Прирожденный профайлер

Специальный агент Таннер Бриггс откашлялся. Дверь закрылась у меня за спиной. К лучшему или к худшему, мне предстоял разговор с агентом ФБР. Один на один.

– Я рад, что ты пришла, Кэсси. Садись!

Агент Бриггс был моложе, чем я ожидала, судя по его голосу в телефонной трубке. Я задумалась, встраивая его возраст в ту информацию, что уже мне известна. Человек постарше, который прилагал специальные усилия, чтобы поддерживать деловой вид, стремится закрыться от других. Двадцатидевятилетний, который делал то же самое, хотел, чтобы его принимали всерьез. Есть разница.

Я послушно села. Агент Бриггс остался в своем кресле, но наклонился вперед. На столе между нами не было ничего, кроме стопки бумаги и двух ручек, на одной из которых не было колпачка.

Значит, аккуратность ему не свойственна. Почему-то меня это успокоило. Амбициозный, но не упертый.

– Ты закончила? – спросил он. Голос не был грубым. Пожалуй, в нем даже звучало искреннее любопытство.

– Закончила что? – поинтересовалась я.

– Анализировать меня, – ответил он. – Я в этом кабинете два часа. Понятия не имею, что привлекло твое внимание, но думаю, что-то привлекло. Внимание прирожденных всегда что-то привлекает.

«Прирожденных» – он произнес это слово так, словно ожидал, будто я повторю его с вопросительной интонацией. Я промолчала. Чем меньше я ему дам, тем больше он мне покажет.

– Ты хорошо считываешь людей, подмечаешь мелкие детали и собираешь их в цельную картину: понимаешь, что это за человек, чего он хочет, как он действует, – он улыбнулся, – какой способ приготовления яиц он предпочитает.

– Вы пригласили меня сюда, потому что я хорошо умею угадывать, какие яйца кому нравятся? – полюбопытствовала я, не в силах скрыть недоверие в голосе.

Он побарабанил пальцами по столу.

– Я пригласил тебя сюда, потому что у тебя есть врожденная склонность к тому, на обучение чему у большинства уходит целая жизнь.

Интересно, когда он сказал «у большинства», он имел в виду в какой-то степени и себя тоже?

Он принял мое молчание за своего рода возражение.

– Хочешь сказать, ты не считываешь людей? Что не можешь прямо сейчас сказать, предпочитаю я баскетбол или гольф?

Баскетбол. Но он хотел, чтобы люди думали, что правильный ответ – гольф.

– Ты можешь попытаться объяснить мне, как ты находишь ответ, как ты анализируешь людей, Кэсси, но разница между тобой и остальными в том, что, чтобы объяснить, почему я предпочту получить мячом в нос на баскетбольной площадке, а не торчать на поле для гольфа с боссом, тебе придется думать в обратном направлении. Тебе придется придумать, какие подсказки ты заметила и что они означают, потому что на самом деле ты просто понимаешь. Тебе даже не приходится задумываться об этом, в отличие от меня. Наверное, ты не сможешь перестать это делать, даже если попытаешься.

Я ни с кем не говорила об этом, даже с мамой, которая научила меня тому, чему смогла. Люди – это люди, но, хорошо это или плохо, большую часть времени они являлись для меня просто головоломками: простые и сложные головоломки, кроссворды, загадки, судоку. Ответ всегда существовал, и я не могла остановиться, пока его не находила.

– Откуда вы это знаете? – спросила я человека, который сидел напротив. – И даже если это правда, даже если я действительно интуитивно понимаю людей, что вам с этого?

Он наклонился вперед.

– Я знаю, потому что знать – это моя работа, потому что это я убедил ФБР разыскивать таких, как ты.

– Что вам от меня нужно?

Он откинулся назад.

– А ты как думаешь, Кэсси, что мне от тебя нужно?

У меня пересохло во рту.

– Мне семнадцать.

– Природные склонности, как у тебя, достигают пика в подростковом возрасте. Формальное образование, колледж, дурное влияние – все это может помешать проявлению того невероятного врожденного потенциала, которым ты обладаешь сейчас. – Он аккуратно сложил руки перед собой. – Я хочу позаботиться о том, чтобы ты росла в подходящей среде, чтобы твой дар превратился во что-то экстраординарное, в то, что может принести огромную пользу миру.

