Пока я спала

Я не могу в это поверить. Мы расстались с ним вчера, расстались, как спустились с небес. У него есть мой телефон, он может прислать хотя бы невинный приветик. Но он меня не узнает. Мы были с ним три дня в официальной командировке, об этом имеются документы, он не может меня не знать, он мог бы хоть поприветствовать меня. Подозрительно как раз то, что он совсем меня не замечает, так делают только в одном случае, если хотят отшить, так отшивает своих любовниц Андрей: он попросту перестает их замечать. Всё это носится в моей голове и невозможно готовиться к переводу.

Наш переводчик со шведского, он сидит рядом со мной, легко похлопывает меня по руке, привлекая мое внимание к работе, докладчик уже поздоровался, и мне надо перевести его приветствие для всех, но я молчу.

Пауза виснет в большом зале, все смотрят на меня. Я молчу с гордым и независимым видом. Все смотрят на меня.

– Добрый день, – выручает меня коллега по-шведски, и все остальные по цепочке начинают переводить. На самом деле, я им и не нужна, спикер русский, все его понимают.

Это невозможно представить, но я сижу молча в зале большой конференции, и для меня здесь есть только один человек – Ренц, всех остальных как будто нет. Никак невозможно объяснить, и даже невозможно представить, чтобы я сидела и молчала на переводе. Коллега опять жмет мне руку, и остальные тревожно поглядывают, я вижу это боковым зрением.

– Настя, – шепотом призывают меня сбоку.

Я рывком оглядываюсь на экран. Да я просто неадекватна! Я умею брать себя в руки, но мне не до этого. Мир рушится, как бы рушился надо мной потолок и стены вокруг, и всё вместе неостановимо летело в бездну.

– Настя! – слышу я шепот сквозь всю эту катастрофу. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Плохо. Плохо. Случилось то, чего я боялась всю жизнь. Я проиграла и проиграла у всех на глазах. Я неудачник, я аутсайдер, меня кинули, он меня кинул, я объект его насмешки.

Это не может быть со мной, нет, я всё отрицаю, но рассыпаюсь в прах и изнутри, я низвергнута с Олимпа – он меня не любит.

Я должна очнуться. Я подтягиваю к себе микрофон. Следующий спикер японец. Заявлен по-японски, на Андрея. Только сейчас вспоминаю, что хотела сесть рядом с Кириллом, но он далеко от меня. Вслушиваюсь и включаю микрофон. Говорю. Перевожу автоматически, как робот.

Японец начинает говорить бегло, быстро, как будто стараясь затруднить работу переводчика. Кирилл переводит с японского на английский, все с его английского дальше на свои языки, я рассеянно перевожу на русский.

Вдруг я слышу отчетливые смешки в зале. Я вижу, японец злится, не понимает ничего и злится. Тема очень серьезная, и он серьезен. Я не понимаю в чем дело. Смешки вдруг перерастают в дружный смех.

Мы, переводчики, замираем: косяк явно наш.

Кирилл замолкает, японец обращается к нему, между ними диалог. Не договорив с Кириллом, японец, краснея от напряжения, нетерпеливо, сердито начинает говорить сразу по-английски. Все переводят напрямую его. Все наши переводчики напряжены и сосредоточены до предела, Кирилл хладнокровно молчит, он спокоен, это правильно.

Произошло чрезвычайное происшествие.

Не знаю, ведется ли запись, но завтра нас однозначно ждет разбор полетов, лихорадочно соображаю я. Японец потерял лицо, по японским понятиям это самое страшное, что может случиться с человеком. И причина этой катастрофы мы, а точнее я, как руководитель перевода: мне лучше сразу сделать харакири, не дожидаясь восхода солнца. Только моя смерть может искупить мой позор, мне становится жарко, я понимаю, что потеряла контроль над ситуацией, и единственное, что мне удается, это сохранять невозмутимое выражение лица. Надеюсь, оно не покраснело.

Японец заканчивает, спускается в зал, он сердит; я вижу, внизу его встречает Ренц, он миролюбиво берет его за локоть и очень дружелюбно, медленно, не обращая ни на кого внимания, уводит его из зала. С ними уходят ещё два человека, застыв, не моргая, я смотрю им вслед.

В моей практике такое впервые. Случались ошибки, но это из ряда вон. Из ряда вон всё сразу. В воздухе пахнет не просто грозой, не просто выговором на утренней планерке мне и Андрею, а полным крахом нашей карьеры. Очень похоже, что место начальника отдела улетает от нас, как воздушный шарик в небо. Андрей меня никогда не поймет.

