Основы логики и метафизики

§5.

Если мы задумаемся над тем, что такое мышление, к которому, как предполагается, имеет отношение логика, то поймем под ним деятельность разума, которая имеет своим продуктом общее. Размышление или вдумчивое созерцание предмета, таким образом, обобщает его, то есть изменяет. Тем не менее, мы считаем, что через размышление мы постигаем сущность вещи, осознаем саму вещь.

Почему для осознания сущности предмета необходимо произвести такое изменение, станет ясно позже, когда мы будем обсуждать сущность в целом.

§6

Поскольку, однако, то, что мы постигаем посредством мышления, не может быть ничем иным, как мыслью, т. е. чем-то субъективным, но в то же время мы думаем, что посредством мышления мы постигаем вещь должным образом, вещь в ее истине, т. е. нечто объективное, то, следовательно, в нашем обычном сознании заложено, что существуют определения, которые являются как субъективными мыслями, так и объективными отношениями действительности.7 Эти субъективные и объективные мысли, в отличие от просто субъективных мыслей или идей, мы называем категориями.8 и понимаем под ними, вместе с Кантом, не просто так называемое Кантовское понятие, но и отношения происхождения, под которыми мы снова подходим к аристотелевскому понятию категорий. (Совокупность категорий образует, как мы увидим позже, систему разума или идею).

§7.

Если теперь можно показать, что и логика, и метафизика имеют отношение к рассмотрению категорий, то тем самым доказывается и то, что их можно не только рассматривать вместе, но и то, что их разделение – это насильственная абстракция, которая может иметь свою благую цель,9 не будучи необходимой в силу объективного существования обеих дисциплин. Но поскольку научное созерцание может учитывать только последнюю, то наука о категориях (или об идее)]10 будет только одна. Эта логика носит соответствующее название, поскольку это название в равной мере указывает как на объективный, так и на субъективный характер ее содержания.11

§8.

Внутренняя трудность логики заключается в том, что, поскольку человек постоянно пользуется категориями, для того чтобы сделать себя предметом созерцания, необходима абстракция. Большая часть того, что называют непостижимостью логики, имеет своей причиной привычку рассматривать то, что кажется наиболее знакомым, и вместо того, чтобы сосредоточить свое внимание на предметах, о которых иначе размышляют с помощью категорий, сосредоточиться на самих этих предметах. Эта непривычность всегда заставляет нас желать, чтобы мы могли, как мы привыкли, мыслить о чем-то (о чем-то другом, а именно о предмете) с помощью категорий, вместо того чтобы просто мыслить их.

§9.

Однако то, что составляет ее трудность, в не меньшей степени заключается в важности или так называемой полезности логического исследования. Как научная критика категорий, применяемых в мышлении, логика учит нас отличать истинные категории от неистинных,12 а также распознавать, в каких областях знания те или иные категории действительны, а в каких нет.13 Как привыкание к работе с простыми категориями, изучение логики является тренировкой для ума и служит пропедевтикой для субъекта, который обращается к философии; в обоих отношениях логика является фактическим основанием философии или составляет первую часть системы философии.

§10.

Последнее выражение указывает, насколько это можно сделать при его обсуждении, на отношение логики к другим философским дисциплинам. Она имеет отношение не только к формам истины, но и к самой истине, к категориям как «душам реальности»; в то же время, однако, это всего лишь души, и поэтому логика вводит нас в «теневое царство». Таким образом, логика – это не вся наука, а лишь ее фундамент.

В изложении есть два подводных камня, которых следует опасаться: первый – это то, что логика воспринимается лишь формально и превращается в безжизненную абстракцию. С другой стороны, логика содержит всю истину в своем зародыше. И тогда предмету становится настолько уютно в этом теневом царстве, что он больше не желает живительной крови более конкретных частей философии. Здесь говорится, что логика представляет собой лишь зародыш истины.

§11

Если логика – это наука (§2) о категориях или о мышлении, то то, что верно для науки в целом, верно и для нее. Поскольку из сформированного понятия изначально известно только то, что в нем заложено, оно подлежит осмыслению. К науке как системе известных вещей,14 а не просто совокупности, придется применить то, что относится к знанию вообще, – что она не должна довольствоваться признанием того, что нечто ведет себя тем или иным образом, но имеет дело с необходимостью этого положения15. Поэтому наше представление о необходимости должно быть проанализировано и из него должны быть сделаны выводы:

§12.

