Полная версия
Та сторона
Когда мне станет три тыщи лет,
я буду, может, едва ли жив.
Я буду, может, едва ли свет —
а лишь абстрактные миражи.
И мир изменится навсегда,
не станет больше знакомых мест.
Настанет время – и вот тогда,
плевать на сотни плохих примет,
я буду – не отводи глаза —
я буду помнить лишь о тебе.
Крис Меклебуст
Глава первая. Сонный паралич
1
С самого детства меня преследовала мысль о том, что в глубине моего сказочного сна, когда мое тело недвижимо, а рассудок мне неподвластен, я открою глаза и увижу нечто, о чем знаю лишь по рассказам. Сонный паралич. Весьма распространенное явление. Нет ничего мучительнее, чем оказаться в оковах безликого страха и лицезреть весь этот ужас, не имея шанса что-либо предпринять. Отсутствие контроля над телом, полное онемение рассудка, ощущение присутствия чего-то чудовищного позади, ползающие по телу кисти холодных рук, шевелящиеся тени, смех, доносящийся с самого котлована дьяволов, а самое страшное – оттуда невозможно сбежать. При одной только мысли об этом мои ноги подкашивались и я становился слаб. Меня мучала бессонница, и это вполне очевидно: в минуту, когда я смыкал свои веки, тело пронизывал зуд и все вокруг становилось до того громким, что, казалось, еще секунда, и я сойду с ума. Рассудок мой верно и медленно покидал меня, я видел призраков, самых что ни на есть настоящих.
Именно поэтому я оказался посреди незримой ночи под блеском бледного серпа луны, и шел мимо полуразрушенных зданий, из окон которых не люди, а тени наблюдали за мной. Свет одиноких окон не отражался домашним теплом, я не чуял биения сердца среди развалин чужеземных мне обиталищ. Здесь не было жизни. От нее остался жалкий клочок, одинокий призрак, соскальзывающий с кончиков пальцев. Я не переставая чувствовал топот хрупких детских ног за моей спиной, но стоило мне обернуться, они исчезали и оставался лишь шепот, доносящийся эхом до моих ушей.
Порывистый ветер ударял в лицо и я уже было пожалел о своей затее, но вот он – дом одинокой старухи, что славится своей черной, как смоль, магией. Из накренившейся трубы низвергался дым и копоть, в щелях окон, забитых досками, мелькали блики огня и людских теней; мне страшно было приближаться к ее пристанищу, страшно было даже думать о том, что ожидало меня внутри. Но я был уже там, я аккуратно толкнул входную дверь, и ее петли взревели тяжким хрипом. И тут я увидел фигуру… Даже не фигуру, а только ее пятно! Кривое, изогнутое, с длиннющими пальцами на тонких морщинистых руках; с седыми, как паутина, волосами, что не спадают, а парят над ее головой; обернутое в рваную шаль, которой невозможно согреть застывшее во времени старое тело. Стояла она, старуха Клеменсе, сама смерть в человеческом обличии, и ничего кроме скорби я не видел на ее искореженном сером лице. Морщины сползали мешками на хмурый лоб, глаза, окутанные седой пеленой, безразлично глядели в мои. Ее погнутая фигура двинулась, и корявый окоченевший палец приказал войти.
Не без смятений я решился на этот шаг, и в доме ее меня ожидала древность. Ни единого намека на отголоски цивилизации; холодные деревянные стены покрывал вековой мох; висели изодранные гобелены, потерявшие поэтическую ценность; горели желтые восковые свечи и сотни истлевших фолиантов громоздились на тесных полках. Она вошла за мной следом, угрюмая, точно ведьма, кривя гнилыми остатками зубов и ворочая белесым языком. Я открыл было рот, дабы представиться перед ней, но она прервала меня:
– Знаю! Я все знаю… – сказала она шепотом. – Нечистый страх тобой овладел и неспроста! Я вижу как парит над тобою несчастие, чую запах его, что навлекает тебя на грех, но вижу и страсть твою! Вижу смятение твое и чистое, блистающее безумие! Оно накрыла тебя вуалью, а ты слеп! Гробовая пелена тебя накрывает и страхам твоим вскоре придется сбыться…
– Но как же… – вдруг подорвался я.
– Сядь, – она оттолкнула меня и я повалился на толстый ящик. Сила, с которой я летел на него, заставила запрокинуть голову и увидеть ее потолок, кишащий червями и насекомыми. Они копились в точности надо мною, и я ощутил холодный ужас в застывшем сердце.
