Долгая память

И если теперь понятно кто, и понятно как, то остается последний вопрос: каким образом это снять? В принципе, после смерти проклятийника наложенные им наговоры осыпаются, так что публичная казнь Брюинна тин Лаферье как раз и может освободить их семью от столь неприятного обременения. А значит… следует послать лучших: отряд Гархеля тин Пассодье отправится в Тильвериш сегодня вечером. С приказом доставить изменников тин Лаферье в столицу.

А уж когда их привезут, он им все припомнит: и как на потентата обижаться, и как злоумышлять, и как идти против правящей семьи, и как именно надлежит поступать с отступниками! Но все пошло не так. За целую неделю Гархель тин Пассодье, что ни предпринимал, так и не смог преодолеть защиту имения тин Лаферье. И его, и членов его элитного, между прочим, отряда просто отбрасывало при попытке хотя бы прикоснуться к стенам. Все, чего ему удалось добиться от обитателей – это единственного ответа, что владелица имения будет разговаривать только с Робером тин Веронье. Отчет тин Пассодье дышал бессильной злобой, и разве что не дымился в руках получившего его потентата. В принципе, ожидаемо, мог бы и сам сообразить, куда Гархелю против заклятий сильнейшего проклятийника Колхидии!

А это означало, что, если Робер хочет добиться хоть какого-нибудь результата, ехать придется самому. Ему-то причинить вред таким образом невозможно. И не пустить его на порог как тин Пассодье тоже не смогут… Но хорошего настроения ему эта мысль не добавляла, скорее, наоборот. К злости на факт наложенного Главным ритуалистом проклятья добавилась дополнительная неприязнь, что его таки вынудили тащиться через полстраны. И кто! Какая-то никому не нужная девка…

Вот перед потентатом ворота имения тин Лаферье мгновенно распахнулись. И Хлеанора тин Лаферье, ожидая визитеров, величественно сидела на возвышении в приемном зале как законная правительница, снисходящая к просьбам простых смертных. И она его не боялась, он это ясно видел, скорее, пребывала в предвкушении от возможности с ним сцепиться, пусть и в последний раз в жизни. А ведь Леа по-прежнему красива и практически не постарела, машинально отметил Робер, даром что с нашей последней встречи прошло… сколько лет? Сорок пять? Пятьдесят? Больше? И фигура такая же соблазнительная… Так, он здесь не затем, чтобы вспоминать прошлое! И постарался сразу перейти к делу:

– А что ж я здесь твоего отца не наблюдаю?

– И тебе здравствовать, потентат, – ехидно уколола его Хлеанора пренебрежением к элементарным правилам вежливости. – Так сколько лет минуло… возраст, опять же… скончался он.

– А… ну, а теперь хоть ты можешь ответить, зачем все это понадобилось?

– Что это?

А глаза какие удивленные – ну, прямо сама невинность!

– Проклятье нашего рода.

– Скажешь, у меня не было оснований? После твоих действий?

– Может у тебя и были основания обижаться на меня, но при чем тут дети?! Их-то за что?

– У меня тоже был ребенок. Сын. Которого ты не захотел. И он умер. Тебе я сделать ничего не могу, клятва не позволит, тут тебе повезло, но за мое унижение и боль ты будешь наказан. Сам-то ты долго протянешь, живой и здоровый, но при этом будешь смотреть как умирают твои дети и внуки. На это нашего с отцом дара хватило. И ни одна из женщин здешней земли не сможет родить вашей семейке потомков, что не пострадают от проклятья тин Лаферье!

Робер понял, что больше не выдержит, и выданный Миллем тин Ксаранье ритуальный клинок мягко вошел в ее яремную вену.

– Дурак, – еще успела она прошептать немеющими губами, – какой дурак!

Тело Хлеаноры тин Лаферье Робер приказал сжечь, и вернулся в Ольвию с ощущением, что освободился от тяжкой ноши, но еще через двадцать лет понял, что поторопился с суждением. Ришван, любимый внук, и две правнучки скончались непонятно от чего, из всех родственников болезнь пощадила только полугодовалого правнука Ральнера. И тут он понял, что ничего со смертью Хлеаноры не изменилось. Но почему? Он же убил ее, проклятье должно было спасть!

