Предатель, не забирай сына!

Михайловская…

Разве это не фамилия…

Меня переселяют в палату к любовнице моего мужа?

Глава 8

– Вы серьезно?

Я опешила и в ужасе посмотрела на медсестру, которая по виду не проявляла ко мне никакого участия. Для нее я была всего лишь обычной пациенткой, каких здесь так много, что они забили палаты под завязку.

– А что такое? – удивилась она. – Есть какие-то проблемы?

Мне хотелось бы объяснить ей, что проблемы есть, да еще какие, что эта девушка – любовница моего мужа, и ребенок тоже его. Но мой рот захлопнулся, я просто не смогла из себя выдавить ни одного звука. Озвучить такой позор было совершенно невозможно.

– Так, я жду, какие могут быть проблемы? – поторопила меня медсестра и закатила глаза с видом, мол, как она устала от капризов богатых пациенток.

Случись это раньше, я бы позвонила Илье и попросила его разобраться с этой ситуацией, но теперь сомневалась, что он меня поддержит. Муж стал врагом, объединился со своей любовницей, и у меня возникла крамольная мысль: а вдруг они это всё подстроили, чтобы я кормила их ребенка? И от этой мысли я пришла в еще больший ужас, хотя думала, что дно уже пробито.

Рот мой запечатался еще сильнее, я словно онемела.

– В любом случае, – вклинилась в мои мысли медсестра. – Я уже не смогу найти вам другую палату, все заняты. Аншлаг какой-то просто! Все решили рожать и повышать демографическую ситуацию именно сегодня!

И она ушла, оставив меня собирать вещи. Ничего не оставалось, как взять их и переместиться к Кристине. Но не для того, чтобы поселиться в ее палате. Я пока не знала, что делать, но решила поговорить с ней, как бы ни было сложно.

Но надо перебороть себя. Надо в принципе бороться за себя, а не давать себя каждый раз в обиду и позволять унижать.

Меня толкала решимость взять реванш. Потому что я устала терпеть безосновательные нападки Михайловской. Увела у меня мужа, а ведет себя как законная жена!

– Я долго буду тебя ждать? – встретила меня упреком Кристина, сидя на кровати вместе с ребенком на руках.

Не знаю уж, как ей удалось его успокоить, но ангелочек мирно спал, не подозревая, какие страсти разгораются рядом с ним.

На этот раз я встала над ней, чтобы верховодить и не чувствовать себя слабее.

– Зачем тебе это? – спросила холодно. – Зачем ты так настаиваешь, чтобы я переехала в твою палату? Это же ты подстроила?

– Я? – передернула она плечами и манерно вздернула подбородок. – Ты дура? Ну да, я подговорила жену депутата, чтобы она рожала именно сегодня и попала в этот родильный дом. Какая ты смешная. У меня, конечно, много знакомств и связей, но не до такой степени, и уж природой я точно управлять не могу.

– Можешь не распинаться, – осадила я ее. Вечно она хвастается своим положением в обществе. Это здесь вообще при чем? – Я не знаю, подстроила или нет, но с тобой в палате я оставаться не буду.

– А куда ты пойдешь? – Она перевела взгляд на дверь, а потом снова на меня. – Идти тебе некуда. Куда ты денешься из роддома? Ты же не можешь бросить своего ребенка.

– Я что-нибудь придумаю. Если что, буду спать в коридоре.

– Тебе никто этого не позволит, – надменно фыркнула она. – Здесь приличное место, хотя кому я это говорю…

Она состроила такую гримасу, что меня всю передернуло.

– Что ты имеешь в виду? – огрызнулась я. – Вот только не надо постоянно указывать мне на мое происхождение. То, что ты родилась в богатой семье с золотой ложкой в зубах, еще ничего не значит. Ты не выше меня. И никто не давал тебе право меня унижать.

– Не выше, – протянула она и откинула голову, хохоча. – Ты такая смешная, – снова повторила свое оскорбление, – как Моська, которая беспомощно кусает могучего слона. Можешь утешать себя мыслями о равенстве, но это всё ерунда. Я выше тебя. Уясни это, голодранка! Ты вообще знаешь, из какой я семьи происхожу? Михайловские еще при царской семье в советниках ходили. Ты можешь таким похвастаться? Знаешь, какое я получила образование? У меня их два!

– Нашла чем гордиться, – усмехнулась я, – наверное, папа купил тебе оба.

