Кукла

– Ты любишь соленые рыжики? – неожиданно спросила Соня.

– Не знаю, – смутилась я.

– Скоро будем ужинать, вот и попробуешь! – весело ответила моя попечительница, сообразив, что в детском доме нас не баловали деликатесами.

Признаюсь, запах жареной картошки с укропом возбудил мой неумеренный подростковый аппетит, и я была бы не против сначала заняться ужином, а потом продолжить экскурсию, но Соня решила иначе.

– Пойдем в твою комнату! – сказала она и пропустила меня вперед.

Я вошла в маленькую вытянутую комнату, расположенную напротив коридора, и увидела узкую, покрытую пледом кровать, похожую на ту, что я оставила в детском доме. У окна стоял письменный стол с матово-розовой настольной лампой, а рядом с ним – небольшой стеллаж с пятью полками, на которых устроились несколько толстых книг.

– Я подумала, что тебе не помешают романы, которые я любила в студенчестве, – сказала Соня, направившись к полкам.

Я подошла поближе и заметила два романа Достоевского в твердых темных обложках: «Преступление и наказание» и «Бесы». Обе книги были немного потертые – наверное, Соня ценила их больше других и много раз перечитывала.

– Мы скоро будем читать «Преступление и наказание» в школе. Спасибо! – от всего сердца поблагодарила я.

– Не за что! Теперь они твои.

– Я буду беречь их!

– Будет достаточно, если ты будешь их читать, – улыбнулась Соня, и я снова увидела в ее глазах тот мягкий свет, который очаровал меня в нашу первую встречу.

Радость переполняла меня, но я лишь кивнула в знак благодарности.

– А теперь пойдем ужинать.

«Соленые рыжики и жареная картошка с укропом просто созданы друг для друга», – думала я, наслаждаясь горячей вкусной едой, так не похожей на пресную, едва съедобную пищу, к которой нас приучили в детском доме. Должна признать, Соня готовила превосходно. От ее стараний жизнь становилась радостнее, и мне еще не доводилось пробовать ничего вкуснее.

– Я хочу научиться хорошо готовить, – сказала я моей попечительнице, с усердием подчищая тарелку.

– Это замечательно! – похвалила она. – Но сначала ты научишься хорошо мыть посуду. Согласна?

– Да.

– Знаешь, почему тебе так вкусно? – лукаво спросила Соня.

Я почувствовала, что она в настроении учить меня уму-разуму и ответила отрицательно, хотя, конечно, могла бы высказать свои соображения по поводу особого рецепта засолки или сочетания неведомых мне редких специй. Может быть, именно это Лидия Ивановна имела в виду, когда советовала мне быть скромной и уступчивой?!

– Потому что и чеснок, и укроп, и рыжики – все ингредиенты очень свежие, – поучительно сказала Соня. – Я всегда хожу на рынок, чтобы не упустить самые вкусные продукты. В следующие выходные мы пойдем туда вместе, и я научу тебя отличать прошлогоднюю засолку от свежей.

Я с радостью кивнула.

– Здесь есть один секрет, – подмигнула мне Соня.

Я была готова учиться у нее чему угодно, делить с ней всю домашнюю работу, ходить туда, куда она захочет, любить то, что она любит. Чувство благодарности переполняло меня, и я почувствовала, что настал самый подходящий момент, чтобы вручить ей подарок.

Специально для нее на уроке труда я сшила птицу и украсила ее крылья, клюв и лапки черным бисером. Получилось очень красиво. Учительница похвалила меня и предложила продать игрушку на осенней ярмарке, но я решила оставить ее у себя – для Сони.

Пока моя попечительница мыла и вытирала посуду, я ненадолго отлучилась в свою комнату и вернулась оттуда вместе с подарком. Положив игрушку на вытертый влажный стол, на котором уже красовались белые чайные чашки и вазочка с малиновым вареньем, я робко сказала Соне:

– Я сшила эту птицу сама и хочу подарить ее тебе.

