Асины журавли

– Приличный господин, симпатичный. У вас должны родиться красивые детки. Ну, актер, что ж теперь? Тоже работа. Зарабатывает, поди, неплохо. Выходи с Богом.

Ася отправилась в монастырь свидеться с любимой младшей сестренкой. Верочка за прошедший год выросла, повзрослела, из подростка превратилась в девушку. Узнав в нарядной барышне сестру, Вера бросилась ей на шею, расплакалась.

– Я верила, что Господь не оставит тебя, молилась, чтобы ты была жива-здорова. Он услышал мои молитвы! Ты приехала!

Узнав о предстоящем замужестве, она опечалилась.

– Как я могу тебя благословить на такое? Думаю, мама была бы против брака с циркачом. И запретить не могу, ты старшая. Знаешь, поговори с матушкой Феофанией, у нее попроси благословения.

По настоянию сестры Ася решилась на разговор с игуменьей, хоть и боялась осуждения. Однако нагоняя не последовало.

– Хорошо, что ты не сделала ошибку и не приняла постриг, раз нет призвания к служению Богу. Я не одобряю стезю, которую ты выбрала, но это твоя жизнь и твое решение. А замужество дело хорошее, если любишь – выходи. Венчайся, и Господь благословит сей брак. А я молиться за тебя буду. Ступай с Богом.

С легким сердцем Ася вернулась в труппу, и на масленичной неделе, ровно через год после судьбоносного циркового представления влюбленные обвенчались.

Ася считала себя счастливицей, ведь у нее самый лучший муж – красивый, заботливый, нежный. Осуществилось ее желание блистать на публике. Она пела, и ей рукоплескали. Однако именно в те моменты, когда мы не ждем подвоха от судьбы, она преподносит нам свои сюрпризы.

Глава 5 Взлет Чайки

Прошло без малого три года. С окончанием очередного курортного сезона труппа, в погоне за аншлагами, перебралась из теплой Ялты в Нижний, поближе к ярмаркам.