– Анастасия Андреевна, – после конференции все тревожно собрались вокруг меня, нет только Кирилла. – Если не будет жалобы, мы промолчим. Ну не случилось же ничего, не операция, никто не умер. – Таково общее решение. Кивком я благодарю всех за сочувствие, но улыбнуться у меня не получается.

Японца не видно. Не видно и Ренца.

У выхода из здания меня молча ждет Кирилл. Я останавливаюсь. Мы молчим. Я вздыхаю, набираясь мужества.

– Это зона нашей ответственности, Кирилл, извините, что подвергли вас такому стрессу.

– Это и моя самонадеянность тоже, – тут же твердо говорит он. – Это мне на всю жизнь урок, будьте уверены, Анастасия Андреевна. Я понял сегодня, что это за профессия, – он делает акцент на этом слове. – Нам это говорили много раз, но…

– Трудное у вас боевое крещение, Кирилл. Оно бывает у каждого, но у вас экстремальное. Вы молодец, ваше хладнокровие достойно подражания.

Я хочу его поддержать – вина-то только наша с Андреем. На глазах я сникаю. Кирилл смотрит на меня тревожно и заботливо. Какой добрый мальчик.

Я еду домой. Я подавлена. Раздавлена. Как червяк. Юрий Иванович со своим презервативом, Андрей со своей самонадеянностью и со своими вечными богинями секса, этот самурай-японец, этот общий раж-кураж вокруг, вечная переадресация задач, «а это решит Дамблдор», ведёшься на это, как ребенок, я с трудом выгребаю из ощущения личного ничтожества.

А главное Ренц. А ещё пытаюсь объяснить себе его молчание и непричастность ко мне тем, что он, например, хочет скрыть наши отношения, я замужем. Он публичный человек, каждый шаг его на виду. «Он не хочет выдать наших отношений», – говорю я сама себе, но сама же себе и не очень верю.

«Не расстраивайся заранее, – успокаиваю сама себя по дороге домой. – Потерпи».

Зачем нужны друзья

Глава, в которой все надо мной смеются

Зайдя в квартиру, я остро ощущаю её глухую неподвижность, мои мысли как в вакууме, и ничего нет, кроме удушающего их вращения вокруг меня, как вокруг позорного столба. Меня как будто отверг весь мир, внутри меня как воронка разверзлась, и я вся осыпаюсь в неё, как песочный человек, одиночество в этой пустоте буквально угрожает моему физическому существованию. Я накидываю плащ и, спасаясь, выхожу вон.

Ожидая лифта и невыносимо долго спускаясь с шестнадцатого этажа, впервые в жизни я понимаю, как остро мне нужна сейчас живая душа и искренняя жалость, понимаю, что некуда мне сейчас пойти, и как мало у меня близких людей. Кроме Андрея, пожалуй, и никого. Я ведь никогда ничего никому не рассказываю, кроме Андрея. Но Андрею этого не расскажешь, он мужчина и мой муж и должен думать, что моя женская сущность несокрушима. Впервые в жизни мне могут помочь только мои подружки, только универ и наша каморка сейчас мне приют и спасение. Впервые в жизни иду в универ не на семинар, а просто поговорить. Впервые я понимаю, зачем нужны подружки, одно приближение к универу придает мне сил, и даже пробки на дорогах сейчас лучше, чем одиночество.

Мы, конечно, подружки, но не совсем. Мы не дружим семьями, не ходим вместе по кафешкам, хоть и знакомы добрую сотню лет, с Ульяной мы вообще из одного детского сада. Но я бы не сказала, что мы подружки, я бы сказала, что мы дружки.

Первый раз это подметил муж Ульяны. «Вам бы преступные планы вынашивать, а не детей», – сказал он, подслушав нас однажды. «Если бы мне доложили, что вы ограбили магазин или убили человека, я бы сразу поверил». По каким-то признакам мы действительно потенциально дееспособная банда. Интересно, по каким?

Я думаю, нас отличает то, что мы точно знаем, чего хотим. Люди ведь, в основном, знают, чего не хотят. Точно знать, чего хочешь – это осмысленная жизненная позиция. Так вот у нас она осмысленная. По всем аспектам, во всех направлениях.

Мы такие, мы никогда не плачем.

– Он её кинул, прикинь, – Малиновская достает из пачки очередную овсяную печеньку. Она уже знает мою историю, она уже в ней эксперт.