(Забрав меня из детского дома, моя попечительница настояла на том, чтобы я обращалась к ней на «ты» и только по имени. Возможно, так она чувствовала себя моложе или ей хотелось, чтобы мы стали ближе друг другу – точно не знаю. Признаюсь, сначала мне было очень неловко и даже боязно – я не привыкла фамильярничать со взрослыми. Но несмотря на это я не осмелилась возразить Соне или ослушаться ее).

– Ух, ты! Какая замечательная птица получилась! Молодец! – искренне похвалила меня Соня, насыпав заварку в большой приплюснутый чайник. – Я сейчас же хочу найти ей место в моей комнате!

Она оставила заварочный чайник, в который так и не налила кипяток, и вышла из кухни. Повинуясь невинному детскому любопытству, я пошла вслед за ней. Когда я вошла в комнату Сони, она уже старательно прикрепляла птицу к шторе.

– Ну, вот! – улыбнулась мне Соня, ловко справившись с булавками. – Пусть каждое утро встречает рассвет и поет мне песни!

Несмотря на многообещающее начало нашей совместной жизни, Соня так и не стала мне «родной матерью». Нет, она не пренебрегала своими попечительскими обязанностями, и мне не на что было жаловаться, но короткие потепления в наших отношениях были неустойчивыми и сменялись продолжительными заморозками, как погода в межсезонье. За то время, которое мы провели вместе, ее отношение ко мне так и не стало по-настоящему теплым или хоть капельку родственным.

Не знаю, почему она не смогла привязаться ко мне, но на многое я и не рассчитывала. После долгих унылых лет в детском доме мне хватало ободряющего взгляда, искренней улыбки, самой малой похвалы. А то, что Соня спрашивала о моих делах в школе и всегда радовалась любому случаю, когда мне удавалось отличиться в новом классе, сначала (с непривычки) сильно смущало меня, но вскоре стало почти необходимым. Я с нетерпением ждала, когда она вернется с работы, чтобы поделиться с ней своими успехами, ведь когда познаешь новые радости в жизни к ним как-то быстро и незаметно привыкаешь…

Я училась наслаждаться жизнью, веселиться, выражать свои чувства. Для большинства это обыденные, даже банальные вещи, но мне они давались трудом. Чему я научилась в детском доме? Если больно – терпи, если страшно – не показывай другим свою слабость, а станет радостно – не смейся, а то плакать будешь…

Мне было сложно побороть свою привычную скованность и врожденную застенчивость. Общаясь с одноклассниками, я часто залезала в защитную «скорлупу», старалась ничем не выделяться, быть незаметной, хотя понимала, что так я только отталкиваю тех, кто, может быть, желает познакомиться со мной ближе…

Учителя, зная мою историю, относились ко мне с пониманием. Они дали мне достаточно времени, чтобы освоиться в новом классе, но все же потребовалось немало длинных недель, чтобы я вполне ощутила себя частью «мы».

Дни шли своим чередом, затягивая меня в неспешный однообразный ритм – уроки чередовались с домашними хлопотами, приятными прогулками и воскресными походами на рынок. Однако в конце первого учебного месяца меня ждал очень приятный сюрприз: классный руководитель организовала для нас неформальный классный час в популярном антикафе рядом со школой.

Я много раз проходила мимо, мне очень часто хотелось туда зайти, но не было случая. Не стану описывать мою радость, когда в ближайшую пятницу весь класс остался в школе после занятий, чтобы весело провести время в антикафе.

Сначала мы разбились на команды и приняли участие в интеллектуальной игре, а после этого классный руководитель предложила нам написать анонимные комплименты кому-то из своих одноклассников. Я выбрала своего соседа по парте, Виктора, даже не надеясь на то, что кто-нибудь вспомнит меня: я еще ни с кем не успела подружиться.

Как же я была счастлива, когда выяснилось, что и для меня нашелся комплимент! Учительница протянула мне квадратный, аккуратно сложенный пополам листок бумаги, на котором крупным почерком было написано: «Почаще проявляй свои таланты в классе, которых у тебя, кстати, немало».

Разумеется, я забрала эту бесценную записку с собой и надежно спрятала ее в одной из книжек, подаренных Соней. Простые, но искренние слова согревали мое одинокое, тоскующее сердце, и мне очень хотелось узнать, кто их написал. Я также сгорала от любопытства, какие такие особые таланты разглядел у меня автор записки – я о них ничего не знала.