– Да что ты понимаешь? Я родилась в приличной семье, меня с детства учили манерам, этикету, иностранным языкам, у меня было несколько гувернеров, я танцевала и пела, и обучалась верховой езде, и рисовала. Я могу поддержать любой разговор на любую тему, я ходила на все выставки в мире, путешествовала, встречалась со знаменитостями и политиками. А ты можешь чем-то подобным похвастаться? Я знаю, кто твои родители! Простой люд!

– Не смей касаться моих родителей и не смей оскорблять меня! Ты просто унижаешь сама себя, кичишься своим богатством, своим происхождением, но зато влезла в чужую семью, этим ты тоже будешь гордиться? – нашлась я чем ее задеть, надеясь, что тут-то она не сможет приписать себе заслуги и умения.

Но Кристина осталась собой.

Она поднялась и молча прошла к прозрачной люльке с подкладом, чтобы положить туда ребенка. Когда она встала, то даже не озаботилась тем, чтобы дать мне время отойти, и по факту просто толкнула. Ее бесцеремонность уже перестала меня удивлять. Я в своей жизни никогда не встречала подобных ей людей.

Как только такая, как она, могла нравиться моему мужу? Она же хамка, грубиянка, хоть и рассказывает про свои манеры. Мне их она точно не продемонстрировала…

Кристина обернулась ко мне и сложила руки на груди. Глаза ее сузились, и она осмотрела меня с ног до головы, словно оценивая. Судя по виду, оценила она меня на минусовую категорию. Ну да, выглядела я неважно, не в пример ей, однако это было меньшее, о чем я сейчас думала.

– А может быть, это ты влезла в чужие отношения? – пропела она, накручивая рыжий локон на палец. – Илья всегда любил только меня, у нас был короткий перерыв, мне надо было подумать и выбрать направление своей жизни, я развивалась, я жила за границей и путешествовала. Искала себя, занималась журналистикой. Ты знаешь, что у меня есть блог с пятью миллионами подписчиков? Я пишу про жизнь богатых и знаменитых. Ты можешь похвастаться чем-то подобным? Что там у тебя? – Она пощелкала пальцами. – Незаконченное высшее. Училка? Нашла чем гордиться.

– Хватит всё грести в одну кучу! – не выдержала я. – Твои заслуги тут ни при чем. Как и твоя семья. Как бы то ни было, Илья – мой законный муж, а ты нагуляла ребенка от женатого человека. Я не знаю, как там, в вашем высшем обществе, является ли это чем-то позорным, но в обычном мире за такое презирают.

– Никто не будет меня презирать, – повела она плечиком. – Какое-то время ты еще будешь женой Ильи, ладно уж, я потерплю тебя. Так надо. Его отец баллотируется в госдуму, скандалы нам пока ни к чему. Но потом мы поженимся и будем воспитывать нашего ребенка, а пока ты будешь присматривать за ним.

– Ты совсем ополоумела, – уставилась я на нее. – Откуда у тебя эти странные мысли, что я буду кормить вашего ребенка? Я тебе что, дойная корова? Может быть, в твоем мире людей ниже положением и считают ниже себя, но вряд ли за такое поведение похвалят твои подписчики.

– Ты что, угрожаешь мне? – взбесилась она. – Быстро ты пришла в себя и стала брыкаться.

– А ты предлагаешь мне плакать в подушку? У меня хороший учитель, – с горькой иронией улыбнулась я. – Вот что, Кристина, я не знаю, что вы задумали с Ильей, но меня в свои планы не впутывайте. Я не буду находиться с тобой в одной палате и не буду кормить твоего ребёнка. Мне даже с тобой разговаривать противно!

– Ой-ой-ой, разговаривать ей противно! Раскудахталась тут! Несчастная побродяжка. Наверное, тебе Илья еще не рассказал, что происходит с твоими родителями? Иначе ты не вела бы себя так борзо, – насмешливо передернула она плечиком, и ее глаза коварно блеснули.

Глава 9

Слова про моих родителей заставили напрячься. Перед глазами возникла пелена ярости, и если бы не ребенок, я бы толкнула любовницу мужа, однако побоялась, что она завалится на бокс и с малышом что-то случится. В отличие от Кристины, у меня было сердце, полное сострадания.

– Закрой свой рот! – процедила я и набычилась. – Я уже сказала тебе, чтобы ты не смела трогать моих родителей. И если Илье есть что сказать мне, мы с мужем сами разберемся и обсудим всё наедине, без твоего вмешательства.

