералом.

– Да. Вполне.

– О чем вы хотели со мной говорить? – с легким раздражением поинтересовался наместник на Дальнем Востоке и главнокомандующий всеми силами России в тех краях. – Признаться, я заинтригован вашим посланием. Оно… в высшей степени странное.

– Думаю, вы прекрасно понимаете, что в Санкт-Петербурге не все хотят победы в этой войне.

– И вы хотите, чтобы я вам не мешал? – скривившись, буквально выплюнул слова адмирал Алексеев, который, судя по всему, знал намного больше, чем должно.

– О нет! Отнюдь. Я амбициозен и честолюбив. Чтобы занять пост военного министра, мне пришлось пойти на компромисс со своей совестью. Поверьте – это несложно. Да от меня и не требовалось многого. Просто не обращать внимания на то, как срываются работы по укреплению крепостей в Порт-Артуре и Владивостоке. Ну и так – не совать нос в великокняжеские лобби. Французская партия резвилась как могла. У меня же были свои дела.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Я слишком честолюбив, чтобы согласиться на ту роль, что мне отвели.

– И при чем здесь я?

– При том, что вы мне в этом поможете.

– Я?! – ахнул Алексеев, поразившись наглости Куропаткина. – Вы серьезно?

– А чего вы удивляетесь? Эта великокняжеская свора хочет превратить войну в грандиозное поражение, под соусом которой провернуть изящную революцию, дабы осуществить не только красивый дворцовый переворот, но и учинить грандиозный передел власти вообще.

– Кхм, – поперхнулся наместник. Его информированность не была столь обширна.

– Эти кретины думают, что смогут удержать в узде русский бунт. Они совсем не понимают, что, выпустив джинна из бутылки, они могут остаться только лишь у разбитого корыта. Если вообще остаться. Революция в России, безусловно, не оставит камня на камне и все утопит в крови. Впрочем, о подобном не мне судить и не сейчас. Главное то, что в их замысле мне отводится роль жертвенного агнца. Отработаю – и на помойку. А это не входит уже в мои планы.

– Насколько все далеко зашло? – хрипло поинтересовался Алексеев.

– Достаточно далеко, чтобы планировать ликвидацию не только Николая, но и всей его семьи с девочками. Однако ПОКА им еще можно испортить игру. Там, в столице, я был вынужден играть под их дудку. Одно неверное движение – и я бы потерял кресло военного министра. Не сразу, не быстро, но убрали бы в две-три недели. Или даже скорее, ведь апоплексический удар табакеркой еще никто не отменял. Но здесь, вдали от их контроля, я хочу сыграть по-своему. И вы мне в этом поможете. Ведь так? – с нажимом произнес Куропаткин, впервые повернувшись к наместнику лицом.

– Ничего не обещаю, – после долгой паузы произнес Алексеев. Они, наверное, минуты две буравили друг друга глазами, прежде чем он уверился в том, что Алексей Николаевич не шутит.

– А ничего обещать и не нужно. Держите, – протянул он несколько листов писчей бумаги, сложенных вчетверо. – Здесь мои соображения. Ваша задача – ругать меня на людях и готовить вот эти вещи. Когда придет срок, я разыграю эти тузы. Главное – чтобы в Санкт-Петербурге не узнали раньше времени, что больше не контролируют ситуацию.

– Хорошо, – кивнул Алексеев. – Я прочитаю ваши предложения.

– Этого вполне достаточно, – вернул кивок Куропаткин. – И да, имейте в виду – среди вашего окружения много ушей и глаз. И не все они сами за себя. Часть из них делится наблюдениями с Токио, часть с Санкт-Петербургом, часть с Лондоном. Собственно, по этой причине я вас и вытащил сюда.

– Вы удержите японцев на Ялу? – после минутной паузы спросил наместник.

– Даже и не буду пытаться. Так – обозначу присутствие.

– Но почему?

– А вы не понимаете? – усмехнулся командующий. – Прежде всего потому, что это нереально. Японцы имеют локальное численное превосходство и неплохую выучку. Считайте, что вы сражаетесь с германским ландвером, а не с дикарями. Очень дисциплинированные ребята. Да, можно извернуться и задержать их на реке, несмотря на речные канонерки и подавляющее численное превосходство в живой силе и артиллерии. Но что это нам даст для победы?

– Как что?

– На флот даже не надейтесь. Там все очень плохо. Даже если вы лично возглавите флот в Порт-Артуре, вряд ли это что-то даст. Не хочу вдаваться в подробности, ибо не моя тема и не моя зона ответственности. Но все, что мне известно, говорит о том, что наш флот максимум что сможет – где-нибудь героически утонуть совершенно нелепым образом. Удивил?

– Признаюсь, да, – с раздражением ответил Алексеев. – Я знал, что там все печально, но не думал, что до такой степени.

