Любовь (не) предусмотрена

В салоне тихо. Слышатся звуки радио и мерное урчание двигателя, гудки проезжающих по реке барж. Мы просто ездим по городу, потому что Ева так и не сказала, где живет…

– Мне выделили финансирование, – неожиданно произносит она, устремляя взгляд в окно. – А ходатайствовала за его выделение правящая партия. Очевидно, оппозиционеры посчитали меня продажной тварью, раз я приняла деньги? Не вникай в это, Богданов… Отвези меня на проспект Кулакова, остановись возле парка. Я теперь живу там.

– А почему не в Уланово?

– Отвали.

– Ева, ты поможешь мне?

– Нет, я же сказала. Мой любимый человек этого не поймет. Мы собираемся пожениться, а ты… Не входишь в мои планы.

– Ты не сказала, как его зовут? Может, я сам поговорю с ним? Ев, я хорошо заплачу, я…

Аксёнова застегивает пиджак на все пуговицы и набрасывает ремешок сумки, собираясь выйти.

– Так кто он?

– Вольский. Знаешь его? – хитро прищуривается.

Офигеть! Вот это я попал! Сам Антон Вольский – любовник моей… зазнобы?

– Знаю. И это… До черта круто иметь такого жениха, Ев. Поздравляю. Наконец-то тебя оценили по достоинству, – замечаю, не скрывая досады.

Ева.

– Наконец-то тебя оценили по достоинству, – едко замечает Богданов. Плюет в меня высказыванием как серной кислотой. А внутри ведь и так пусто… Там сгорело все четыре года назад. Тогда почему так больно? От его слов, пренебрежительного взгляда, сквозящей в голосе жалости? Как будто я вправду пропащая девка, которую нельзя полюбить. Что со мной не так? Ловлю себя на мысли, что Илья искалечил меня своим пренебрежением. Именно он посеял в моем сердце зерно неуверенности и недооцененности. А я вместо того, чтобы вырвать его с корнем, все это время бережно поливала сорняк, холила его и лелеяла.

«Здравствуйте, меня зовут Ева и я… слабачка. Я прячу уязвимость за маской уверенности, а моя работа – способ почувствовать себя нужной. На самом деле я никому не нужна… Разве что сыночку Сашеньке».

Поворачиваюсь к Илье, встречая его нагловатый самодовольный взгляд, ленивую ухмылку, застывшую на губах, расслабленную позу, тонкие ароматы дорогого табака и парфюма, настойчиво вбивающиеся в ноздри. Раскрываю губы, чтобы высказать язвительное замечание, спешно придумываю какую-то гадость в ответ, набираю в легкие побольше воздуха и… Не могу. Слов нет. Они как будто сгорели вместе с чувствами. Вымученно выдыхаю, понимая, что проиграла. Именно сейчас, когда мне выдался момент все ему сказать, уколоть побольнее, задеть, обидеть, отомстить, я прищуриваюсь, чтобы разглядеть его силуэт сквозь предательски выступившие слезы…

– Я… Я…

Слеза кажется ощутимо тяжелой и невыносимо горячей. И катится по щеке демонстративно, жалко, по киношному впечатляюще. Уверена, Богданов лишь утвердится в мысли, что я позёрша.

«Все, Ева, ты просрала свой звездный час. Он ускользнул из твоих рук, как веревочка воздушного змея. Просто взмахни ладонью, толкни эту чертову дверь и проваливай из его машины! Ни на что ты неспособна – так и будешь позировать перед камерами и давать интервью дешевым каналам!».

У меня даже выйти из машины не получается с достоинством. Я с силой толкаю злосчастную дверь и почти вываливаюсь из салона. Роняю сумочку на асфальт, спешно подбираю ее и убегаю, не обращая внимания на голос Ильи в спину:

– Ева, постой! Да постой ты!