Часть меня хотела рассмеяться ему в лицо, выйти из кабинета и забыть о происходящем, но другая думала, что уже пять лет я пребывала в лимбе, словно ждала чего-то, сама не зная чего.

– Ты можешь взять сколько хочешь времени на размышления, Кэсси, но я предлагаю тебе уникальный шанс. Наша программа – единственная в своем роде, и она может превращать прирожденных – таких, как ты, – в действительно экстраординарных.

– Таких, как я, – повторила я, пока мои мысли неслись вперед со скоростью сто километров в час, – и Майкл.

Это было лишь догадкой, но небезосновательной. За те две минуты, что мы шли до кабинета, Майкл успел понять то, что происходит внутри меня, быстрее, чем кто бы то ни было.

– И Майкл, – когда агент Бриггс это произнес, лицо его стало более живым. Он больше не выглядел как суровый профессионал. Это было что-то личное. Он действительно верил в эту программу. И он стремился что-то доказать.

– Если я буду участвовать в программе, что от меня потребуется? – спросила я, оценивая его реакцию. Энтузиазм на его лице превратился в нечто еще более выразительное. Он впился в меня взглядом.

– Как насчет переезда в Вашингтон?

Глава 4

– Как насчет переезда в Вашингтон?

– Мне семнадцать, – напомнила я, – лучше спросить, что на этот счет думают мои законные опекуны.

– Ты не первая несовершеннолетняя, кого я вербую, Кэсси. Есть обходные пути.

Он явно не знаком с моей бабушкой.

– Пять лет назад законным опекуном Кассандры Хоббс стал ее биологический отец, некий Винсент Батталья, ВВС США. – Агент Бриггс помолчал. – Через четырнадцать месяцев после того, как ты появилась в его жизни, твой отец уехал на другой континент. Ты решила остаться здесь с бабушкой, его матерью.

Я не стала спрашивать, откуда у агента Бриггса эта информация. Он из ФБР. Наверное, он знает, какого цвета у меня зубная щетка.

– Я имею в виду, Кэсси, что отец по-прежнему является твоим опекуном, и я абсолютно уверен, что, если ты захочешь переехать, я смогу это устроить. – Бриггс снова сделал паузу. – Что касается прикрытия, остальным сообщат, что тебя берут в программу для одаренных подростков. Очень тщательный подход к отбору, поддержка со стороны нескольких важных персон. Твой отец служит в армии. Он переживает, что ты стремишься к самоизоляции. Это поможет его убедить больше, чем что-либо другое.

Я открыла рот, чтобы спросить, откуда он вообще узнал, что мой отец переживает, но Бриггс поднял руку.

– Кэсси, в подобных ситуациях я не хочу действовать вслепую. Как только система отметила тебя как потенциального кандидата, я тщательно подготовился.

– Отметила? – спросила я, подняв брови. – Из-за чего?

– Не знаю. Не я тебя отметил, и, честно говоря, детали твоей вербовки не подлежат обсуждению, если ты не заинтересована в моем предложении. Скажи нет, и я сегодня же уеду из Денвера.

Так я поступить не могла, и агент Бриггс, наверное, понял это еще до того, как сделал мне предложение.

Он взял ручку без колпачка и что-то написал с краю на одном из листов бумаги.

– Если у тебя будут вопросы, можешь спросить Майкла. Не сомневаюсь, он будет болезненно честен во всем, что касается его опыта участия в программе. – Бриггс закатил глаза к небу, изображая усталость так по-человечески, что я почти забыла про его значок и костюм: – И если есть какие-то вопросы, которые ты хочешь задать мне…

Он замолчал на полуслове и подождал. Я схватила наживку и принялась расспрашивать его о деталях. Программа – так он ее называл снова и снова – была не очень масштабной, проводилась в экспериментальном формате. Задача стояла двоякая: во-первых, обучать тех, кто решит к ней присоединиться, и развивать наши природные навыки, а во-вторых, использовать эти навыки, чтобы тайно помогать ФБР. Я могла выйти из программы в любое время. Мне понадобится подписать соглашение о неразглашении.

– Кэсси, есть один вопрос, который ты не задала. – Агент Бриггс снова сложил руки перед собой. – Так что я отвечу на него сам. Я знаю твою историю. Знаю про дело твоей матери. И, хотя у меня нет никакой новой информации, я могу сказать, что после всего, что ты пережила, у тебя больше, чем у кого-либо, причин заниматься тем, чем мы занимаемся.