– Без моего вмешательства? Ты слышала такое выражение: ночная кукушка дневную перепоет? Плебейское выражение, так что ты должна его знать.

Слово “плебейское” звучало из ее уст как самое мерзкое оскорбление, но я лишь сжала ладони в кулаки и сдержалась, чтобы не кинуться на Кристину и побить ее. Мне так и хотелось дать ей в глаз или сломать лощеный, явно сделанный пластическим хирургом нос.

– Ты жалкая, – сморщилась я, вздергивая подбородок. Всё, что я могла – это держать лицо. – Влезла в чужую семью и пытаешься всеми силами избавиться от меня, унизить. Это ли не говорит о том, какое у тебя шаткое положение? Боишься, что общественность узнает, какая их любимая блогерша грешница? Разве не твой отец на прошлой неделе пожертвовал в церковь несколько миллионов? Каково будет ему, когда прихожане узнают, какие грехи он таким образом замаливает?

Я попала в ее болевую точку. Кристина прищурилась и часто задышала, отчего ее грудь стала часто подниматься вверх-вниз, но, в отличие от моей, ее сорочка не пропиталась пятнами вокруг сосков, как это было со мной.

– Ничтожество, – прошипела она в итоге и, толкнув меня плечом, вышла из палаты, оставляя ребенка одного.

Меня всё еще шатало, тело одолевала слабость, и я ненадолго присела на вторую кровать в палате. Посижу, приду в себя и отправлюсь на поиски другой палаты. Вот только чем дольше я сидела без движения, тем сильнее меня клонило в сон.

Я и не заметила, как отключилась на голом матрасе, а из сна меня выбросил детский плач. Спросонья я заметалась и увидела своего сына в боксе рядом. Душу затопила нежность, а когда я посмотрела на него, то растаяла.

Его личико было сморщенным и красным от слез и натуги, а ротик искривлен, словно он хныкал уже по меньшей мере несколько часов.

Я сразу же взяла его на руки, присела на кровать и оголила больничную сорочку, желая поскорее накормить ребенка.

Он стал чмокать ртом и двигать головой в поисках желанного молока, а затем успокоился и сладко засопел, дрыгая ножками. Я же с нежностью наблюдала за тем, как он двигает пяточками, пальчиками и губками. Мой сыночек.

Окончательно проснулась я не сразу. А когда опустила глаза, побледнела, понимая, что спросонья перепутала, подумав, что рядом со мной в люльке лежал мой сыночек. Во всем виновато мое глупое сердце, которое отозвалось на жалобный плач, и какой-то неправильный материнский инстинкт, решивший вдруг, что это мой ребенок. Тот, кого я вынашивала почти девять месяцев и которого рожала в муках.

Мою душу затопила горечь, когда я осознала реальность. Я сейчас сижу в палате, которую делю с любовницей своего мужа, кормлю его нагулянного ребенка, пока мой лежит в инкубаторе, а не в боксе с другими детьми, и питается через зонд, в то время как груди его мамы полны молока.

С моей стороны было бы жестоко отнимать грудь у оголодавшего малыша, и я задавила свою ненависть к Кристине глубоко внутрь. Настолько жадно мальчик впился губками в сосок и вцепился пальцами в мою грудь.

Будто его не кормили с самого его рождения. Стало его жаль, ведь его матери не было до него дела. Она шаталась не пойми где, и ее совсем не волновало, что ее ребенок страдает от сосущего чувства голода.

– Твоего ребенка уже перевели из реанимации? – вдруг раздался хриплый голос Ильи.

Я не заметила, что дверь палаты была открыта и на пороге возник мой муж. Его кадык дернулся, а на меня и ребенка он смотрел с какой-то жадностью и агонией, словно не мог насмотреться. Я же поджала губы и оскалилась, чувствуя себя униженной.

– Закрой дверь с той стороны, Илья!

Меня трясло, я посмотрела ему за спину, опасаясь, что прямо сейчас здесь появится Кристина, но ее не было. А Илья не спешил покидать палату. Наоборот, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь.

– Это не твой сын, Ульяна, – догадался он, мгновенно помрачнев. – Что ты делаешь? Немедленно положи его на место. Если с моим сыном что-то случится…!

Угроза дамокловым мечом повисла в воздухе. Я сглотнула, малыш в этот момент оторвался от соска, и я, оскорбленная словами Ильи, положила его обратно в люльку. Старалась не обращать внимания на то, как он цеплялся пальчиками за мою грудь, и отошла, больше на него не глядя. Дура ты, Ульяна. Полная дура.