Рядом с проспектом Кулакова красуется зеленый парк культуры и отдыха. Я обманула Богданова – в этом районе я не живу, придумала первый адрес, пришедший в голову. Растворяюсь в толпе отдыхающих – прогуливающихся парочек, женщин с собачками, мамаш с колясками и шагаю в сторону дальней аллеи. Оглядываюсь лишь спустя пару минут. Я и не надеялась, что Илья побежит за мной. Куда там будущему сенатору бегать за какой-то… Я даже правильной характеристики себе не могу дать. Кем? Красавицей, деловой женщиной, бизнес-леди? Вроде бы и так… Но это только внешний фасад. Никто не знает, что у меня внутри… Что заставляет мое сердце биться чаще, радоваться, умиляться, плакать. Что-то я совсем раскисла! Надо собраться, позвонить замдиректора фонда, Иришке, назначить встречи с журналистами для опровержения, но главное – надо встретиться с Вольским!

Тянусь в сумочку за телефоном, но меня опережают: аппарат настойчиво вибрирует, а на экране высвечивается фотка Иришки.

– Аксёнова, ты там живая? Я же волнуюсь за тебя, ты чего не позвонила? Ты видела свежие посты в инстаграме новостного канала? А материал Сосновской? Его включили в рекламный блок политического канала. Господи, Ева, ну как тебя угораздило? Вы же… целовались на виду у всех? Ты что простила его? Сошлась с ним? Забыла, как он тебя выставил тогда? Вытер ноги и…

– Прекрати, Ирин. Не забыла, поэтому завтра же дам опровержение. Ир, мне снова испортили машину. Илье пришлось подвозить меня, и… Я назвала ему липовый адрес. Не хочу, чтобы он увидел Сашеньку. Не хочу пускать его в свою жизнь. Ты… заберешь меня? Я в парке на проспекте Кулакова.

– Поэтому целовалась у всех на виду? Кажется, я понимаю, зачем ты ему понадобилась. У него ведь выборы, так? Сначала он пройдет в областную Думу, а потом его изберут сенатором на первом же ее заседании. Ему нужна красивая картинка для журналистов: счастливая улыбающаяся жена, милый ребенок, видимость нормальной семьи.

– Да, черт возьми, ты угадала, Шатрова! Чего ты от меня хочешь? Я отказалась ему помогать. И я… В общем, я придумала, что у нас с Вольским роман. Хотя Антон и ухаживает за мной, он…

– Я сейчас приеду, подруга. Это не телефонный разговор.

К приезду Иры я успеваю порядком замерзнуть. Уж не знаю, чем провинился август, но сегодня холодно, как осенью. Семеню на каблучках по тротуару, завидев на проезжей части машину Ириши. Облегченно плюхаюсь на переднее сиденье, погружаясь в атмосферу тепла и аромата духов подруги.

– Надо звонить Вольскому, – без прелюдий начинает она. Включает поворотный механизм и трогается с места, растворяясь в потоке машин.

– Надо. И что-то с машиной надо делать. Третий эпизод за полгода. Я ее теперь продам за полцены. Битая, крашенная, изуродованная… – качаю головой, поглядывая на пролетающие мимо деревья и фонтаны парка отдыха.

– Тебе нужен водитель. А машиной я поручила заняться нашему охраннику. Благо, он еще не успел слинять с работы и напиться. Отгонит ее на техстанцию, там починят.

– Спасибо, дорогая.

– Не заговаривай мне зубы, Аксёнова. Расскажи, как целовала этого мерзавца? Ты что… вспомнила все? И как тебе его поцелуи?

– Отстань, Иришка. Мне не понравилось. Я и не участвовал в этом… действии, он сам что-то там… – краснею, как юная дева на первом балу. – Позвони Сосновской и всем журналистам. Не видать Богданову красивой картинки! И меня не видать… даже в роли фиктивной жены. Сейчас же позвоню Антону и соглашусь на его предложение поужинать.

– Давно пора, – снисходительно протягивает Ира. – Он, конечно, не такой красавчик, как Богданов…

– Ира!

– Но… Мужчина перспективный, хоть и намного старше тебя. Да и при хорошей должности, что немаловажно.