– Это чем же? – спросила я, чувствуя, как горло сжимается от одного упоминания слова на букву «м». – Вы сказали, что обеспечите обучение, а в обмен я буду консультировать вас. Консультировать в связи с чем? Обучение чему?

Он помолчал, не то оценивая меня, не то хотел добавить больше веса своему ответу.

– Ты будешь помогать нам со старыми нераскрытыми делами, с которыми не смогло справиться Бюро.

Я подумала о матери – о крови на зеркале, о сиренах, о том, как я привыкла засыпать с телефоном, отчаянно надеясь, что он зазвонит. Мне приходилось заставлять себя дышать ровнее, не закрывать глаза, не представлять озорное улыбчивое мамино лицо.

– Какого рода нераскрытыми делами? – спросила я, чувствуя, как слова застревают в горле. Губы внезапно пересохли, глаза стали влажными.

Агент Бриггс оказался достаточно порядочным, чтобы проигнорировать эмоции, которые отчетливо читались на моем лице.

– Конкретные задания отличаются в зависимости от специализации. Природный дар Майкла – читать эмоции, так что он проводит много времени, изучая записи свидетельских показаний и допросов. Учитывая его предысторию, думаю, в итоге он отлично впишется в наше отделение, которое расследует преступления «белых воротничков», но человек с его талантом полезен в любом расследовании. Еще одна участница программы – ходячая энциклопедия – видит закономерности и вероятности всюду, куда ни посмотрит. Ее мы начали обучать анализу места преступления.

– А я?

Он немного помолчал, оценивая. Я взглянула на бумаги, лежавшие на столе, и мне стало интересно, есть ли среди них что-то обо мне.

– Ты прирожденный профайлер, – наконец сказал он. – Сможешь увидеть закономерности поведения и разгадать личность преступника или предсказать, как конкретный человек поведет себя в дальнейшем. Это полезно, когда есть серия связанных друг с другом преступлений, но нет конкретного подозреваемого.

Я прочла между строк то, что он подразумевал, но для надежности переспросила:

– Связанных друг с другом преступлений?

– Серийные преступления, – повторил он, выбрав другое слово, которое словно повисло в воздухе рядом с нами: – Похищения, поджоги, изнасилования, – он помолчал, и я поняла, какое слово будет следующим, еще до того, как он его произнес: – Убийства.

Правда, вокруг которой он кружил последний час, внезапно стала невероятно ясной. Он и его группа, программа – они не просто хотели обучить меня, отточить мои навыки. Они хотели использовать их, чтобы ловить убийц.

Серийных убийц.

Ты

Ты смотришь на тело и чувствуешь прилив гнева. Все должно было быть величественно и чисто. Решение должно принадлежать тебе. Тебе хотелось чувствовать, как жизнь покидает ее. Она не должна была тебя торопить.

Она еще не должна быть мертва, но она мертва.

Сейчас она должна быть совершенна, но она не совершенна.

Она не кричала достаточно, а потом она кричала слишком много и называла тебя разными словами. Словами, которыми раньше называл тебя Он. И тебя охватила злость.

Все кончилось слишком быстро, и это не твоя вина, черт побери! Это она виновата. Она тебя разозлила. Она все испортила.

Ты можешь лучше. Так, чтобы смотреть на нее и ощущать власть, ощущать возбуждение. Она должна стать произведением искусства.

Но она им не стала.

Ты снова и снова вонзаешь нож в ее живот, не видя ничего больше вокруг. Она не идеальна. Она не прекрасна. Она ничтожество.

Ты ничтожество.

Но ничтожеством ты останешься ненадолго.

Глава 5

Я разрешила агенту Бриггсу переговорить с моим отцом. Тот позвонил мне. Меньше чем через неделю после того, как я сказала папе, что сама этого хочу, Бриггс получил необходимые разрешения. Документы были оформлены. В тот вечер я уволилась из закусочной. Придя домой, я приняла душ, переоделась в пижаму и приготовилась к третьей мировой.