Я стала внимательнее присматриваться к своему соседу по парте Виктору. Он тоже был новеньким в классе и, на мой взгляд, не очень общительным. Однако мне представлялось, что за его упрямой молчаливостью скрывается какой-то особый внутренний мир, и мне хотелось узнать его получше.

На переменах Виктор всегда оставался в классе и рисовал, а я, не имея ни таланта, ни способностей к рисованию, с восхищением следила, как его легкие штрихи и длинные прямые линии превращаются в машины, улицы, мосты, дома, мужские силуэты… Мне нравилось его склоненное над рисунком лицо и длинная, совсем как у девчонки, челка. Мы редко разговаривали о чем-то кроме учебы, но рядом с ним мое сердце трепетало, ему было тесно в груди, словно во мне пробуждались те самые чувства, о которых я так много читала в романах…

Конечно, я могла запросто сравнить почерк Виктора с буквами в записке, вот только эта несложная экспертиза ничего не прояснила. Некоторые буквы на листке были не совсем похожи на закорючки в тетрадях Виктора, а остальные сильно отличались.

«Либо мой загадочный сосед намеренно изменил манеру письма, чтобы я не догадалась, что это он написал мне записку», – размышляла я, сравнивая оба почерка, – «либо я ошиблась, и ее написал кто-то другой. Но кто?!»

Я надеялась, что таинственный поклонник (я была совершенно уверена в том, что это парень) рано или поздно объявится. Зачем писать такие добрые слова, если не хочешь познакомиться ближе?!

С середины октября начались дожди, и я стала больше времени проводить дома. Соня все-таки купила мне подержанный смартфон, взяв с меня обещание, что я не буду «залипать» в нем целыми днями, как это делают все индивидуалисты – «зумеры» [2]. Я была очень счастлива и в порыве глубокой признательности сказала ей, что буду пользоваться интернетом только для учебы. Однако когда я открыла для себя безграничный цифровой мир, я поняла, что поторопилась с обещаниями…

Я общалась с одноклассниками в чатах и соцсетях, научилась понимать их своеобразный сленг и неоднозначный юмор, но не могу сказать, что кто-то из них мне стал по-настоящему интересен. Я совершенно не понимала их пристрастия к сплетням и злословию или их страданий по поводу закрытия McDonald’s, Reebok и Starbucs (они казались мне нелепыми). А Виктор все также был неразговорчив, нелюдим и не признавался в том, что написал мне записку. Несколько раз я собиралась прямо спросить его об этом, но мне не хватило смелости…

Я отчаянно хотела с кем-то подружиться, чтобы наконец вырваться из когтей тягостного, «прилипшего» ко мне одиночеством. А для этого мне был необходим близкий друг.

В один из воскресных дней мы с Соней собрались на рынок, а после этого – в магазин, чтобы купить мне кое-что из одежды. Мы вышли на лестничную площадку и, пока Соня закрывала дверь на оба замка, я услышала, как двое торопливо вошли в подъезд.

Я уловила женские голоса, которые, очевидно, начали спорить еще на улице, но и до нас с Соней долетел отрывок из их пылкого разговора:

– По-твоему я плохо играю?! Ну, спасибо! Твое мнение мне вообще не интересно, ты не эксперт! – резко сказал звонкий молодой голос. – Даже если сейчас у меня ничего не получается, то в один прекрасный день обязательно получится! Вода камень точит! Я буду работать больше всех – ты меня знаешь! – и когда я наконец выйду на сцену, мне будет рукоплескать весь зал! А тебе будет стыдно за свои слова!

– Ты попусту теряешь время! – отозвался вкрадчивый женский голос. – Приятной внешности для актерской карьеры мало. Нужно иметь талант! Да и что хорошего в этой профессии?! Она порождает самодовольство и тщеславие. Пока не поздно займись чем-то другим – тем, в чем сможешь преуспеть. Я ведь добра тебе желаю, доченька…

– Актрисами не рождаются, а становятся! – живо возразил молодой голос. – Не тебе учить меня как преуспеть в жизни! Я больше всего на свете не хочу быть твоей копией! Посмотри на себя, на свою жизнь! Ты же ничего не добилась! Все твои достижения – это партия в церковном хоре!