– Я не такая живодерка, как ты себе вообразил, Илья. Лучше бы за Кристиной, его матерью, следил. Какая из нее мать? Бросила голодного ребенка и убежала на несколько часов не пойми куда. Вот уж о ком тебе стоит переживать, что она угробит твоего сына.

Я сделала акцент на последнем предложении, но старалась не смотреть ему в глаза. Взгляд держала строго на его переносице.

– Тебя это волновать не должно, Ульяна. Следи за собой и не лезь, куда тебя не просят, ясно? Что ты вообще забыла в этой палате? У тебя своя есть.

– Туда поселили жену депутата, Илья. И не нужно притворяться, что это не вы с Кристиной подстроили, чтобы заставить меня кормить вашего сына.

– Что за бред, Ульяна! – рыкнул Илья и сжал ладони в кулаки. – Хватит уже наговаривать на Кристину и нести чепуху! Я не думал, что ты такая.

– Такая? – прищурилась я и выплюнула с горечью. – Какая такая? Договаривай, Илья!

– Продажная, – наконец, признался он и набычился. Глаза его налились кровью, а сам он сделал шаг вперед, буквально нависая надо мной и давя своей тяжелой энергетикой. – Такая же, как твой отец и твой любовник. И не нужно делать такие удивленные глаза невинной овечки. Твой Игорь Соколов украл у нашей семьи три фуры с дорогими деталями этой ночью.

Я замерла, услышав это имя. Игоря я знала с самого детства, он был сыном папиного лучшего армейского друга. Я слышала, конечно, что папа вроде пытался пристроить Игоря куда-то на работу, но никогда не интересовалась, куда и кем. А сейчас…

– Игорь украл ф-фуры? – заикаясь, переспросила я. Весь ужас ситуации был в том, что если за него ручался папа, то Артур Титов, мой свекор, никогда его не простит. И слова Кристины про моих родителей начали обретать особый смысл.

– Так это имя знакомо тебе? Даже отрицать не станешь? Что, бросил тебя женишок? Скажи мне, Ульян, ты хотела с ним сбежать или всю жизнь собиралась выдавать своего нагулыша за моего сына? – хмыкнул Илья, и в его голосе звучало обвинение, будто это я самолично дала Игорю наводку, и тот украл эти злосчастные фуры.

– О чем ты, Илья? – выдохнула я, чувствуя, как ярость и обида распространяются по венам с такой скоростью, что я не успеваю осознать ни одну из этих эмоций. – Что ты несешь?! Я с Игорем последний раз виделась больше года назад!

– Зря ты врешь, Ульяна, – покачал головой Титов и достал из кармана розовый смартфон. Явно не его. – Если бы ты сейчас во всем призналась, я бы смог убедить отца не пускать твоего папашу по этапу, в тюрьме ему несладко придется, но раз ты упорствуешь, то пощады не жди.

– Илья!

– Интересная переписка, однако, ознакомься. Впрочем, ты ведь наизусть должна знать, что писала своему любовничку.

Илья кинул мне небрежно телефон, и я с победным видом взяла его в руки. Вот только улыбка быстро сползла с моего лица.

– Даже обидно, Ульяна. Мне ты никогда не кидала такие откровенные фотки.

Я промолчала, изучая содержимое переписки. А затем замерла, увидев снимки. Это была я. В откровенном белье. И на другом фото – без него. Этого не может быть. Не может!

Глава 10

– Что же ты теперь скажешь, Ульяна? Посмотри на меня. Покажи мне свои лживые глаза и скажи прямо сейчас в лицо, что ты мне не изменяла. Молчишь? – Илья злобно усмехнулся. – Что ты теперь придумаешь в свое оправдание?

Сказать на это мне было нечего. Ледяной голос мужа, словно лезвием, рассекал тишину палаты. Мне хотелось обхватить себя руками, чтобы хотя бы немного согреться, спрятаться от несправедливого гнева своего мужа, ведь он считал меня лживой, а сам не говорил ни слова правды.

– Я впервые вижу этот телефон.

Мне было противно держать розовый гаджет в руках, и я пихнула его мужу.

– Это не мое.

Его лицо исказилось злым оскалом. Телефон так и остался в моих руках. Он не хотел его брать. Лишь смотрел в мои глаза, взглядом требуя объяснений. Тогда я бросила розовую пакость на койку.

– Хочешь сказать, это фотошоп?

– Нет.

Не фотошоп, фотографии реальные.