В тот ненастный октябрьский вечер шатер был полон зрителей, и директор довольно потирал руки. Ася гримировалась к вечернему выступлению. Обычно ей помогал муж, но в этот вечер он куда-то пропал. До выхода оставалось совсем немного времени, и Ася беспокоилась. Наконец Станислав появился в гримёрке, отмахнувшись от вопросов, быстро переоделся. Ася обратила внимание, что он бледен и напряжен, не дождалась улыбки, привычных напутственных слов. В конце номера, когда Станислав помог ей сойти с трапеции, она заметила, как дрожит его рука. И – небывалое дело – муж то ли забыл, то ли не успел убрать прикрепленную к поясу длинную вуаль, и Ася запуталась в ней, делая сальто. Переодеваясь в униформу для финального парад-алле, она с беспокойством ждала возвращения Станислава, гадала, что последует за смазанным концом номера: упреки или извинения. Закончилось представление, приближалась ночь, а мужа все не было, тревога Аси росла. Дело в том, что Бартошевский оказался азартным игроком, не раз, проигравшись в пух и прах, давал зарок больше не садиться за игральный стол, но иногда срывался. Уж не сорвался ли вновь? Это сулило большие неприятности. Ася решила отправиться в гостиницу одна, в надежде, что муж уже там. У выхода ее остановил владелец цирка, за ним тенью следовал белый как полотно кассир. – Так, никому не покидать цирк до прибытия полиции! Всем собраться на манеже. – Что случилось? – перешептывались артисты. – Никак кассу обчистили? Худшие опасения подтвердились. После представления кассир обнаружил, что вся выручка за последние дни, хранившаяся в железном сундуке, исчезла, причем следов взлома полиция не нашла, сундук был открыт ключом. Первоначально подозрение пало на кассира, несмотря на его заверения в невиновности, но следом обнаружилось, что среди собравшихся на манеже артистов и служителей цирка отсутствует фокусник, и никто его не видел по завершении представления. Перед выходом на манеж он разговаривал с кассиром и мог незаметно вытащить ключ от сундука из нагрудного кармана, к тому же в труппе знали о страсти Бартошевского к игре в рулетку, поэтому он и стал основным подозреваемым в грабеже. Ася боялась поверить, что это муж обокрал кассу. Всю ночь она не сомкнула глаз, в тревоге ходила по гостиничному номеру из угла в угол и ждала, что он придет, и все подозрения окажутся недоразумением. Осенний ветер бездомным щенком скулил в трубе нетопленного камина, швырял в стекло струи дождя. Может, Станислав кутит где-то в кабаке с поклонниками? Такое изредка случалось. А может быть, сидит в номере приятеля, коверного Феофана? И такое случалось. Ася накинула на плечи платок и вышла в коридор гостиницы. За дверью обнаружила полицейского. Он запретил ей покидать номер. Утром Асю увезли в отделение на допрос. Двое суток она провела в кутузке, было время подумать о своей жизни. Растаяли девичьи мечты о «вечной любви» и семейном счастье. На смену недоумению, ожиданию, что Станислав скоро объявится и развеет подозрения, пришла полынная горечь предательства. Он променял ее, их общее будущее, успех, доставшийся тяжким трудом, каждодневным риском на пачку денег. Всего-то. Его слова, клятвы, обещания оказались пустышкой. Некстати вспоминались самые счастливые дни, самые нежные слова, самые радужные надежды. Больно. Как больно! Ася кусала губы, чтобы не разрыдаться. На третий день обвинения в соучастии с нее сняли и отпустили. Гостиничный номер, в котором они жили, носил явные следы обыска, но самым неприятным было то, что хозяин номеров отказал ей в проживании, а владелец цирка, не заплатив жалования, выгнал из труппы. Все негодование обокраденных, обманутых коллег обрушилось на ее плечи, никто не верил в ее непричастность. В один день Ася оказалась на улице без работы, без жилья, без денег, без друзей. Она бесцельно брела вдоль улиц, подгоняемая пронизывающим ветром, оглушенная свалившимся на нее несчастьем. Давно ли стояли солнечные дни бабьего лета? Кроны деревьев сияли золотом, словно купола соборов, а под ногами расстилался мягко шуршащий ковер из опавших листьев. Как быстро промелькнули эти благословенные дни! Холодный ветер треплет голые ветви деревьев, разносит горький дымок от сжигаемых куч прелых листьев – все, что осталось от былой роскоши ранней осени. Минувшей ночью резко похолодало, к утру полетели первые снежинки, а к обеду разыгралась настоящая метель. Снег падал на черную, как антрацит, мостовую густо, хлопьями. В снежной круговерти бесшумно, словно миражи, возникали и исчезали экипажи, прохожие, спрятав лица в шарфы или поднятые воротники, скользили мимо Аси, и ей казалось, что она осталась одна живая, настоящая в этом призрачном мире. Она совсем продрогла, увидев церковь, решила зайти погреться. На паперти двое нищих: старик в ветхом зипуне и девочка-подросток протянули к Асе озябшие руки. Положить в детскую ладошку ей было нечего, хоть и выглядела барыней: драповое пальто, бархатная муфта, шляпка с пером. Впору самой вставать на паперти с протянутой рукой, только кто же ей подаст в такой-то одежде? В церкви было тихо, немноголюдно – обедня уже закончилась. Ася молилась пред иконами и размышляла, что может свалившееся на нее несчастье это наказание за отступничество, за то, что покинула монастырь, погрязла в мирских грехах? Но ведь Бог не зря дал ей красивый голос, талант, не для того, чтобы скрыть их в монастырских стенах. Она должна стать настоящей певицей, петь для людей. Это ее дорога. И она будет петь, что бы вокруг не происходило, Господь ей в этом поможет! Откуда пришла такая уверенность, Ася не знала, но в голове созрел четкий план действий. Выйдя из храма, она прямиком направилась на Студеную улицу, в лучший в городе ресторан Наумова, куда ее однажды водил муж. Она заняла столик возле окна, откуда был виден весь зал. Осмотрелась: белые накрахмаленные скатерти, позолоченная люстра с подвесками, чахлые пальмы в кадках по углам, немногочисленная чистая публика – ресторан выглядел весьма прилично. В простенке меж бархатных портьер установлено лакированное пианино с канделябрами, сидя за ним щеголеватый тапер наигрывает модные романсы. У дальней стены дубовая стойка буфета с горкой пирожных в стеклянной вазе и глянцево-румяными фруктами в плетеных корзинках. За спиной буфетчика шпалера бутылок с яркими этикетками. Рядом с буфетом конторка кассы, в которой восседает солидный господин. Пряди напомаженных волос, зачесанных от уха, едва прикрывают предательски поблескивающую лысину. С ним-то и надо Асе поговорить, вот только как к нему подойти? Просто спросить, не нужна ли в ресторане певица? Станет ли он слушать незнакомую барышню, пришедшую с улицы? А ведь от его ответа сейчас зависит ее судьба, если этот важный господин скажет «нет», шанс будет потерян, уговорить его уже не удастся. Ася понимала, что рисковать нельзя, поэтому не спешила, обдумывая план действий. Возле столика возник половой в черном сюртуке и длинном, в пол, накрахмаленном белом фартуке: – Чего изволите-с? Ася посмотрела меню и поняла, что денег хватит только на стакан чая, его она и заказала. Говорила небрежно, словно могла себе позволить все меню, но что-то не хочется. В глубине души боялась, что ее прогонят, однако, вежливый половой принес не только хорошо заваренный ароматный чай в прозрачном бокале, но к нему выставил на стол блюдце с тонкими ломтиками лимона, вазочки с вишневым джемом и кусками сахара и тарелку с парой печенек. Вот почему чай здесь такой дорогой! Несмотря на сосущее чувство голода, Ася не торопилась, сидела над тарелкой с печеньем, неспешно пила чай по глоточку, тянула время, дожидаясь, пока зал заполнится публикой. Выждав момент, когда тапер после очередного перерыва направится к инструменту, она подошла к нему, положила на клавиши последний гривенник и сказала: – Я хотела бы спеть «Чайку», подыграйте мне, пожалуйста. – А вы, сударыня, умеете петь? – Умею. Я певица, – как можно уверенней ответила Ася. Тапер пожал плечами, забрал гривенник и сел за инструмент. После вступительных аккордов Ася запела, и ее сильный, бархатистый голос полетел вольно, как та самая чайка. Все головы в зале повернулись в ее сторону. Стихли разговоры. Люди, покидающие ресторан, остановились в дверях, вернулись за свои столики. Она допела, публика разразилась аплодисментами. Раздались выкрики: «Браво! Бис!». Ася спела еще один романс – «В лунном сиянии» – и снова успех. Раскланявшись, она вернулась за свой столик. Через пару минут возле нее возник тот самый напомаженный господин, к которому она не осмелилась подойти. – Вы позволите, сударыня? – и, не дожидаясь ответа, уселся за ее столик. – Я хозяин этого заведения. Мне понравилось ваше пение, и, если вы не связаны иными обязательствами, предлагаю вам контракт, для начала на три месяца. Вы каждый вечер будете петь в моем ресторане, развлекать публику, а я обязуюсь исправно платить денежки. Плюс бесплатный обед. – И ужин, – добавила Ася. – И ужин, помявшись, повторил господин. – Сколько вы платите в день таперу? Ресторатор назвал скромную сумму, Ася уверенно запросила вдвое больше. Поторговавшись, сошлись на полуторной цене.