– Этот змей Настю нашу, как эскортницу, заказал, – разъясняет она Ульяне, которая только пришла и вешает плащ на плечики. – Сам, оказывается, шпарит по-немецки лучше Насти. Ренц, он же немец. Как Бенц. Знаешь Мерседес Бенц. Фамилия такая. Классная фамилия! А? А не позвонил!

Достаются бокалы, коробки конфет, намечается сабантуй. Повод есть – меня кинули!

– А сегодня на конференции вообще мимо неё прошел, не узнал, прикинь? – дорисовывает Малиновская на свой вкус недостающие детали. – Прямо «Отверженные» Гюго. Он что думает, что наша Настя – .лядь обыкновенная?

Слово звонко, как стеклянное, падает на стол, Ульяна ахает с восторгом:

– А! Падшая женщина!

Хорошее сочувствие и поддержка. А чего я, собственно, ожидала? А что, собственно, произошло? Так, мелкое ДТП, водитель не рассчитал тормозной путь.

– Вот именно, легкодоступная.

– Куртизанка! – Ульяна знаток Бальзака. Малиновская кивает:

– Гейша! Гетера! Как это поприличнее сказать? Интердевочка! Есть ещё синонимы?

У них разыгрывается фантазия. Малиновская берет свой бокал с шампанским, мы всегда берем шампанское и… шампанское берем короче. Мой муж серьезно беспокоится, что мы алкоголики.

– Корону Настину золотую королевскую, – юродствует Малиновская, – одним легким движением, хоп – закинул за шкаф!

– За печку! – подсказывает Ульяна.

– За свечку! – ловит подачу Малиновская.

– За речку! За крылечко! – Поют и ржут, как кони. Скандируют, как футбольные болельщики, идут в разнос. – Колечко за крылечко! И больше не словечка! А вышла-то осечка! А Настя-то овечка!

Я обтекаю. И правильно, Ренц обошелся со мной, как Андрей со своими овечками. Раньше я их макала с головой, но вот пришла и моя очередь. И правильно, я не стою теперь большего.

– А ты думаешь, легко быть… ну, скажем так: «Она живо интересовалась сексом!», – углубляет русло разговора Малиновская.

– Да, это не просто, – согласна Ульяна. Задумчиво прищуривается и начинает планировать преступление. – Столько улик надо скрыть…

У каждого своя профдеформация.

– Сначала, – учит её Венера, растопырив пальцы веером, – партнера надо подходящего найти! По статистике, количество измен в браке…

Да, профдеформация у каждого своя. Из статистики Малиновской следует, что нас, таких овечек, много.

– А молодец, Настька! – откидывается Малиновская в кресле. – Молодец! Хочет и делает, время не теряет, сексуальная жизнь тоже жизнь. Плюнула на лицемерие, жизнь коротка, лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть! О-о-о-о! Моя сексуальная жизнь – это кладбище желаний, перехожу от могилки к могилке, успокаиваюсь, – покачивает бокалом Венера.

– А моя… – Ульяна не хочет говорить это неприличное слово вслух, – … жизнь – это волшебные сны на белых облаках.

Ага. «Секс – это спорт или искусство?» – вечная дилемма моего мужа.

Коротко взглянув на неё, Малиновская наваливается на стол в мою сторону и по-ведьмински похохатывает:

– Насть, ну расскажи, как он к тебе подкатил-то? После конференции повел тебя в бар, напоил там и в номер потащил. Да-а-а? Прям тащил или сама ещё шла? Или прямо на конференции наливали?

– Венер, ты прям вот совсем без романтики.

– Без белых твоих облаков? А ты знаешь, что по статистике, в восьмидесяти процентах случаев люди вступают в сексуальную связь в состоянии алкогольного опьянения?

– Это не про алкоголь! Про любовь! – как кобра, распускает капюшон Ульяна.

– Про любовь! – закатывается смехом Малиновская. – Ой, сейчас я умру, про любовь! Пробезделье!

Она открывает вторую бутылку шампанского.

– Пила ты алкоголь? – гнёт свою линию она, разливая розовое сухое, шампанское у нас всегда хорошее.

Я отрицательно качаю головой. Мне в разговоре принимать участия не требуется. Они умницы, они сами всё придумают.

– А-а-а, – Ульяна получает поддержку своей утонченной версии соблазнения. – Я думаю, он покорил её своим интеллектом!