– Тебе известно, – сказала она по-змеиному. – Тебе известно о демонах, порождаемых страхом, и ты боишься… Да! Ты боишься… Того забвения во сне людском, того тихого пожирающего дурмана, но оттого лишь продолжает расти недуг твой. И грядет неизбежное, неотвратимо грядет! Так возьми же это, возьми, – она вложила в мою ладонь амулет, обвязанный черной нитью. – И храни его на своей груди, не снимая.
– Я просто хочу узнать, как мне бороться с этим…
– Т-с-с, – зашипела она, – Слышишь, как тучи сгущаются над теменем?
Я не мог не думать о кишащих тварях надо мной, они ерзали, временами падали на старуху, я слышал, как хлюпают их влажные мерзкие тела.
– То, чего ты боишься, имеет иную форму… Люди именуют его параличом, но они ошибаются… Лишь изредка появлялся он в своем настоящем обличии, и на тебя упал его крест, – ее желтый дрожащий ноготь указывал на меня. – А теперь иди. Здешним бедолагам и так хватает проблем. Ну же! Ступай!
Мне нечего было делать, я тут же сорвался с места и побежал, не решаясь оглядываться, страшась поглядеть наверх, дабы не видеть сгустка омерзительных насекомых. Я бежал, и тени живых покойников преследовали меня, они закрывали двери, тушили свечи, прятали прочь исхудалых детей, а я бежал и крепко сжимал в руке обвязанный черной нитью амулет. Я бежал от мрака ее гнилого дома, от ее паучьих волос; бежал от зыби по телу и пытался бежать от себя.
2
С того дня прошло три года. Когда мне позвонила моя подруга Кейт, я сидел в одном из лондонских баров и медленно потягивал виски, прикуривая сигарету. На столе лежали зажигалка, чашка из-под выпитого кофе, а под рубашкой в мою грудь упирался амулет. Я не снимал его ни разу, даже когда принимал душ или ложился спать. Развязать черную нить не решался, так как не понимал функции, какую она несет. Вот только с того самого дня я спал крепко и преспокойно, ничего не тревожило мой дух, ничего не предвещало беды. Недуг, настигнувший меня когда-то, отступил. Я ликовал над своей победой.
– Привет, как ты? – спросила Кейт, как всегда любезно.
– Привет, – ответил я, – Неплохо. Коротаю время в баре Джонсона. Как у тебя на фронте?
– Ты не поверишь своим ушам! – ответила Кейт. – Вернее глазам! Приходи в центральную библиотеку к двум, я тут такое раскопала!
Кейт. Моя верная любимая Кейт. Она всегда отличалась необъяснимой тягой ко всему необычному и мистическому, даже дух захватывает от ее историй. Стройная и прелестная, она была бы хорошей партией любому мужчине с незапятнанной репутацией и хорошим парфюмом, если бы хотя бы один мог совладать с ее манией. Кейт даже не книжный червь – книжная анаконда, последнюю ее фразу за прошедшие три года я слышал по меньшей мере раз десять.
– Буду в три, – ответил я.
– Будь в три, только меня уже не будет. В общем я все сказала. Пока! – снова ее любезность. Не успел я ответить, она уже сбросила трубку.
Настоять на своем и не прийти? Сложно себе признаться, но я опять проиграл этот раунд, любопытство мое загорелось синим огнем и, тут же покончив с виски, я вскочил и накинул свое пальто. День стоял пасмурный, однако я заинтригован настолько, что ни влага, ни холод, ни даже мое ослиное упорство не стали достойными соперниками в поединке живого интереса и зоны комфорта. Да и кто бы мог устоять перед еще одним умозаключением пылкой и демонической Кейт? Я закурил и двинулся к ней, а внутри меня зрело то ничем неконтролируемое предчувствие, которое заставляет нас остерегаться и оборачиваться. Мне стало не по себе. Я почувствовал себя, как не в своей тарелке. Словно сейчас и здесь я не должен был находиться.