Весь вечер она пела перед полным залом – все столики были заняты. Половые без устали бегали с подносами. Довольный ресторатор потирал руки, подсчитывая прибыль. Поздним вечером Ася покинула заведение сытая и с деньгами в кармане. Она сняла себе номер в ближайшей гостинице и впервые за последние дни уснула спокойно. Ее больше не мучили страхи, появилась уверенность, что не пропадет она без своего беглого мужа.

Минули три месяца, за ними еще три. Ася продолжала каждый вечер развлекать пением посетителей ресторана, и каждый вечер зал был полон. Люди приходили семьями, чтобы послушать романсы и народные песни в исполнении никому доселе неизвестной певицы. Она взяла себе псевдоним Чайка. Личность Чайки была окутана тайной, публика гадала, откуда взялась эта дива. Цирк уехал из Нижнего, и никто, кроме хозяина заведения не знал ее настоящего имени.

Однажды в перерыве между выступлениями тапер Шишунов шепнул ей:

– Гляди-ко, вон тот столик, у пальмы… Знаешь, кто эти господа? Сам Собинов пожаловал тебя послушать!

У Аси сердце ухнуло вниз. Кто такой Собинов она, конечно, знала, доводилось и граммофонные пластинки с его голосом слушать, видела афиши концерта в Дворянском собрании и мечтала попасть хоть на галерку, чтобы вживую послушать великого тенора, но билетов было не достать. А увидеть великого певца вот так, запросто, за столиком в ресторане и не ожидала.

– Да полно вам, просто пообедать люди зашли. Тоже, поди, едят, как и мы. Я тут причем? – неуверенно ответила Ася.

– Давай-ка исполним «Акацию» для такого гостя, – предложил Шишунов, и его пальцы побежали по клавишам.

