Рай там, где все поступают правильно

Рай там, где все поступают правильно

Игорь Азерин

«Вообще один из этих людей подобен скорее тому, кого вызвало на гнев чувство горечи, связанное с причинённой ему ранее несправедливостью; другой же самопроизвольно стремится к несправедливости, увлекаемый своим вожделением к какому-нибудь действию».

Марк Аврелий, «Наедине с собой».

© Игорь Азерин, 2024

ISBN 978-5-0064-2014-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

God Knows I Tried

~

Идею подала Фланна.

Доран познакомился с ней в баре. Потягивая «лонг-айленд», он без особого интереса смотрел телевизор – шёл разбор вчерашнего матча Большого кубка… перевёл взгляд на входную дверь и видит…

Заходят две девушки. Одна из них невысокая, стройная, рыженькая. Заказали «маргариты», сели в углу и начали активно полушёпотом что-то обсуждать. Та, которую приметил Доран Макмилли, имела помимо выше означенных следующие приметы: стрижка с короткой чёлкой «под мальчика», высокий лоб, тонкие длинные губы с улыбкой чуть на бочок, маленький прямой нос, светлые, зеленоватые глаза… От природы она рыженькая или по личному волеизъявлению Доран, конечно, разобрать не мог, да и откровенно говоря, ему было безразлично, потому равным образом приглянулась бы зелёненькая или фиолетовая, имей она комплекс перечисленных примет. Он ещё немного посидел, допил коктейль – и отправился знакомиться.

~

Примерно за полгода до этого дня Макмилли вышел из тюрьмы, куда угодил «за нападение и причинение физического вреда». Освободившись, он, по рекомендации реабилитационного отдела и подчиняясь формальностям шестимесячного полицейского надзора, устроился разнорабочим в строительную компанию; к концу поднадзорного периода стал серьёзно подумывать о своём будущем. Радужные ожидания от свободы, приобретённые им в тюрьме, очень быстро… ещё в первые недели… развеялись и постепенно его накрыла тревога – тревога человека, который не может опереться на своё прошлое. Между тем желания, сопутствовавшие тюремным мечтам, не улетучились.

В первую очередь, ему хотелось найти какое-нибудь интересное дело и заняться им основательно и надолго. Всё, чем он занимался прежде, что давало ему еду, одежду и самое простое жильё, оказывалось всего лишь способом свести концы с концами и было малоинтересно. Даже пособие по безработице, хотя и кусало самолюбие, но к которому он не раз прибегал, имело предпочтительные стороны: не требовалось заставлять себя идти на работу, избавляло от общения с тупыми мигрантами и дарило свободное время. Душа лежала ко многим занятиям, но стоило попробовать, как вскоре обнаруживалось, что это «не совсем то»… или «совсем не то».

Во-вторых, ему не сиделось на месте. С годами он всё меньше и меньше нуждался в человеческом обществе – разве что в мимолётном женском, – в то же время ему казалось, что узы знакомств и отношений, как правило, сопровождающие осёдлость, делают его словно голым и ручным для окружающих, а прошлое – тёмное и опасное – обступает как напористая зелёная изгородь, постепенно отделяя от него настоящее. Он мечтал найти такое место в мире, где люди и отношения… и даже ландшафт и города… были бы иными, и минувшее просто не имело бы почвы укорениться в них. Где-то такое место, по мнению Дорана, должно было существовать – рай для неприкаянных душ, для отшельников, для одиночек.

Иногда он жалел о том, что не остался в армии – а ему предлагали заключить контракт, пройти школу капралов и по итогу стать заместителем командира взвода. Но если спросить его, почему он там не остался, пожалуй, Доран не смог бы внятно ответить. У него было как минимум два соображения. Первое возникало в тот момент, когда нужно было решать, но скоро уходило на задний план и становилось фоном его мыслей, второе – приходило в минуты спокойствия и праздности, и наводило волнение.

В основе первого рассуждения лежал страх. Он знал, что при продлении контракта и при рассмотрении кандидатуры на новую должность какие-то люди при штабе поднимают досье, проверяют и дополняют фактаж. А некоторые факты своего прошлого он боялся сильнее смерти. Вдруг кто-то из штабных сунет нос в его личное дело, узнает позорный случай с его матерью и расскажет другим? Во время оформления документов такое вполне может быть. Нет, тут нужно трижды подумать, прежде чем решить.