Когда я приближался к хмурой на вид библиотеке, отражавшей свою помпезность с каждого тощего окна, с бельведерами на крыше и галереями внутри, я опомнился, что забыл прихватить пропуск. К счастью, знакомство с Кейт уже само по себе является пропуском, и вот я здесь, в точке прикосновения древнего, настоящего и грядущего. Тысячи покойных философов, историков, математиков хранят отпечатки своей души на деревянных полках. Кейт провела меня в небольшую коморку, которую выделили ей для работы, куда с трудом помещался стол и одна небольшая скамейка. Каким-то чудом она притащила сюда стопы старинных книг. В центре стола лежали исписанные бумаги. Не смотря на существование современных способов письма, она уверяла меня, что бумага – куда практичнее.
– Итак, – сказала Кейт, пылая интересом, – Помнишь ты рассказывал мне про встречу с той старухой Клеменсе, которая по слухам исцеляет людей и славится своей эксцентричностью? Она умерла! Представь себе это!
– Что? Кейт, ты о чем? Как это вообще связано со мной?
– Ты как всегда. Еще ничего не понял, а уже задаешь тысячу вопросов. Короче говоря, я узнала из новостей, что она исчезла. Причем из дома своего она не выходила… не знаю, тысячу лет? Так вот, ни сном, ни духом она не осталась в том бедном квартале, дом опустел, вещи ее пропали. Не все разумеется, но большая часть книг и всякие магические штучки исчезли без следа. Тот сундук, на котором ты сидел, тоже пропал.
– То есть ты хочешь сказать, что эта старуха исчезла при загадочных обстоятельствах, а из-за того, что я когда-то заручился ее поддержкой, это отразится на мне? – я в шоке, такое и представить себе невозможно. Ее творения, как и труды величайших, должны остаться жить после нее. По крайней мере, так я полагал.
– Не совсем так. Я хочу сказать… Просто слушай меня! Естественно в ее доме провели тщательнее поиски, осмотрели подвал, чердак, вскрыли половицы и обстучали стены, но ничего не нашли, даже капельки крови! Единственное, что вызвало подозрения – это кусок бумаги с коряво написанными символами. Их сразу же придали огласке, как улику или же символ того, что злодеяние это совершили исключительно неведомым доныне способом. Люди истолковывают по разному произошедшее, а теперь гляди, – она протянула мне бумажку, на которой ровным почерком написаны три единственные буквы: N. E. I.
– Это и есть та самая бумажка, которая вызвала столько слухов и негодований? Откуда ты ее взяла?
Она закатила глаза. Эта женская манера раздражает любого мужчину.
– Я сама это написала. В точности эти буквы были написаны на том оборванном листке, который нашли в ее опустелом доме. Тебе это ничего не говорит? Ни что не приходит на ум?
– Припоминаю одно известное латинское выражение. Non est inventus, если не ошибаюсь. Что переводится как «не найден». Людей поразило то, что она бесследно исчезла, а в ее доме был найден листок с этой надписью? Ни кому на ум не приходило, что это было написано давно? Быть может задолго до ее исчезновения, или же просто ее злая шутка? В любом случае я не вижу здесь ничего такого, из-за чего стоит будоражить фантазию и напрягать мозги.
– Но люди будоражат и напрягают. Ох, ты так и остался неотесанным мальчишкой… – она сказала это таким тоном, что даже если бы я хотел ей воспротивиться, я бы не смог себе позволить такого безрассудства. Уж больна она мила и аккуратна, чтобы я стал ей возражать. – Потому что, как бы тебе сказать… спустя буквально двое суток после ее пропажи одна американская семейка, вроде бы Смиты, испытала череду бесконечных утрат. У них умерла дочь, сгорел дом, а мужа поперли с работы, и сейчас они бедны, одиноки и несчастны. А примерно через 10 часов один французский модельер испытал давящую боль груди, упал на сырой асфальт и умер от удушья. Ты спросишь зачем же я тебе это рассказываю? – я кивнул, – А потому, что и Смиты, и этот модельер обращались к этой старухе. Смиты хотели завести семью, но никак не могли утрясти трудности, которые их настигли, тогда они пришли к ней, к Клеменсе. Этот модельер, у него было редкое хроническое заболевание, точно не помню какое именно, что-то астматическое.
– И этот модельер, – продолжил я. – Тоже когда-то давным-давно приезжал к ней, чтобы она помогла ему справиться, одолеть болезнь и жить себе в радость? Звучит как неплохой сценарий, Кейт, судя по всему, меня должна вновь замучить бессонница и со дня на день я столкнусь с сонным параличом?
– … – она многозначительно взглянула на меня.
– Я тебя убью!