Даже сейчас мне было стыдно признаваться в том, что я сделала эти откровенные фотографии для него. И хоть однажды эта смелая мысль пришла мне в голову, дальше пары селфи я не зашла. И уж тем более не отправляла эти фотографии никому, даже законному мужу, но они хранились в моем телефоне.

– Значит, ты всё же сделала эти фотографии и отправила их любовнику?!

Чем больше ярился мой муж, тем спокойнее я становилась. Я даже не знала, зачем стояла и разговаривала с ним, ведь он не верил ни единому моему слову.

– Ты уже сам придумал ответ, Илья, и мои объяснения тебе не нужны.

– Хочешь, чтобы я это оставил вот так?! Значит, все-таки признаешься? – гневный поток слов не прекращался.

– Если твою совесть успокаивает то, что я тебе якобы изменила, то пожалуйста, – пожала я плечами, – можешь считать, что я умудрилась изменить тебе под самым твоим носом. Носила чужого ребенка и пыталась избавиться от него. Или что там напели тебе мама и Кристина?

– Кто там что напел? Я сам вижу доказательства! – прошипел муж, напрягая мышцы всего тела. – Ты поплатишься за свою измену!

– А как поплатишься ты, Илья? – смотрела я на него, сузив глаза. – Ситуация патовая, не находишь? Просто отпусти нас с ребенком, я больше ничего не хочу от тебя. Ни знать тебя не хочу, ни видеть. Твоей семье я всегда была не мила. Как ни старалась угодить, всё равно осталась нищебродкой и плебейкой.

– Куда ты собралась, Ульяна? Тебя никто никуда не отпускал. Мы с тобой женаты, если ты не забыла. Никто не считал тебя нищебродкой. Я не считал, иначе бы не женился на тебе. А бредни матери я слушать не собираюсь.

– Зато я наслушалась вдоволь. Больше не хочу. Не хочу иметь ничего общего с вашей семьей. Женись на своей Кристине и будьте счастливы!

– А я и женюсь.

Он сказал это так запросто, словно сообщал о погоде.

Так это правда? Правда…

А на что ты надеялась, Ульяна? На что еще можно надеяться в этой ситуации?

– Вот только пройдет нужное время, разведусь с тобой и женюсь на Михайловской. Но не надейся, что после развода ты сможешь спокойно дышать. Я тебя оставлю без копейки. И работу не сможешь найти. Будешь на улице побираться. Ты никогда не расплатишься за свою измену! А сейчас, когда ты вернешься из роддома домой, я тебе обещаю, твоя жизнь превратится в ад!

Когда-то в глазах мужа была любовь, теперь же они отражали только презрение и гнев. Титов говорил твердо и бескомпромиссно, и я не сомневалась, что он выполнит все свои угрозы. Умолять его было бесполезно, он видит лишь ту правду, которую хочет видеть. И пусть его обманули и всё это подстроили, с него это не снимает вины. Как и не отменяет измены…

– Значит, тебе можно, а мне нельзя?

Он дернулся, словно я со всего размаху дала ему хлесткую пощечину. Наверняка он думал, что я начну выгораживать себя, оправдываться, убеждать его, что я не изменяла, но я этого делать не стала. Решила сохранить хоть каплю гордости. Возможно, тем самым подтверждая свою виновность в глазах мужа.

– Нет, тебе нельзя, – скрипнул он зубами, яростно дыша через ноздри. – Я мужчина, и у меня есть свои потребности.

– Ты сам себя слышишь? Мне кажется, я совсем тебя не знала, Илья.

– Взаимно, – рыкнул он, – та Ульяна, которую я любил, никогда бы не раздвинула ноги перед…

– Хватит, Илья!

Слушать его было невыносимо, терпеть унижение, его гадкие оскорбления. Я всё еще была слаба и стояла покачиваясь, в надежде, что весь этот ужас прекратится.

– Ты мне будешь говорить, когда хватит, а когда нет? – ощерился он, со злостью глядя мне в глаза. – Ты больше ничего не решаешь. Ты обнулила наш брак своей изменой. Теперь это просто временный договор, по которому ты будешь ширмой для общественности. Скандалы нам сейчас ни к чему. Если захочешь взбрыкнуть, своего ублюдка не увидишь, а отец твой пойдет на нары. Это ясно?

– Ты запрешь меня дома и заставишь смотреть, как ты и она…

– Считай, что делаю тебе поблажку. Мне придется видеть плод твоей измены и терпеть финансовые потери из-за твоего любовника. Дом большой, нам всем хватит места.