Ульяна грациозно вытягивает шею и действительно становится похожей на балерину:

– Например, так. На конференции… – у неё разыгрывается фантазия, и оживают её тонкие красивые руки в изящных серебряных браслетах. – Нет! Раньше! В самолёте!

Ой, как горячо, какое у Ульяны живое воображение.

– Он пришел с красивым пакетом в руках, сел рядом, обдал её ароматом дорогого одеколона, это сразу вскружило голову. Им принесли шампанское, вы бизнес-классом летели? Он предложил тост, голова закружилась, он взял её за руку при посадке, успокаивая её страх… за локоть… взял… волнение… страх…

Хорошо, что она не знает, за что он меня взял.

– Настя не боится летать, она и за штурвал может сама сесть.

Ульяна зажмуривается и не слышит Малиновскую:

– сжал её руку, и искра пробежала между ними!

– Искра? А в пакете что было? – дознается Малиновская. – Бомба?!

– В каком пакете? – не понимает её Ульяна.

– В красивом твоём, который у него в руках. Презервативы? – Венера откидывается в кресле и хохочет пуще прежнего.

– Тебе плохо сейчас будет! – осаживает её Ульяна. Закатывает глаза, сокрушаясь на вечно солдатский юмор Малиновской, а потом быстренько переключается на меня.

– Ну, правда, Насть, ну, расскажи нам, – уговаривает она и дотрагивается до меня легким поглаживанием. – Никогда ты ничего не рассказываешь! Ну, хоть сейчас, когда тебе ничего не светит, ну расскажи, – умоляет хитренькая Ульяна.

«Ничего не светит», да, из всего я усваиваю только это. Да, я никогда ничего не рассказываю, это правда. Я и про Ренца не рассказала бы, если бы не была так убита, убита выстрелом в упор. Я не говорю, я делаю. Я принимаю их вызов:

– Я сделаю его за пять шагов, – говорю я. – Я объявлю ему мат в пять ходов.

Я встаю, я выпрямляюсь, мои плечи обретают былую гордость, мой позвоночник – серебристый меч, я опять единое целое:

– Я даю себе пять встреч с ним до полной победы, пять шагов – пять недель, и он мой, и мы – открываем бутылку шампанского! Я не я, если он не сломается!

Товарки смотрят на меня с уважением.

В вечной пробке на нашем мосту

Хорошая штука – пробка на дороге, есть время и возможность для громкой музыки

Еду домой новая, с полностью зачищенной от горечи памятью, с легкой, прямой спиной, неощутимым прошлым. Безрассудность и авантюризм – это моё лучшее рабочее состояние. Я готова к любым приключениям и любым трудностям. Какие бы беды не обрушились на меня завтра, я выдержу, я смогу, я знаю, чего я хочу, и это желание дает мне силы. Я всегда хотела недосягаемого. Это моя страсть по жизни. Сто мужчин вокруг будут ерзать и увиваться за мной, но мне нужен тот один, что не смотрит на меня, меня не замечает, а лучше даже игнорирует или снисходителен, это уж вообще чистый мед. Это для меня как команда на старт. Крепкий орешек, трудная задача найти его ахиллесову пяту. Но только он стал зайкой-пупсиком-котенком, добрым и беззащитным, то есть проиграл мне, все свое давнишнее презрение и снисхождение он получит обратно сполна. А-ах, как хорошо бросить на него прощальный взгляд Медузы Горгоны, медленно развернуться и уходить, плавно помахивая хвостом… Ах, как хорошо сбрасывать пятьдесят уже ненужных его звонков за полчаса, ах, какое блаженство…

Я не боюсь и никогда не боялась поражения, я опытный игрок. Я снова та же шкодница, я чувствую себя студенткой второго курса.

Да, я играю в мужские игры.

Да.

Но я делаю это с удовольствием.

Секс под запретом

Глава, из которой вы можете скопировать себе правила сексуального поведения на рабочем месте

Отдавая долг Юрию Ивановичу, трачу остаток вечера на написание антисексуального манифеста для офиса.

Поздний вечер, а я на подъёме, я как юная Ника, крылья за спиной. У меня вдохновение! Я сегодня озорница, и черновик таков:

«Пункт первый, большими буквами.

Сексом в офисе запрещено заниматься: состоящим в браке (во избежание разводов), беременным (во избежание преждевременных родов), людям старше шестидесяти пяти лет (во избежание вреда здоровью), людям с весом более ста кг (во избежание порчи имущества). Кого ещё лишить сладенького?

Пункт второй.