Я действительно собиралась это сделать, почти с того момента, когда агент Бриггс впервые заговорил со мной. Я переживала за бабушку. Да, переживала. И я знала, как сильно она и остальные родственники старались, чтобы я чувствовала себя любимой, как бы я с ними себя ни вела и сколько бы во мне ни было от матери. Но на самом деле я никогда не чувствовала себя своей здесь. Часть меня так и осталась в том роковом театре: огни, толпа, кровь. Может, у меня ничего не выйдет, но агент Бриггс предлагал мне шанс что-то с этим сделать.

Возможно, я никогда не разгадаю тайну убийства матери, но эта программа превратит меня в человека, который может ловить убийц, который добивается того, чтобы другая маленькая девочка, в другой жизни, с другой матерью никогда не увидела того, что видела я.

Это, конечно, мрачно и пугающе, и моя семья точно не хотела бы для меня такой жизни, а я хотела ее больше всего на свете.

Я запустила пальцы в волосы. Влажными они казались достаточно темными, чтобы сойти за темно-коричневые, а не каштановые. После горячего душа щеки немного зарумянились. Я была похожа на девушку, которая действительно могла стать своей здесь, в этой семье.

С мокрыми волосами я была не так уж похожа на маму.

– Курица трусливая. – Я адресовала оскорбление собственному отражению, а затем отвернулась от зеркала. Я могла бы остаться здесь, пока волосы не высохнут. Да, я могла бы остаться здесь, пока волосы не поседеют, но предстоящий разговор от этого не стал бы проще.

Бабушка устроилась в кресле в гостиной, водрузив на нос очки для чтения и положив на колени любовный роман, напечатанный крупным шрифтом. Она подняла глаза, когда я вошла в комнату, и обратила на меня острый орлиный взгляд.

– Ты рано собралась спать, – сказала она с немалой долей подозрительности в голосе. Бабушка успешно вырастила восемь детей. Если бы я была из тех, кто влипает в неприятности, вряд ли бы я смогла устроить что-то, чего она уже не видела раньше.

– Я уволилась сегодня, – сообщила я, и блеск, промелькнувший в глазах бабушки, подсказал мне, что это неудачное начало. – Новая работа мне не нужна, – быстро добавила я.

Бабушка что-то буркнула себе под нос.

– Ну конечно, не нужна. Ты же независимая. Тебе ничего не нужно от твоей старой бабушки. Тебе все равно, что она переживает.

Что ж, все идет отлично.

– Я не хочу, чтобы ты переживала, – сказала я. – Но появилась кое-что… кое-какая возможность.

Я уже окончательно решила, что бабушке необязательно знать, чем я буду заниматься и почему. Я придерживалась легенды, которую дал мне агент Бриггс.

– Есть одна школа, – произнесла я, – со специальной программой. Ее руководитель встретился со мной на прошлой неделе.

Бабушка неодобрительно фыркнула.

– Он поговорил с папой.

– Руководитель этой программы поговорил с твоим отцом, – повторила бабушка. – И что мой сын ответил человеку, который не счел нужным со мной познакомиться?

Я рассказала то, что могла. Потом дала ей буклет, который выдал мне агент Бриггс, – в нем не упоминались ни профайлинг, ни серийные убийцы, ни ФБР.

– В программе мало участников, – добавила я, – это что-то вроде интерната.

– И твой папа, он сказал, что ты можешь поехать? – Бабушка прищурилась, разглядывая фотографии улыбающихся детей на первой странице буклета, словно они лично виноваты в том, что сбили ее драгоценную внучку с истинного пути.

– Он уже подписал бумаги, бабушка, – я посмотрела на свои руки, на сплетенные на животе пальцы, – я поеду.

Повисла тишина. Затем резкий вдох. А затем взрыв.

Я не говорила по-итальянски, но, судя по выразительным жестам и тому, как она выплевывала слова, довольно неплохо представляла перевод.

Бабушка явно придерживалась мнения, что ее внучка переедет на другой конец страны для участия в правительственной программе для одаренных учеников только через ее, бабушки, труп.

Никто не организует меры воздействия так, как это делает семья моего отца. Сигнал Батталья – это вам не сигнал Бэтмена. Меньше чем через двадцать четыре часа после того, как бабушка разослала экстренный вызов, семья собрала все силы. Было много криков, воплей и слез и еды. Очень много еды. Мне угрожали, меня задабривали, стращали и прижимали к груди. Но впервые с того момента, как я познакомилась с этой частью своего фамильного древа, я не могла просто подогнать свои реакции к их поведению. Я не могла дать им то, чего они хотели. Я не могла делать вид.