Семейный целитель, Ваниг тин Ксаранье, заменивший на этой должности своего отца, старого Милля, долго допытывался что именно ему сказала Хлеанора, а потом подумав и пожевав губами, неохотно сообщил, что если он правильно догадался, то ее убийство ничего дать и не могло.

– И почему, собственно?

– Да потому, что, если верить ее словам, а перед смертью редко врут, она когда-то была от Вас беременна, Правитель.

– И что?

– А то, что ребенок из семьи проклятийников, зачатый от презираемого человека, выношенный в ненависти и рожденный для мести, сам по себе уже представляет нешуточную угрозу. А если его правильно ритуально умертвить, да еще грамотно проклясть при этом всю кровь рода тин Веронье… а Брюинн тин Лаферье был в этом лучшим… то поторопились Вы ее убивать. Сама ее смерть ничего не меняет, а вот рассказать кое-что нужное она могла.

– Что именно?

– Она могла указать точное место, где ныне хранится сосуд с телом Вашего прόклятого сына.

– И зачем мне знать, где этот гробик?

– Это не просто гробик. Это… филактерия, крестраж, ханпинг, как такую мерзость только не называют… Это его не упокоенная «душа в пробирке». И эта душа периодически пробуждается и уничтожает всех, кто связан с Вами кровными узами.

– И… что теперь делать?

– Попробовать найти сосуд и уничтожить. Иначе проклятье Вашего рода останется вечным.

Легко ему говорить – найти и уничтожить! Кто же знает, куда она могла его запрятать? И ведь наверняка, мерзавка, сделала это втайне ото всех! Н-да, возможно он и впрямь поторопился с ней покончить? Потому что поиски этого клятого сосуда результатов ожидаемо не дали. Зато так же ожидаемо голову подняли недовольные аристократы из Законодательного Собрания, и заклекотали как стервятники о необходимости укрепления шатающейся власти потентата. Вплоть до того, что однажды Робер тин Веронье оказался вынужденным прочесть эдикт, согласно которому семья Правителей теряла практически все свои властные полномочия и привилегии, оставаясь лишь символом правления в Колхидии.

А на его неподдельное изумление председатель Собрания прямо объяснил, что рисковать нельзя. Пока это самая, как ее там, которая сосуд с телом не найдена, на что шансов практически нет, проклятье так и будет умертвлять семью тин Веронье. И что прикажете делать, если, вернее, когда после смерти Робера ее останутся представлять только подростки? С неокрепшей волей и психикой. На которых сможет влиять кто угодно? Что в этом случае ждет страну? Нет, так не пойдет. Отныне молодые люди правящей семьи, имеющие обыкновение умирать, даже не достигнув двадцати лет могут оставаться только декоративным элементом власти. А реальное бремя власти придется нести более зрелым и более долгоживущим. То есть тому органу, который и без того был создан именно для этих целей.

То есть в результате ему предъявляют требование ограничения абсолютной власти потентата, понял Робер, пользуясь возможностью «перебить» право вето единогласным голосованием членов Законодательного Собрания. Ловко… все согласно законодательству… и не подкопаешься. Твари.

– Значит, наше Собрание древних ископаемых воспользовалось ситуацией с проклятьем, почуяло слабину правящей семьи и решило узурпировать власть? – ядовито осведомился Робер.

– Ни в коем случае! – Лорат тин Харадье аж замахал на него коротенькими пухлыми ручонками. – Никто не собирается становиться единоличным правителем и подменять семью тин Веронье. Членство в Собрании станет не наследственным, а выборным. Более того, мы считаем необходимым создание специального структурного подразделения – Выборного Совета, в довесок к Законодательному Собранию. Он и станет исполнительным органом власти.

Обложили, мерзавцы. Что он может сделать? А ничего. И вместо возможности управлять страной он оставит своим потомкам только огрызок, даже скорее призрак власти, ранее принадлежавшей роду тин Веронье. И все из-за какой-то мстительной идиотки, в свое время отказавшейся просто раздвинуть ноги. Неужели правы были родители, когда выговаривали ему за недостойное поведение и действительно не следовало обижать сильный род проклятийников? Даром что своей вины он не чувствовал как тогда, так и теперь.