Впрочем, может быть, командиры предлагали не то, к чему его склоняли амбиции? И тут он прибегал к рассуждениям второго рода.

Он был снайпером. В первую половину службы он учился и выполнял заурядные задачи штатной взводной единицы. Но ему удалось показать себя весьма положительно в реальной боевой обстановке. Кроме того его стрелковые результаты были изначально отличными. Поэтому во вторую половину службы Макмилли зачислили в группу специального назначения, которая выполняла особые задания: например, «свободная охота» и диверсии в глубоком тылу. Примерно полгода он отслужил помощником снайпера, а затем сам стал первым номером снайперской пары. Но прошло немного времени и группу расформировали. Это случилось после двух инцидентов подряд, когда снайперские пары были захвачены сирийскими повстанцами, а вылетевший на подмогу отряд попал в засаду. Высшее командование запретило командованию бригады заниматься диверсиями и вернулось к старой практике, когда для заданий в глубоком тылу привлекались профессионалы с большим стажем из подразделений «зелёных беретов». Дорану к тому времени оставалось служить месяца три, и командиры, видимо, спеша заинтересовать его продлением контракта, стали предлагать должность с гарантированно высокой оплатой и без особого риска.

Но капральская взводная должность и звание – это забыть о себе. Это вообще забыть обо всём, кроме армейских задач, и держать в уме только проблемы сорока разбойников примерно одного с тобой возраста. Командовать ими, контролировать, учить. Ну, учить – ещё ладно. Есть чему учить: за плечами боевые операции в Сирии и Ираке, одни из лучших показателей в бригаде, чёткое следование инструкциям вкупе с разумной инициативностью… Но вот командовать, нести на себе ответственность за других, фактически отдавать себя с головой чужим людям… Нет, это не то, чего ему хотелось бы. Хотя в целом он от ответственности не отлынивал. Например, если в будущем ему довелось бы найти достойную женщину и обзавестись семьёй, то он бы конечно взял на себя ответственность. Но то семья. А тут три дюжины раздолбаев.

Впрочем, в иную минуту, в ситуации реальной боевой опасности он чувствовал в себе силы для командования и даже определённый порыв отдавать распоряжения, руководить. Эти порывы были подобны лаве пробудившего вулкана, поднимающейся из глубины и неодолимой никакими внешними силами. Но бой – лишь скоротечное мгновение… даже если длится несколько часов… а всё остальное время – рутина, нудное повторение, вдалбливание старых истин во всё новые и новые головы. В повседневной рутине нет места ни вдохновляющим к атаке призывам, ни гениальным командирским решениям, ни самопожертвованию ради величия Америки. Мир вообще становится безопасным и в нём всё меньше места для подвига ради отечества. Есть ещё шансы для солдатского подвига, есть, но они стремятся к нулю.

Может быть, держа в уме ускользающие ненулевые шансы, Макмилли оба раза, что ему делали предложение, не ответил прямым отказом. Что же касается решения уволиться из армии, оно пришло практически внезапно – как извергается уже известный нам лавовый вулкан.

Джереми Хайд – так звали армейского дружка Дорана. В подразделении его считали странным, и в разное время разные люди подозревали в нём то тайного аутиста, то тайного наркомана. Как оказалось позже, второе подозрение было в значительной степени верным. Но Доран ничего такого не замечал. Сошёлся с Джери и всё. А тот не собирался задерживаться в армии. И когда подошёл срок, сказал: «Всё. Начинаю собираться. В понедельник. У тебя, Дор, вроде тоже контракт заканчивается? Поехали ко мне. У нас в Фарго… это не то, что там у вас… Мм?.. Едешь со мной?» Доран пожал плечами, улыбнулся.

