Полная версия
***
Шоми проснулся от страшных криков и визгов, исходящих из подвала № 1. Все ночные терзания души рассеялись, как дым. В голове остался лишь один образ. Лидия!
Он выпрыгнул из постели, как ошпаренный, и прямо в пижаме ринулся вниз, перепрыгивая через разбросанные игрушки, ударяясь в коридорные стены на поворотах и перескакивая через три подвальные ступеньки.
В подвале перед ним раскрылась нелицеприятная картина. Лидия Синичкина билась на диване в истерике. Её синее платье-униформа разорвалось спереди от декольте почти до самого низа, обнажая лифчик и другое нижнее белье белого цвета. Она кричала, призывала к спасению и, хотя опасность уже миновала, продолжала дрыгать ногами, словно лягающаяся антилопа, отражающая нападение львов. Старшие братья Телл и Харри в семейных трусах сидели в сверженных позах на полу с фингалами под глазами и разбитыми в кровь носами. Суровый папа с огромными кулачищами возвышался между ними и метал глазами молнии.
– Спасите!– продолжала хныкать Лидия, захлебываясь в соплях и слезах. – Умоляю, не трогайте! Прошу вас….Я больше не буду портить шампуни…прошу вас…
– Не трогайте её! – закричал Шоми с не свойственным ему гневом и прорвался, отталкивая папу, прямо к дивану.
Здесь он встал в оборону, обнажив свои маленькие кулачки и готовый биться на смерть.
– Успокойся, сын, – как можно нежнее сказал папа, на лице которого уже не было ярости. Огромные кулачищи расправились в ладони, а руки разошлись в стороны, словно приглашали в объятия. – Твои братья перешли границы дозволенного и теперь получат по заслугам. Я обещаю тебе, что её никто больше не посмеет тронуть. Это твой человек и только твой. Я поймал её только для тебя.
– Я верю тебе, папа, – сказал Шоми спокойно, но все же не опуская кулачков. – Только позволь мне сделать это не здесь.
– О чем ты говоришь? – на суровом лице отца промелькнула тревога.
– Я знаю, вы думаете, что она просто еда, но все же она живая и у неё есть желания и мечты и даже любимая передача по телевизору.
– Это ни о чем не говорит.
– Для меня говорит, – стоял на своем Шоми.– Лидия заслужила умереть не здесь, а на природе, под звездами, где рождается всякая жизнь и где она заканчивается.
– Это она тебе сказала?
– Да, – слукавил Шоми с легкой дрожью в голосе, ведь он никогда раньше не обманывал отца – Она так хочет и я не могу не исполнить её последнего желания.
Огромный и все еще грозный папа на фоне маленького сына выглядел еще огромнее и грознее и все же эта гора мускулов уступила. Плечи и руки папы сокрушенно опустились. Он подошел к стене у белой линии, открыл металлический электрощит и вырубил сенсоры белой линии. Теперь Лидия могла спокойно покинуть подвал, если только глава семьи не передумает.
Но папа Трикитрак очень любил младшего сына и верил в него до последнего, хотя все вокруг говорило о том, что надежды тщетны. Папа сам снял крокетный молоток со стены и вручил его Шоми.
– Держи, сын. Где твой активатор электрошока?
Шоми порылся в кармане пижамы и вытащил ручку-отключалку.
– Хорошо, – кивнул отец. – Теперь можешь отвести её куда хочешь, но помни….Если ты не сделаешь этого, я ….
Папа отвернул голову в сторону не в силах смотреть в большие добрые глаза сына.
– Я знаю, папа, – мальчик схватил его за огромные пальцы. – Все будет хорошо.
– Не разрешай ему, папа! – запротестовал Телл.
– Она его водит за нос, как дурачка! – подхватил Харри.
– А ну молчать! – зарычал главный Трикитрак, как тигр, и братья сразу заткнулись.
– Иди, – папа отошел в сторону, пропуская сына. – Помни, у тебя остается чуть меньше суток.
Шоми взял Лидию за руку. Она уже успокоилась и какое-то время не хныкала, хотя лицо её все еще выглядело зареванным и сопливым, а немытые волосы прилипли к мокрым щекам. Свободной рукой девушка соединяла разрыв платья, поскольку все-таки была девочкой в окружении мужского пола.
