Мои два года

На строевой подготовке мы начали учить передачу оружия следующему за тобой в строю. Выяснилось, что на присяге на два десятка наших рыл, будет всего четыре автомата. Да и те учебные, с просверленным казёнником. Спасибо скажите, говорит наш сержант, что на счёт этого договорились с академией Малиновского. Вон молодёжь, что осенью присягу принимала, вообще с пустыми руками чуть не оказалась. Ладно, Аркаша на Госпитальной площади сговорил экипаж ППС, и те выделили два своих АКСУ для присяги. Уставных парадов Лёха Костерин не знал и призвал на помощь нашего замполита. Под его чутким руководством мы передавали друг другу деревянные макеты на ремне. Через пару часов Алексей Николаевич удовлетворился, могёте говорит.

За два дня до присяги каптёр выдал нам парадную форму. Примериться там, погладиться. Больше всего это было похоже на школьные пиджаки с накладными карманами, только тёмно-зелёные. Костерин с Пищиковым смотрелись гораздо зачётнее в старой советской парадке. А с белыми парадными ремнями так вообще. А ещё нам к парадной форме не завезли погоны, от слова совсем. То ли старшина решил, что ему нужнее, то ли и впрямь на вещевом складе не оказалось. Принимали мы присягу 18 марта в воскресенье в парадной форме без погон и с холощёными автоматами в руках. Секс в презервативе, да ещё и с резиновой женщиной. Нет, всё конечно было красиво и торжественно. Свет от больших хрустальных люстр в холле на втором этаже управления ГВКГ отражался от лакированного паркета, ярким золотом играл на начищенных бронзовых ручках высоких дубовых дверей. Высоченные потолки задания, построенного ещё в 1835 году, с шикарной вычурной лепниной, обшитые деревянными панелями стена, тяжёлые бархатные темно-бордовые гардины на окнах, кадки с пальмами. У противоположной от нашего строя стены начальник госпиталя генерал-майор медицинской службы Клюжев со всеми своими замами-полковниками. Рядом с начальником МТО полковником Зайцевым его зам майор Мелимук Виталий Игоревич, наше непосредственное начальство. А отец его, «страшный» прапорщик Игорь Иванович Мелимук за одним из двух столов для принятия присяги. Среди зелени мундиров его темно-синяя парадная форма прапорщика ВДВ СССР с голубыми петлицами, погонами и околышем фуражки притягивает глаз. Медалями и разными знаками увешан, что твоя новогодняя ёлка. Ротный, старший лейтенант Сергей Николаевич Рассказов, хоть и при параде, но со своими двумя юбилейками и знаком об окончании военного училища на фоне командира взвода охраны и коменданта ГВКГ Мелимука теряется совсем. Костерин с Васей выносят простой шёлковый триколор. Странно, могли бы и старое тёмно-красное знамя вынести, оно намного импозантнее. Вот и я уже, повернувшись к строю, произношу заученные накануне слова присяги. «…Алексей Владимирович, вступая в ряды Вооружённых Сил…» На фига мы их зубрили, текст вот он в папке вклеен, это что нам отказывают в умении читать, что ли?

Родственники приехали почти ко всем, и ушли смоляне в своё первое увольнение в град Москву. Нас оставшихся шестерых оставили на плацу, ждём чего-то. Тут к нашей компании присоединился крепкий младший сержант в шинели с голубыми погонами, Пашка Мягков. Во всём этом сногсшибательном десантном пополнении были и два нормальных человека, младшие сержанты из самоходного гаубичного полка Леха да Пашка. Полк уходил в Чечню, а их, живших до армии в неполных семьях, отправили к нам. У Лёхи так ещё и три младших сестры были. Оказалось, ротный решил и нас выгулять, под чутким руководством москвича Мягкова. Однако ж, младший сержант ВДВ в компании нас, краснопогонных, смотрелся, мягко говоря, странно. Рассказов, инструктировавший нас на плацу, приказал каптёру переодеть Пашку, чтоб был как все. Тот с постной рожей ушёл в каптёрку. Это, кстати, был первый закидон нашей десантуры. Больше месяца они отказывались спарывать с шинелей голубые погоны и петлицы, переходить в «мабуту». Убазарили их только, вернувшиеся из Чечни, дембеля из МОСНа – медицинского отряда специального назначения. Ор стоял на всю казарму, и решающим аргументом были, как ни странно, записи в военных билетах мосновцев. Ты десант, да? А мы спецназ…Так что не выдрючивайся. Мабута-хуюта, вам здесь дослуживать.