Шум достиг крещендо, а я ушла в себя и ждала, когда он прекратится. Наконец они заметили, что я ничего не говорю.

– Кэсси, дорогая, разве тебе здесь плохо? – спросила наконец одна из моих тетушек. Все замолчали.

– Я… – Я не могла сказать больше ничего, но увидела, как на их лицах проступает осознание. – Дело не в том, что мне здесь плохо, – быстро добавила я, – просто…

В кои-то веки они услышали то, чего я не говорила. Как только они узнали о моем существовании, я стала частью семьи. Они не осознавали, что с моей собственной точки зрения я всегда была – и, возможно, всегда буду – для них чужой.

– Мне это нужно, – сказала я, и мой голос был настолько же тихим, насколько их голоса – громкими, – ради мамы.

Это было ближе к правде, чем я хотела бы им рассказывать.

– Ты думаешь, твоя мама хотела бы, чтобы ты это сделала? – спросила бабушка. – Оставила семью, которая тебя любит, которая о тебе позаботится, и уехала на другой конец страны, одна, бог знает зачем?

Вопрос был риторическим, но я ответила на него – эмоционально, решительно.

– Да. – Я подождала, ожидая возражений, но их не было. – Понимаю, вам это не нравится, и я надеюсь, что вы не станете ненавидеть меня за мой поступок, но я должна это сделать. – Я встала: – Я уезжаю через три дня. Буду рада приехать на Рождество, но, если вы не захотите меня здесь видеть, я пойму.

Бабушка пересекла комнату за секунду, удивительно быстро для человека ее возраста. Она резко ткнула пальцем мне в грудь.

– Ты приедешь домой на Рождество, – сказала она с такой интонацией, что было однозначно ясно: это приказ. – Чтобы у тебя даже мыслей не было о том, чтобы не вернуться. – Она прищурилась и угрожающим жестом провела пальцем поперек своей шеи. – Capisce?[2]

Улыбка растянула уголки моих губ, и слезы обожгли глаза.

– Capisce.

Глава 6

Я уехала через три дня. Меня забирал Майкл. Он припарковался у обочины и ждал.

– Мне это не нравится, – сказала мне бабушка, возможно, в тысячный раз.

– Я понимаю. – Я легонько поцеловала ее в лоб, а она обхватила ладонями мою голову.

– Веди себя хорошо, – с угрозой произнесла она. – Будь осторожна! Твой отец, – добавила она, словно только сейчас вспомнила об этом, – я его убью.

Оглянувшись, я увидела, что Майкл стоит, прислонившись к сияюще-черному «Порше». Отсюда мне было не разглядеть выражение его лица, но я подозревала, что мои чувства он интерпретирует без проблем.

– Я буду осторожна, – сказала я бабушке, повернувшись спиной к этому парню с проницательным взглядом, – обещаю.

– Эх, – ответила она наконец, – вряд ли тебя ждут крупные неприятности, ведь в школе всего несколько учеников.

Ага, несколько учеников, которых обучали анализировать место преступлений, вглядываться в показания свидетелей и выслеживать серийных убийц. И правда, крупных неприятностей ждать не стоит.

Не говоря больше ни слова, я потащила сумку к машине. Бабушка пошла следом и, когда Майкл открыл багажник, но не стал помогать мне закинуть в него сумку, она неодобрительно посмотрела на него.

– Ты так и собираешься просто тут стоять? – спросила она.

Едва заметно ухмыльнувшись, Майкл взял у меня сумку и с легкостью забросил ее в багажник. Затем наклонился ближе, вторгаясь в мое личное пространство, и прошептал:

– А я-то разрекламировал тебя как девушку, которая готова сама справляться с тяжелыми задачами.

Бабушка смерила взглядом меня, потом Майкла. Затем то небольшое пространство, которое нас с ним разделяло, и неодобрительно фыркнула.

– Если хоть что-то с ней случится, – сказала она, – имей в виду, в нашей семье знают, как избавиться от тела.

Вместо того чтобы замереть от стыда, закрыв лицо руками, я попрощалась с бабушкой и забралась в машину. Майкл последовал за мной.

– Извини за это, – произнесла я.

Майкл выгнул бровь.