Поскольку, как показывает этот анализ, о необходимости можно говорить только там, где две вещи (например, основание и сущее) неразрывно связаны или тождественны16, и только это составляет необходимость, то для того, чтобы познать нечто в его необходимости, поскольку оно необходимо, мы должны сначала постичь его в его фиксированной определенности и единстве с самим собой. Созерцание, подчеркивающее этот момент, есть разумное созерцание;17 утверждаемое односторонне, оно порождает мнение, называемое догматизмом.18

§13.

Во-вторых, однако, необходимое содержит в себе некритические определения (эта двойственность §12.), поскольку оно содержит в себе лишь тем самым движение, которое мы называем необходимым. Поэтому умного созерцания недостаточно, необходимо указать на противоречие в предмете, а также на его невозмутимую определенность. В этом и состоит задача рефлексии19, которая односторонне утверждает диаметральную противоположность. Вместе с догматизмом существует скептицизм.20

§14.

Но, в-третьих, необходимое есть и то и другое, оно есть и содержит в себе противоречие. В этом оно есть нечто конкретное.21 Таким образом, кульминационный момент является столь же существенным в рассмотрении, как и два других. Но и он может быть односторонне подчеркнут в ущерб остальным, причем это происходит как с точки зрения так называемого непосредственного знания, так и с точки зрения интеллектуального созерцания, которое «я противопоставляю рассудочному мышлению в той же мере, что и рефлексии.22

§15.

Необходимое постигается полностью только тогда, когда все эти моменты вступают в свои права, т. е. путем умозрительного наблюдения (ср. m. Grund, d. Psychologie §122.) или путем постижения. Это достигается тем, что сначала объект берется таким, каков он есть, затем таким, каким он противоречит сам себе, наконец, таким, каким он является в конкретном тождестве противоположностей.

§16.

Но если объект берется таким образом, то сначала он есть нечто иное, чем он есть впоследствии или в конце; но то, чем он является впоследствии, при ближайшем рассмотрении оказывается его действительным бытием. Поэтому постижение произойдет только в том случае, если в постигаемом объекте обнаружится противоречие между тем, чем он первоначально является, и тем, чем он является на самом деле. В этом случае будет признано, что объект воспринят правильно только в том случае, если после этого он воспринимается иначе, чем раньше. При этом, однако, говорится, что после должно быть иначе, чем до. Иными словами, осознание этого противоречия покажет, что объект должен измениться таким образом, чтобы он действительно стал тем, чем он на самом деле является. Как только это произойдет, противоречие будет разрешено. Но поскольку превращение объекта в то, чем он на самом деле является, есть развитие, то из только что приведенных рассуждений (§12—16) следует, что нечто постигается и тем самым (§15) признается необходимым только через признание этого в его развитии.

§17.

Хотя человек признает нечто необходимым, лишь постигая его в развитии, из этого не следует обратное. Временной генезис также является развитием, ибо он возникает из противоречия, подобного только что описанному,23 но поскольку противоречие, опосредующее временной генезис объекта, может быть по меньшей мере случайным,24 генезис объекта не признает его действительной необходимости.25 Это можно признать, только признав в самом объекте, совершенно независимо от внешних обстоятельств, как неотделимое от самой его сущности, то противоречие, из которого, следовательно, вытекает, т. е. вечное, развитие, установленное с понятием предмета.26 Это вечное развитие27 должно быть подчеркнуто когнитивным познанием.

§18.

Свойство предмета приходить в такое вечное движение, вызванное внутренним противоречием, называется диалектической природой его, само же это вечное движение – диалектикой. Диалектическое искусство 28или метод должен преследовать его,

и доводить его до конца, так как, хотя он и имманентен самому предмету, он тем не менее достигается здесь только путем его воспроизведения.29

§19.