Павло оказался тем ещё экскурсоводом. Выведя нас на воздух из станции метро «Арбатская», махнул рукой направо, там, мол, Кремль и Красная площадь. Но туда мы не пойдём. А пойдём мы выгуливать вас, молодых, по Арбату. И мы окунулись в яркую звонкую разноголосую карусель главной пешеходной улицы Москвы. А в конце Арбата, как привет из дома, Смоленский гастроном. Точно такие же кафетерии, как в нём, облицованные кафелем, с высокими столиками, со стеклянными колбами с разноцветными соками, были практически во всех смоленских продуктовых. Выпили по стакану томатного сока, через Смоленскую площадь дошли до Нового Арбата, и вскоре снова оказались на Воздвиженке у метро Арбатская. Погуляли, мол, и хватит, не фиг привыкать. Наверное, прав был Пашка-десант, привыкать не стоит. Только месяцев через пять-шесть, гуляя по Арбату в гражданке, я мог расслабиться и получить удовольствие от его неповторимой атмосферы. В военной форме это было очень проблемно.

После присяги парадку я и надевал всего-то два раза. Первый раз в начале августа 95, когда мы с моим напарником по КПП №5, Сашкой Гарбузовым из вяземского посёлка Семлёво, решили-таки сходить в увольнение. После присяги с марта месяца мы за пределы ГВКГ и не выходили. Заранее записались на воскресенье у писаря роты Андрюхи Приёмко, нашего смоленского из Шумяч, утром в воскресенье получили парадную форму у каптёра Ромки, тоже смоленского. Стоим на пятаке перед канцелярией роты, в строю таких же как мы параднообмундированных, получаем инструктаж. Ротный не столько инструктирует, сколько с нас знание устава спрашивает.

– Рядовой Гарбузов, что не должен делать военнослужащий в увольнении? – Саня начинает выдавать что-то о запрете на употребление спиртных напитков, об отдаче воинского приветствия офицерам и о запрете на отношения с женщинами лёгкого поведения. Рассказов аж подпрыгнул:

– Гарбузов, а как же с женщинами тяжёлого поведения? Гарбузов, к тебе обращаюсь, – но Саня уже завис. Какие-такие тяжёлые женщины. Всё, думаю, обломает нас сейчас Николаич. Но нет, отпустил-таки.

Выйдя за ворота, на трамвайной остановке мы с Саней поменяли друг другу петличные знаки на воротниках. Вместо общевойсковых прицепили медицинские. Вид мы имели самый, что ни на есть, странный. Два здоровых коротко стриженных пацана в зелёных мундирах без погон, с медицинскими петлицами на воротниках, на головах пилотки с овальной кокардой и российским триколором сбоку. Чё за звери? Из каких войск?