Ася запела модный романс «Белой акации гроздья душистые». Она любила этот романс и пела особенно искренне, душевно, каждый раз вспоминая майскую Ялту, первые признания в вечной любви, свои мечты. И оттого, что все то чистое оказалось поруганным, в ее голосе дрожали слёзы. Зал замер. Слышно было, как кто-то уронил вилку. Допела. Посетители ресторана не жалели аплодисментов, кричали: «Браво!», «Ча́йку давай!». Ася спела и свою коронную «Чайку», а следом романс Юрьева "Молчи, ямщик", имевший особое воздействие на слушателей. Раскланиваясь, она увидела, что сам Собинов и его товарищи аплодируют стоя. Тапер встал, тоже поклонился публике и, отирая пот с лица, направился в подсобку, служившую им гримуборной и комнатой отдыха. Ася не замечала усталости, хотела петь и петь, но вынуждена была отправиться следом. Не успела присесть, как в дверь постучали. На пороге стоял взволнованный Собинов.

– Извините меня за вторжение, я пришел выразить вам, уважаемая Чайка, свое восхищение. Заставить молчать и слушать ресторанную публику может только большой талант. Вы талантище!

Ася ощущала себя как во сне, словно не с ней это происходит. Будто крылья за спиной выросли. Она и гостя видела как сквозь туман.

На следующий день ей в гостиничный номер доставили целую корзину чайных роз от Собинова, а следом пришел и сам Леонид Витальевич. В этот визит она рассмотрела его хорошо. Красавец! Холеный до невозможности, а в общении простой и открытый. Скоро в разговоре Ася забыла о смущении. Собинов предложил ей принять участие в благотворительном концерте в оперном театре наравне с лучшими певцами России. Ася растерялась:

– Я? Я же простая крестьянка, и в нотах-то слабо разбираюсь, все с голоса разучиваю… В консерваториях не обучена. Я же просто пою, по-народному. Куда ж мне с вами…

– Вот и пойте, как поете, сердцем. Техничных-то певцов у нас хватает, а таких, как вы, из народа, из самой его серёдочки, и не найти больше. Пора вам из ресторана да на большую сцену. А я помогу. Все-таки мы с вами земляки. Я ж тоже ярославский. По одним улицам в юности ходили, одним воздухом дышали.

И Ася решилась, дала согласие.

Ночь накануне выступления она не спала и уж жалела о своем согласии. Ну куда ей, бывшей слободской девчонке, на театральную сцену? Как говорила бабушка Матрена, «со свиным-то рылом, да в калашный ряд». Но все же к назначенному времени Ася уложила косу короной вкруг головы, надела свой лучший наряд и пришла, не чуя под собой ног, в оперный театр. Боялась, что вахтер ее не пустит, не знала, как ответить на вопрос: «Вы, дамочка, кто такая будете?», однако, услышав фамилию Собинова, вахтер пропустил и показал, куда ей идти.

Открыл концерт Собинов и зал взорвался от аплодисментов, как только он вышел на сцену. Впервые Ася слушала его пение вживую, не на пластинке, и оно подействовало на нее так сильно, что она забыла о своих страхах. Потом выступал дуэт певцов, и наконец, Ася услышала: "А сейчас для вас поет Анастасия Бартошевская!". Ее начала бить нервная дрожь. Леонид Витальевич слегка подтолкнул в спину. Она на ватных ногах вышла на большую сцену. Свет рампы ослепил, а дальше – черная пропасть, в которой угадывалось, жило, дышало что-то огромное, многоголовое. Аккомпаниатор пробежался по клавишам рояля, Ася запела, и тут же страх уполз. Ася стала различать лица сидящих в зале, видела, как внимательно ее слушают, и она готова была петь и петь.

Успех был грандиозный! Истинные ценители вокала аплодировали стоя.

За кулисами артисты поздравляли с дебютом, а Леонид Витальевич вручил букет нежных роз. После концерта последовал банкет, а затем слегка пьяненький Собинов вызвался отвезти Чайку на своем моторе до гостиницы. Час был поздний, а выпитое шампанское кружило головы, и он остался в ее номере до утра. Ася уже не была наивной, понимала, что в жизни дамского любимца Собинова, это всего лишь эпизод, один из многих. Она, как и многие женщины, не устояла перед его обаянием, но сознавала, что самое ценное, на что может рассчитывать, это дружба с великим певцом. Ею Ася дорожила безмерно.