– Кроме того… – тин Харадье слегка замялся… – подобное решение навсегда отрежет от власти любые другие аристократические рода. Которые могли бы… воспользоваться сложившейся неоднозначной ситуацией… и захотеть радикально отодвинуть ослабший род тин Веронье.

Робер чуть не присвистнул, а ведь правда! Что ж, следовало признать, что председатель Законодательного Собрания поганец, конечно, но далеко не дурак, и даже отбирая у его семьи бόльшую часть власти, оставляет вместо нее некую гарантию безопасности.

– И еще… – Роберу показалось, что тин Харадье не иначе как вознамерился его сегодня окончательно добить своей болтовней. – Насчет произнесенной тин Лаферье формулировки… она сказала «ни одна из женщин здешней земли не сможет родить потомков, что не пострадают от проклятья», так? Получается, мы имеем дело с не с безусловным проклятьем, а с проклятьем, завязанным на условие. А что будет, если это условие убрать? Вернее, попробовать обойти? Если женщина для продолжения рода тин Веронье будет не здешней? В смысле, по происхождению не с континента? Это шанс для Вашей семьи преодолеть проклятье.

А ведь верно… если при наложении проклятья имеется условие, типа «будешь покрываться прыщами, если соврешь!», то соблюдая это условие, то есть говоря правду, от проклятья, то есть в данном случае прыщей, будешь избавлен. Если Леа сглупила, присовокупив к проклятью условие, то он-то глупить не намерен, и сделает все, чтоб его обойти. Это действительно шанс для Ральнера. Только вот… где тин Харадье собирается брать такую женщину?

– Две недели назад в Кимериш с промысла вернулась «Ночная звезда». Как раз в районе дальних отмелей они наткнулись на маленький баркас. Всей команды у этого суденышка – два человека, муж и жена. Сами они говорят на каком-то неизвестном наречии, но за прошедшее время начали потихоньку осваивать наш язык. Утверждают, что они родом с Островов, правда непонятно каких. Ни на одной из известных нам карт такой суши нет.

– И что?

– Жена беременна. Ваш семейный лекарь утверждает, что девочкой.

Как Робера при этом перекосило! Дожили. Его правнуку, будущему потентату из правящего рода тин Веронье норовят подсунуть в жены какую-то еще не родившуюся островную дикарку. А она, может, будет страшнее крокодила! И тупее бревна.

Хотя… если ее с рождения правильно воспитать… если вложить ей в голову соответствующие знания и манеры… и, главное, если это поможет обойти проклятье… что ж, пусть будет дикарка. Зато ее и Ральнера дети выживут. И род тин Веронье не прервется.

Почти сразу после родов дочь этой пары максимально тщательно исследовал целый консилиум лекарей, признали годной… и отобрали у них. И мягко… или не мягко… объяснили, что за все в жизни нужно платить. За безбедную жизнь на материке они расплатятся первенцем. И незачем рыдать! Детей еще нарожаете! А девочка попадет не куда-нибудь, а в самые лучшие руки! Подробности родителям, понятно, никто не стал прояснять, мало ли, проболтаются еще, но участок, домик и солидную сумму денег в качестве компенсации они получили.

Для новорожденной немедленно провели ритуал имянаречения Кораддой ти Биратье, выбрав после долгих споров и раздумий имя некогда славного, но, к сожалению, ныне угасшего рода. Для этого были очень определенные основания. С одной стороны – девушка не какая-то там простолюдинка, чтоб впоследствии никто не позволил себе презрительно морщить нос по поводу ее происхождения, с другой – не высшая аристократка, чтоб никто не начал чего-то лишнего подозревать и начать выяснять подробности родословной неизвестно откуда взявшейся представительницы достаточно узкого круга.

Младенца официально удочерила приближенная к власти бездетная пара тин Данерье, и ее начали старательно «обтесывать» под стандарт колхидской молодой барышни. Манеры, этикет, допустимые для юных высокородных леди занятия и увлечения, Робер тин Веронье еще успел увидеть перед смертью как из потомка диких островитян получается вполне приемлемый вариант среднестатистической добропорядочной девушки. А потом прочитать, как заранее простимулированные газеты разразились целой серией статей, о том, что будущий двадцать пятый потентат Ральнер тин Веронье случайно (три раза ха!) встретил молодую приемную дочь четы тин Данерье в театре в антракте и так заинтересовался, что проговорил с ней все второе отделение пьесы. И воспылал к ней чувствами.