Немного позже, пробудившись ото сна во втором часу ночи, он осознал, что надо решать. Вот Джери уедет. А он останется. Как остаются плакаты и журнальные вырезки в комнате, на стене родительского дома, когда ты уходишь в армию или уезжаешь учиться в колледж. Кроме Джери ближайшим рейсом уедет целая толпа – друзей, врагов и просто знакомых лиц, а их место скоро займут новые люди. Ему припомнился прочитанный ещё в школьные годы роман Дино Буццати и он ясно уловил своё сходство с офицером Дрого, мимо которого утекла целая жизнь. Ему стало жалко себя. До слёз. Доран в ту минуту готов был вступить в бой с подкравшимися к казарме лазутчиками, опоясанными лентой взрывчатки, и, выручая всех, героически погибнуть – лишь бы только его запомнили: те, кто скоро уедет, и те, кто остаётся. Запомнили бы как героя. И помнили бы только о его подвиге, а не о семейном прошлом. Но это, увы, могло быть лишь мечтой. Их бригаду месяц назад отвели в тыловую базу, охрану нефтяных полей взяли на себя американские ЧВК, а сам ход событий стремился к мирной развязке в пользу Америки.

Утром Макмилли проснулся с ощутимой уверенностью, что и ему пора заканчивать с военной службой. На счёт того, чтобы ехать к Джери, он не был уверен, но к этому тоже вскоре склонился и когда дружок напомнил: «Ну что, поедешь со мной?» – ответил: «Ну поехали, чего… Хочу посмотреть, что за девчонки живут в Фарго».

Бедняга Доран не мог себе представить, что через некоторое время он, вслед за Джереми Хайдом подсядет на героин, потом угодит за решётку, а во время следствия откроет, что кореш его с гнильцой.

~

– Фланна, – назвалась рыженькая.

– М-м!.. – обрадовался Макмилли. – Узнаю ирландские корни. Одного моего деда звали Фланн.

Она слегка смущённо (как показалось Дорану) заулыбалась и поставила бокал с коктейлем перед собой.

– Корни есть, – касаясь пальчиком подбородка, согласилась Фланна, – но у того имени борода и от него пахнет виски, а моё – с большими фиолетовыми цветами, – и улыбнулась ещё шире, при этом на долю секунды бросив взгляд на подругу.

~

Деньги у неё водились: большей частью получала их от богатого папаши, жившего в Нью-Йорке с третьей по счёту женой, и та была старше Фланны всего лишь года на три. Полной семьёй и в отцовском доме она жила только в раннем детстве, годов до пяти – это было в Сан-Франциско. Когда родители развелись, мать забрала Фло уехала к себе на малую родину – в Хьюстон. Лет через семь мать скончалась… скоропостижно и трагически… после чего Фланна несколько месяцев провела в новой семье отца, к тому времени переселившегося в Нью-Йорк, но не ужилась там и вернулась в Хьюстон, где до окончания школы оставалась с бабкой. Потом переехала в Калифорнию, чтобы отучиться в университете – и там осталась.

Папаша (мистер Шей Бенсон), владелец сети салонов-магазинов «Филиал изящества», купил для Фло дом к югу от Лос-Анжелеса, в Фоллбруке; он же оплачивал все удобства дочкиного жилья. Это был одноэтажный коттедж с мансардой, на заднем дворе которого в кругу семи пальм размещался мраморный бассейн; рядом – лужайки, окаймлённые узким булыжным парапетом и многоярусными клумбами пёстрого наполнения – от розовых зарослей молодой кордилины до сумаха и арека. Впрочем, мисс Бенсон всем этим только пользовалась, а поддержанием вида и функциональности занималась некая компания, также нанятая мистером Бенсоном.

Фланна пыталась стать звездой Голливуда. Ещё во время учёбы в университете она познакомилась с какими-то актёрами и приобщилась к их миру сумасшедших амбиций. Увлечённая перспективами, она закончила краткий курс актёрского мастерства и включилась в гонку за славой. К моменту знакомства с Дораном Фланна успела мелькнуть в эпизодах трёх картин. В двух из них на роль третьего плана протолкнул её тогдашний бойфренд, режиссёр по специальности и продюсер по случаю, работавший в тех картинах помощником режиссёра. Третью картину, относящуюся к низшей голливудской категории, он снял сам, но для Фланны в ней опять же не нашлось роли даже второго плана. То, что бойфренд щедро одарил её из своего гонорара, спасло его от телесных повреждений, но слабо успокоило уязвлённую гордость мисс Бенсон, которой надоело ждать звёздную минуту, выслушивая отговорки и обещания.