Поскольку в этом развитии каждая последующая ступень содержит в себе как разрешенное (§16) противоречие, которое не имело места в предыдущей, она содержит больше определений, чем первая. Как это единство нескольких детерминаций она, следовательно, заслоняет собой предыдущие ступени, как более богатая и конкретная – более бедную и абстрактную (§14. Примечание I.). Чем более установлены все детерминации, лежащие как зародыши в развивающейся вещи, тем более предмет соответствует своей бесконечной детерминации. В этом он проявляет себя только в своей истине, ибо раньше он был таким, каким не был в истине (собственно, §16.). Поэтому диалектический метод должен показать, как предмет поднимается от абстрактного к конкретному посредством противоречия, лежащего в нем самом, вплоть до его бесконечной судьбы, в которой все противоречия вожделенны, или же он должен проследить, как предмет развивается от своей ложности к своей истине.

Выражение, что более поздняя стадия есть истина более ранней, находит здесь свое осуществление. Ибо оно показывает, чем является предмет в истине.

§20.

Если, таким образом, наука как система возникает благодаря диалектическому методу, то логика как двуединая наука о категориях (§.6.) также должна следовать диалектическому развитию последних и создавать их систему, начиная с самой абстрактной и бедной и, обнаруживая в ней противоречие, которое движет ею дальше, методически переходить от нее к более конкретным.

§.21.

Но поскольку в рассуждениях уже должны применяться категории, впервые разрабатываемые логикой, нельзя требовать, чтобы использовались только те категории, которые уже выведены, и нельзя ожидать, что каждый пункт, когда он рассматривается, должен быть сразу же совершенно ясным. Тщательность, которая (часто только) кажется основой таких ожиданий, не должна быть оправдана, так как по упомянутой причине многие вещи могут получить свое правильное освещение только в продолжении. Этой тщательности, которая не хочет идти дальше, чем до полного понимания всего, противостоит, как противоположный утес, стремление сразу же сделать выводы, вместо того чтобы оставаться с делом, поскольку то, что следует за ним, может стать очевидным только впоследствии.

Последняя ошибка, заключающаяся в поспешности, подпитывается тем, что в логику переносятся отношения высших сфер, и речь идет о предметах, о которых логика как таковая ничего не знает, о природе, духе, Боге и т. д. Помимо того, что тем самым нарушается педагогическая цель (§.9.) логики, возникают также недоразумения в отношении значения логики, которая благодаря таким предвосхищениям легко приобретает вид всей философии (ср. §.10.).

§.22.

Началу философии вообще, а следовательно, и логики как ее первой части (§9.), противостоит то затруднение, что если она начинается с доказанной пропозиции, то она будет выведена из другой и, следовательно, не будет началом, тогда как если она начинается с недоказанной, то философский характер отрицается, поскольку это может быть утверждено только при отсутствии предпосылок.

Беспредпосылочность философии, к которой со времен Декарта более или менее стремятся все, кажется, доказывается невозможностью этой дилеммы, согласно которой начало философии должно либо основываться на гипотезе, либо само быть таковой.

§.23.

Утверждение, что философия не может ничего предполагать, не может иметь того смысла, что для нее ничего не предполагается, а только то, что для нее ничего не предполагается.30 На самом деле, однако, если она ничего не предполагает, т. е. не утверждает,31 то и от нее ничего не предполагается. Поэтому он освобождается от этой трудности (§22.), начиная не с утверждения, которое, конечно, было бы предположением или основывалось бы на нем, а с предположения или постулата,32 при котором говорить о доказательстве было бы абсурдом.33 Поэтому он ниоткуда не берет того, что имеет, а производит.

§.24

То, в чем будет состоять логика, или то, в чем будет состоять этот постулат, определяется всей ее задачей. Ведь если это наука о мышлении (§6. прим. 2.), то она не нуждается ни в какой другой субстанции, кроме этой одной; поэтому она разумно должна начать с требования, чтобы была создана только эта субстанция. Иными словами, она требует, чтобы было только мышление, и, таким образом, начинается с постулата: «Думай!», а значит, «прежде всего, только решение вести себя мыслящим образом». «Это решение предполагается логикой без того, чтобы она начинала с определения мышления как своего первого θέσις.

§25.