Чуйствами, он сказал, высоким, да, и никак иначе!

И дальше борзописцы старательно освещали процесс охмурения молодым Ральнером тин Веронье девицы ти Биратье, приглашавшего ее в театр, оперу, планетарий и даже на экскурсию в Государственный музей минералогии. Они со смаком описывая преподнесенные им букеты, тщательно выбранные сладости и сборники поэзии. Они даже разнюхали подробности его визита в частный питомник сумчатых бельков, где им был выбран самый кондиционный питомец для подарка девушке, за которой он ухаживал. А если учесть, что породистые бельки могли стоить столько, сколько иным за всю жизнь не заработать, то… то это автоматически подтверждало факт серьезности намерений будущего потентата.

Поэтому предложение о замужестве с Ральнером было, естественно, принято ею с восторгом. Накануне свадьбы правнука Робер мог позволить себе умереть умиротворенным. С мыслью, что даже если он и накосячил, то во всяком случае постарался исправить то, что мог.

Не мог он знать, что штатный летописец потентатов Колхидии Лестран тин Менье будет в своих записях придерживаться принципа исторической беспристрастности и в хрониках для потомков впоследствии резко осудит его неподобающее Правителю неразумное и распутное поведение, приведшее к потере семьей тин Веронье власти в стране. И что останется он в истории и народной памяти как тин Веронье XXIV, Безумный Блудник.

Руджер тин Веронье, брат XXVI потентата Колхидии

Память – странное сито:

На нем остается все хорошее о нас

И все плохое о других.

Веслав Брудзиньский

И погода стояла не по-весеннему холодная, и дел опять навалилось, и больная нога к ночи разнылась, не иначе как к ненастью. Руджер тин Веронье посмотрел на стопку еще не прочитанных документов с ненавистью, но деваться было некуда, его работу за него никто не сделает. Как так вышло, что именно ему довелось взвалить на себя это нелегкое бремя? Чем он прогневал какое-то из божеств? Опять до утра разгребать… и ведь не передоверишь никому… Пора, давно пора себе преемника вырастить, да где ж взять такого, чтоб и умен был и предан? Или воспользоваться имеющимися у страны возможностями? В конце концов, как показывает опыт, для обеспечения лояльности окружающих их вполне достаточно…

Потому что проблема преодоления последствий проклятья никуда не делась. Их отцу еще повезло: согласно отчетам сотрудников той организации, которую он нынче возглавляет, папаша был абсолютно бездушной скотиной и редкостным лицемером. Но работать на публику умел превосходно, этого у него не отнять. И спектакль под лозунгом «внезапная любовь» к девочке-островитянке разыграл идеально. Их мать так ошалела от красивых ухаживаний и оказанной ей «чести», что немедленно согласилась выйти за него замуж. И боготворила мужа всю свою недолгую жизнь и беспрекословно выполняла все, что скажут. И своевременно родила двух сыновей: старшего Ривега и через семь лет его, Руджера.

Мама Рада… Руджер, как младший, плохо ее помнил. Она была тихой, ласковой… и незаметной. Ему было пять лет, когда проклятье вновь активировалось, унеся жизнь Ральнера тин Веронье и подорвавшее материнское и его здоровье. Мать так больше и не встала с постели, медленно угасая от тоски по мужу, все думали, что и он скончается, а он месяц провалялся в лихорадке, но выжил. Остался перекошенным, с плохо гнущейся левой ногой, но живой!

А это позволяло надеяться, что половина чужеземной крови все-таки помогла преодолеть проклятье, пусть и частично. Однако со временем встала новая проблема: где подобрать нездешнюю невесту подрастающему Ривегу. Чтоб максимально противостоять наследию Хлеаноры тин Лаферье. Сейчас повзрослевший Руджер понимал, что розыск пары для первенца – дело первостепенной важности, но то, что мысль о поиске возможной жены еще и для него никому в голову не пришла… вообще-то было обидно. Вечный второй, вечный запасной, да еще и пожеванный жизнью урод.