– Богданов тоже меня намного старше, если ты забыла. Погоди, Ирин, няня звонит, – смахиваю экран, внутренне холодея от странного предчувствия.

– Ева Андреевна, к нам в дом ломится какой-то мужчина! Говорит, что вы его знаете, что он ваш… муж. Что нам делать, Ева? Сашенька плачет, а тот мужик… Он настаивает, чтобы я его впустила. Показывает штамп в паспорте и…

– Господи… – только и могу выдавить. – Ир, разворачивайся, едем в Уланово. Богданов штурмует мой дом!

Глава 4.

Илья.

Я не думал, что мои слова так подействуют на Еву. Ожидаю получить в ответ шпильку, презрительный смешок или высокомерный взгляд, а получаю… Пожалуй, такого острого и болезненного укола в сердце я давно не ощущал. Подбородок Евы дрожит, с лица вмиг сходит краска, а на глаза наворачиваются крупные, блестящие слезы. Похоже, я перегнул… Не имел права так жестоко ее обижать.

– Ева, постой! – успеваю выкрикнуть ей вслед. Куда там! Ее стройные ноги в брюках растворяются в толпе, хлынувшей по пешеходному переходу.

Возвращаюсь в машину, не отпуская мысли, что Ева меня обманула. Ну не может она жить в таком районе. Маленькая богачка слишком привыкла к комфорту, чтобы разменять особняк в Уланово на захолустье городской окраины. Запускаю двигатель и трогаюсь с места в сторону центра. На ходу набираю цифры телефонного номера Сан Саныча. Александров отвечает мне тотчас. Складывается впечатление, что звонка он ждал или сам собирался позвонить.

– Илья Владимирович, это кошмар… – вымученно вздыхает он. – Вы устроили совсем ненужное шоу для журналистов. Я же не сказал целовать эту женщину у всех на виду!

– Сан, не ты ли уговаривал меня убедить ее? А как, по-твоему, я должен был поступить?

– Во всех СМИ теперь вас обвиняют в уклонении от отцовских обязательств. Откуда у нее взялся ребенок? Неужели, ваш? Скажете, ничего не знали про сына?

– Нет у меня детей, Сан, о чем ты?

– О боги! – начинает он свою заезженную, хорошо известную мне песню. – Впереди дебаты, интервью для областных изданий, встречи с избирателями! Как вы объясните образцовым семьям – вашим избирателям свое поведение? Как выкрутитесь, Илья Владимирович, миленький?

– Саныч, она родила от кого-то другого. Не от меня, – чеканю, с трудом сохраняя самообладание.

– Значит, у вас ничего не было? Это облегчает дело. Потому что кандидаты, бросающие детей, никому не нужны! Придется опять Сан Санычу думать, как из этой ситуации выходить.

– Сан?

– Что еще? – хмыкает он.

– Можешь пробить, где она живет? Точный адрес. И… Сколько ее сыну лет?

– Значит, все-таки было? О боги!

– Ну, перестань. Одной позёрки мне сегодня хватило с головой, еще ты со своим представлением. Ну… было. Но Ева бы сказала о ребенке. Или нет?

– А пес его теперь знает. Сейчас пришлю вам адрес Аксёновой и фото мальчика. Посмотрите, по мне так он вылитый вы! Опер нашел всего несколько фотографий Евы Андреевны с ребенком, она не светит нигде личной жизнью.

– Жду, – бросаю я сухо и паркуюсь на обочине.

Волнение разрастается внутри, как огромная скользкая опухоль. Впервые за долгие годы мне страшно открывать файлы с фотографиями. Страшно столкнуться с оглушающей, жестокой реальностью. Набираю в легкие побольше воздуха и медленно выдыхаю. Кошусь на экран телефона с мигающим индикатором нового сообщения и касаюсь подушечкой пальца файла… Не могла Ева родить от меня. У нее вообще я был первым… Черт, ведь не думал об этом все эти годы. И тогда ни о чем не думал, позабыв о контрацепции. Был уверен, что она контролирует этот вопрос, раз пришла ко мне среди ночи…

С экрана смартфона на меня смотрит улыбающийся мальчик в объятиях матери. Большие карие глаза, темные, как горький шоколад волосики и до черта знакомая мне улыбка – именно ее я вижу каждый день в зеркале. У меня есть сын. Черт, черт, трижды черт! И пояснение Сана к файлу: «Пацану чуть больше трех лет, зовут Саша. Александр Аксёнов».