– Да ладно тебе, подумаешь, паралич!
– Кейт! – оборвал я, – Я пришел к этой ведьме по твоему совету. Она наговорила мне что-то про демонов, одолевающих меня, и что этого не избежать. Сейчас, когда я уже три года живу спокойно, ты говоришь мне, что эта старуха померла, или быть может просто пропала и я снова должен жить в страхе?
– Ты должен быть благодарен мне! Именно из-за меня у тебя были эти сладкие три года без страха перед будущим. И это вся моя благодарность? Я хочу помочь тебе справиться, а не напугать тебя, так что давай не будем усугублять, а возьмемся за голову.
– Ладно, ладно… Уговорила. Так что же там дальше стряслось?
– Non est inventus, – сказала Кейт. – Не найден. Так полагает большинство. Однако вчера я засиделась до самой ночи и залезла на верхнюю полку за поздней работой Марка Аврелия и увидела торчащий уголок обложки на стеллаже, представь себе, я забралась на такую высь! Естественно мне стало интересно, что за творение там находиться и, рискуя собственной жизнью, я с удивлением для себя нашла там это! – она с грохотом выложила на самый центр стола небольшую рваную книгу, причем кладя ее, она смотрела на меня так, что всем ее словам придавался неоспоримый аргумент.
– Что это?
– Читай! – сказала она.
– Non est innate, – прочитал я.
– Не есть врожденное, понимаешь? N. E. I. Это не может быть совпадение! Я облазила каждый уголок этой библиотеки и знаю расположение всех книг, но эту книгу я вижу впервые! Я про такую даже не слышала!
– Ты хочешь сказать, что здесь замешана какая-то мистика?
– Что здесь замешана какая-то мистика было понятно давно, но то, что произошло потом, просто поразило меня! Я нашла эту книгу вчера в десять вечера, перед самым закрытием, а сегодня прогремела новость о том, что было найдено тело этой самой старухи Клеменсе, и никакого признака разложения! Никаких следов насильственной смерти! Ничего! Как будто она только вчера вышла из дома и повалилась наземь уже мертвая.
– В связи с этими обстоятельствами, ты сделала вывод, что название именно этой книги зашифровано в ее, так сказать, предсмертной записке, и что обнаружение ее тела еще раз подчеркивает верный ход твоих мыслей, и что дальше, Кейт? Ты ведь и сама знаешь, что связь не всегда означает следствие. Эти буквы могут быть инициалами личности, или же адресом, но почему именно книга?
– Я прочитала эту книгу ночью. Это не следствие, очевидно. Это причина! И когда я расскажу тебе о чем написано в этой книге, ты убедишься в истинности моих слов. А почему именно название книги здесь зашифровано? Да потому что любой здравомыслящий человек – не образованный, а здравомыслящий! – согласиться с тем, что любая книга представляет собой куда больше, нежели в ней привыкли видеть.
– Признаться честно, не понял не слова, – сказал я, – Ладно, рассказывай.
– Ты знаком с трудами Платона? Слышал что-нибудь про неоплатоническое направление философии?
– Неаполитанское?
– Понятно…
Кейт начала рассказывать мне о двух существующих мирах, о мире идей и мире вещей, и, если быть точным, то я так и не понял, почему мы видим мир не таковым, каков он есть, но ее аналогия какой-то там пещеры дала мне смутное представление. По ее словам, все, что излагает неизвестный автор, основывается на том же, то есть разделении на духовный и материальный мир, но он утверждал совершенно необъяснимые вещи. Например, он полагал, что, хоть духовное и материальное является частью одного целого, существуют они обособленно, и влияние одного мира на другой невозможно или, по крайней мере, каким-то образом искажает второй.
Так вот, этот мистический неизвестный предок писал о том, что существуют люди, кондотентьеры (не кондотьеры и не кондитеры), способные различить грань между двумя мирами. Он полагал, что по присущим им особенностям, они вмешивались в духовный мир, чем изменяли судьбу человека, но тем самым они меняли весь этот бульон, из которого состоит духовное. Во все времена их называли по-разному – ведьмами, пророками, шарлатанами, но подобное вмешательство всегда оставляло след, своего рода метку, и человек, что вмешался в недоступный ему мир, должен поплатиться за это. Существовали разные причины, но никогда бы в жизни я не смел судить, что такой науке, как философия, присущи демоны. Да-да, именно демоны. Как бы велики не были наши познания в сфере Теологии, позиционировать темных тварей, как стражников всего сущего, не решался никто, кроме этого неизвестного.