В напряженной тишине под мрачным взглядом отца и ненавистными взорами братьев маленький людоед вывел Лидию Синичкину из подвала № 1 наверх, поближе к звездам. Вскоре девушка увидела свет солнечного дня, порхающих оранжевых бабочек на зеленом лугу и высокие деревья дремучего леса, окружающего владения Трикитрак густым частоколом. Их кроны шумели под легкими играми ветра. Глаза жмурились от ярких солнечных лучей, голову закружило чувством неожиданной свободы.
У самого леса Шоми обернулся назад. На крыльце дома собралась вся семья. Мама утирала слезы и махала ему платком, Мури прислонилась к мамину плечу и кажется тоже плакала, братья все еще злились, а папа просто молча поднял руку в пожелании удачи.
***
Они ушли по тайной лесной тропе, спрятанной за пушистыми ветвями вековых елей. Это узкая грунтовка с двумя колеями для колес брички была частью запутанной сети людоедовых дорожек, которые разветвлялись, постоянно куда-то заворачивали, кружили, расходились и снова сходились, соединяя между собой около сотни семейных владений и несколько компактных селений, построенных на диких полянках в окружении дремучего леса.
Деревянный молоток для забоя оказался тяжелым, особенно для такого маленького мальчика, поэтому Шоми волочил орудие по земле. Лидии Синичкина шла с ним рядом и в страхе непрестанно оглядывалась назад, продолжая запахивать платье, как банный халат. Она понимала, что все еще крайне уязвима и от этой чертовой семейки можно ожидать чего угодно.
Солнце жарко пылало в летнем зените, но под густыми еловыми опахалами царствовала переменная тень и прохлада. На пятнышках света земля нагревалась, как на сковородке. Через пару минут молчаливой ходьбы, когда поляна с владениями Трикитрак окончательно скрылась за стволами деревьев, Лидия, наконец, смогла перевести дыхание.
– А ты хорошо это придумал со звездами, – сказала она, с некоторой опаской поглядывая на мальчика.
Шоми с серьезным лицом целеустремленно двигал вперед, волоча молоток, как уставший Тор. Ручка-отключалка снова лежала в кармане пижамы. Голова была тяжелой от осознания того, что он натворил. Одно дело думать о том, как натворишь и совсем другое действительно натворить. Теперь Лидии было много проще вырубить мальчика, чтобы воспользоваться своим шансом, но эта мысль лишь едва промелькнула в голове и не задержалась надолго.
– Я просто подумал, что умирать в подвале слишком чудовищно…– отвечал Шоми, не останавливаясь – даже для….
– Даже для кого? – у Лидии не время отключился механизм самосохранения.
– Неважно.
– Ты хотел сказать для еды, ведь так? – Лидия встала, как капризная особа.
– Нет, – Шоми остановился под гигантской еловой лапой и сокрушенно опустил плечи, как это делал папа, когда мама начинала читать лекцию о вреде жирной пищи. – Я хотел сказать, даже для тех, кто попал в тайный список.
– Перестань думать, что я чудовище! – Лидия возвышалась над мальчиком, как строгая учительница в порванном платье.
В её голосе не было ярости, она лишь хотела, чтобы Шоми относился к ней, как к равной. Никому не хочется ощущать себя чьей-то несъеденной едой.
– Я так не сказал.
– Да, но ты так думаешь. И твои братья…эти упыри, ничтожества…они тоже так думают.
– Я не такой, как братья. И мой папа не такой. Среди нас тоже есть разные.
Лидия бросала взгляды на молоток, который Шоми не отпускал, несмотря на его тяжесть.
– Так ты собрался действительно прибить меня под звездами? Очень романтично.
– Ничего я не собрался. Этому молотку семьсот лет. Не могу же я бросить на дороге семейную реликвию.
– Ну-ну.
– Слушай, мы тут стоять будем или все-таки пойдем дальше? У нас не так много времени.
– Пойдем дальше.
И они пошли дальше.
– Они следят за нами? – чуть погодя Лидия снова стала оглядываться.
– Нет, не думаю. Но когда кончится мое время, папа быстро найдет меня. Здесь его лес.
– Куда мы идем, Шоми?
– К почтовому дубу.
– Куда?
– Увидишь.
Они больше не говорили и уходили в лес все дальше и дальше. Двухколейная тропка виляла то вправо, то влево. Лидия не могла поверить, что в лесу могут расти елки такой нереальной высоты. Некоторые из них казались выше девятиэтажного дома. Шоми обладал отличной памятью, поэтому знал, куда сворачивать, чтобы выйти на дорожку, ведущую к старому дереву, к которому каждый год приезжал курьер с тайным списком жертв.