Разворачиваюсь на перекрестке и мчусь в Уланово. Теперь Еве от меня не отбиться. Как она посмела скрыть от меня ребенка? За что? Почему? Она не имела права так со мной поступать, какие бы у нас ни были отношения. А теперь, выходит, Саныч прав: со стороны я выгляжу как папаша, бросивший жену и ребенка. Депутат хренов!

Уланово изменился за эти годы: Ева поменяла забор и цвет стен дома, воспользовалась услугами хорошего ландшафтного дизайнера, засадившего участок и прилегающую территорию туями и цветами. Зачем она солгала насчет адреса? Неужели, испытывает такую сильную неприязнь? Вопросы роятся в голове как стая вонючих жирных мух. Что ни мысль, то обида, обвинение или осуждение… Боль, неконтролируемая, жгучая. Да, я ее тогда прогнал, не принял предложение «попробовать отношения», но это не значит… Или, значит?

– Вы к кому? – звучит в домофон голос няни.

– Я муж Евы Андреевны, приехал издалека, откройте, пожалуйста.

– Сейчас я позвоню хозяйке, – испуганно отвечает она. На заднем плане слышится плач ребенка.

– Я покажу паспорт, если позволите, – тычу разворотом в камеру.

Калитка открывается, впуская меня в дом. Сюда я приезжал, чтобы перенять дела у ее тяжелобольного отца, здесь познакомился с ней – юной двадцатилетней девчонкой, краснеющей при моем появлении. Воспоминания обдают нутро горькой волной. Вхожу в прихожую, завидев перепуганную няню с мальчиком на руках.

– Не бойтесь, я вам не причиню вреда. Я могу войти?

– Хозяйка скоро будет. Извините, я не знаю вас… Вам лучше подождать Еву Андреевну.

– Хорошо, постою в прихожей, – соглашаюсь, усаживаясь на кожаный пуф.

Ева врывается в дом через двадцать минут. От обиженной милой девушки не остается и следа, ее сменяет решительная разъяренная фурия с красным лицом и размазанной тушью.

– Убирайся из моего дома, Богданов! Вон! – ее тонкий пальчик указывает направление.

– И не подумаю, Аксёнова! Саша мой сын, ответь?

– Он только мой, ясно? Пошел отсюда! Уходи!

Грудь Евы тяжело вздымается, подбородок дрожит, щеки пылают как спелые яблоки… Тигрица, волчица, готовая разорвать любого ради своего малыша.

– Ева Андреевна, может, полицию вызвать? – показывается из комнаты няня.

Ева бросается к мальчику и забирает его из рук женщины. Прижимает его к груди и горько плачет.

– Сыночек мой, Сашенька… Не плачь, сынок. Уходи, Илья, пожалуйста.

Она поднимает на меня взгляд, заставляя почувствовать себя тварью. Кто я – террорист, бандит, врывающийся в чужие дома? Ее красные заплаканные глаза, испуганный взлохмаченный вид, частое дыхание действуют получше группы захвата. Вот, до чего ты дошел, Богданов… Ты ничтожество, пугающее маленьких детей и женщин.

– Мы поговорим после, Ева, – произношу сухо и покидаю дом.

Илья.

– Что случилось, Илюш? – тихий ласковый голос Светы нарушает тишину, а ее ноготки чертят полоски на моей обнаженной груди.

В лучах лунного света голые женские плечи кажутся прозрачными, а глаза, сияющими как бриллианты. Отворачиваюсь от любовницы, устремляя взгляд в темноту.

– У меня есть сын, Свет, – отвечаю, прочистив горло.

– И сколько ему?