Он почти сразу получил предложение для следующего фильма. Со слов Фланны, приятель уведомил её, что в новом фильме играют сплошь китайцы и индусы, с небольшим добавлением афроамериканцев, а для актрис с европейской внешностью есть только отрицательные персонажи третьего плана с русскими именами, а сам фильм предназначен для стран индо-китайского региона. «Я что, плохая актриса?» – прямо спросила его Фланна. Он две минуты доказывал, что она прекрасная актриса: не Ширли Маклэйн, но точно не хуже Рене Зеллвегер. «Допустим, – сказала едва не опьяневшая от сравнений Фланна Бенсон. – Почему же ты не найдёшь мне роль?» «Ну, понимаешь…» – начал он с типичной фразы всяких скользких типОв и напомнил, что у него был проект с главной ролью для неё, но не нашлось спонсоров, а Фланна наотрез отказалась обращаться к отцу за спонсорством.

Она, действительно, скорее убилась бы, но не подошла бы к отцу с просьбой оплаты фактически даже не кино, а её участия в этом кино, не подошла бы, помятуя его скепсис, оформленный в едкую форму, по поводу актёрской карьеры дочери и женщин-актрис вообще. Да и сценарий казался Фланне наивным, и она осторожно подозревала, что проект бойфренда имеет основной целью папашин капитал.

«Ладно, – сказала она бойфренду. – Почему же ты не можешь найти мне роль у других режиссёров?» Он опять: «Ну, понимаешь…» И сослался на тренд, на расовые рекомендации цензурного комитета, на востребованность типажей. «Знаешь что? – сказала она ему. – Да пошёл ты! Трижды! Как режиссёр, как продюсер и как мой парень!»

Ушла от него Фланна с достоинством. Только самую малость дала себе волю, когда со всей дури швырнула ему в лицо ключи от мерседеса, подаренного ей с режиссёрского гонорара. Так швырнула, что повредила тому глаз, что впоследствии стало аукаться с тех вершин, к которым стремилась мисс Бенсон.

Но не на одного лишь режиссёра возлагала Фланна вину за свою до сих пор неудавшуюся карьеру. Пеняла она ещё на козни двух крупных голливудских кланов – блондинок и брюнеток. И хотя не была такой уж яркой представительницей огненного клана – скорее блондинка с рыжеватостью, светлее Алисии Уитт – тем не менее, с присущей рыжим напористостью и прямолинейностью она пыталась затесаться как в ряды блондинок, так и брюнеток, применяя известные косметические процедуры. Тактическая маскировка успеха не принесла. Породистые представительницы гламурных кланов быстро изобличали её и вытуривали при помощи надменных взглядов, острых замечаний и приёмов локтевого двоеборья1. По словам мисс Бенсон, клан блондинок многочисленнее и безжалостнее конкуренток.

Но вот уже полгода она не находила места даже в проходном эпизоде. Бывший бойфренд, жаловалась она Дорану, распространил слухи, будто она с психической аномалией. Из-за этого актёрские агентства высшего звена её избегали, агентства среднего звена выдвигали возмутительные условия, а связываться с агентствами низшего звена, с новичками и подозрительными одиночками ей пока не позволяла гордость и чувство самосохранения.

Однако творческая энергия в ней бурлила и время от времени прорывалась в виде необычных идей, как правило, далёких от чистого искусства, но близких к финансовым махинациям. Ещё в колледже она пыталась себя проявить в бизнесе, но это дорого обошлось даже её папаше – были крупные судебные иски и сопутствующие издержки. Прикинув в уме уровень разрушительного потенциала Фланны, мистер Бенсон посадил её на ежемесячную десятитысячную дотацию и запретил какие-либо заимствования у банков, и даже сделал так, что банковские клерки об этом были осведомлены.

~

Она любила рассказывать о себе, но Доран подозревал, не проговаривая подозрений вслух, что Фланна иногда придумывает кое-какие детали, а то и достаточно внушительные эпизоды своей жизни. Впрочем, бывало, она обрывала свой рассказ на полуслове или вовсе не хотела говорить и сердилась; обычно так случалось, когда речь касалась её посещений психоаналитика и отношений с отцом.

Но и у Макмилли была запретная тема, которую он избегал всеми способами – тема его семьи, а то, что он рассказывал Фланне о себе, обычно относилось к самостоятельной жизни и службе в армии.

Они скоро научились обходить тёмные лакуны личного прошлого: она не спрашивала о его семье, он не заострял внимание на её недомолвках. Оба согласились: будущее может сложиться как угодно, но в настоящем – они друг для друга. Они – пара.