– За угрозу убийством или за воображаемый пояс верности, который она примеряла на тебя, пока мы разговаривали?

– Заткнись!

– Ой да ладно, Кэсси! Думаю, это так мило. У тебя есть семья, которая о тебе заботится.

Может, он думал, что это мило, а может, и нет.

– Не хочу обсуждать свою семью.

Майкл, совершенно невозмутимый, улыбнулся.

– Я знаю.

Я вспомнила, что агент Бриггс рассказывал мне о даре Майкла.

– Ты считываешь эмоции, – сказала я.

– Выражения лиц, позу, жесты, поведение, – пояснил он. – Ты прикусываешь губу изнутри, когда нервничаешь. И у тебя появляется морщинка в уголке правого глаза, когда ты пытаешься не пялиться.

Он произнес это, не отводя взгляда от дороги. Я взглянула на спидометр и осознала, как быстро мы едем.

– Хочешь, чтобы нас остановили? – взвизгнула я.

Он пожал плечами.

– Ты же профайлер, – ответил он, – ты мне и скажи.

Он слегка отпустил педаль газа.

– Профайлеры ведь этим и занимаются, так? Ты смотришь на то, как одет человек, как он разговаривает, на все мелкие детали, и находишь для него подходящий раздел. Ты вычисляешь, с каким типом человека ты имеешь дело, и убеждаешь себя, что точно знаешь, чего хотят другие.

Ладно, похоже, в прошлом у него был опыт общения с профайлером, и не очень удачный. Значит, то, что мне сложно его разгадать, вовсе не случайность. Ему нравилось держать меня в неведении.

– Каждый раз, когда я тебя вижу, на тебе другая одежда, – сказала я, – ты держишься всегда по-разному, говоришь иначе. Никогда не рассказываешь о себе.

– Может, мне нравится быть высоким, мрачным и загадочным, – ответил Майкл, поворачивая так резко, что я на мгновение забыла как дышать.

– Ты не такой уж и высокий, – выдавила я.

Он рассмеялся.

– Я тебя раздражаю, – произнес он, поиграв бровями, – но я тебе интересен.

– Может, прекратишь? – Я никогда не осознавала, насколько это раздражает, когда оказываешься под микроскопом.

– Я предлагаю тебе сделку, – ответил он. – Я перестану пытаться прочитать твои эмоции, если ты перестанешь пытаться анализировать мое поведение.

Меня волновали многие вопросы: каким было его детство, в чем заключаются его способности, почему он советовал мне не приходить… Но если я не хочу, чтобы он тщательно изучал мои эмоции, придется добывать ответы так, как это делают обычные люди.

– Ладно, – согласилась я, – договорились.

Он улыбнулся.

– Отлично. Теперь в качестве жеста доброй воли, раз уж я потратил немало времени, забираясь в твою голову, предлагаю тебе задать три вопроса, чтобы попытаться забраться в мою.

Та часть меня, которая любила загадки, хотела узнать, какую одежду он носит, когда никого нет рядом, сколько у него братьев и сестер и кто из его родителей превратил его в человека, который слегка зол на окружающий мир.

Но я не стала спрашивать об этом. Если человеку комфортно ехать на такой скорости, то и произнести какую-нибудь белую ложь его тоже не затруднит. Я задам ему интересующие меня вопросы, а получу еще больше противоречивых ответов, поэтому я задала единственный вопрос, на который, уверена, он ответит честно.

– Почему «Порше»?

Майкл на мгновение отвел взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня, и я поняла, что я его удивила.

– «Порше»? – повторил он.

Я кивнула.

– Уверена, это не типичный для ФБР автомобиль.

Уголки его губ подскочили вверх, и темная тень, которая всегда присутствовала у него на лице, на мгновение исчезла.

– «Порше» – это подарок, – сообщил он, – из прежней жизни. Я поставил Бриггсу условие, что присоединюсь к программе, если он разрешит его оставить.

– А с чего бы ему не разрешать? – спросила я, с опозданием осознав, что только что потратила второй вопрос.

– Мошенничество с налогами, – ответил Майкл, – не мое, отец постарался.

По напряжению в его голосе я поняла, что возможность оставить «Порше» наверняка была не единственным условием участия Майкла в программе. Может, он попросил, чтобы государство закрыло глаза на преступления отца, а может, отец обменял сына на возможность уйти от суда, не знаю.