У нас есть целый день, до 18-00. Куда едем? Да на Красную площадь, конечно. И вот мы выходим из-под земли на Воздвиженку. Топаем к Кремлю и упираемся в Александровский сад. И нет бы, спросить у кого дорогу к нужной нам площади. Про меж собой порешили, налево не пойдём, пойдём направо. И прогулялись так, нефигово. Когда уже вышли на набережную, решили не возвращаться. Идём, идем, а кремлёвская стена всё не кончается. Да где ж она, площадь эта Красная? О, вот пришли, вроде, ура. На Васильевском спуске нам навстречу высокий усатый подполковник ведёт полтора десятка низкорослых узкоглазых солдат с чёрными погонами на плечах. На погонах литеры ГО. Мы спокойно проходим мимо. Вся эта группа остолбенела, глаза у бойцов ГО аж округлились от нашей наглости. Тут надо немного объясниться. Мы не пофигисты-нарушители требований устава, и не забили мы болт на встречного старшего офицера. Как-то на рефлексе всё получилось. В ГВКГ этих самых старших офицеров, от майора до полковника, вагон и маленькая тележка. И если уж соблюдать устав, то солдат, выйдя из расположения роты, должен пришить правую ладонь к козырьку и ходить по территории госпиталя строевым шагом, потому как все эти люди со звёздами на погонах при двух просветах на каждом шагу. Десантники первую неделю службы в ГВКГ распугали массу офицеров медицинской службы, как положено переходя на строевой шаг перед ними. Не привыкшие к такому вниманию военные медики, шугались от них как от прокажённых. Позже десантам объяснили, что существует негласное правило, отдавать воинское приветствие только офицерам роты, начальнику госпиталя, всем его замам да заместителю начальника МТО майору Мелимуку. Остальных можно игнорировать, да они и не против будут.

Вот мы подпола и проигнорировали. Он уже в грудь воздуха набрал, но всё ж таки озадачился нашим внешним видом. Погон-то нет на мундирах. Что за звери? Откуда? Из каких войск? Да и повёл своих подопечных дальше. А мы с Саней, поглазев на главную площадь страны, на очередь к мавзолею, прошли мимо Исторического музея и поняли, что мы два идиота нарезали пару лишних километров вокруг Кремля. Поржали над собой и отправились на Арбат. На выходе из подземного перехода художники предлагают портреты наши нарисовать. Извиняйте господа, нет золотого запасу. Как-нибудь в другой раз. Сзади раздается: – Эй, санитар! – оборачиваюсь. Рядом с Саней какой-то мужик самого что ни на есть бандитского вида приглашающе машет мне рукой. Подхожу.

– Я прапорщик из московской комендатуры. У вас, молодые люди, нарушения формы одежды. А этот,– кивок на Санька, – и вовсе к женщине приставал.

– Да я просто у художницы спросил, сколько портрет стоит, – пожимает плечами мой напарник.

– Придётся вам проехать со мной в комендатуру. Пройдёмте,– мужик начинает спускаться по ступенькам. Блин, вот ведь попали. Идём за ним, делать нечего.

–Он тебе документы какие-нибудь показывал? – Санёк кивает, – махнул коркой красной какой-то.

Дядька поворачивается к нам:

–Ладно, медицина, некогда мне тут с вами. Скинулись по пятьдесят штук с рыла, и свободны.

–Твою мать. Ещё лучше, он нас что разводит? Дать по морде? А если правда, прапор из комендатуры. Даже если нет, то затеять драку посреди Москвы как-то некомильфо. Да и вон, какие-то четверо парней, рядом с художниками, как-то уж очень пристально на нас смотрят. Бля, чё делать-то? Сходили в увал, – мысли в голове пролетают со скоростью пули.

–Вы чё, оглохли? Или в комендатуру едем. Пять суток строевой позанимаетесь. Ну дак что?

– Ну, поехали, – говорю, – в комендатуру, – опешивший Саня стоит рядом, что твой соляной столп. Физиономия мужика вытягивается, он пинает меня мыском кроссовки в голень.

– Ты че, воин, охренел?

–Слышь, мужик, – опа, а ведь проглотил такое обращение, – у нас зарплата семь тысяч в месяц. Да и та ушла на мыльно-рыльные. Были б у нас бабки, мы, что ходили бы в увольнение в парадке?