– Три года. Зовут Саша. И его мать… Она…

– Так я и знала, что эта затея с Аксёновым плохо кончится! – фыркает она, мгновенно отрываясь от меня. Приподнимается на локтях и впивается в меня взглядом.

– А как ты поняла, что речь об Аксёновой?

– Да уж… Богданов, только ленивый не видел твоего страстного поцелуя с ней в кадре, – хмыкает Светлана. – И что ты решил? Не думала, что у такого, как ты проснутся отцовские чувства.

Я сам не знаю, что ответить… Проснулись ли они, те самые чувства? Или меня терзают другие, низменные и жалкие – обида, уязвленное самолюбие, злость?

– Она выгнала меня, Свет. Выставила из дома, как террориста. Прижимала ребенка к груди и плакала. Черт… Как будто я чудовище какое… – произношу с нескрываемой досадой в голосе.

– А ты не чудовище, Илюш? – певуче протягивает Света, раздражая меня еще больше. – Я бы на месте Аксёновой поступила так же.

– Почему? Не понимаю, Свет… Скажи мне, как женщина, за что она со мной так? – поднимаюсь с постели и натягиваю белье. Не задалось наше свидание… И виной тому Ева… Навязчивые мысли о ней. Закрываю глаза и вижу, как наяву: испуганный взгляд, крокодильи слезы, плачущего мальчика в ее руках, так похожего на меня. И чувствую себя, как минимум ничтожеством… Предателем. Каким бы я ни был, но обещания свои привык выполнять… А с Евой прокололся. Если бы Андрей Васильевич был жив, я не смог посмотреть ему в глаза.

– Тебе пора, Илюш, – отмахивается Света, игриво набрасывая атласный халатик.

– И ты ничего не скажешь?

– Я так скажу: это личное… Все, что Ева делает – мелкая месть обиженной женщины. Уж не знаю, какие у вас были отношения… – она медленно глотает красное вино из бокала и потягивается, как сытая кошка.

– Никаких, – твердо отвечаю любовнице.

– От «никаких» не появляются дети, Илюш. Разбирайся теперь сам, нужно ли оно тебе? Ты вольная птичка, Богданов. Сумеешь ли все это терпеть? Капризы и горшки, сопли, температуру, кислое лицо уставшей жены.

– Свет, я лишь хочу общаться с сыном. С его мамой мы можем сохранить дистанцию. Тем более, у нее есть другой человек.

– Тогда цветы, шампанское и игрушку сыну, Богданов. Вперед, Илюша, на подвиги.

Света спешно выпроваживает меня. В наших отношениях давно установились правила: никакой ревности, капризов и обязательств. Никаких чувств и выяснения отношений, только секс. Бросаю взгляд на часы, раздумывая, как поступить? Решаюсь позвонить Санычу. Несмотря на выходной день, помощник отвечает быстро.

– Саныч, нужен совет, – начинаю без прелюдий. В динамике слышатся звуки телевизора, голоса и детский смех. – Как думаешь, поехать к Еве? Прошло несколько дней с моего последнего визита. Считаешь, она…

«Она уже успокоилась?» хочу добавить, но Александров меня опережает:

– Поезжайте, Илья Владимирович. Можно ведь по-хорошему… Купите мальчику машинку на пульте управления, бабе цветы и… В общем, думайте головой, а сердце на время отключите.

Благодарю Сана за совет и выезжаю из двора Светы. Небо раскрашивают в крапинку желтые крупинки звезд, теплый ветер шевелит траву и верхушки деревьев. Интересно, как такие вечера проводят в нормальных семьях? Что делают? В моей семье был вечно пьяный отец и битая мать… Грязный дом и картошка на обед. Голод, подработки с десяти лет и издевательства ровесников. Их плевки и надменные взгляды, обидные слова: «Ты никто. Бомж, ничтожество, пустое место…». Я никому не пожелал бы такого детства и всегда клялся невидимому богу, что мои дети будут жить по-другому… А вышло вот так – мой сын растет вообще без меня. Меня вычеркнули без права реабилитации, как… грязного бомжа или алкоголика. Надавив на больную, тщательно скрытую в сердце мозоль собственной неполноценности. Как же долго я вытравливал ее из себя! Учился на отлично, читал в школьной библиотеке все, что можно было. А в девять лет пошел в бесплатную секцию по боксу, чтобы бить в нос тех, кто смеет называть меня никем…

Паркуюсь возле детского магазина и покупаю Саше вертолет на пульте управления. Еве цветы… Банально до ужаса, но на большее я пока неспособен. Решаюсь ехать в особняк Уланово без звонка – так у Евы меньше шансов меня прогнать.