Нельзя использовать офис не по прямому назначению: в рабочее время, во время уборки офиса, когда в нем находится более трех человек (Интересно, спросит Юрий Иванович, почему трех?), когда включено искусственное освещение (А это ещё почему?) и когда работает кондиционер (тоже не знаю почему, просто так).

Запрещается использовать не по прямому назначению следующее оборудование офиса: кофемашину и кулер (Интересно, как бы их можно было использовать не по прямому назначению?), принтер (стратегически важный прибор, сломается – без него никак), шкаф высокий для книг (упасть с него – верная смерть).

Пункт третий, мелкими буквами.

Остальные могут подать секретарю документы, подтверждающие отсутствие причин из п.1, для участия в сексуальной корпоративной лотерее по пятницам. Правила лотереи в приложении и выдаются для ознакомления и подписи только после проверки поданных документов.

Очень мелкими буквами, под звездочкой, в самом низу страницы:

При предоставлении секретарю ложных сведений – подавшие их немедленно кастрируются. Фотографии оных вывешиваются на доску позора около бюро пропусков.

Основное правило лотереи: отказаться нельзя, кто бы тебе не достался».

Всё. Вот так в основном, не меньше и не больше.

Выпью бокал вина, отдохну чуток и напишу шедевр, и покажу вам всем кузькину мать!

Почти ночной звонок

Глава, в которой вам представляется великая честь познакомиться с самой Бэллой Аркадьевной, пусть и при таких странных обстоятельствах. (Бэлла Аркадьевна – жена нашего любимого Юрия Ивановича)

Когда телефон звонит в начале двенадцатого, я думаю, вот наконец… Но это не Ренц. (Надо ли говорить, что каждую секунду я жду его звонка?)

Неожиданно, совершенно неожиданно, Бэлла Аркадьевна, жена нашего любимого Юрия Ивановича, звонит мне. Я, как та телезвезда, в легком шоке. Можете себе представить, что вам поздно вечером вдруг звонит Президент Российской Федерации? Вот как-то так.

Прежде она общалась со мной через Юрия Ивановича, а то, что она звонит и лично, да еще и поздно вечером, это ЧП международного уровня, не меньше.

Увлеченная манифестом, я не сразу соображаю, о чем пойдет речь: японец, наверное, успел настучать в министерство жалобу, и, похоже, рассвета мне уже не встретить, гордое харакири теперь моя судьба. Конечно, именно Великая Бэлла принесет мне эту радостную весть: ведь именно ей, как восходящему солнцу, невозможно ничего объяснить и остановить его движение, невозможно молить ее о пощаде – ей можно только обреченно повиноваться.

Наше ведомство не нуждается ни в представлении, ни в рекламе. Точно так же в представлении не нуждается Бэлла Аркадьевна, Великая Бэлла. И хоть роста она совсем не великого, по степени влияния на важные решения, особенно в случае сомнений, слово Бэллы всегда решающее. Я не знаю, в каком отделе она работает и вообще работает ли она у нас, но совершенно точно Бэлла Аркадьевна вхожа в любую дверь и в курсе любого события. Бэлла Аркадьевна – всемогущий и невидимый постороннему глазу серый кардинал нашего мира.

Мое ожидание: если не объяснить мне, что мы с Андреем всё проиграли и должны сами уйти, как это ни горько, потому что проиграли по своей вине, то зачем тогда ещё я ей понадобилась? Так и есть:

– Увидимся завтра с утра?

Не тратя напрасно слов, Бэлла Аркадьевна назначает время и место моей казни.

Я застываю с телефоном в руках и не звоню Андрею, честно говоря, я боюсь. Для Андрея работа значит еще больше, чем для меня, для него она значит вообще все. Андрей не поймет и не простит мне моего непонятного и ничем необъяснимого поступка. Я пытаюсь представить реакцию Андрея и не могу: подобного события в нашей жизни еще не было. Я буду молчать, молчать до последнего, да и потом буду молчать – мне нечего сказать в свое оправдание.

И что же это за день такой особенный по гороскопам Малиновской? Да какая уже, собственно, разница? Засыпаю усилием воли и снотворного.