Когда кондотентьеры вмешивались в судьбу человека, они избавляли их от бед, гибели, горечи и всевозможных проблем, а когда защита спадала, то есть кондотентьеры умирали, демоны исполняли свою роль и возвращали мир в исходное состояние. Из всего этого рассказала я понял только одно – скоро меня ждет встреча с одним из них, причем, по всей видимости, я буду парализован. В душе моей возникли смятения, однако я пытался взять себя в руки и хранить спокойствие, вот только мои конечности не слушались меня. Тело немело и мне стало тяжелее им управлять, коленки пробила дрожь, я не мог стоять. Во мне поселилась тревога, причем тревога яростная, и чувство досады… Нет, чувство полного опустошения настигло меня. Но все же есть среди этого плюс – умереть мне не положено, однако, на мой взгляд, лучше неминуемая смерть, чем непрестанно глядеть в глаза своим страхам. С этого момента я стал беспомощным, как ребенок…
– Как-то так обстоит твое дело, – сказала Кейт тем же невозмутимым тоном, что и всегда. – Сейчас тебе нужно разыскать способы что-то предпринять или принять свое положение и жить с этим дальше. Не знаю, как именно это на тебе отразится, но люди ведь живут с этим, ты не исключение.
– Кейт, ты знаешь мое состояние, боюсь я просто умру во время одного из таких кошмаров, и смерть эта будет долгая и мучительная, пока мое сердце не лопнет, или же еще хуже – я сам доведу себя до смерти.
– Ты не станешь накладывать на себя руки. Ты слишком боишься крови. Да и вообще, если бы ты хотел избавиться от проблем, пожелал бы у этой бабки не сдохнуть от сердечного приступа, а не избавиться от страха. И перестань так налегать на сигареты с кофе, бедненький мой! Может с тобой вообще ничего не случиться, веди здоровый образ жизни, не спи на спине, кушай овощи.
– Кейт, она же не волшебник, а просто… ну просто старая ведьма. Тем более она померла, все! Конец, крякнулась! Сегодня я сплю у тебя и мне без разницы хочешь ты этого или нет. Если буду дергаться или мычать – буди меня! Это не шутка, Кейт! Чего ты смеешься?
– О, наш мальчик боится монстров под кроватью! Как это мило. Может мы зря всполошились и все будет о'кей? Если бы не моя тяга к этой мистической каше, вряд ли мы придали бы этой ситуации такой окрас. Успокойся, посмотрим, что будет дальше, но стоит признаться, начало у этой истории потрясающее!
– Кейт! – буркнул я.
– Не кричи на меня и помоги мне надеть пальто.
Я повиновался. Сказать по правде, ей сложно было отказать. Учитывая тот факт, что она очень уж симпатичная… Нет, стоп. Кейт – всего лишь подруга детства.
Если бы меня попросили вкратце описать этот день, я замер бы в исступлении. Вся эта чертовщина с мистикой, украшенная незаурядным умом Кейт и моим воображением, привела меня в подвешенное состояние, крайне недоверчивое и, даже можно сказать, параноидальное. Верить этому или нет? Пускаться ли мне в изъяснения? Я оставил это на произвол судьбы, хоть в данной концепции употребление этого слова не совсем уместно.
3
По истечении недели ничего не произошло. Ни один страшный сон не вторгался в мою голову и не тревожил меня. Я спал, как убитый, и даже не замечал восхода солнца. Когда я просыпался Кейт убеждалась в моем состоянии, которое было вполне себе нормальным, тут же собиралась и уходила по своим делам, ее бесконечные исследования не давали ей покоя и в выходные дни, а уж ее мистическая мания и вовсе не угасала. Я замечал досаду на ее лице, когда она узнавала, что сонный паралич так и не схватил меня и это не могло не послужить мне поводом для дружеских подшучиваний. Она обижалась, по женскому мило.
С каждым днем мои страхи все меньше меня беспокоили, и на пятый день я вовсе чувствовал себя полным жизненных сил и энергии. Все это бредни. Чепуха. Если со мной и случится что-то ужасное, то никакие кондотентьеры явно к этому не причастны.