– Ты поселишь Кристину с нами? – выговорила я, чувствуя внутри один лишь холодящий душу ужас.

Илья пожал плечами, словно не видел ничего странного в этой ситуации.

– Она же мать моего ребенка, а ты как думала?

Можно ли возненавидеть того, кого любила всем сердцем?

Можно – если этот человек превратился в монстра.

Тот, кто любил, никогда бы не произнес такие слова. Выходит, Илья никогда и не любил меня. Зачем он вообще на мне женился, раз потянулся к Кристине, едва она вернулась из-за границы? Поманила наманикюренным пальчиком, а мой муж и пошел, как зачарованный.

В таких случаях жены спрашивают: чем она лучше меня? Я же знала, что Кристина лучше, ярче, статуснее и красивее.

Они с Ильей стоят друг друга. Подлые и беспринципные.

У меня нет никаких шансов, чтобы им противостоять. Ради отца и ребенка я вынуждена оставаться в плену у этих жестоких людей. Что же мне делать? Как мне спастись? Неужели мне не у кого просить помощи?

Мама, мамочка, как же ты была права, когда отговаривала меня от этого брака.

Глава 11

В тот же день по моему настоянию меня перевели в общую четырехместную палату. Здание платной клиники примыкало к обычному роддому, туда я и попросилась. Думала, не отпустят и все врачи и медсестры в сговоре с Титовым и его любовницей, но, как ни странно, мне позволили переехать.

По общему коридору, который объединял здания, я могла ходить к сыночку.

В палате было тесновато. Конечно, это не то же самое, что двухместная, но всяко лучше, чем жить в одной палате с Кристиной, которая относилась ко мне словно к служанке.

Любовницу мужа я больше не видела, она как ушла налаживать контакты с женой депутата Полякова, так про меня словно бы и забыла.

Я была слишком слаба, чтобы каждый день парировать ее остроты и выслушивать, какая я никчемная. Я не собиралась давать себя в обиду, но хотела сосредоточиться совершенно на другом. Мой ребенок. Вот что важно.

Кристину вскоре выписали, и я не удержалась, смотрела на выписку из окна. Увидела, как свекор со свекровью подъехали к больнице с огромным букетом и конвертами, которые Валентина Архиповна держала в руках. Видимо, благодарность врачам и медсестрам.

Машина была украшена шарами и надписями. “Спасибо за внука”. “С новорожденным”.

Стало горько, и я сглотнула комок горечи, чувствуя, как болит сердце.

На их лицах сияли улыбки, а затем из здания вышли Илья с Кристиной. На руках моего мужа лежал белый сверток, там мирно спал их малыш. Тот самый, которого я кормила спросонья грудью.

– Закрой окно, Ульяна! Дует, – произнесла одна из моих соседок по палате, и я прикрыла, чтобы не продуло детей, которых им принесли на кормление.

Я старалась уходить из палаты, когда они кормили детей грудью или смесью, слишком больно было смотреть, слонялась по коридорам, едва сдерживая слезы.

Бросила последний взгляд в окно.

В этот момент вся семья Титовых встала в ряд, чтобы сделать фото на память.

Вскоре они все уехали, а я осталась стоять на месте и смотреть им вслед. В груди кололо, а на глаза навернулись слезы. Свекровь со свекром так ни разу и не пришли ни ко мне, ни к моему ребенку. С того раза, когда Илья застал меня в палате Кристины, кормящей их малыша, он больше со мной не разговаривал, а в реанимации, где лежал наш сын, я его не видела.

Когда же его, наконец, перевели в обычный бокс для доношенных новорожденных, радоваться его появлению там я пришла одна. Как только Кристину выписали, Илья не появлялся в больнице, и я осталась лежать без связи с внешним миром, не представляя, что мне делать дальше.

Соседки в палате сменялись одна за другой, я не успевала их запоминать, они меня сторонились, ведь сами фонтанировали счастьем, от меня же фонило горем и трагедией. Лишь одна из них, пухленькая Олеся, мама трех деток, которая родила четвертого, проявила ко мне участие и по секрету рассказала, что у нее тоже один ребенок родился недоношенным, но сейчас у него всё хорошо.

Она поделилась со мной нитками и спицами и научила вязать. Чтобы занять руки, я связала малышу желтые пинетки и белую кофточку. Даже получилось надеть на него пинеточки, в них он смотрелся очень трогательно, мой сладкий малыш, который был нужен только маме.