Вот как раз Ральнер тин Веронье хорошо осознавал степень риска для семьи, а потому его посланники давно прочесывали поселения на побережье Альборанского моря, не гнушаясь проверять и соседние Корнуэлль и Угрению, в надежде наткнуться на таких же островных переселенцев, среди которых можно будет найти для старшего наследника девочку без примеси материковой крови, и однажды, пусть и после его гибели, их поиски увенчались успехом. Половинчатым.

Иногда Руджер думал, что лучше бы не увенчались. Потому что после многодневных поисков удалось обнаружить аж в Угрении только одного островитянина. Причем, если учесть, что женат он был на местной угрешке, это значило, что их дочь тоже была полукровкой, как и Ривег с Руджером. То есть улучшения в смысле сглаживания проклятья не ожидалось.

Но любой другой вариант был еще хуже, и Законодательному Собранию пришлось, скрипя суставами, предварительно одобрить этот брак. Ержин и Вирма Ривендейл дав предварительно клятву о неразглашении, выслушали посланников соседней страны, побеседовали с дочерью и согласились прибыть на переговоры в Ольвию. Предложенные условия, как-то: сменить гражданство, переехать из Угрении в Колхидию в уже приготовленный для них дом на море, получить неплохую сумму наличными их вполне устроили, но родители заранее предупредили, что потребуют от собеседников дать клятву, что в отношении их дочери не будет осуществляться попыток насилия. Мотивируя это тем, что они сами дочь никогда силком не заставляли что-либо делать, и другим это позволять не хотят.

Председатель Законодательного Собрания с легкостью им это пообещал, про себя дивясь доверчивости полудикарей, которые готовы принимать за истину пустые слова, и крайне изумился, когда Вирма Ривендейл потребовала присутствия Главного ритуалиста Колхидии для закрепления клятвы. Откуда? Откуда этой невежественной дурище из глухой провинции знать такие подробности? А ведь обещание не вредить, усугубленное печатью лучшего проклятийника страны, намертво свяжет всем членам Собрания руки в отношении их дочурки. И никакие попытки увильнуть от подобного действа не срабатывали. И продавить их авторитетом не получилось – чета угрешцев уперлась намертво. И предупредила, что в случае эксцессов искать им их дочь придется долго, если вообще сумеют ее найти.

Агенты, сопровождавшие чету Ривендейлов из Угрении, подтвердили факт отсутствия в доме дочери на момент отъезда семьи в Колхидию, и стало понятно, что парочка-то не так проста, как казалось на первый взгляд. Откуда-то им известно о том, как работают проклятийники, а откуда им это знать, если таковые имеются только у колхидцев? И они им явно не доверяют, раз уж сами рискнули приехать на переговоры, а дочь предварительно где-то спрятали. И дали понять, что пока не будет в отношении ее железных гарантий, договариваться откажутся. Раньше под пытками сдохнут, но ради блага дочери откажутся. А без их помощи девчонку им в чужой стране не сыскать.

А уж если этим займется контрразведка Угрении, то на всех их планах можно будет смело ставить крест – да они костьми лягут, но постараются ситуацию у соседей максимально дестабилизировать. Понадобиться – сделают все, вплоть до устранения этой девицы, только бы не дать роду тин Веронье выжить.

И клятву давать пришлось. И терпеть наложенное Главным ритуалистом проклятье тоже. И члены Законодательного Собрания сочли, что им уже можно выдыхать, потому что все разрешилось. Мало кто из них тогда догадывался, что проблемы только начинались. Ибо Лайма Ривендейл к своим четырнадцати годам уже имела четко сформулированные жизненные приоритеты и совершенно не собиралась проникаться важностью миссии, уготованной ей колхидцами. Выросшая в простой рыбацкой семье, она с детства привыкла к воле, и любые попытки привить ей благонравное или покорное поведение встречала в штыки.

И никакие уговоры на нее не действовали. Равно как и угрозы. Потому что при первой же попытке на нее надавить, шантажируя жизнью и здоровьем отца и матери, старички из Законодательного Собрания не просто услышали на свой счет некоторое количество… определений, из которых «старые пердуны» было наиболее мягким, даже переводчик от ее портового жаргона покраснел, но и получили встречное обещание после замужества с потентатом расквитаться с «каждой сволочью, посмевшей только подумать навредить ее родителям!»