– С армией ситуация аналогичная. Была. Меня только упустили из виду. Я не хочу быть жертвой. Впрочем, не суть. Главное – нам нужно, во-первых, не спугнуть столичных сидельцев прежде времени, а, во-вторых, одним решительным маневром завершить войну бескомпромиссной победой. И героическое превозмогание врага на Ялу этому никак не поможет.

– У вас есть план?

– Разумеется. И уж, поверьте, не тот бред, что я докладывал императору.

– Расскажете?

– Что знают двое, знает и свинья, – пожал плечами Куропаткин. – Слишком высоки ставки. Я не хочу, чтобы о моей задумке кому-то стало известно раньше того момента, когда это знание ничему уже не сможет повредить.

– Ну, что же. Это вполне разумно, – тяжело вздохнув, произнес Алексеев. – Что-то еще?

– Нет. Мы и так слишком долго разговариваем. Наведывайтесь время от времени. Не доверяйте бумаге и вестовым.

– Мне кажется, вы демонизируете. Ладно, люди великих князей – это обычное дело. Но почему вы считаете, что у меня в окружении японские шпионы?

– Потому что знаю, – холодно произнес Алексей Николаевич. – Во Владивостоке, в Харбине, в Порт-Артуре и прочих наших городах от английских и японских шпионов не продохнуть. В Токио и Лондоне узнают обо всех серьезных событиях в этих землях быстрее, точнее и глубже, чем по официальным каналам докладывают в Санкт-Петербург. Будьте предельно осторожны. Я считаю, что если в Токио посчитают вас или меня слишком опасным для их победы, то нас постараются убрать. Ставки очень высоки.

– Убрать?

– Убить. Все, Евгений Иванович. Что хотел – сказал. Остальное почитаете. Больше вас не задерживаю.

– Честь имею, – произнес без кивка адмирал Алексеев и, резко развернувшись, пошел к своей пролетке. Где чуть слышно процедил: – Вот же мразь… – Но так, чтобы слова адмирала услышали все вокруг.

Куропаткин постоял еще минут пять, наблюдая за облаками. А после чего вразвалочку направился к своей пролетке с улыбкой на лице.

– Ваше превосходительство, – произнес адъютант, услужливо помогая забраться и внимательно отслеживая реакции генерала.

– Этот морячок истекал ядом? – неопределенно кивнул Куропаткин.

– Матерился-с. Тихо-с.

– Ничего. Пущай матерится. Главное, чтобы не мешал, – усмехнулся Алексей Николаевич, стравливая контекстом дезинформацию. Он ведь прекрасно знал, на кого на самом деле работает его адъютант.

Партия началась. Он сделал первый ход.

Глава 2

5 апреля 1904 года, Ляоян

Алексей Николаевич начал свою деятельность на Дальнем Востоке с того, что стал раскладывать различные мины. То здесь, то там. Где маленькие хлопушки, где гигантские фугасы, как с тем же адмиралом Алексеевым.

О да! С адмиралом получилось очень хорошо.

Дело в том, что в бумагах, которые Куропаткин передал Алексееву, не было ничего, способного вызвать подозрение, возражение или недовольство. Никаких рассуждений. Никаких пространных мыслей. Только предложения – коротко и по существу.

По замыслу Алексея Николаевича, адмирал должен был обеспечить подготовку и реализацию ровно двух задач. Во-первых, создать ударную группу на железной дороге. Во-вторых, подготовить все необходимое для большой оборонительной операции. То есть то, что Куропаткин не мог себе позволить сделать самостоятельно, дабы не привлечь к себе излишнее внимание.

В ударную группу должны были войти несколько легких блиндированных поездов для непосредственной поддержки войск. Ну и две-три железнодорожные артиллерийские платформы с шестидюймовыми орудиями для огневой поддержки. Разумеется, все эрзац-типа. Нормальных-то бронепоездов брать неоткуда.

Для обеспечения предстоящей большой оборонительной операции под Ляояном Куропаткин заказал кучу всяких мелочей вроде примитивных ручных гранат[7], колючей проволоки[8] и поставки в армию большого количества бревен да шанцевого инструмента. Здесь, как и в ситуации с ударной группой на железной дороге, бывший военный министр не требовал ничего сверх того, что можно было сделать в местных мастерских или получить откуда-нибудь заказом. Главные критерии: быстро и просто[9]. То есть генерал загрузил наместника на Дальнем Востоке делами по полной программе. Ведь реализация всех этих, вроде бы и простых, вещей требовала его непосредственного участия в преодолении бюрократического болота. А значит, что? Правильно. Он был выключен на некоторое время из политической активности в регионе, о чем Алексей Николаевич охотно доложил своим «кураторам» в Санкт-Петербург. Выключен? Выключен. Значит, не мешает и все идет если и не по плану, то в рамках общего замысла.