Завтрак с Бэллой

Глава про белую скатерть, свежие розы, ароматный (итальянский) кофе: там, где Бэлла, там успех, там победа

Бэлла ждёт меня на бульваре, как мы договорились. Она не высокая, не худощавая, она даже маленького роста и чуть-чуть полновата, однако она так складно при этом выглядит, что, кажется, такое телосложение и есть совершенство, и хочется иметь именно такую фигуру, именно такие черные, густые волнистые волосы и бархатные карие глаза, теплые, внимательные, глубокие. В её взгляде ты отражаешься умным, сильным, красивым человеком, общаясь с ней, ты доволен собой, ловок, находчив, и такое же будет послевкусие общения, Бэлла владеет всеми навыками дипломатического обольщения. Ты безоговорочно ей покорен, готов ей верно и вечно служить и быть от этого счастливым. Бэлла, наверное, родом из древнего татарского княжеского рода, например Юсуповых, так мне хочется думать. Общаться с Бэллой – это, действительно, большое счастье и редкая, надо сказать, удача.

Я же умудряюсь, как всегда, даже в час своей профессиональной смерти, прийти в последнюю минуту.

– Надеялась увидеть вас в театре, – тут же Бэлла останавливает мои объяснения. – Я знаю, Юрий Иванович мне сказал, вы были в командировке.

Мы стоим на светофоре, ждём зеленый.

– Вы очень голодны? Пройдемся немного? – заручившись моим согласием, Бэлла Аркадьевна легонько подхватывает меня под руку и уводит в маленькие улочки за Арбатом. Говорит мне тихо, почти на ухо: – вчерашнее происшествие с японцами ещё не вышло из-под контроля Юрия Ивановича, и я постараюсь его уладить, – Бэлла слегка пожимает мою руку, она улыбается уверенно, и я хотя и совершенно дезориентирована (зачем же тогда я вызвана к ней?), я все же благодарно (хоть и несколько рассеянно) улыбаюсь в ответ. Бэлла подхватывает мою неуверенную улыбку и продолжает легко и беззаботно:

– Знаете, Настя, а меня в молодости путали с Бэллой Ахмадулиной! Я очень этим горжусь. Давным-давно её можно было запросто встретить здесь.

Бэлла светло вздыхает, мечтательно затуманивая глаза, и тут же, в то же мгновение, начинается ее превращение. Да, именно превращение, а не изменение выражения лица – превращение в хищную черную страшную птицу. Этот контраст действует как взгляд Горгоны, вежливая улыбка каменеет на моем лице.

– У меня к вам просьба, Настя. Мне нужна ваша помощь, – эхом отражается в моем мозгу каждое её слово.

Мне страшно, угроза реальна, она ощутима. В моих глазах, наверное, испуг, не знаю, удается ли мне его скрыть, но как красива Бэлла при этом! Своего изумления я не скрываю: какими совершенными интонациями владеет она, в двух словах убедительность всей вступительной речи. Как я, фигура весьма скромная, могу помочь всемогущей Бэлле?

– В судебном производстве вашей ближайшей подруги, Ульяны Алексеевны, находится уголовное дело в отношении моего племянника – Марка Домбровского. Такое совпадение – случайность. Но разве случайность – это не судьба? – улыбается лукаво Горгона.

Вот в чем дело, я немного выдыхаю, и хоть ещё непонятно, что дальше, но ясность направления не в нашу с Андреем сторону уже снимает моё адское напряжение. Ей нужна Ульяна, а я лишь к Ульяне кратчайшая дорога.

– Зайдем в кафе, – предлагает Бэлла Аркадьевна, – здесь отличный кофе, итальянский. Я люблю именно итальянский, – говорит и с неподражаемой легкостью, которая вернулась к ней, совершенно незаметно, невесомо тянет меня за собой.

В кафе она садится спиной к окну и, как только отходит официант, говорит тихо, медленно, педантично, на каждом имени ставя смысловое ударение, поглядывая на меня: всё ли я усвоила?

– У моей родной сестры (пауза) два сына, (пауза) Марк и Антон.

Большая пустая пауза (я учусь у Бэллы доносить много информации за один раз).

– Старший, Марк, (пауза) работает в оркестре Большого театра, он скрипач (пауза). Его обвиняют в том, что он столкнул некую балерину с крутой железной лестницы на сцене, и она чуть не погибла. Марк добровольно признал вину в содеянном.

Бэлла замолкает, информация распределяется в моей голове по ячейкам. Марк старший. Большой театр. Упавшая с лестницы балерина.

– Почему и как всё это произошло мне не понятно, Марк зачем-то арестован, он молчит, да и все молчат. Их матери, моей родной сестры, больше нет, поэтому я защищаю Марка, это материнский долг, – ясно проговаривая каждое слово, внушает мне Бэлла.