Наутро завтракали вместе в ресторане гостиницы. Просматривая свежие газеты, Леонид Витальевич прочитал отзыв о вчерашнем концерте. Рецензент написал, что среди великих певцов каким-то образом затесалась кафешантанная певичка Бартошевская. Собинов рассердился: «Этот писака за кого меня принимает? Придется объяснить, что я, Собинов, тоже кое-что в пении понимаю!», и сразу после завтрака он поехал в редакцию разбираться с незадачливым журналистом. На следующий день в свежем номере этой газеты была новая статья с извинениями в адрес певицы и признанием ее успеха. Этот поступок великого певца сразу поставил молодую певицу в один ряд с признанными артистами, сделал ее известной.

Жизнь Аси круто изменилась. Собинов предложил ей совместный гастрольный тур по России. Города, театры, лучшие гостиницы замелькали, как в калейдоскопе. Проснувшись поутру в гостиничном номере, Ася не сразу вспоминала, в каком городе сегодня находится. Пришла известность, значительные гонорары. Вчерашняя крестьянка не знала, что делать с такими деньгами. Ее туалеты заблистали жемчугами, в ушах, на пальцах сияли бриллианты. Поклонники караулили после концертов возле служебного выхода. Номера в гостинице были похожи на цветущие оранжереи. Асе казалось, что она спит и никак не может, да и не хочет выбраться из этого ошеломительного сна.

Этот эпизод с Собиновым взят из реальной биографии народной певицы Надежды Плевицкой, чья яркая судьба и вдохновила меня на этот роман. Мой труд вовсе не является биографическим, Анастасия Бартошевская плод фантазии автора, но некоторые моменты из жизни знаменитой певицы будут встречаться в моем повествовании. Уж слишком интересная личность, так и просится в роман.

Глава 6 Слава и любовь

Сентябрь. Еще вполне по-летнему жаркий ялтинский полдень. Легкий бриз едва колышет штору в распахнутых окнах гостиничного номера, наполняя его запахами моря, нагретых солнцем трав. На чайном столике остатки ресторанного завтрака. С улицы доносится шум проезжающих экипажей, голоса, чей-то смех. День в разгаре, а у Аси он только начался. Она неспешно расчесывает густые темно-русые волосы, сидя перед зеркалом. Видели бы ее сейчас родные! Им приходится вставать затемно, тяжко трудиться от зари до зари, а она привыкла ложиться спать за полночь, вставать к обеду. Только родные далеко, да и вспоминают ли ее? Уж несколько лет, как не бывала она в Яковлевской слободе.

Много ли общего между той босоногой слободской девчонкой в затрапезном платьишке и этой дивой в атласном пеньюаре? Та Аська мечтала хоть одним глазком увидеть теплые края, куда улетали на зиму журавли. И ведь сбылось: Ялта, море, пальмы, да вот напасть – этим ее уже не удивить. Меняются города, но каждый день похож на другой: концерты, праздная публика, ресторанная еда, мелькание гостиничных номеров. Все временное и в то же время порядком надоевшее, утратившее прелесть новизны. Чего она хочет? Сама не знает…

Посыльный принес записку Собинова, а в ней пригласительный билет на домашний концерт на царскую дачу в Ливадии, на обороте приписка: «Мы приглашены петь перед семьей императора. Заеду за тобой к четырем часам пополудни, будь готова». У Аси перехватило дыхание, закружилась голова. Петь перед императором! Могла ли она такое вообразить, бывшая девочка-сиротка из церковного хора?

Около четырех часов дня перед гостиницей остановился щегольской экипаж. Собинов в легком белом костюме взбежал по ступеням крыльца и через минуту вошел в номер. Увидев Асю в ее лучшем концертном наряде – парчовом с золотым шитьем сарафане и расшитом жемчугами кокошнике, присвистнул:

– Да разве ж можно ехать в Ливадию по жаре в таком виде? Ты ж вспотеешь хуже лошади!

– Так ведь перед царской семьей буду петь, – растерянно оправдывалась Ася.

– Вот именно, а наш император, равно как и императрица, предпочитают разумную простоту и комфорт. Помпезность у них не в чести. Сама увидишь.

Леонид распахнул дверцы шифоньера и извлек летнее платье из белой кисеи, лиф которого украшала гирлянда из мелких шелковых розочек.

– Надень это, в самый раз будет. А волосы заплети в косу. У тебя десять минут. Жду в пролетке.

Ася быстро переоделась, косу уложила короной вкруг головы. Суета на время затмила волнение, ехали словно на обычную прогулку, перекидываясь легкой дружеской болтовней, любуясь видами южного Крыма, морскими пейзажами. Но стоило Асе ступить на территорию царской дачи, как волнение с новой силой обрушилось на нее, и она уже плохо понимала, что говорит ей спутник. Впрочем, он тоже примолк, сосредоточился, волнение Аси передалось и ему.