Трудность, которая возникает, с одной стороны, из-за того, что этот постулат представляется чисто произвольным, поскольку вместо него можно было бы выдвинуть один или несколько других (напр. (например, тот, на котором основано учение о науке), а с другой – тем, что неизвестно, как надо действовать, чтобы осуществить этот постулат, – это должно быть систематически устранено философской пропедевтикой, которая для субъекта 34дает начало логике;35 там, где такой пропедевтики не возникло, против прежней видимости следует указать, что именно в нашем сознании мышление является той функцией, которая делает человека человеком, и поэтому требование мыслить будет иметь совсем иное обоснование, чем любое другое, которое можно было бы выразить.36 На второй аргумент можно ответить, так сказать, демонстрацией того, чего требует этот постулат. И в том, и в другом случае только и можно добиться решения вести себя обдуманно.

§26.

Мышление было §5.) Актуальность обобщения. Таким образом, человек будет вести себя чисто мыслительно, если он будет скрывать себя таким образом, но при этом воздерживаться от всякой объективности, которая сделала бы мышление прикладным и не оставила бы его чистым. Но если так поступить, то в результате получится мысль, категория, но совершенно чистая, беспредметная и неопределенная, то есть самая абсурдная из всех. Как этот абсурд она будет самой неистинной (§19). Начало, как начало, есть неистинное, и его неистинность порочна тем, что оно не останавливается на нем, а идет дальше, т. е. уходит от простого начала, отрицая его.

§27.

Если бы мыслью было нечто определенное и представимое, то, помимо простого мышления, в вашей мысли все же присутствовало бы то, к чему мысль была бы применена; мысль, таким образом, была бы внутренне отчетливой; но теперь, когда есть простое мышление, мысль будет иметь вид внутренне неотчетливой. Эту неразборчивость мы называем непосредственностью, и именно категорию (или категории) непосредственности логика должна рассматривать в первую очередь.

Когда Аристотель, говоря о производных и положенных в основание пропозициях, называет это πρότασις ἂμεσος ής μή έστιν ἃλλη προτέρα, он совершенно справедливо помещает непосредственность в то, что нечто является первым (ἂρχη), поскольку в качестве второго оно было бы опосредовано первым. В соответствии с двойным смыслом, который имеет для него nqtüiov, наиболее общее должно быть обозначено как непосредственное (ибо αἲτιον [таким образом, также ἂρχη] τό καθόλου), а затем снова индивидуальное, разумное. Фактически, простое и абстрактное служит основой для конкретного и составного, или предшествует ему как низшее, так же как чувственное и природное предшествует сверхчувственному и духовному. Простая непосредственность, как будет показано далее, – это абстракция, «неистинное», которое не должно быть ее целью. Поэтому непосредственность и опосредование оказываются лишь относительными определениями, поскольку одна и та же вещь может выступать по отношению к другой как конкретная, опосредованная, и снова по отношению к другой как непосредственная. Здесь непосредственность – это простая безразборчивость.

Первая часть. Категории неопосредственности (Бытие)

§. 28.

В чем состоит особенность той или иной группы категорий, можно выяснить только тогда, когда она полностью описана и отделена от другой. Кроме того, если представить развитие категорий (§17.), но в этом развитии сначала возникнет разделение того, что развивается, то предварительное указание на то, как будут сгруппированы категории, будет не только совершенно непонятным, но даже создаст впечатление, что мы имеем дело с готовой вещью, поддающейся членению, а не с органической вещью, которая подразделяется. Поэтому вместо такого предварительного указания целесообразнее в конце каждого раздела дать краткое изложение, чтобы облегчить обзор пройденного пути. Даже общие заголовки являются бессмысленными названиями перед таким перечислением.

В лекции названия отдельных глав можно скрыть и упоминать только в конце, но в печатном конспекте без них не обойтись. В большинстве случаев делается ссылка на §, в котором обосновывается выбор того или иного названия. Теперь в номенклатуре прослеживается троякий принцип: Либо обозначают каждую группу» по первой категории, возникающей в этой группе, поскольку она содержит в себе зародыш всего (так в основном поступает Гегель), либо, поскольку представлено развитие, обозначают отдельные группы как периоды, конечные точки которых обозначены (см. Шеллинг в трансцедентальном идеализме, Фихте и др.), либо [наконец, ищут имя, характеризующее всю группу. Имя, которое указывает на характеристику всей группы. При таком принципе, которому мы будем следовать, имя перед концом такой группы оказывается самым бессмысленным.