В окнах горит слабый свет. Прищуриваюсь, замечая мелькание экрана телевизора и движущиеся в окнах силуэты. Может, у Евы в гостях мужчина? Тот самый крутой Антон Вольский, который может свести мою предвыборную кампанию на нет?

Отбрасываю неуверенность и чувства и хладнокровно звоню в домофон.

– Да, кто там? – спрашивает Ева.

– Ева, это Илья. Открой, пожалуйста.

– Уже поздно. Вы приехали без предупреждения, я… Я не готова вас принять.

– Пожалуйста, Ев. Я приехал извиниться, я…

Она молчит. Тягостно вздыхает и нажимает заветную кнопку. Погружаюсь в сумерки уютного ухоженного сада, прохожу мимо высоких уличных фонарей и оказываюсь на ярко освещенном крыльце. Она открывает мне сразу.

– Добрый вечер, Илья… Владимирович, – шелестит Ева чуть слышно и отводит взгляд. Отходит в сторону, освобождая вход. На Еве спортивные штаны и простая белая футболка, волосы собраны в гульку на макушке, а на ногах пушистые розовые тапочки. К боку липнет мальчишка… Темноволосый, крохотный, с глазами-вишнями, такими же, как у матери.

– Держи, малыш, – протягиваю в руки пацаненка игрушку. – А это тебе. Не знал, какие ты любишь?

– Спасибо, Илья Владимирович, – говорит Ева чопорно. – Терпеть не могу розы, – ее носик презрительно кривится.

– Я не знал, прости…

– А вы и не стремились, так что… Извиняю. Проходите в гостиную.

– Угостишь чаем? А чем так, кстати, пахнет? – спрашиваю, поглядывая на мальчика. Он старательно пытается открыть коробку с игрушкой. Пыхтит, улегшись на коврике возле телевизора. На экране мелькают кадры мультфильма с каким-то фиолетовым существом по имени Лунтик в главной роли.

– Я пекла печенье, – отвечает Ева. Вижу, что взволнована не меньше моего… Руки подрагивают, глаза пугливые, однако хорохорится, как и подобает бизнес-леди. До черта красивая… Домашняя, уютная, беззащитная. Хочется пожалеть, крепко прижать к груди и зарыться в густые, пахнущие ванилином волосы.

– Я бы попробовал. Можно? – спрашиваю, стараясь стряхнуть наваждение. Это не моя семья… Я сам отказался от нее четыре года назад. Так что Богданов заткни свои мысли и довольствуйся… чаем.

– А я собиралась звонить вам, Илья Владимирович, – произносит Ева, наливая в фарфоровую белую чашку чай. Раскладывает печенье на блюдце и взмахивает ладонью, приглашая присесть за стол.

– Ева, я хотел извиниться за свой поступок… Я неправильно начал, я…

– Мой юрист подготовил документы о разводе.

Глава 5.

Илья.

Набираю в легкие побольше воздуха, изгоняя противное волнение, и произношу твердо:

– Ева, я хотел извиниться за свой поступок… Я неправильно начал, я…

«Я чувствую себя предателем. Я никогда не думал, что будет так… Да, я не хотел тогда семью, не хотел отношений с тобой, но от своего ребенка я никогда бы не отказался… Я помогал бы воспитывать его. В конце концов, он видел бы меня. Знал. Но ты лишила меня этого права… Я все пропустил – его рождение, первые шаги и слова, детские болезни, прогулки в парке. Все». Я много чего хочу сказать, но слова рассыпаются пылью от реплики Евы:

– Мой юрист подготовил документы о разводе.