И всё-таки кое с чем Доран не мог смириться, а именно – что Фланна была богата. Правда в её обстоятельствах существовала неоднозначность. Да, теоретически она являлась богатой наследницей, пусть даже в ряду сводных братьев и сестёр, но из-за сложности отношений с отцом и реально непредсказуемого характера, доступ к семейному деньгам и вообще ко многим престижным возможностям был для неё ограничен, и в значительной мере ею самой. Она вообще рисковала остаться «принцессой на бобах». К слову, её мать в своё время проявила невиданную гордость, уйдя от мужа-миллионера с пустыми руками, забрав только маленькую Фло, и всегда отказывалась от его помощи.

Макмилли разрывала двойственность. С одной стороны, он чувствовал себя альфонсом, с другой – рыцарем, который должен открыть для своей принцессы путь к её царской доле. Но чтобы исполнить долг рыцаря, ему самому надо было бы кое-чего добиться в плане денег. Вместе с тем он осознавал: законным образом вряд ли удастся быстро разбогатеть. Да и не быстро…

А Фланну привлекал риск, и порою она подталкивала Дорана к действию разными идеями, причём под соусом «а ты мог бы?». Таким образом они и подобрались к сумасбродной операции, сулившей миллионы.

~

С момента знакомства они около месяца оставались в Хьюстоне, потом уехали в Лос-Анжелес, после того как одна из подруг Фланны сообщила по телефону, что какой-то их знакомый киношник может взять мисс Бенсон на небольшую роль. Однако на месте выяснилось: уже взята другая актриса и киношник крутит с ней роман. Фланна на удивление спокойно выслушала унизительную новость, причём из уст того самого киношника в присутствии своей конкурентки, когда с подругой и Дораном приехала к нему на виллу. И вообще, она как-то слишком легко смирилась с такой ситуацией, получившей свою развязку на вечеринке, под взглядами двух десятков людей, явно ожидавших представления от «скандальной выскочки». Она просто взяла Дорана под локоть и повлекла его к выходу – её рука была жёсткой словно арматура. Они шли не оглядывались, а Фло даже не обратила внимания на оклик подруги.

Ночь для Дорана Макмилли выдалась тяжёлой – мисс Бенсон требовала ласки. Сначала ласки, но потом не раз требовала повысить силу ласковых движений и амплитуду. Вообще, многого требовала. Доран осознал, что тяжёлый физический труд может быть не только ручным, но и… Наконец Фло одарила своего мачо затяжным поцелуем в губы, уронила голову ему на грудь… и сразу уснула. Доран ещё с минуту лежал, слегка выпучив глаза, сдерживая учащённое дыхание и сердцебиение, и боялся пошевелиться. Затем продолжительно выдохнул и свободно задышал. «Нда-а-а-а-а… Лианан Ши», – подумал он… и телепортировался в царство Морфея вслед за своей любимой.

Выспавшись, мисс Бенсон начала обзванивать чуть ли не всех голливудских знакомых. Если с кем-то у неё были испорчены отношения, она их исправляла. Все приглашались в гости. Ближе к вечеру на стоянку возле дома въехали минивэны компании по доставке продуктов и бригады выездных поваров и официантов.

Последовала неделя вечеринок, на одну из которых пришёл Тони Край – сценарист только что достаточно сильно нашумевшего фильма. Этот парень уже работал над следующим проектом, способным, как он считал, вызвать зависть даже у братьев Коэн. Сюжетная задумка, которой Тони поделился с Дораном и Фло действительно была необычной, но… важнее другое – в ней оказалась идея, которая в бесшабашной рыжей головке Фланны Бенсон начала обретать практические контуры. В тот же вечер…

Часть первая

Swan Song

Глава первая

~

Телевизор, включённый на музыкальный канал, едва-едва издавал звук. Доран и Фло отдыхали после небольшой приятной нагрузки в постели и курили. В этой спальне потолок представлял собой зеркало. Фло по привычке положила голову на грудь Дорана и смотрела в телевизор. Она немного прибавила звук. Доран смотрел на потолок. Его светлые волосы… сейчас всклокоченные… в отражении зеркала казались тёмными, а из-за угла, под которым свет телевизора падал на его лицо, оно походило на посмертную маску с мешковатыми щёками, и кожа выглядела непривычно тёмной.