На лужайке перед дворцом расположилась группа фрейлин в светлых батистовых платьях. Вокруг бегали дети, шумные и непоседливые, как все дети в их возрасте. Рядом на теннисной площадке молодежь играла в теннис, оттуда раздавались крики, звуки ударов по мячу, смех зрителей. С лужайки открывался завораживающий вид на спокойное бескрайнее море, сияющее в солнечных лучах, на обсаженную стройными темными кипарисами аллею, ведущую к пляжу, яркие шатры купален на берегу. Большой полосатый тент был раскинут здесь же, на лужайке, он защищал от солнца стол, уставленный вазами с фруктами, кувшинами с крюшоном. Из серебряных ведерок со льдом торчали горлышки бутылок игристых вин. Атмосфера всеобщей расслабленности, беззаботности подействовала и на приехавших артистов. Ася представила, как нелепо выглядела бы она сейчас в своем концертном платье, и шепнула «Спасибо!» своему покровителю и другу. Он понял, улыбнулся одобряюще.

Музыкальный вечер удался. Ася пела много, охотно, волнение, как обычно, оставило ее, стоило только начать петь. Во время небольшого перерыва она спросила у друга, когда же прибудут император с императрицей.

– Так вот же они. Разве ты их не узнала? – удивленно ответил он, указав взглядом на невысокого подтянутого офицера с аккуратной бородкой и роскошными усами и одну из дам, одетую в батистовое летнее платье и широкополую шляпку. У женщины было красивое лицо с правильными чертами и печальным взором. Обычные люди. Ася была поражена, так мало походили Николай Александрович и Александра Федоровна на парадные портреты, висящие в присутственных местах.

– Знаешь что, Асенька, спой-ка ты им свои простые народные песни, император любит все настоящее, – подсказал Собинов.

И она спела и про горемыку-мужика, попавшего в Сибирь, и про московского ямщика, про горюшко горькое осиротевших детей. Пела те самые песни, что слышала в детстве, в родной слободе. Смолкли веселый смех и беззаботные разговоры. Теннисная площадка опустела, офицеры собрались вокруг лужайки. Император слушал, опустив голову, на его глазах выступили слезы.

Чтобы разрядить обстановку, Ася запела девичий заигрыш, звучавший на крестьянских посиделках. Слушатели оживились, заулыбались. Раскланиваясь, певица встретилась глазами с молодым поручиком, облокотившимся на изящную деревянную балюстраду беседки. Ладный черноглазый красавец с орлиным профилем, в белом летнем кителе с золочеными эполетами. Тонкие полоски темных усов, внимательный взгляд… Ася понимала, что не могла ранее встречать этого мужчину, ведь она не была вхожа в светское общество, но у нее возникло ощущение, что между ними есть какая-то связь. Да и он смотрел на молодую женщину слегка удивленно, словно вспоминая забытые черты.

После концерта растроганный ее пением Николай Александрович поблагодарил певицу, сняв с пальца, подарил перстень и сказал на прощание:

– Какая же вы Чайка? Вы соловушка. Мне сказали, что вы нигде не учились пению. Вот и хорошо, и не учитесь, вам это не надо. Так и пойте, сердцем своим, душою.

Остаток вечера, до глубокой ночи Ася взволнованно ходила по гостиничному номеру, не в силах успокоиться после пережитых впечатлений. Сон сморил лишь под утро, да и то оказался беспокойным. Ей снился тот самый взгляд, золоченые эполеты. Тонкие усы щекотали ее губы. Сон был таким жарким, до неприличия, что она проснулась вся в поту.

Через неделю певица вновь получила приглашение на музыкальный вечер в Ливадию. Волновалась еще сильнее, чем в первый раз, но причина на этот раз была другой: она и хотела, и боялась встретить того самого поручика. А еще больше боялась не встретить его никогда.

Ветреный день напомнил о приближающейся осени, из-за испортившейся погоды концерт перенесли во дворец. Ася увидела заинтересовавшего ее офицера сразу, едва войдя в гостиную. Поручик улыбнулся ей, как знакомой, и она улыбнулась в ответ. Весь вечер Ася пела, то и дело встречаясь с ним взглядом. Похоже, он догадывался, что в этот раз она поет для него. Румянец заливал ее щеки при воспоминании об утреннем сне.