– Вот, значит, как? К чему такая спешка, Ев? – поднимаюсь с места и подхожу ближе. Почти нависаю над испуганной, но решительной молодой леди.

Ева выставляет вперед чашку с горячим чаем и блюдце с печеньем и добавляет дрогнувшим голосом:

– Вы же хотели чаю, Илья Владимирович. Вернитесь на свое место.

Учительница хренова! Развод ей срочно потребовался! Четыре года не нужен был, а теперь, перед самыми выборами, понадобился. Упрямая, несносная, как осел! И характер она унаследовала от своего папаши, Андрей Васильевич был точно таким же консервативным снобом.

– И не подумаю, – забираю посуду из ее рук и со звоном ставлю на стол. – Зачем тебе развод? Ты хочешь отомстить мне, ответь?

Черт, вот не собирался же грубить и пугать Еву… Сам не замечаю, как наклоняюсь к ее лицу, чувствую теплое частое дыхание на виске, вижу расширившиеся зрачки, затопившие темно-коричневую радужку и полураскрытые пухлые губы, дрожащие тонкие пальчики и сникшие плечи…

– От вас пахнет чужими духами, Илья Владимирович! – шипит она и отталкивает меня. – И, да… Мне именно сейчас нужен развод. И к моему сыну вы никакого отношения не имеете, я родила его от другого мужчины, ясно! Вы слишком много думаете о себе, Илья Владимирович. И мести моей вы… не заслуживаете.

На шум прибегает мальчик Саша. Застывает в дверном проеме, прижимая злосчастный вертолёт к груди и тихонько шепчет:

– Мамоська… Мам…

– Вот что вы наделали, – шелестит Ева и подхватывает Сашу на руки. – Вы второй раз в моем доме и снова пугаете нас. Зачем вы пришли? Нам лучше… У нас не получается общаться, разве вы не видите?

– Ева, я не хотел тебя пугать. Просто ответь мне, почему ты не можешь подождать? Я прошу у тебя прощение, слышишь? За прошлое, за то, что прогнал тебя тогда, я…

В домофон звонят. Ева спускает мальчонку с рук и торопится открыть загадочному незнакомцу. Не знаю почему, но мной вмиг овладевает беспокойство. Оно ползет по спине, как скользкая противная змея, возвращая прошлого Илью – забитого грязного и трусливого мальчишку… Не желаю таким быть – приосаниваюсь, внутренне приготовившись бороться с противником.

Через минуту в прихожей появляется мужчина. В его руках букет белых роз. При виде цветов Ева заливается стыдливым румянцем и прикусывает губу. Ага, значит, нелюбимые цветы? Или мужчина такой же «близкий» ей, как и я?

– Здравствуй, Антон, – нарочито весело произносит она и припадает поцелуем к его щеке, украшенной аккуратной бородкой.

– Привет, любимая. У нас гости? – хрипловато произносит он.

У нас?! Они и живут вместе? Знал бы Андрей Васильевич, что в его особняке поселится какой-то хлыщ!

– Здравствуйте, я Илья Богданов – муж Евы, – протягиваю мужчине руку, отмечая скользнувшее в его глазах недоумение.

– Фиктивный! – вскрикивает Ева. – Антон, я говорила тебе про него… Он… Мой папа когда-то принудил его вступить в брак со мной. Тогда он боялся, что фирму растянут по кусочкам конкуренты. Нужен был управляющий и он…

– Понял. Но вы же скоро разведетесь? – игриво спрашивает Антон Вольский – теперь я узнал его. Высокий, темноволосый, на вид не больше сорока. Представительный мужчина, одним словом.

– Об этом я и хотел поговорить, – отвечаю, осознавая абсурдность сказанного.

Антон Вольский – сотрудник аппарата президента, управления по внутренней политике. Он тот, от кого зависит успех моей кампании. И тот, кому об истинном положении дел знать необязательно. Прикусываю язык, ругая себя за поспешные неосторожные слова и направляюсь к выходу: