Та сторона

Не имея должных контактов, я начал рыться в собственной памяти. Вероятно, бывали случаи, когда я сталкивался с вещами необъяснимыми и совершенно загадочными, но в силу своих же предрассудков давал им толкование научное. Одинокие скитания по самым отдаленным завиткам погружали мой и без того измученный ум в полное негодование. Путешествие в прошлое – дело немыслимое, но вполне реальное. Не каждый решиться еще раз встретиться с теми ошибками, которые когда-то допустил, но вещи прекрасные также встречались мне, вызывали во мне улыбку и чувство глубокого сожаления. Легкий ностальгический туман окутывал меня – как же трудно смириться с тем, что счастье дается в кредит, когда как скука, печаль, уныние – совершенно бесплатны.

Витая призраком в колледже я столкнулся с первой любовью, огибая парты провинциальной школы мне пришлось вновь пересилить насмешки одноклассников, а по дороге в родной дом стерпеть упреки родителей. Я встретился со своим котом по кличке Бенджамин, худощавым, в рыже-коричневую полоску. Когда я родился, большая часть его жизни была уже позади, и в возрасте семи лет я впервые столкнулся со смертью. До этого времени я ни разу не испытывал настолько острую боль в неосязаемых частях своего тела. Какие мысли посещали меня! Какие муки я испытывал от этой горькой потери! Я снова и снова задавал себе один и тот же вопрос – что происходит там, в мире мертвых? И снова и снова не находил никаких ответов.

Мой маленький четвероногий друг был похоронен в ограде дома, и могила его венчалась старой алюминиевой миской, воткнутой в землю. Испытав на себе всю жестокость от одиночества, я раскопал его могилу тем же вечером.

Эти воспоминания привели меня к Дядюшке Генри. Почему именно к нему? Потому что в те времена гуляли слухи, что он воскрешает домашних животных, поэтому своего первого друга Бенджамина я принес в его обветшалый дом. Он был спокойным стройным мужчиной средних лет, которого отличала удивительная серость кожи. Войдя в его шаткую конуру с уже холодным и грязным телом Бенджамина, я взглянул на него своим страданием.

Он не смог воскресить моего друга, но какую же горечь он испытал после этого. Его и без того серый лоб хмурился сухими морщинами, а руки дрожали. Вспоминая это сейчас, я готов ставить голову, что это было разочарование от невозможности помочь, никак не актерское мастерство. Но ведь были и действительные случаи! Я видел лица тех, кто выходил из его дома с улыбкой, а не горечью на лице.

Решено. Я должен отправиться к Дядюшке Генри, которому сейчас примерно за шестьдесят, и попросить его о помощи. Он должен что-то знать. Непременно должен…

9

Дребезжащий грохот колес мчал меня за пределы города. Я смотрел на быстро сменяющие друг друга пейзажи и беспрестанно думал о Кейт и Дядюшке Генри. Сможет ли он сделать то, что мне требуется, или я снова попал впросак? За холмами выступали первые лучи рассветного солнца, что знаменовали рождение дня, а я не спал уже суток трое и решил примоститься ко сну именно здесь. В вагоне было немного людей – несколько пожилых дамочек в сопровождении хромых кавалеров, семейная пара с щенком, который все время вилял своим хвостом и даже не лаял, а забавно пищал, и несколько моих сверстников. Напротив меня села девушка в строгих очках и острым носом, я взглянул на нее и почувствовал теплое дуновение ветра.

В следующую секунду время замедлило ход, грохот колес становился реже, и убаюкивающее виляние хвоста сделалось тише. Я видел, как сквозь приоткрытые окна просачивается сонная пелена, как она огибает головы пассажиров и стирает краски с их лиц. Еще секунда и уже ни у одного из них не было характерных черт. Пол, возраст, цвет волос и глаз растворились в приведении находящей на меня слабости и становились абсолютно неважными. Вагон утратил былую яркость, даже рассвет становился сумерками и погружал во тьму весь окружающий мир. Теплое плюшевое одеяло упало на меня, и я окончательно уснул, но ненадолго.