Глава первая. Качество. (s.§. 54.)

A. Бесконечность (неопределенность), (см. §. 54.)

§.29.

a) Во-первых, вследствие принятого ранее суждения о чисто мыслительном поведении мысль (категория) предстала как безразличное отношение к самой себе. Для этой чистой непосредственности, еще не касающейся никакого более низкого уровня, у нас нет более подходящего выражения, чем само бытие 1). Бытие, как чистая непосредственность, есть первая, т. е. наиболее абстрактная категория, и поэтому с нее следует начинать» В силу этого абстрактного характера бытия его весьма трудно, более того, если угодно, невозможно постичь или осмыслить 2) (см. §.32.); на вопрос: что же тогда должно быть, нельзя отвечать как на вопрос о более близких определениях бытия, ибо это неопределенное 3), побуждает меня путем размышления о высших категориях удовлетворить интерес, лежащий в его основе 4). Бытие сначала должно быть объяснено только самим собой, ибо то, чем оно является иначе или помимо этого (см. §30.), может лишь продолжать проявлять себя. Только в детстве философии разум может оставаться с этой категорией как с высшей 5).

1) Поэтому это слово везде употребляется для обозначения того, что не выводится далее; так, в чувстве, где оно так для человека, и т. д. 2) Только то, что содержится в том, что должно быть обобщено (concipere), может быть схвачено или постигнуто. 3) Определение бытия должно было бы представить его как состоящее (из рода и различия), но это не то, чем оно должно быть. 4) Бытие принципиально отличается от существования или даже целостности. Химера, не имеющая существования, не говоря уже о реальности, – это химера, а именно: быть – это только инфинитив копулы (от лат. copula – соединение) is, это только είναι, которую Аристотель определяет как σύγκεισθαι. 5) Когда разум впервые осознает значение какой-либо категории, он выражает свое торжество по поводу этого нового завоевания таким образом, что делает ее предикатом всего или Абсолюта, т. е. рассматривает ее как абсолютную категорию. С бытием так поступили элеаты, величайшие из которых не только ὃν, но даже είναι рассматривают как эту категорию.

§. 30.

b) Но если бытие не связано ни с каким различием, то в нем вообще ничего нельзя различить, так что оно само есть полная бессущностность и пустота, которая должна быть постигнута так же однозначно, как и бытие выше. Таким образом, это оказывается чистым отрицанием 1) – мы называем это ничто, небытием или, возможно, лучше «не». 2). Таким образом, выражение: бытие есть бытие и, кроме того, ничто, содержит, само по себе не сознавая, совершенно правильное отношение.

1) Этот переход можно представить и в более субъективной форме так: поскольку бытие возникло для нас путем абстрагирования от всего объективного (§. 26.), то, следовательно, оно существует только в этой абстракции и пустоте или бессодержательности. 2) Выражение Ничто имеет то неудобство, что оно легко мыслится как отрицательное отношение к Нечто. (Ni-wicht), как и выражение Nichtssein, потому что здесь уже предполагается отношение к sein, которое, конечно, сразу же возникнет (§. 31.), как только мы увидим, что Nicht не может быть понято без sein; сначала выражение Nicht было бы, вероятно, лучше всего для безотносительного, неопределенного отрицания. Эта категория, которая фактически составляет центр всех взглядов, называемых нигилизмом, утверждается Гераклитом против акцента элеатов на бытии, в том смысле, что он считает небытие столь же обоснованным.

§.31.