Мужик пристально нас оглядел, да и махнул рукой, валите, мол, отсюда. Он начал подниматься по ступенькам, а мы ломанулись к метро. На хер такое увольнение. Примерно через час, сидя у себя на пятом КПП и попивая чай, я поклялся Саньку, что больше ни разу парадку не надену. Напишу письмо домой, пускай гражданку присылают. Тем более есть где хранить. Саня согласно кивает, не стоит дразнить судьбу, не стоит.

В первых числах сентября меня вызывают на центральное КПП. А там батя с младшим брательником Серёгой. От так сюрприз. Дома решили не посылкой гражданку мне прислать, а доставить самолично. Я ещё у ротного под эту марку и внеочередное увольнение выпросил. В Оружейной Палате Кремля, куда мы повели младшенького, на кассе продавались первые два номера военно-исторического альманаха «Орёл». Я их себе и прикупил, надо же что-то почитать на дежурстве. С тех пор любовь к военной истории и униформологии цветёть во мне буйным цветом.

А вот на счет парадной формы я зря зарекался. Пришлось ещё один раз её надеть. В феврале 96 майор Мелимук приволок в роту три приглашения на съёмку передачи «Поле Чудес». В выпуске, посвящённом 23 февраля, одним из игроков была медсестра из нашего госпиталя. В число «посланных в Останкино» попал и я. Ладно хоть парадку нам выдали пацанов следующего за нами призыва, с пришитыми как положено погонами. Теперь, спустя двадцать четыре года, можно на себя девятнадцатилетнего посмотреть. Мы сидели прямо за игроками, и несколько раз в объектив попали.

Настенька

После присяги «мы», смоленские, закончились. Это только до присяги была «шайка бритоголовых», всегда вместе, всегда строем, всегда с Костериным во главе. Теперь мы только ночевали в одном кубрике, а по нарядам и по работам каждый ходил, как ротный решит. Отстоял я и дневальным по роте, отпахал неделю в кухонном наряде, провёл сутки в приёмном отделении, разводя и разнося на носилках по многочисленным отделениям больных и раненых. Совсем не зря мы зубрили расположение отделений по корпусам и этажам, совсем не зря. Побывал и в разных патрулях. Патрулём в ГВКГ называлось не хождение по территории, а вовсе даже ночной пост на каком-либо объекте. Охранял я и старый кардиологический корпус, когда отделения из него уже переехали во вновь построенную модерновую девятиэтажку. Её сам «Паша-мерседес», министр обороны приезжал открывать. Мы ради него «централку» с сапожными щётками три дня драили. Бродил по пустым этажам в наброшенной на плечи полковничьей шинели, найденной в одном из отделений, ночевал с напарником в остановленном между этажами грузовом лифте. Как-то в апреле был поставлен охранять рассаду в оранжерее, воровали её что ли? Короче, где наша не пропадала, наша пропадала везде.

В конце весны фурункулёз снова уложил меня в кожно-венерическое отделение, аж на целый месяц. По выходу оттуда, ротный законопатил меня на тот же месяц на кухню. Видимо решил лечить подобное подобным. Мол, месяц провалялся в отделении, месяц попаши. Был я и котломоем, заныривая в здоровенные электрические котлы, отмывая и отдирая металлическим скребком от стенок пригоревшее. Был и на развозе еды по отделениям, три раза в день загружая в будку ГАЗа бидоны с пищей для больных, и драил потом эти самые бидоны, царапая руки об их проволочные ручки. Кухонный наряд поднимали на час раньше, но и отбивались мы сразу по приходу в роту, без вечерней поверки. Казалось, что этот кухонный месяц никогда не кончится, но вдруг оказалось всё, утром в понедельник в наряд ушла новая смена. А через пару дней меня и Сашку Гарбузова, паренька из вяземского посёлка Семлёво назначили на КПП № 5.