Да, это вам не тихая и воспитанная Корадда ти Биратье! Вот когда все причастные к процессу организации будущей свадьбы юного Ривега с благодарностью вспомнили и по достоинству оценили усилия семьи тин Данерье, вылепивших из островитянки благовоспитанную барышню! Но тем-то достался грудничок, а здесь пришлось иметь дело с эдакой вполне выросшей оторвой. Руджер еще помнил с каким скандалом будущая невеста брата прибыла в официальную резиденцию в столице. Ему к тому моменту сровнялось одиннадцать лет, и он с любопытством подсматривал через перила второго этажа, как билась посуда, летали книги, а его будущая невестка орала дурниной на сбежавшихся горничных, что не нанималась таскать на себе эти дурацкие тряпки. Весело, никакого цирка не надо!

А уж как с ней намучились учителя колхидского языка! Даже с самым мощным благословением, наложенным лично здешним Предстоятелем церкви Светлейшего юная невеста крайне медленно продвигалась в его изучении, то и дело переходя на родной.

Со временем он понял интересную вещь, Лайма не была ни глупой, ни вредной, ни склонной к истеризму, просто… весь этот навязанный образ жизни был ей чужд. А от нее как раз и пытались добиться покорного принятия чужих правил, не принимая во внимание ее собственные желания. Отсюда и постоянные столкновения с сонмом наставников и гувернанток. Единственным человеком, кто понял это раньше него, оказался его же воспитатель Нифхель тин Зилнье. Именно он сумел научиться договариваться с темпераментной Лаймой и урезонивать ее при необходимости. А проще говоря, установил систему обменных отношений: заучиваешь ежедневно пять правил этикета – сможешь ходить по своим комнатам в привычных брюках вместо платья; вечером на официальном приеме ведешь себя как паинька – утром получаешь возможность съездить на рыбалку; утром выдерживаешь чаепитие в кругу высшей аристократии – вечером можешь рассчитывать на конную прогулку на подаренном жеребце. И так далее.

И сработало! Оказалось, что даже с взбалмошной и капризной Лаймой можно было договориться! Если на нее не давить. И то, что Председатель Законодательного Собрания расценил подобную систему взаимоотношений как пошлую склонность к торговле, на деле было попыткой оставить себе хоть какую-то частичку прежней жизни. Которых оставалось у нее очень немного.

Одна из самых громких склок пришлась на день проведения ритуала имянаречения. Потому что и здесь были свои особенности, связанные с происхождением: по обычаю простолюдинка получала имя максимум из двух слогов, девушке, семья которой носила приставку «ти», разрешалось дать дочери трехсложное имя, и только женщины высших родов с приставкой «тин» получали при рождении право на имя из четырех слогов. А Лайма не хотела отказываться от привычного имени и менять его на подобранное Наставником семьи тин Веронье, утверждая, что предлагаемая им Булинна больше всего похожа на название мелкой рыбешки, водящейся у них в Ласточкиной бухте. Или на звук при рвоте.

Тин Зилнье и тут проявил себя как искусный дипломат. Он не постеснялся напомнить Лайме, что, давая согласие на переезд в Колхидию, брак и прочие, связанные с этим нюансы, она обещала придерживаться установленных в чужой стране правил и обычаев. И требовала относится к своим словам, как к обещаниям взрослого… ну, во всяком случае, достаточно зрелого человека. И ей поверили. А сейчас она как себя ведет? Как малолетняя истеричка. Так может все ее обещания – так, пустой звук, и относится к ней следует именно как к малолетней истеричке? Неспособной нести за собственные обещания ответственность?

Пристыдил ее Нифхель. И в чем-то взял на слабό. Такого покушения на свои слова Лайма перенести не смогла и, вздернув голову, отчеканила, что пойдет на этот дурацкий ритуал, но имя… новое имя она выберет себе сама и уж постарается, чтоб оно не было похоже на звук собачьей отрыжки. И ведь откопала же где-то в именовальной Книге Лайанну, чтоб не переименовываться совсем полностью. И, верная обещанию, прошла ритуал имянаречения безупречно, не заставляя краснеть и дергаться наставников по языку и этикету.