Само небытие, как то, что совершенно не связано, есть лишь отношение к себе, то есть полное отсутствие различия; то есть, когда мы мыслим небытие, мы на самом деле мыслим бытие, и точно так же, как это было на самом деле (или далее) небытие, так и наоборот; оба ведут себя так, что там, где мыслится Одно, скорее мыслится Другое. Это, однако, не означает, что двумя словами мы обозначаем только одну мысль. Различие между бытием и небытием, которое для нас означает, что мы сначала пришли к одному, а затем к другому, – это такое же различие в них самих: небытие требует того, что не есть, чтобы быть мыслимым. Поэтому оно является чистой оппозицией, в то время как бытие было чистым позиционированием. Поэтому бытие, позиционированное как бытие (или сущее), есть оно само; а небытие, позиционированное как небытие (или небытие), есть его противоположность, а именно бытие.

Если, желая отличить ничто от бытия, определить последнее и начать со слов: ничто не есть, – то, поскольку бытие не = существование, а только инфинитив копулы is (§29. прим.), от. Небытие предицирует бытие и тем самым полностью выражает то, о чем говорится в §.; точно так же, если кто-то хочет избежать слова «есть» и говорит: Небытие = небытие, то ему приписывается простое единство с самим собой, т. е. бытие; наконец, если кто-то хочет избежать слова «есть» и говорит: Небытие = небытие, то ему приписывается простое единство с самим собой, т. е. бытие.

Наконец, если кто-то утверждает, что чувствует разницу между бытием и небытием, то это также означает лишь то, что эта разница при размышлении исчезает, что является полностью нашим утверждением. Кстати, эта пропозиция представляется возразительной только потому, что на ней не останавливаются, а делают из нее выводы. (§. 21.)

§. 32.

c) Таким образом, получается, что когда мы мыслим бытие, то мыслится скорее ничто, и наоборот. (Таким образом, мы можем назвать небытие или ничто небытием). Таким образом, ни одно из них не может быть создано без другого. Поэтому каждое из них может быть по-настоящему мыслимо только в единстве с другим. На самом деле, следовательно, мы должны мыслить их единство, потому что на самом деле каждое из них неразрывно связано с другим: истина (§19. прим.) бытия и небытия есть единство обоих. Мы называем это (это чередование или колебание) становлением 1). Это единство настолько мало «непостижимо», что в нем постигаются только бытие и небытие 2). Становление – это фактическая истина рассмотренных до сих пор категорий 3), взятые против становления, они неистинны 4), Три рассматриваемые нами первичные категории по сути соответствуют кантовским категориям качества. В их рассмотрении можно вновь распознать три момента (§. 12 – 14) научного наблюдения, такие как Тезис, Антитезис и Синтез Фихте.

1) Становление – аристотелевский κίνησις [ки́нэсис] должен быть принят здесь за чистое преходящее, лишенное всякого представления о времени. Наш язык позволяет это, поскольку использует слово «становление» для обозначения как футурума, так и прасенса (passivi); тем самым нейтрализуется понятие времени, заложенное в этом слове. Поскольку изменение = становление чем-то другим, оно уже есть нечто гораздо более конкретное, чем простое становление, которое лежит в его основе так же, как в основе места и любого другого изменения. 2) Из-за своего абстрактного характера бытие и небытие не могли быть постигнуты (§. 24.); теперь становится ясно, почему: поскольку они являются лишь моментами высшего единства, разделенного насильственной абстракцией, – так что удерживать фреон для самого себя трудно, более того, долгое время считалось невозможным, – становление, как более конкретная категория, является фактически первым понятием. С его помощью философия отделяет себя от догматизма, принцип которого выразил Вольф, сказав: Inter nihilum et aliquid non datur medium Ontol. §60. Бытие – это как раз такая среда, т. е. конкретное единство того и другого. Таким же образом философия отделяет себя от всякого скептицизма, признавая это понятие. Из-за этого более конкретного характера некоторые хотели бы начать логику с единства бытия и небытия, т. е. с κίνησις [ки́нэсис] или также с первоначала. Только по этой причине нельзя начинать с него, потому что первое всегда самое абстрактное. (§. 19.) 3) Что становление есть истина бытия, в обыденном сознании: Все (например, город) становится, а не является. Когда Гераклит, в отличие от Ксенофана, делает становление предикатом всего, он, следовательно, ошибается. 4) Эта неправда бытия является причиной того, что мышление не может остановиться на этом, но должно идти дальше; неправда бытия исправляет себя в нем.