Ворота нашей кэпэшки выходили на улицу Новая дорога, недалеко от набережной Яузы. Практически весь транспортный поток ГВКГ проходил через пятёрку, только успевай ворота открывать-закрывать. Да проверяй пропуска у водителей. Хорошо хоть лишний раз выбегать с поста не надо, привод у ворот электрический. Нашим назначение на КПП очень уж завозмущались парочка десногорских, Костик с Русланом. Костян, ростом за метр девяносто и весом килограмм за сто двадцать, с самого начала карантина заполучил от «дедов» кликуху Малыш. И вот этот Малыш весь вечер, после объявления на плацу о нашем назначении на КП, буруздел на весь кубрик. Рус ему поддакивал. И то им не так, и обиженные они, и вообще они бы на КПП уж развернулись, а не всякие там. Ну, задолбали, бля.

– Малой, ну дойди до ротного, вырази ему своё недовольство. Разъясни старлею, что он не прав, представь ему на рассмотрение свою кандидатуру, – подшиваясь, говорю в их сторону. Эти черти спят рядом с Костериным, у окна. Как-то скорешились десногорские с нашим сержантом, тот их обоих в командиры отделений, а после и вовсе в замки пророчит. Договорившись с Рассказовым, эта троица умудрилась как-то на выходных даже в Десногорск съездить, на какой-то рок-концерт. Со Щёлковского автовокзала в Деснарь прямой автобус ходит.

– Ты чего быкуешь? – слышу в ответ.

–Я не быкую, а пытаюсь объяснить тебе ситуёвину. Вам, блядь, обоим. Мы чего, с Санькой, за ротным бегали, выпрашивая это назначение? Куда поставили, туда и пойдём. Все мы в одинаковом положении, что прикажут, то и будем делать. И ни хрена с этим не поделаешь. Так что не возмущайтесь.

–Ну, ты, бля, философ.

– Да уж, какой ни есть, весь я, – вроде тема исчерпана.

Стажировали нас всего дней десять. Старший призыв объяснил главное, думать головой, не раздражать коменданта госпиталя «страшного» прапорщика Мелимука, ну и не сильно борзеть в попытках заработать на нарушении пропускного режима. Да, там, где есть пропускной режим можно немного заработать на его нарушении. Но аккуратно. И вот мы уже дежурим на КПП сами, меняя друг друга через день. Теперь за нами закреплена территория вокруг нашего КП, которую каждое утро убираем, да и по субботам на ПХД мы здесь же. После завтрака один из нас заступает на пост, другой же в роте на работах, куды зашлють. На обед дежурящего подменяют, а к ужину КПП заканчивает свою работу.

Обживаемся потихоньку, сдружились с завхозом, кабинет которого прямо у нас за спиной. Замечательный старичок. Он выдал нам запасные ключи, мол, если нужно храните что-нибудь в моих шкафах, да и на диване можете отдохнуть. Только чтоб в кабинете не свинячить. В шкафах у завхоза хранилась и наша гражданка, и много чего ещё интересного, включая пару-тройку бутылок коньяка и виски. Дедок периодически добавлял себе в чай немного, но мы были не в претензии. Из пары старых бритвенных лезвий, спичек, куска провода и электрической вилки я собрал кипятильник. Этот жуткий «бурбулятор» пол-литровую банку воды кипятил буквально за полторы минуты, и можно чайком побаловаться. Начали мы с Санькой задумываться о приобретении небольшого магнитофона, чтобы веселей работалось.