Минуты сменялись часами, солнышко медленно скатывалось на запад. Лидия покорно следовала за неутомимым мальчиком, который не расставался с молотком, что вначале несколько нервировало, но спустя три или четыре часа ходьбы девушка устала настолько, что больше не обращала внимания на такие мелочи. Она уже давно перестала обдумывать варианты исхода этого кошмарного дня. Молоток по башке возможно был бы спасением от тех жутиков, что она успела напредставлять, пока пребывала в подвальном плену.
Однако через какое-то время лес стал успокаивать. Нескончаемый дремучий край вековых деревьев непрестанно стрекотал, щёлкал, подвывал , шелестел и хрустел во всех направлениях. Эти звуки незаметно проникли в Лидию, заполнили её и полностью оторвали от прошлого и будущего, оставив только сейчас. Ей казалось, что она идет под елями уже неделю или больше, пока деревья внезапно не кончились….
Они оказались на просторной зеленой лужайке, окаймленной в отдалении продолжением дремучего леса. В самом центре открытого пространства на ветру скрипел раскидистый дуб. Оранжевое солнце поджигало верхушки деревьев, объявляя о непродолжительном закате.
– Пришли? – спросила измотанная Лидия.
Её волосы цвета соломы под лучами заходящего светила казались огненно рыжими. На голову Лидии село сразу три крупных белых бабочки и она невольно улыбнулась, поднимая глаза к сереющему небу. Уставшее лицо казалось еще прекраснее, поскольку на нем проступила реальная надежда вновь увидеть любимую кошку и маму.
– Ага, – ответил Шоми. – Пришли.
Мальчик отложил молоток в густую траву, показывая мирные намерения. Они уставились друг на друга странным долгим взглядом, в котором было больше слов, чем в самой толстой книге. Так, по-крайней мере, казалось Шоми.
– Значит, решил?
– Решил, – серьезно ответил мальчик, который стал чуть взрослее своих лет.
Он вытащил из кармана пижамы ручку-отключалку, демонстративно переломал её пополам и выбросил обломки в сторону.
– От этого дуба идет дорога, – Шоми показал пальцем вперед. – Иди по ней и не останавливайся, даже когда на небе появятся звезды. Это самый короткий путь до ближайших человеческих поселений. Думаю, это самый хороший шанс для тебя.
– И что тебе за это будет?
– Наверное, меня вышлют за семь пропащих болот в овражьи земли на севере, а может и нет.
– Вот черт, Шоми! – Лидия сжала кулачки, а после протянула ему ладонь. – Пойдем со мной! Ты сможешь жить нормальной жизнью, как другие люди!
– Не смогу. Нужна операция.
– Там тебе сделают, какую хочешь операцию. У нас даже девочек в мальчиков превращают и наоборот.
– Ну, ты и выдумщица, – Шоми, наконец, улыбнулся. – Любишь завернуть!
– Я не заворачиваю, пойдем, – она все еще протягивала ему ладонь. – Там сможем смотреть круглые дни и ночи передачи про космос. У нас много домашних животных, тебе понравится, пошли! Ты же такой же, как мы!
– Нет, – с грустью покачал головой Шуми. – Не такой. И потом, папа уже вышел за мной. Я не хочу пасть в его глазах еще ниже. Если я пойду с тобой, это будет так, словно я их всех предал.
– Ты будешь жалеть, что не пошел, – Лидия Синичкина уже пятилась к дубу, но все еще протягивала руку.
– Наверное. И Лидия…
– Что?
– Не порть больше шампуни.
– Я поняла. Не буду. Обещаю.
Расстояние между ними увеличивалось. Мальчик недвижно провожал её взглядом, а Лидия продолжала пятиться.
– Ты хороший, – сказала она.
– Ты тоже ничего, – ответил Шоми.
После этого она развернулась и со всех ног побежала через поле к дальней опушке, откуда каждый год приезжал синий фургон.
Мальчик подобрал молоток и медленно дошагал до старого дуба. Здесь он сел на траву, прислонился к стволу спиной и стал ждать папу.
***
Папа гнал бричку с гнедым жеребцом с нарастающим чувством тревоги. Выстрелы хлыста и подгоняющие окрики раздавались на десятки километров вокруг, заставляя лес смиренно притихать. Глава Трикитрак несся на своей колеснице будто Зевс в погоне за нерадивым сыном, что, впрочем, было недалеко от истины. В голове поминутно всплывали слова жены «Будь с ним помягче» и дочери «Папа, давай его спрячем. Никто не узнает». Если бы все было так просто! Никто не узнает! Но он то точно будет знать! Закон один на всех и он ничего не может с этим поделать. Он глава семьи и на его плечах весь груз ответственности.