«Чёрт!.. Когда она подо мной, то видит на себе мулата» – неожиданно пришло ему на ум, хотя он и сам не раз и не два поглядывал в зеркало, занимаясь с Фло. Его кольнула ревность.

Черты мулатки Фло из Зазеркалья были живее и привлекательней его собственных, правда, её короткая стрижка придавала отражённой постельной сцене гомосексуальный контекст.

Докурив, Фланна легла на бок, повернувшись к Дорану, подпёрла голову ладонью и завела разговор об армейских годах Макмилли. Её интерес вдруг обратился к подробностям касательно оружия. Раньше интерес мисс Бенсон имел несколько иную направленность. Например, она спрашивала: «А ты в женщин стрелял?» и: «А сколько человек ты убил?»

В этот раз она спросила:

– А из той винтовки, которая у тебя была там, реально сбить вертолёт?

Макмилли мог ответить целым рассказом, но он, после паузы, ответил просто:

– Да. Но не любой.

Понятно, что интерес Фланны такой формулировкой не был удовлетворён.

– А какой? Маленький можно сбить.

И Доран, уже сам чувствуя интерес к теме, произнёс:

– Дело не в размере, – он с улыбкой взглянул на Фло.

Сообразительная женщина моментально консонировала иронию:

– Зависит от твёрдости и настроя?

– Зачем тебе?

– Ну скажи.

– Про какие ты вообще спрашиваешь? Вертолёты делятся не на большие и маленькие.

– А какие?

– Набери Тони Края и спроси.

– Какие?

– Например, на военные и гражданские. Военные делятся на боевые, транспортно-боевые, транспортные и специальные.

– Да? А боевой можно сбить из винтовки?

– Если очень повезёт, но вообще – вряд ли.

– Почему? Он из брони?

– М-м… Стёкла у него точно из бронестекла. И пилот в бронекапсуле.

– А у гражданских вертолётов стёкла обычные?

– Ты хочешь купить винтовку и сбить вертолёт?

– Скажи.

– Что ты задумала, котёнок?

– Потом – сначала скажи.

Макмилли некоторое время молча смотрел в телевизор.

– Зачем гражданскому вертолёту бронестекло?

– Значит, нет?

– Нет. Обычное авиационное стекло.

– Обычное авиационное?

– Не как в твоих в окнах и дверях. Оргстекло, типа пластика, но твёрже.

Лицо Фло отразило лёгкое умственное напряжение.

После паузы она предоставила на утверждение Дорану следующий вопрос:

– Но пулей его пробить можно?..

– Да. Но, дорогая, – Доран повернул к ней голову, гримасно улыбнулся, а потом всё-всё-всё объяснил. – Винтовочная пуля пробить его может со средней дистанции и только примерно с прямого угла.

Милое создание, наполовину прикрытое лёгким покрывалом, произнесло вроде как с пониманием:

– М-м… – покивало и добавило. – Я получила такие сведения, что должна немедленно вам отдаться.

– А! Значит, ты завела этот разговор, чтобы вовлечь меня в сексуальные отношения?

– Ага! – энергично согласилась Фло. – Между прочим, откуда ты так много знаешь про вертолёты?

Доран пожал плечами:

– Так… Болтали с парнями, когда было время. И занятия у нас были специальные.

– Понятно.

– Но Тони Край-то, наверное, больше знает.

Фланна пристально, с выражением игривого задора на лице, сначала просто смотрела на Дорана, потом сделала наклонные движения головой, как делают иногда собаки, и чмокнула его в грудь.

– Хочу.

~

Прошло несколько дней. Фло снова затронула вертолётную тему, но теперь под весьма практическим углом. Они вернулись домой поздно: были на вечеринке у одного подбирающегося к славе режиссёра. Макмилли лежал в постели, поглядывал в телевизор. Приняв душ, к нему вскоре присоединилась Фланна. Несколько минут болтали ни о чём. Затем ласкались. Но когда Доран попытался задрать до самой шеи Фло её шёлковую ночную сорочку, она решительно остановила его со словами: «Нет, подожди, я там забыла…» – и поспешила в соседнюю комнату. Макмилли проводил чертовку голодным взглядом.

Фланна возвратилась минуту спустя с зажжённой сигаретой. Прилегла на кровать, повернувшись к Дорану и облокотившись на подушку.