– Ну, зачем ты так?! – чуть слышно всхлипывала женщина, и я невольно почувствовала к ней жалость.

Они прошли мимо нас, и я смогла как следует рассмотреть наших соседей, которых раньше почему-то не встречала. Соня жила в старой пятиэтажке без лифта, и мне казалось, что за два месяца я уже перезнакомилась со всеми, кто живет в нашем подъезде, – по крайней мере «в лицо» – однако до этого дня я ничего не знала о матери и дочери.

Мать была довольно высокой, худощавой женщиной, одетой в нелепо длинную, широкую юбку и кофту на пуговицах; вокруг ее тонкой белой шеи была повязана темная косынка в цветочек. Ей нельзя было дать больше сорока, но вряд ли она могла кому-то понравиться с первого взгляда. Она держалась с холодным, непоколебимым достоинством, в ее серых глазах застыла какая-то глубокая, неизменная печаль, и мне показалось, что это лицо очень редко и неохотно улыбается…

Но ее дочь была удивительно красивой девушкой, на нее было невозможно насмотреться! Ее лицо словно впитало в себя все краски лета. Со стороны казалось, что только белые кроссовки на толстой подошве удерживают на земле этого прекрасного ангела, место которому не здесь, среди простых смертных, а в густых, увитых розами райских кущах в окружении подобных ей прелестных созданий.

На мгновение я представила, как нелепо смотрелась бы я рядом с этой красавицей – тощий, нескладный утенок в тени великолепной жар-птицы…

– Только не надо мне говорить про обстоятельства! Мне помешало одно, другое, третье, – безжалостно дерзила дочь, торопливо поднимаясь по лестнице. Казалось, ее совсем не смущало то, что их с матерью подслушивают. – Ты – бесхребетная мямля! Вот и все!

Мать ничего не ответила, только щелкнул замок где-то на верхнем этаже.

– Ты слышала эту неблагодарную соплячку?! – нахмурив брови, спросила Соня. Ее лицо вдруг стало пунцовым от возмущения.

– Да.

– И что ты об этом думаешь?

– У нее есть мечта, – осторожно сказала я, не желая выбирать чью-то сторону.

Я никогда не судила людей, ничего о них не зная, хотя невольно чувствовала симпатию к девушке, похожей на ангела, свалившегося с небес.

– Одной мечтой сыт не будешь, а мать ей дело говорит! Только к тому и стоит прислушиваться, с кем у тебя разные мнения.

Я вопросительно взглянула на Соню, и она выразилась яснее:

– Чтобы посмотреть на проблему с другой стороны да увидеть то, что от тебя самой скрыто. Так-то!

– А вдруг она ошибается? – робко спросила я, невольно выбрав сторону девушки.

– Э-э-э! Да ты у нас тоже мечтательница, – длинно и насмешливо протянула Соня, скривив губы в саркастическую ухмылку.

– Нет, я знаю, что у меня нет ни таланта, ни призвания, да и лицом не вышла, – чуть слышно сказала я. – А она очень красивая.

Я вспомнила большие зелено-карие глаза девушки, ее длинные золотистые волосы, пухлые губы… К счастью, я научилась относиться к своей внешности равнодушно и не завидовала ничьей красоте.

– Тебе так кажется, потому что ты мало кого видела, – отрезала Соня. Она, очевидно, продолжала считать Первой Красавицей саму себя.– А привлекательную внешность вообще не стоит переоценивать: все это слишком мимолетно. Годам к шестидесяти и смазливые, и самые обыкновенные становятся неотличимо похожи друг на друга, как будто с течением времени человек теряет свою индивидуальность. – Соня выжидательно посмотрела на меня, но я не проронила ни слова. – Гм! Она будет актрисой! Ха-ха-ха! Слушай больше! С таким бесстыдством и заносчивостью ее место за кассой в супермаркете! Вот увидишь!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.