Шоми услышал знакомые выстрелы хлыста задолго до появления папы. К тому времени солнце почти утонуло в еловых дебрях западных лесов. Мальчик поднялся с травы, взял молот в руку. Сердце вырывалось из груди, ноги просились в побег, но он не шелохнулся, готовый принять судьбу.
Гнедой радостно фыркнул, узнав маленького хозяина за опушкой леса. Папины глаза потухли, увидев то, что он боялся увидеть. Мальчик был один. Молот не окрасился в красный цвет.
– Тпрррр! – папа натянул вожжи, останавливая бричку перед почтовым дубом.
Куртка и штаны из оленьей кожи придавали старшему Трикитраку сходство с лесным божеством. В сущности, для Шоми папа и был чем-то вроде Бога, ведь все его слова принимались сыном за непререкаемую истину.
– Прости меня, папа, – сказал мальчик, протягивая молоток двумя руками и склоняя голову. – Я не смог.
Трикитрак спрыгнул с брички, его ноздри раздувались от волнения, а глаза смотрели в сторону дальней опушки.
– Она тебя обманула! У нас есть время до полуночи! Мы нагоним её и ты завершишь ритуал!
Папа схватил сына за руку и потащил к бричке.
– Скорей, сын, садись! Время еще есть!
Впервые в жизни сын посмел противиться воле отца. Он уперся в землю, как упрямый баран.
– Нет, – твердо сказал Шоми. – Ты сам сказал, что она только моя и ничья больше! Ведь сказал?
– Сказал, – папа тяжело вздохнул, осознав, что это конец.
– Значит, я могу сделать с ней, что захочу?
– Да, можешь.
– Я хочу, чтобы она жила, папа.
Людоед забрал молоток из руки сына и присел перед ним на одно колено, как делал не раз, когда хотел сказать ему что-то важное.
– Ты хорошо подумал?
– Да.
– Тогда ты знаешь, куда мы сейчас поедем?
– Примерно, – пожал плечом Шоми.
– Забирайся в бричку.
В этот раз Шоми повиновался. Он залез в крытую часть повозки, где его ждала заботливо сложенная походная одежда и крепкие ботинки. В рюкзачке из натуральной кожи лежала фляжка с водой, сухари (на человеческом жире), вяленое фермерское мясо, спички, соль и банка с полевками и бурундучком. «Наверное, мама плакала, когда собирала все эти вещи», подумал Шоми и ему стало бесконечно тоскливо от того, что он больше никогда не увидит её и Мури и братьев и свою спальню с телескопом.
Пока Шоми рассматривал в банке мышат, папа с яростью бил молотком по старому дубу, а после издал столь страшный и дикий вопль, что его услышала даже расцарапанная лесом Лидия Синичкина, которая на миг остановилась, чтобы в страхе оглянуться, а после побежала так, словно пыталась выиграть олимпийские игры в Сочи.
Как только последний луч солнца исчез за горизонтом, папа запрыгнул на козлы, резко развернул гнедую и помчал бричку в обратном направлении. Некоторое время они неслись по той же дороге, что вела к дому, но потом свернули на северную тропу и Шоми сердцем ощутил, как начинает все дальше и дальше отдаляться от родных мест.
***
Повозка скрипела по тайным дорожкам мимо древних деревьев и смрадных болот. Шоми с блеском в глазах смотрел на звезды в черном космосе и иногда думал о Лидии. Где она сейчас? Видит ли эти же звезды, как и он? Все еще бежит или упала без сил? Может, её разорвал медведь или ей удалось встретить отчаянного охотника? Мальчик не то, чтобы сильно гордился собой, но мысль о спасенной жизни грела душу.
Всю дорогу Шоми не осмеливался заговорить с отцом, но ему нравилось, что они едут вместе в такую головокружительную даль, куда еще не ступала нога людоеда. Это было похоже на захватывающее приключение! Целых пять дней и шесть ночей они проносились через незнакомые дремучие леса и мерцающие пропащие болота, делая короткие остановки после полуночи, на которых папа разжигал костер и готовил походный ужин, а Шоми молча сидел рядом. Старший Трикитрак почти ничего не говорил, разве только когда передавал чашку с похлебкой («Ешь») или когда оповещал, что пора в путь («Залазь в бричку»). Но даже эти крохи из уст родителя вызывали в Шоми неизмеримое чувство любви и благодарности. Голос отца в эти секунды казался ему сладким медом. Он знал, что папа все еще остается папой и одного этого было достаточно, чтобы не злиться на него. Отец лишь следовал воле закона и Шоми постепенно понимал, насколько это важно.