Наше постоянное место службы отнюдь не избавляло от нарядов. Только в суточные наряды, такие как дневальство по роте или в приёмное отделение нас назначали теперь пореже и только на выходные. А по патрулям так и бегали в общем порядке. А тут ещё и новый пост появился. Одна генеральша, катаясь на авто с малолетним внуком попала в аварию. И она, и внук очень здорово поломались. Привезли их к нам в травматологию, выделили на двоих отдельную комфортабельную палату. А генеральша в первый же вечер закатила истерики начальнику отделения. Второй стороной в ДТП были какие-то лица кавказской национальности, разбившие свой джип, но практически не пострадавшие. И вот генеральственная бабушка решила, что эта авария была попыткой моджахедов отомстить ей и её мужу за их службу в Афганистане. Вот и выносила мозг полковнику медицинской службы, чтобы он организовал ей и внуку охрану у палаты, а вдруг злобные боевики и в отделение заявятся, закончить начатое. И не слушала никаких увещеваний в полнейшей её безопасности на территории военного госпиталя. Поставьте на ночь солдат, и всё тут. Ну и поставили. Естественно, народ просто дрых на кушетке в коридоре отделения всю ночь, а к шести утра уходил в роту.

Вот и меня как-то в середине июня отправили в травматологию сторожить сон генеральши с внуком. После ужина иду в «новую хирургию», поднимаюсь на лифте на этаж, подхожу на пост дежурной медсестры, и застываю в остолбенении. Вот это да. Короткостриженная блондинка с яркими голубыми глазами на слегка округлом кукольном личике. Небольшой аккуратный слегка вздёрнутый носик, «зубки жемчуг, а губки коралл, хороши также грудь и улыбка». Да уж, короткий накрахмаленный белоснежный халатик обтягивал такую аппетитную фигурку, что я понял, нам явно брома в компот не докладывают. Короче, поражённый в самоё сердце, стою столбом, разглядывая молодую девушку лет двадцати трёх-двадцати пяти. Она повернулась на стуле в мою сторону и вопросительно смотрит на застывший перед ней камуфлированный «статуй».

– Тебе чего, воин? Заблудился что ли? – весёлый звонкий голос вывел меня из ступора.

–Девушка,– говорю, – будьте так добры, дайте водицы испить, а то так есть хочется, что переспать негде.

– И всё ж вам в роте всегда одно и то же, сразу переспать. Вам что брому совсем не дают? – во, блин, она что мысли читает? Начинаю хрипеть голосом старого алкоголика:

–Да мне бы глотку промочить. Грамм пятьдесят спирта прольются бальзамом на мою заржавевшую от службы душу, да и вообще спасуть организьм.

В голубых глазах скачут весёлые искорки-бесенята:

– Тебе, молодой, ещё по сроку службы спирта не положено.

Ничего себе, девушка ещё и в дембельских атрибутах разбирается. Офигеть. Я действительно обмундирован, прям по уставу. Камуфляж по подолу не утянут и не подвёрнут, воротник в высокую «стоечку» не отглажен, подшива тонкая, кепка ни разу не «таблеткой». Кстати, похоже, издевательство над головными уборами культивируется в РМО ГВКГ Бурденко с незапамятных времён. Ушанку летнего образца, как у нас кепку называли, намочив, натягивают наружной стороной на дно трёхлитровой банки, обминают и дают в таком положении высохнуть. Высохшую кепку прошивают по местам сгиба, и получается эдакая низкая тюбетейка с козырьком – «таблетка». Это чудовищное произведение «дембельского искусства» держится на голове вопреки всем законам физики и здравого смысла. Зимней шапке тоже достаётся. Уши сшиваются между собой и пришиваются к околышу. Некоторые любители ещё и изнутри шапку ушивают, чтобы поменьше была. Шапка натягивается на стопку книг, помазком обильно промазывается мыльной пеной и через полотенце проглаживается горячим утюгом. В итоге получаем параллелепипед из искусственного меха, имеющий нежный серо-голубоватый цвет. Спецназеры из восьмого отряда «Русь», охранявшие палату генерала Романова, очень удивлялись таким шапкам. В них же на полевом выходе, мол, совершенно, невозможно. На что им резонно возражали, какой у нас в госпитале может быть полевой выход. Дембельский форс превыше всего.

– Вот тут не надо басен, уже не молодой, – отвечаю, – дедушки уволились, скоро пополнение придёт. Так что вовсе даже и «лимон», если вы, сударыня, разбираетесь что и как в роте. А вообще, я на нынешнюю ночь генеральшу поставлен охранять. Где прикажете разместиться?