Кейт рассказала мне про фазу быстрого сна, во время которого парализуются мышцы, а мозг может находиться в состоянии активности, о сомнамбулизме, то есть явлении, обратном сонному параличу, о многих факторах, влияющих на его появление, и о том, как нужно справляться с этим. Решение этой проблемы повергло меня в шок. Она сказала, что нужно просто расслабиться и игнорировать происходящее, таким образом тело быстро перейдет в прежний тонус и жуткие явления исчезнут. Если же расслабиться не выходит, следует просто ждать, пока это не кончится, или каких-либо действий вокруг, которые разбудят меня. К счастью, я был совершенно здоров, и нужда в этом казалась бессмысленной.
Меня не удивляло то, что этому явлению приписывают нечто сверхъестественное. Действительно, столкнись с этим хоть раз и ты уже больше не сможешь видеть иначе. Меня одолевали мысли на этот счет. Что если это все-таки не сон? Что если во время сонного паралича люди видят то, чего не должны видеть? Что если активен не мозг, а наша так называемая душа? Никто ведь не сможет контролировать движение своей души, мы просыпаемся – и тело наше спит, но сами то мы не спим, и в этот момент мы видим все вокруг в точности как оно есть, но меняется лишь одно – наше ощущение. Может быть, это ощущение связано с тем, что мы попадаем в мир, в который не должны были попадать – в мир духов, а этот демонической монстр… Что если он прогоняет нас с этого мира, навсегда отбивает желание постичь неизведанное?
Я сходил с ума в этот день, голову мою ломали мысли. Тогда причем здесь я и причем здесь кондотентьеры? Если мне не суждено попасть в этот мир и я решил от этого защититься, почему же я должен платить за это тем, что попаду в него? Бессмыслица.
И все-таки вдруг этот мир реален, но познаем мы его в другом обличии?
В течение этой недели мои вещи потихоньку переезжали к Кейт. Не по мужски, знаю, но вряд ли я заманю ее в свою берлогу. Вечера мы проводили в обсуждениях, и говорила в основном она, а я пил кофе. Боже, какой невероятный кофе она делала! Она рассказывала про опубликованные статьи и проведенные работы, жаловалась на мужчин, которые почему-то совершенно не терпят ее неукротимый интерес к загадочным убийствам, невероятным явлениям, а уж тем более не могут стерпеть ее пугающие рассказы на первом же свидании. После этих свиданий она приходила грустная, и тут мое дружеское плечо было как раз кстати. Я готовил ей ужин и выдавал удивительные акробатические номера, и она улыбалась, а это значит, что я все делал правильно.
Ноты сомнения еще оставались в моей груди, но с каждым днем я чувствовал себя все лучше и лучше. Однако в день, когда вся эта история почти уже улеглась, случилось то, что снова разнесло осадок страха в моих легких во все уголки сознания.
Коротая время в квартире Кейт, я вдруг испытал жажду в алкоголе. Недолго думая, я собрался и направился в бар Джонсона. Когда я выходил, под моими ногами проскользнул черный кот и я точно помню этого кота, потому что из-за него меня дернуло так, что я чуть не провалился наземь. День был не то что бы ужасен, сойдет, вот только его скучность и однообразность меня добивали. Каждый человек по пути был копией человека, проходившего мимо меня пять минут назад. Они не были близнецами и уж точно никакой интриги в этом нет, но их лица, манера речи и одежда… До жути они похожи.
Пересекая одну улицу, я тут же оказывался на другой, в точности как предыдущая. Те же витрины, кривые фонари, обшарпанные скамейки, брусчатка с одинаковой кладкой, силуэты людей, повторяющие друг друга. Я оглянулся на витрину, чтобы посмотреть на свое отражение. Уж не стал ли я одним из тех, кто был копией другого? Перед входом в бар, еще один черный кот прошмыгнул под моими ногами, и из-за этого кота я снова чуть не упал.
Вечер выдался довольно обыденным. Перечитывая записи о природе сонного паралича, продиктованные мне Кейт, я пил односолодовый виски, запивал крепким жженным американо и курил. Изредка в районе сердца кололо. Наверное, Кейт была права. Меня охватило чувство досады за собственную слабость.
Когда я собирался выходить, взор мой пал на одинокого старичка у маленького столика возле двери. У него были смешные круглые уши, мягкое лицо и пышная седая борода. Словом, он выглядел так, будто выбрался из детского мультика. Проходя мимо него, он схватил меня за рукав. Я испуганно посмотрел на него одними глазами, не поворачиваясь.