На исходе шестой ночи дорога кончилась небольшой круглой полянкой, за которой начинались овражьи леса, сплошь заволоченные туманом болотных испарений. Даже днем в этих булькающе-рычащих краях всегда царил сумрак. Дальше ехать не представлялось возможным. Деревья впереди перекрывали проход густым буреломом. Земля справа и слева проваливалась в глубокие овраги, заросшие как попало причудливым ельником с выступающими корневищами и кривыми стволами. Непроходимые края эти выглядели жутко дико. Косые стволы нагибались в самые разные стороны, словно пытались вырвать корни из земли и дать деру в более радостные места.
Шоми, давно переодетый в походную одежду, с рюкзаком за спиной спрыгнул на сухие еловые ветки. В нос ударил сырой запах древесной гнили. Где-то не так далеко впереди неприятно шуршащую тишину леса разорвал звук жуткого звериного воя. Каждый волос на теле мальчика вытянулся в струну. Не похоже на волка. Совсем не похоже.
– Что мне теперь делать, папа? – мальчик с мольбой в глазах уставился на могучего Трикитрака старшего.
Папа слез с козел с хопешом в руках. Шоми хорошо знал это грозное оружие с серповидным клинком. Выгнутый меч срезал человеческие головы так быстро, что они не успевали моргнуть. Трикитрак брал его только на длинную охоту перед зимними месяцами, когда нужно было запастись мясом впрок, но зачем он взял его сейчас….На какую-то малюсенькую долю секунду мальчик подумал, что родитель решил избавить его от мучений одним разящим ударом. В принципе может так даже лучше. Шоми жуть как не хотелось встречаться лицом к лицу с тем, кто сейчас рычал, словно инопланетный монстр. Он даже закрыл глаза, чтобы папа не смущался его сыновнего взгляда.
Свист хопеша и треск деревьев заставил мальчика выдохнуть и открыть глаза. Папа рубил мечом еловые ветки. Когда он закончил, то собрал их в большую кучу поодаль от повозки и поджег. Язык пламени быстро вырос в высокое кострище. Шишки громко разрывались внутри пылающих угольев, лошадь испугано фыркала. Свет от костра пролезал далеко между стволами непроходимого леса и заставлял плясать страшные тени.
Папа подошел к Шоми и встал перед ним на одно колено, чтобы сказать напутственные слова.
– Сын мой, жребий брошен. Ты должен знать, что я отдал бы все на свете, лишь бы поменяться с тобой местами, но наша жизнь устроена так, что каждый отвечает за свой поступок сам. Ты выбрал свой путь. С самого твоего рождения я знал, что ты не такой, как мы, но помни, это не сделало меня несчастным. Напротив, я полюбил тебя еще больше.
– Ладно, завязывай, пап, давай без сантиментов,– Шоми закусил губу, чтобы не разревется. Ему было неловко, когда отец показывал свои чувства. – Ты сделал все, как надо. Поэтому ты глава семьи. Передай маме, и Мури и остальным, что я люблю их и буду скучать.
– Я передам. Можешь не сомневаться.
– Куда мне идти, папа? – мальчик оглянулся на черные еловые заросли в оранжевых отсветах пламени. – Здесь очень страшно, а когда потухнет костер, то будет еще и очень темно.
– Костер привлечет безглазых тварей и волков. Вряд ли они осмелятся подойти слишком близко, но будут здесь, пока он не погаснет. Местные твари считают огонь божеством. Через пару часов, как я уеду, начинай уходить на запад. Пока горит кострище, у тебя будет время уйти достаточно далеко, чтобы твой запах рассеялся в лесу.
– А что там, на западе?
– Старики рассказывают, что там земля изгнанников. Поговаривают, что они смогли выжить и построить жизнь по собственным законам. Назад не поворачивай. В Людоедовых землях ты объявлен вне закона. Там тебя ждет только смерть. Я верю, что у тебя получится. Возьми это.
Папа достал из-за спины острый охотничий нож и вручил его сыну белой костяной рукояткой вперед.
– Спасибо, пап.
– Прощай, Шоми. Ты всегда будешь моим сыном.