– А вон там, на кушетке, напротив четвёртой палаты. Только постучись, ей покажись. А то будет ругаться, звать всех подряд.

Постучался, показался, был удостоен барственного кивка, мол, видела, неси службу. Ну и несу, сидя на кушетке в коридоре отделения. Скучнаааа. Уж скорей бы отбой, что ли. Отделение заснёт, да и я вместе с ним. Пусть на жёсткой кушетке, но посплю. Тут, говорят, спокойно, никто не разбудит, ответственный помощник дежурного врача не проверяет. Всех развлечений за голубоглазой медсестричкой понаблюдать. Она ходит по палатам, разносит какие-то таблетки, уколы делает. Ох, хороша. От нечего делать и на кулаках постоял, и поотжимался. Скукота, когда ж уже свет погасят в коридоре? Ага, вот. Посижу ещё чуток и буду укладываться.

– Тебя как звать-то? – в мягких тапочках блондиночка подошла совсем неслышно, я аж вздрогнул.

–Алексеем родители назвали. Но можно Лёхой, не обижусь, – улыбаюсь в ответ.

–Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо, – смеясь поёт девушка.

– Ну ё-моё, что за стереотипы? Чуть что сразу плохо. Апина, блин, ничего другого спеть не могла, – картинно надуваюсь я, скрестив руки на груди. В голубых глазах снова скачут бесенята: – Да ведь реально плохо, чаю попить не с кем. Пойдём в сестринскую.

–Это другое дело. Пожрать мы завсегда, тут нас долго просить не надо.

А к чаю была и шоколадка с орехами, и какие-то маленькие песочные печеньки, тающие во рту. И была неспешная тихая беседа. Как оказалось, с Настей можно было говорить обо всём на свете. Одна тема цеплялась за другую, мы болтали и болтали, и казалось, что знаем друг друга уже много-много лет. Тихо в сестринской, тепло и душевно. Что-то такое витает в воздухе, наполняя душу спокойствием и теплотой. Мы и не заметили, как проговорили до часу ночи. А потом это что-то, а может быть кто-то, ангел или бес не знаю, подтолкнул меня к Насте, а Настю ко мне. За долгий страстный поцелуй я даже по морде не получил. Ура!!! А потом собеседники решили про меж собой, что потеряли очень много времени, занимаясь в этот вечер совсем не тем чем надо. И занялись как раз тем. И было это упоительно нежно, упоительно долго, и жёсткая медицинская кушетка была нам мягче любой перины. Одна беда, выспаться не удалось, обоим.

Наська сидела у меня на коленях, положив голову на моё плечо. Я самыми кончиками пальцев гладил короткие пшеничные волоски на стриженом затылке.

–Ты не подумай, что я вот так с каждым, ну, с первым встречным,– в голосе Насти какая-то хрипотца появилась, – Я…

–Ничего я не думаю, не думал и не собираюсь. Кто я такой, чтобы судить о тебе? Ты подарила мне эту ночь, спасибо тебе. Если решишь, что всё это должно закончиться, то я постараюсь понять и исчезнуть из твоей жизни. Но мне очень бы хотелось…

– Я знаю, чего тебе хотелось бы, – Настина ладошка закрыла мои губы, – всё будет, поверь. Ты хороший, умный и весёлый. Всё будет.

–Это ты зря меня нахваливаешь, очень зря. Я под близнецами родился. И может такая гадкая сволочь объявиться, что ах, – подражая голосу Высоцкого, пою, – Во мне два я, два полюса планеты, два разных человека, два врага, когда один стремиться на балеты, другой стремится прямо на бега.

–А ты любишь ходить на балет? – улыбается этот бесёнок.

–Упаси Господи. Вот, правда, растяжка у них офигенная. Жан-Клод ван Дамм тоже балетом в детстве занимался.