Боявшись проспать остановку, я встрепенулся и заставил себя открыть глаза. Произошедшие изменения слегка потревожили меня. Грохот колес исчез, визгливый лай прекратился. Я сидел в пустом вагоне и не мог вспомнить лица той девушки, что сидела напротив. Не знаю, что все-таки стряслось (может, я просто повредил роговицы глаз), однако я не различал цветов и смотрел на все вокруг, словно через глухо тонированные солнечные очки. Поезд продолжал нестись – об этом твердил пейзаж, но точно сказать ночь на дворе или день я бы не осмелился. Что больше поразило меня, так это отсутствие звука. Ничего не тревожило мои ушные раковины. «Класс, – подумал я, – помимо того, что стал дальтоником, еще и оглох».

Я осматривал вагон, совсем не двигаясь, уж больно слабым я был, но картинка не перемещалась в такт движению моих зрачков, она будто тянулась якорем вслед за мной – медленно, заторможено. В какую бы сторону я не смотрел, в моих глазах плавно скользил бесцветный вагон, останавливаясь лишь тогда, когда то, что я вижу, начинало соответствовать тому, что я должен видеть.

Мне стоило этого ожидать. Мое дыхание внезапно стало тяжелым, будто та же самая кошечка Кейт сдавила мне грудь. Громкость в моих ушах начала восстанавливаться, но я все также находился в вакууме, и звуки лишь растворялись в воздухе, словно брошенная в воду таблетка. Я попытался сконцентрировать внимание на своем туловище. Я чувствовал ноги, руки, чувствовал каждый палец, но силясь сделать хотя бы слабое движение, не мог даже слегка его напрячь. Мной завладело смятение – не животный страх, а смятение, – ведь я не знал чего ожидать в этом приступе. Всем моим телом стали мои глаза. Каким же маленьким и ничтожным я стал, совсем как выброшенный на сушу моллюск.

Предвкушая предстоящий ужас, я попытался представить лицо того, кто с минуты на минуту должен появиться передо мной. Я не знал когда его ожидать, но я знал, что ни за что не угадаю этот момент. Вдруг, по сидениям пробежала тень, и не одна, их было множество. Они догоняли друг друга, перемешивались в танце калейдоскопа и останавливались, глядя на меня, впивая разъяренные зрачки в мою сдавленную грудь. Так себя чувствует тот, кто обречен на смертную казнь. Окруженный сотнями радостных зрителей, он проклинает палача и боится смерти, но заточенная гильотина царит над его затылком, а руки и ноги скованны. Они смотрели на меня, не имеющие обличия, серые тени, вонзающие холодные клыки в мои запястья. Я совершал усилия посмотреть назад, в лицо, прямо сейчас нависшее надо мной, но мои ржавые, заледеневшие позвонки не позволяли мне этого. Тени, эти безмолвные серые тени…

На меня нахлынули воспоминания. Какие-то платоновские изречения. Я вспомнил о двух мирах, вспомнил про аналогию пещеры, о которой говорила Кейт. Я не был удивлен, но глубоко задумался. В этот раз мне не было страшно, одна интрига кружила надо мной. Где-то там, сзади меня, горит огонь, и то, что нагло сверлит мою спину, не подвластно моему сознанию. Но эти тени… Они настоящие. Я не могу увидеть этих существ, потому что не способен их воспринимать, однако их силуэты, очерченные мерцающими бликами огня – вот что они представляют для меня. Тогда я понял, что вижу не тени этих существ, я вижу самих существ в доступном для моего восприятия виде. Я присмотрелся к одной из них и не сказал – подумал: «Кто Вы?»

В одно мгновенье вагон скрутился трубочку. Дальняя дверь сдавилась и начала втягивать все то, что окружало меня. Весь мир превратился в точку – в одну лишь точку в дальнем конце вагона, куда притягивалось все живое и неживое. Туда летели тени окружавших меня существ, туда летели окна, сидения и я сам. Однако ничего рушилось, не отделялось друг от друга. Вещи растягивались как резинка, скручивались спиралью и неслись. Я не чувствовал хода времени, не чувствовал ничего, и отсутствие возможности двигаться казалось мне нормальным. Весь вагон вытянулся в длинную спиралевидную трубу и, как воронка всасывает воду, дальняя дверь всасывала вагон, уже утративший рациональный вид. Он превратился в месиво… Нет, не в месиво, он превратился в кашу всевозможной материи и всевозможных видов ее деформации, и в ту секунду, когда я упал в ту самую дверь, я снова оказался в том же самом вагоне, который снова приобрел привычный вид. Девушка, сидевшая напротив меня, посмотрела на меня так, словно я умалишенный, а щенок, высунув язык, любопытно таращился на моё лицо.