С этими словами папа поднялся с колена, запрыгнул на козлы и, дабы не рвать себе сердце в клочья, вдарил кнутом по спине гнедого так сильно, что бричка сорвалась с места, как бешенная. Уже через минуту Шоми перестал слышать удары хлыста. Лес вокруг настороженно замер в предчувствии скорой охоты.
Глава 7. Одни в лесу
После леденящего душу вопля Трикитрака старшего Лидия Синичкина неслась, сломя голову, несколько часов подряд. Она расцарапала себе все ноги, рассекла обе щеки, вскрыла бровь, ветки пару раз едва не выбили глаз, а на руки и вовсе было страшно смотреть. Девушка не замечала обжигающей боли, не обращала внимания на капающую кровь, выжимала из себя остатки энергии, пусть она свалится замертво без сил, лишь бы не быть съеденной чокнутой людоедской семейкой. Она натыкалась на трухлявые стволы, которые разбивались в пыль от ее распухших ступней, а мелкие грызуны с ужасом разбегались во все стороны. Небольшие ручейки перепрыгивались без остановок. Иногда она падала на другом берегу, быстро поднималась по осыпающейся влажной земле и припускала с новой силой. Ноги ее мельтешили, как верные солдаты, которым приказано убежать от смерти. Они слово жили собственной жизнью, но у всего живого наступает предел и ближе к полуночи девушка споткнулась и, пролетев несколько метров, взрыла игольчатую лесную почву своим красивым носом. Еще бы чуть-чуть и Лидия проломила бы себе голову о корявый пень.
Минуты две или три она лежала, не двигаясь. Но вот в ушах перестала клокотать кровь и зазвучал лес: застучал дятел, там запищала сойка, каркнула ворона, ветер шевелил верхушки елок, на волосы упала шишка. Лидия перевернулась на спину. На черном небе горели звезды. Сколько она пробежала? Много ли еще до ближайшей деревни? Девушка не знала, не помнила. Нужно было вставать и двигаться дальше.
Она, шатаясь, поднялась, выплюнула иголки изо рта, с ужасом посмотрела на ноги. От платья уже ничего не осталось, кроме верхней части. Белые трусики залеплены грязью. Ужасное зрелище. Форменная жертва лесных чудовищ.
Внезапно в голове с яркостью молнии судного дня вспыхнули слова маленького людоеда «Может это место и есть Ад?»
Действительно, очень похоже. Теперь Лидия почти не сомневалась в этом. Она попала в преисподнюю и вероятно будет вынуждена бултыхаться из одного круга в другой, пока ее медленно не зажарят на вертеле волосатые черти.
Нет, нужно идти, надежда еще есть. Она сделала шаг, другой и теперь пошла быстрым шагом. Бежать больше не было сил.
В темноте Лидия шла наугад и плакала от безысходности. Все вокруг шуршало, трещало, таилось и, казалось, охотилось за ней. Говорят, последние мгновения жизни открывают перед глазами трейлер всей прожитой жизни. Этакий сжатый ролик из памятных событий, какими ты отметился на бренной земле. Лидия испытывала нечто подобное. Однако мысли ее больше устремлялись совсем в глубокое детство, того чистого возраста, когда уже почти надо идти в школу, но мир все еще кажется необъятной площадкой для игр и развлечений.
Она искала тот камень, о который однажды споткнулась, а через тридцать два года была помещена в тайный список за пакости с бытовой химией. Лидия вспомнила, как в шестилетнем возрасте устроила страшную истерику в магазине игрушек за то, что мама не купили ей слишком дорогую куклу, как она скидывала с ревом коробки с полок и ногой била торговые витрины. Она затаила злобу на собственную мать и еще долго резала ножницами ее вещи, когда та была на работе. Может она родилась такой? С зерном зла внутри.
Лидия теперь не плакала, а рыдала и в темном лесу просила у мамы прощения. Она обнимала ствол старой ели, чтобы было кого обнять и слова раскаяния смешивались с хихикающими завываниями окруживших ее хищников. Когда она стала взрослой, люди потянулись к ее красоте и таинственной отчужденности, но все, кто к ней приближался в жизни, платили слишком дорого. Лидия с содроганием вспомнила того, кого довела до самоубийства просто ради интереса. Она хорошо запомнила мертвое, разбитое на асфальте тело и разбросанные мозги. Лидия смотрела в глубину своего черного прошлого и содрогалась тем чудовищам, которых вскормила собственными мыслями и желаниями. Если бы Шоми знал о ней все, он никогда бы не отпустил ее из разделочного подвала. Теперь она жалела, что не рассказала ему.