Я глубоко вдохнул и сглотнул слюну. Сжимая кулаки и крутя головой, я разглядывал пальцы и радовался возможности двигаться. С этой секунды я уже не боялся. Вагон нес меня навстречу неизвестности и мне до жути хотелось в нее окунуться. Однако что меня ждет? Я не знаю ни черта, но от этого лишь сильнее пьянили меня мысли!

10

Лондонский пригород разросся за те годы, которые я не посещал его. Фешенебельные коттеджи громоздились один за другим, и мне нравился этот маленький светский мир. За черными трубами, пронзающими небо, отхаркивающими едкий дым в его атмосферу, раскинулись трущобы местных работяг, людей согнутых, искалеченных, но еще живых, а за постройками людей знатных, тех, что славились лоском своих дворов, находились дома поменьше, а за ними еще поменьше, еще и еще, пока не превращались в руины, развалины прошлого. Именно в одном из таких кварталов я отыскал старуху Клеменсе три года тому назад, и в один из таких кварталов мне нужно было идти за Дядюшкой Генри.

Черный кот по-прежнему шел за мной, пристроившись к левой ноге. Дать ему имя я не решался, неизвестно, что это за нечисть вообще. Проходя мимо презентабельных и помпезных домов, я не мог не замечтаться о том будущем, что ждет меня впереди. Видите ли, для тех, кто молод, красота жизни – дело будущего. Пока ты молод ты не живёшь, а только лишь планируешь жить; прикидываешь варианты различных событий, приведших тебя к тому собирательному образу, которым однажды станешь ты сам. В грезах проходили минуты, складываясь в часы. После всего того, с чем мне пришлось столкнуться, я хотел покончить с этими делами до наступления сумерек. Не хватало мне бродить по этим улицам в потемках, чтобы моя бурная фантазия навыдумывала еще сотни причин не выходить из дома.

На моем пути трехэтажные коттеджи становились двухэтажными, старела отделка домов, загрязнялись улицы. Сначала уменьшалось количество этажей и площадь построек, затем начали попадаться и вовсе покинутые дома. Тишина прокрадывалась сквозь стены, и запах гнили ударился в мою голову. По улицам забродили пьяные, шатающиеся люди. Когда худощавые дети в оборванных тряпках на теле начали впивать в меня зрачки, я понял, что наконец добрался. Я остановился возле низенького дома, от которого до сих пор веяло жизнью (не знаю как это объяснить) и постучался:

– Дядюшка Генри! – позвал я. В ответ мне послышался беспорядочный шорох и частый топот. Я не знал, насколько сильно время покорежило его лицо и готов был удивиться. Однако он открыл дверь, и удивило меня иное.

– Здравствуй! – сказал он мне слегка хриплым голосом, щурясь в мое лицо. – А я тебя помню! Возился тут с ребятишками, а кота твоего звали… хм… кажется, Бенджамин. Проходи, – пригласил он меня.

Я не мог ошибаться, не мог быть не прав. Когда дверь открылась передо мной должен был оказаться старик с сединой и проплешинами в волосах, сгорбленный, угрюмый, но он совсем не изменился с тех самых пор, только голос его слегка поддался влиянию времени.

Я осторожно вошёл, за моей спиной защелкнулся механизм дверного замка. Его дом был маленьким, но уютным. Один из тех домов, в которых хочется провести сладостную сиесту. На газовой плите неторопливо закипал чайник, на столе расставлены чашки, ложечки и конфетница, словно он кого-то ждал. Его старинные картины, которые я запомнил в детстве. Они всегда наводили ужас. Размазанные лица в страхе перед чем-то невозможным и неописуемым источали зверские крики и пожирающую боль. Юные красавицы в самом прекрасном своём обличии терпели муки предательства. На холстах не было никаких картин – сплошные чувства.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.